Три года назад все было по-другому, и все было страшно похоже. Неведомый смертник подорвал кортеж президента Евкурова, и тот, срочно эвакуированный с тяжелым ранением в Москву, надолго выбыл из большой политики. И тогда слово взял президент Кадыров, сообщивший о своих контртеррористических притязаниях на власть в Магасе.
Сходство в том и заключалось, что Рамзан с его простыми представлениями о способах борьбы с террором говорил примерно то же самое, что и теперь, в ходе разборок с выздоровевшим главой Ингушетии. О том, что соседи не могут самостоятельно справиться с бандитским подпольем. И о том, что Грозный готов оказать братскому ингушскому народу "любую помощь в борьбе с террористами".
Три года назад Кадыров еще заявлял, что уже получил добро от Кремля, где тогда находился Медведев, открыл сезон охоты на боевиков и приступил к наведению порядка. "По горским обычаям", – добавлял Рамзан.
Новость ужаснула многих.
Причина заключалась не только в том, что после покушения на Евкурова для полного счастья в Ингушетии не хватало только Кадырова с его эксклюзивными методами борьбы с террором, которые страшней самого террора. Особую тревогу вызывал тот факт, что национальный чеченский лидер уже давно видел себя в образе собирателя земель кавказских -- и этих своих мыслей не скрывал. Летом 2009 года он уже чувствовал себя в Магасе, как дома.
Дошло до того, что в отсутствие Евкурова о своем временном возвращении на пост президента Ингушетии заговорил Руслан Аушев. Разумеется, ему этого не позволили (вопреки мнению ингушей) и даже обвинили в бестактности, но само выступление Руслана Султановича произвело некоторое впечатление на высшее начальство в Кремле. Рамзану объяснили, что он – самый крутой, но внутриполитическая ситуация такова, что надо вести себя поспокойней, и он угомонился. Ненадолго, впрочем.
Три года спустя ситуация повторяется, и тут не так уж важно, что там на самом деле случилось в конце июля в селе Галашки. Подорвались ли боевики, как утверждает ингушская сторона, на своей бомбе или были уничтожены гастролирующими чеченцами в ходе спецоперации. Куда важнее демонстративность, с какой Кадыров желает известить мир о том, что свои спецоперации он проводит где хочет. У Евкурова другие цели, и он полагает, что Рамзан на себя наговаривает. А Кадыров обижается и произносит брутальные речи, которые глава Ингушетии ему извиняет в честь праздника Рамадан.
Все это даже смешно, если позабыть о том, что собой представляет Рамзан Кадыров, и о том, что в дискуссии Грозного с Магасом силы слишком неравны. Оттого летом 2009 года Аушев дипломатично говорил о "горячности" молодого чеченского вождя. Оттого летом 2012 года Евкуров вспоминает про "Всевышнего", который "велит нам прощать друг друга". То есть проводит, вслед за Аушевым, сеанс заочной психотерапии, но Рамзан – пациент сложный, да и тесно ему в своей Чечне.
Ясно к тому же, почему он так оживился в последние дни. На Кавказе много моделей взаимодействия народа и власти, самая человечная из них еще со времен первой чеченской войны, за исключением эпохи Зязикова, применяется в Ингушетии. Чисто сталинская модель, с эффективным деспотом во главе, успешно эксплуатируется в кадыровской Чечне. И если в Кремле сегодня действительно размышляют о том, чтобы еще сильней подморозить страну, то пример Кадырова перед глазами, и Кавказ в качестве полигона – под рукой. Рамзан, по-видимому, это чувствует и скандалит, пытаясь понять, не пришло ли его время.
Правда, в эти дни ему приходится сильно отвлечься от своих амбициозных проектов. Все-таки теракт в Грозном – событие серьезное и тем более досадное, что показывает уязвимость образцовой модели. Ее бесперспективность, не говоря уж о бесчеловечности, что, впрочем, для начальства не является аргументом в спорах о будущем России. И все же бесперспективность налицо, так что не исключено, что и на сей раз Кадырову придется слегка умерить пыл, не испытывая терпения старших товарищей. Как и три года назад, когда конфликт между Чечней и Ингушетией казался почти неизбежным.
Сходство в том и заключалось, что Рамзан с его простыми представлениями о способах борьбы с террором говорил примерно то же самое, что и теперь, в ходе разборок с выздоровевшим главой Ингушетии. О том, что соседи не могут самостоятельно справиться с бандитским подпольем. И о том, что Грозный готов оказать братскому ингушскому народу "любую помощь в борьбе с террористами".
Три года назад Кадыров еще заявлял, что уже получил добро от Кремля, где тогда находился Медведев, открыл сезон охоты на боевиков и приступил к наведению порядка. "По горским обычаям", – добавлял Рамзан.
Новость ужаснула многих.
Причина заключалась не только в том, что после покушения на Евкурова для полного счастья в Ингушетии не хватало только Кадырова с его эксклюзивными методами борьбы с террором, которые страшней самого террора. Особую тревогу вызывал тот факт, что национальный чеченский лидер уже давно видел себя в образе собирателя земель кавказских -- и этих своих мыслей не скрывал. Летом 2009 года он уже чувствовал себя в Магасе, как дома.
Дошло до того, что в отсутствие Евкурова о своем временном возвращении на пост президента Ингушетии заговорил Руслан Аушев. Разумеется, ему этого не позволили (вопреки мнению ингушей) и даже обвинили в бестактности, но само выступление Руслана Султановича произвело некоторое впечатление на высшее начальство в Кремле. Рамзану объяснили, что он – самый крутой, но внутриполитическая ситуация такова, что надо вести себя поспокойней, и он угомонился. Ненадолго, впрочем.
Три года спустя ситуация повторяется, и тут не так уж важно, что там на самом деле случилось в конце июля в селе Галашки. Подорвались ли боевики, как утверждает ингушская сторона, на своей бомбе или были уничтожены гастролирующими чеченцами в ходе спецоперации. Куда важнее демонстративность, с какой Кадыров желает известить мир о том, что свои спецоперации он проводит где хочет. У Евкурова другие цели, и он полагает, что Рамзан на себя наговаривает. А Кадыров обижается и произносит брутальные речи, которые глава Ингушетии ему извиняет в честь праздника Рамадан.
Все это даже смешно, если позабыть о том, что собой представляет Рамзан Кадыров, и о том, что в дискуссии Грозного с Магасом силы слишком неравны. Оттого летом 2009 года Аушев дипломатично говорил о "горячности" молодого чеченского вождя. Оттого летом 2012 года Евкуров вспоминает про "Всевышнего", который "велит нам прощать друг друга". То есть проводит, вслед за Аушевым, сеанс заочной психотерапии, но Рамзан – пациент сложный, да и тесно ему в своей Чечне.
Ясно к тому же, почему он так оживился в последние дни. На Кавказе много моделей взаимодействия народа и власти, самая человечная из них еще со времен первой чеченской войны, за исключением эпохи Зязикова, применяется в Ингушетии. Чисто сталинская модель, с эффективным деспотом во главе, успешно эксплуатируется в кадыровской Чечне. И если в Кремле сегодня действительно размышляют о том, чтобы еще сильней подморозить страну, то пример Кадырова перед глазами, и Кавказ в качестве полигона – под рукой. Рамзан, по-видимому, это чувствует и скандалит, пытаясь понять, не пришло ли его время.
Правда, в эти дни ему приходится сильно отвлечься от своих амбициозных проектов. Все-таки теракт в Грозном – событие серьезное и тем более досадное, что показывает уязвимость образцовой модели. Ее бесперспективность, не говоря уж о бесчеловечности, что, впрочем, для начальства не является аргументом в спорах о будущем России. И все же бесперспективность налицо, так что не исключено, что и на сей раз Кадырову придется слегка умерить пыл, не испытывая терпения старших товарищей. Как и три года назад, когда конфликт между Чечней и Ингушетией казался почти неизбежным.
