Марина Тимашева: “Тень отца” - так называется новый роман петербургского писателя Александра Мелихова, вышедший в издательстве “Лимбус Пресс” в серии “Инсталляция вкуса”. С автором романа беседует Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: “Чтобы жить, приходится убивать мертвых, так пусть же и мои дети забудут меня, запомнят гордым и неуязвимым, как этот океанский лебедь, — лишь бы только их ноша сделалась хоть чуточку легче. Я готов исчезнуть, чтобы они жили. Как и ты, отец, был готов исчезнуть ради нашего счастья“.
Это был отрывок из романа Александра Мелихова “Тень отца”. Конечно, видя такое название, невозможно не спросить автора - что это, уж не новый ли вариант “Гамлета”?
Александр Мелихов: Сюжет, действительно, немножко гамлетовский. В моем романе “Исповедь еврея” такой персонаж - отец. Главный герой, мой примерно ровесник, рожден после войны, то есть с судьбой относительно благополучной, ну, имел какие-то по еврейской линии неприятности, но по российским меркам - сущие пустяки. И все равно – раздражен, обижен, взвинчен. И рядом - его отец, который прошел и погромы, и гражданскую войну, и отсидел, как положено, на Воркуте. И общий любимец - всем довольный, всегда готовый притянуть руку помощи, учитель, любимец всей братии, на территории, равной трем Франциям, где-то в северном Казахстане. Вот такой контраст. И вот проходит время, и мы вступаем в другую часть дилогии, где герой сам входит в возраст отца и думает: “Как быстро пролетела жизнь! У отца-то, сколько было жизней! А у меня - в одну секунду, вчера ходил в школу, а сегодня я пенсию оформляю”. И, вдруг, ему является тень отца и говорит: “Cынок, отомсти моему убийце”. “Как, убийца? Ты же умер в своей постели!”. “Умерло мое тело. А умер я тогда, когда я отказался от своего предназначения. Когда меня в 36 году арестовали, я понял, что я – букашка, я понял, что со мной могут сделать все, что угодно. До этого я мечтал быть великим человеком, творить историю своими делами, мечтал, чтобы меня помнили через 200 лет. А после того, как я прошел… Да ничего особенного я не прошел, в сравнении с другими, ничего со мной не сделали, я считал себя счастливчиком. Но я понял, что я букашка и не надо замахиваться ни на что большое. И вот эта моя маска всеобщего любимца, кроткого, ни на что не претендующего, всем довольного, все это было притворство. И поэтому я попал в ад. А что такое ад? Никаких там сковородок нет, просто сидишь и вспоминаешь все, от чего ты отворачивался”.
Татьяна Вольтская: Все, чего ты не сделал, да?
Татьяна Вольтская: В общем, Гамлет, действительно.
Александр Мелихов: Да, только убивать некого. Тот следователь сам был расстрелян через два года. И оставляет отец рукопись, из которой сын видит, что главная трагедия этого поколения, вот этот образ отца концентрирует, мне кажется, трагедию целого поколения. Это не просто неприятности, лишения, утраченная карьера. А главная трагедия это изгнание из истории. Люди хотели оставить след по себе, и не оставили. Это центральная тема и этого романа, и всех книг, которые я в последнее время пишу.
Татьяна Вольтская: Очень много, чего люди не делали. Люди не родили детей. Целые ведь поколения не родились от тех расстрелянных и удержанных в лагерях по 10-15-20 лет.
Александр Мелихов: Безусловно, трагедия народившихся, это отдельная трагедия, а вот трагедия родившихся, но отказавшихся от больших задач, усвоивших мудрость “не рыпайся, тебя не трогают”, “ты сыт, одет, обут, чего тебе еще надо?”.
Татьяна Вольтская: Может быть, у кого-то была не очень большая задача, но своя, но просто его судьба меняла русло - человек после лагеря не имел права жить в больших городах, не мог быть инженером, не мог быть учителем. То есть простое течение обычной судьбы, оно было тоже исковеркано, искажено.
Александр Мелихов: Конечно, на бытовом, на житейском уровне, это самое главное. Если человек был ученым, делал блестящую карьеру, а оказался учителем, счетоводом. Вот все это я вывел из общения с друзьями моего отца. Где-то они устроились учителями, кто-то в бухгалтеры переквалифицировался из историка, и, в общем, они жили неплохо. Но мой отец, несмотря на то, что еврей, носил ужасную фамилию - Мейлохс Марк Абрамович, но сам он был всеобщим любимцем. И мне казалось, что для этого он и рожден - быть любимцем, вытаскивать шпану из тюрем, наставлять на путь истинный, помогать вдовам и сиротам. И только после его смерти я сообразил, что он замахивался на гораздо большее, что все его друзья, которых не посадили, вышли в академики, членкоры. Но отец всегда призирал чины, почести, звания, деньги. И правильно делал. Но ведь он не исполнил и предназначения - он не написал тех работ, которые мог бы написать. Он историк был.
Татьяна Вольтская: В те годы мог ли быть историк, вообще?
Александр Мелихов: Разумеется, писать все, что ты откроешь, невозможно. Но были же какие-то у нас историки, которые писали книги. О чем-то они умалчивали. Но все равно, если бы не было этих кни,г а была бы только кондовая… Даже не знаю, как это назвать…
Татьяна Вольтская: Социалистическая каша.
Александр Мелихов: Совершенно правильно. Если кто-то говорит половину правды, это больше, чем ничего. Мы же учились вычитывать между строк. А отец и был у меня уже в Кустанайском пединституте властителем дум. Ходили к нему вечно студенты, вечно он им подсовывал какие-то книжки, которые бы они без него не увидели. И это огромная миссия. Таких, я думаю, тысячи были, которые шли в народ и какую-то правду посильную туда несли. Но все-таки, я думаю, что он замахивался на большее. По крайней мере, в романе я это изобразил трагедией, а не удачей.
Татьяна Вольтская: И как развивается дальше этот роман, когда герой получает этот наказ от тени отца?
Александр Мелихов: Он сначала читает рукопись, воспоминания о том, как он был в лагере. Там он храбрится - не попал бы он в лагерь, не увидел бы он таких интересных людей, остался бы он работать в университете, пришлось бы выступать, топить друзей, хвалить товарища Сталина. И он все время делал вид, что все сложилось, как нельзя лучше
Татьяна Вольтская: Из романа Александра Мелихова “Тень отца”.
“Я старался изобразить полное смирение, даже умильность. Но когда хозяйка кабинета подняла на меня блеклые глазки с еще не погасшей в них игривостью, во мне сработала автоматика красавца-мужчины. Я навел на нее синеокий взор с поволокой. Уж такие-то полудурнушки с носиком бульбочкой и короткой жирной шейкой, уходившей в поперечное розовыми родинками, непропеченное декольте, таяли от моего взгляда с неукоснительностью воска перед лицом огня. И у меня самого потеплело на душе, когда на ее незапоминающейся мордашке проступил интерес. Слегка развернувшись в полупрофиль, дабы подчеркнуть античность моего носа, а заодно скрыть рубцы бурной юности, я добавил тумана и значительности, и уже готовился великодушно принять капитуляцию, когда ее интерес разом смыло негодующим безразличием: “У меня проветривание!” Это прозвучало как “да что вы о себе вообразили?!”
Александр Мелихов: Потом герой постепенно начинает понимать, что мстить некому. И отец был букашкой, и его следователь был букашкой. Вообще по силам ли человеку что-то творить? Нужно ли брать на себя роль судьи? И кто ты такой? Отец всю жизнь говорил ему, что он ни на кого не обижается, никому мстить не хочет, мести конца не будет, что все попали в одну мясорубку. Но не исключено, что кто-то повел себя более подло, потому что имел возможность сделать эту подлость, а кто-то оказался чист только потому, что его убили раньше, чем он успел что-то сделать. Не судите, да не судимы будете. Вот при жизни у отца была такая позиция, и герой думает, что, почему же выводы, к которым он пришел в аду, более правильные, чем те выводы, к которым он пришел при жизни. Почему показания, добытые под адской пыткой, заслуживают большего уважения, чем вся жизнь. И приходит к выводу, что мстить не надо. Но колеблется, колеблется, и чувствует себя то предателем, то, наоборот, исполнителем истинной воли отца. И в завершение трилогии, которая только что вышла в журнале “Новый мир”, во 2-м и 3-м номере, “И нет им воздаяния”, он пытается все-таки начать мстить. Но это уже отдельная книга.
Татьяна Вольтская: Какой смысл все-таки будет иметь эта месть, если она вообще может состояться?
Александр Мелихов: Отец, который вышел из ада, говорит сыну, что месть сладостна сама по себе. Это очень жестоко, но, по крайней мере, это правда. В нашей культуре существует два одинаково авторитетных закона. Христос говорил, что нужно прощать, весь остальной мир говорит, что нужно мстить. Пусть каждый решает сам.
