Марина Тимашева: Петербургское издательство “Вита Нова” выпустило книгу повестей и рассказов Николая Лескова “Смех и горе”. Это не просто переиздание классики - оно подготовлено известным прозаиком, эмигрантом Владимиром Марамзиным и снабжено его статьей, а также примечаниями писателя Валерия Сажина и иллюстрациями художника Александра Павленко. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Казалось бы, захотелось перечитать Лескова - протяни руку и возьми с полки, и все дела. Но здесь дело совсем в другом: как будто некую вещь, давным-давно лежавшую в доме и даже несколько запылившуюся, взяли в руки другие люди. Вот они стоит и внимательно ее рассматривают, поворачивая и так, и сяк, и от этого она, такая знакомая, что ее уже перестали замечать, вдруг начинает казаться новой, в ней открывается то, чего раньше никто не видел. Примерно это и происходит, когда за составление нового издания давно известного классика берется некто, обладающий свежим взглядом. Говорит арт-директор издательства “Вита Нова” Наталья Дельгядо.
Наталья Дельгядо: Владимир Марамзин считает себя политическим эмигрантом, принципиально не печатается в России, и противопоставляет свою позицию позиции многих из эмигрантской среды, кто публикуется в российских журналах, при этом живя в изгнании. Довольно давно Владимир принял решение больше в России не печататься, и единственное исключение он сделал для этого сборника. Кроме того, что он подготовил состав, он написал эссе под названием “Писатель будущего”, которое стало предисловием к этой книге. Примерно с 70-х годов Владимир Марамзин живет в Париже. Это - участник со стороны Франции. Второй участник этого проекта - со стороны Германии. Это художник русского происхождения Александр Павленко, тоже довольно давно живущий в Германии, который подготовил 40 работ, графический цикл, к тем произведением Лескова, которые вошли в эту книгу. И совершенно замечательное примечание Валерия Сажина, литературоведа из Санкт-Петербурга, тоже подготовлено специально для этой книги. Так что у нас получился проект Франция-Германия-Россия.
Татьяна Вольтская: Какой смысл, какая сверхзадача была у этого издания?
Наталья Дельгядо: Наша миссия - дать какую-то новую жизнь литературному произведению, новое видение. И со стороны изобразительной, то есть дать какой-то параллельный ряд изобразительный, который будет взаимодействовать с литературным текстом. И, как правило, издания, которые печатаются нас в этой серии под названием “Парадный зал”, мы подходим к ним где-то с позиций издательства “Академия” - как всегда, очень тщательно с точки зрения текстологии. То есть готовятся специальные примечания.
Татьяна Вольтская: Взгляд трех людей на Николая Лескова - это и есть самое интересное в новом издании, с таких подходом согласен и литературный критик Никита Елисеев.
Никита Елисеев: Во-первых, Владимира Рафаиловича Марамзина стоит помянуть незлым тихим словом, потому что он, в конце концов, вместе с Михаилом Хейфецем был первым составителем первого сборника Иосифа Бродского, за что и был изгнан из России. Кроме того, он был одним из первых в России исследователей творчества Платонова, он был первым составителем крупнейший библиографии о Платонове. И вот в эту компанию удивительным образом входит Лесков. Мне кажется, что Бродский, Платанов и Лесков это очень разные писатели. Ну, Платонов, может быть, по каким-то внешним признакам, что он работает со словом так же, как и Лесков, может быть соотнесен с Лесковым. И то – нет, потому что Платонов это очень мрачный писатель, а в Лескове все же силен юмор.
Татьяна Вольтская: Не только юмор, в Лескове какое-то светлое начало религиозное, очень сильное.
Никита Елисеев: Знаете, огромное художественное произведение, огромный мир какого-то писателя всегда поворачивается к людям разными сторонами. Мне никогда не казалось, что Лесков так уж светел. Пожалуй, Лесков весьма жесток и страшен. Ничего страшнее “Леди Макбет Мценского уезда” я не читывал.
Татьяна Вольтская: “Левша” - тоже не очень веселое произведение.
Никита Елисеев: “Левша” - тоже чудовищное произведение, потому что человек, который блоху подковал (кстати, неизвестно для чего), с другой стороны, человек, который узнал, почему у англичан ружья лучше, и эту догадку пытался донести до России, а в России его грохнули затылком об мостовую, попросту говоря, убили – это, конечно, жуткая история. Я уж не говорю про одну из лучших, одну из самых страшных новелл в русской истории “Человек на часах”. Такого проклятия православному ханжеству и казарменной дисциплине я нигде не читал. Никакие прокламации не сравнятся с тем, что сделал Николай Семенович Лесков. Кажется, он был следователем некоторое время, оттуда вот это его удивительное знание низовой жизни, причем, не надрывное, как у Достоевского, а спокойное, что пугает в Лескове. В Достоевском есть некий надрыв. Здесь вопрос в том, что Достоевский был каторжником, а Лесков некоторые время был следователем. Вот этот стол, который разъединяет, это и есть спокойствие Лескова и нерв Достоевского. Интересен просто подход Владимира Марамзина, человека из другого времени и из другой эпохи, в чем-то, даже, может, из другой страны, который называет Лескова “писателем будущего”. И, конечно, совершенно замечательные рисунки Павленко. Немножко старомодные и немножко напоминают рисунки из двух журналов сатирических, один - “Симплициссимус” немецкий, а другой - наш “Сатирикон”. Вот изумительная такая злючесть и четкость. Очень здорово! И, конечно, Валерий Николаевич Сажин написал великолепные примечания, которые тоже очень важны для понимания текстов Лескова. Потому что мир Лескова все-таки помер, для нас это экзотика, для нас это этнография. Может быть, потому что литература другой стала.
Татьяна Вольтская: А почему он пишет, что “писатель будущего”? Он как-то это объясняет?
Никита Елисеев: Он упирает на то, что Лесков был не так признан при жизни, как его признали после смерти. Более того, в какой-то момент Лесков оказался отринут демократической общественностью. Марамзину это кажется несправедливым, ему кажется, что Лесков видел дальше и больше. Поэтому он считает его писателем будущего. Я, лично, так не считаю. Ситуация, в которой Лесков, написавший роман “Некуда” и другой роман “На ножах”, оказался отринут теми, кого он и описал отрицательными героями, в общем, это нормальная литературная борьба. Любой сильный, любой хороший писатель всегда видит дальше своих современников, и его всегда можно назвать писателем будущего.
Татьяна Вольтская: Лесков прочитан сегодня?
Никита Елисеев: Не думаю, нет. Как почти вся русская классическая литература, он не прочитан и у нас, я уж не говорю - в мире. Опять-таки, Лескова и Салтыкова-Щедрина очень трудно переводить. Его непривычно читать. Может быть, это и хорошо, может быть, тот человек, который возьмет Лескова, в эту непривычность и погрузится. Для этого нужно, кончено, некое преодоление. Сейчас уже даже не разговаривают так, как разговаривали герои Лескова. Для него это был живой язык. Для нас это, как совершенно верно замечает Набоков, “нарочитые “аболоны”. Ну и что? Все равно это интересно. К тому же, у Лескова есть еще такая особенность, которая очень редка у русских писателей (у него, и у Достоевского) - он блестяще владел фабулой и сюжетом. Недаром он первый из русских писателей в одном из своих рассказов упомянул Брет Гарта.
