Елена Фанайлова: Свобода в кафе «Март». Волонтеры, добровольцы и спасатели Крымска.
За нашим столом – координатор общественного поискового отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев; Ксения Курчатова, юрист, преподаватель университета; Антон Коржев, волонтер; индивидуальный предприниматель Михаил Фиронов, волонтер; Яна Сокуренко работает в кинопрокатной компании; волонтер. Миша и Яна собирали гуманитарную помощь через Фонд доктора Лизы «Справедливая помощь». Журналист Владимир Долин.
Для начала мы послушаем историю волонтера Николая Левшица.
Николай Лeвшиц: Я поехал в Крымск сам, на своем автомобиле просто потому, что не мог оставаться в стороне от происходящего. Мне передали с собой наличные деньги, у меня был полный багажник чистящих средств, перчаток, средств гигиены, каких-то строительных материалов, какие-то розетки, плафоны – что знакомые собрали.
В лагере был сделан большой склад, на котором можно было что-то получить по конкретной заявке людей. Но мне было проще и удобнее, конечно, самому. Так как я был на собственной машине, утром я развозил гуманитарную помощь по заявкам предыдущего дня, а вечером ездил по станице Нижнебаканская и по Крымску, разговаривал с людьми, спрашивал, что им необходимо. Может быть, медикаменты, какие-то антисептики. Потом раздавал адресно, людям лично в руки.
Елена Фанайлова: А деньги приходилось раздавать?
Николай Левшиц: Да. Есть поселок Шептальский, немножко подальше Крымска, там вода была в метр высотой. Вроде бы, метр – это не так много, по сравнению с Крымском, где гораздо хуже, но дома разрушены все равно. Там пострадала семья. Многодетная мама, у нее шесть детей. Передал лично в руки 5 тысяч. У бабушки 82-летней разрушен дом, дали ей палатку. Я передал ей 10 тысяч рублей.
Елена Фанайлова: То есть вы лично хотели убедиться, что помощь дойдет по назначению?
Николай Лeвшиц: Конечно. В Нижнебаканской, куда я два дня ездил, выстраивалась очередь в 10-15 человек, чтобы сделать ксерокс документов, в душном помещении.
Елена Фанайлова: И как можно помочь этим людям?
Николай Лeвшиц: Сейчас мы делаем картотеку домов, мы переписываем адреса, чтобы эти люди не были брошены в дальнейшем. Сейчас и армия, и МЧС уходят из города практически, осталось минимальное число. Мы везде развешивали номера телефонов, с МЧС договорились, чтобы давали номера телефонов, чтобы люди получили компенсации. Параллельно с этим мы опрашиваем людей, узнаем, что им необходимо в дальнейшем. Потом будем собранные средства адресно перечислять, либо покупать что-то необходимое.
Елена Фанайлова: А компенсации от властей уже начали поступать, когда вы были там?
Николай Левшиц: Начали поступать, но очень хаотично. Четкой программы выплат нет. Приехала женщина, у которой погибли родители, к нам в лагерь за гуманитарной помощью. Она попросила отвезти ее на кладбище. Тоже ужасная картина, слов нет. И она говорила, что прошло две недели, а она не получила ни рубля, хотя все справки она сдала.
Елена Фанайлова: Ходило много слухов, что погибло гораздо больше людей, чем указано официально. У вас были такие впечатления?
Николай Левшиц: Лично мое мнение, цифра, возможно, была больше, но не намного. Действительно, много людей жили там, как сейчас говорится, без прописки, без документов. И возможно, обнародование этих цифр, этих людей могло бы на администрацию края повлиять. Но тысяч погибших я там не увидел. Ну, не знаю, может, что выяснится, если поехать в горы, к озерам, к водохранилищам, там все закрыто.
Елена Фанайлова: Вот вы упомянули о непрописанных. А вам не приходилось сталкиваться среди непрописанных с турками-месхетинцами, которым Ткачев отказался помогать? А Владимир Путин, не называя их, сказал, что «мы будем оказывать помощь не зарегистрированным людям без прописки».
Николай Левшиц: Да. Мы были по одному из адресов. И приходила женщина, у них полностью разрушен дом, и она собирала заявления от соседей, что она действительно проживала в этом доме. Она не была прописана. И тоже обещали что-то выплатить за утрату имущества, по-моему, 150 тысяч рублей. Но посмотрев на ту бюрократию, которая там творится, я думаю, они могут ее отфутболивать очень долго.
Елена Фанайлова: Было ли что-то, что в Крымске вас поразило?
Николай Левшиц: В очередной раз поразило, наверное, отсутствие оповещения. Было выключено электричество, на улице было темно, дождь. И с 11 вечера до 3 часов ночи, когда был основной подъем воды, ни властями, ни какими-то организациями в городе ничего не предпринималось. Люди рассказывали, что когда они, находясь внизу улицы, а вверху улицы находится дом их родителей, с родителями общаются по мобильному телефону, но ничего не могут сделать. А утром они узнали, что родители погибли. Вот это, конечно, разрывает сердце. И ты понимаешь, что ничего не было сделано. Либо сделано очень мало для спасения людей.
Елена Фанайлова: Понятно, что среди волонтеров и добровольцев были люди разных политических лагерей, скажем так. Это чувствовалось, когда вы там общались?
Николай Левшиц: Мы старались, по крайней мере, не обсуждать никакие политические вопросы за это время. Потому что беда объединяет. Честно говоря, я не сталкивался с такими вещами, что «ваш», «наш». Все было направлено на то, чтобы помочь людям.
Елена Фанайлова: Прошу каждого из вас рассказать, как вы в Крымске оказались.
Григорий Сергеев: Мы занимаемся поисковой деятельностью, ищем пропавших детей в лесах, в природной среде и в городе, иногда взрослых. Четверо ребят из нашего отряда самостоятельно собрались и поехали, с подготовкой – доктора, и просто рабочие руки, крепкие парни. Мы решили оказать им поддержку. У нас есть подготовленная техника, которая может работать в лесу, на которой можно возить много «гуманитарки» и так далее. Мы не знали о состоянии дорог там. И было мнение, что отдаленные участки можно на какой-то подготовленной технике снабжать «гуманитаркой». МЧС пошел навстречу. Мы бортом МЧС отправили первую группу из 12 человек. Плюс наш автомобиль. На этом автомобиле много чего удалось сделать. Первая группа там отработала несколько дней, после чего мы их забрали бортом МЧС и привезли вторую группу – больше 20 человек, которая там работала до недавнего времени. Позавчера мы встретили здесь наших ребят, которые в первые дни уехали в Баканку.
Елена Фанайлова: А вам удалось кого-то найти, кто пропал без вести, кто был жив или оказался мертв?
Григорий Сергеев: На практике там была совсем другая работа. Там была работа по разгребанию грязи из домов и так далее. Конкретных поисковых задач там фактически не стояло, кроме двух моментов – пропавший 3-летний ребенок и 14-летняя девочка пропавшая. 14-летнюю девочку легко нашли – она пустилась помогать волонтерам, не вернулась домой, когда родители должны были уезжать, они там не жили, а приехали в гости в Крымск. И случилось наводнение. Пострадал дом, родственники их пострадали, вещи все утрачены. Но с ними все более-менее в порядке. А девочка исчезла в героическом порыве – отправилась спасать мир. Девочку обнаружили, вернули родителям. Родителей доставили до транспортного средства. В общем, всех отвезли, все хорошо. А 3-летнего ребенка найти не удалось.
Ксения Курчатова: Посмотрев «Новости», когда все это случилось, я не могла осознать и представить масштаб этого бедствия. И даже когда услышала, что организованы пункты сбора гуманитарной помощи, я не сразу поняла, что необходимо участие. Мне казалось, что ребята, которые занимаются этой деятельностью... может быть, не на профессиональной основе, в частности, молодежный совет при префекте ЦАО, одно из основных направлений их деятельности – добровольчество, и мне казалось, что они справляются. А потом пришло понимание того, что, наверное, все несколько иначе. Два дня провела на проспекте Мира вместо работы, после работы, паковали то, что приносили жители Москвы, причем из разных районов. Бабушки привозили на тележках. Были организованы фуры от индивидуальных предпринимателей. Друзья звонили, узнав, что я там: «Что нужно?». Не адресно, но по заявкам, что необходимо в Крымске. И там услышала, что отправляют волонтеров, добровольцев в Крымск. Но на тот момент ни отпуска, ничего не предполагалось, поэтому я от себя эту мысль отодвинула. Когда был порыв поехать, меня несколько принизили тем, что там девушки не нужны, там нужны крепкие мужики на развалы. Такое мнение действительно было. Трагедия случилась в выходные, а это была где-то среда-четверг. То есть в Москве именно такая информация была везде – в социальных сетях и так далее, что девушкам там делать нечего, за романтизмом туда ехать не надо, а нужны подготовленные люди.
Получилось так, что появилась возможность поехать. Я нашла в Интернете человека, который в воскресенье ехал в машине, списались, созвонились. Договорились, что в воскресенье стартуем. Не думала, что буду там неделю и захочется вернуться. Думала, что проведу там 3-4 дня, если смогу пригодиться. Но на месте все отошло на второй план. Мы приехали туда в понедельник в 6 утра, еще стоял сладковатый, тяжелый запах. Въехали в Крымск – полиция. Оказалось, что работы невпроворот. В первый день получилось поехать на развалы с ребятами. У нас была бригада из 6-7 человек. Ну, это не спасательная операция в начальной форме, естественно. Просто разбор завалов, и крепкие физически мужчины были действительно нужны, потому что это выгребание в огромных количествах ила с грязью. Ребята просто падали, валились без сил, когда возвращались в лагерь уже за полночь. И я поняла, что не хватает рук на складе. И 7 дней я была на складе – сортировка, когда приходили фуры, фасовка. И вместе с Колей пару дней ездили по адресам и развозили то, что сами собирали, и собирали заявки. Допустим, в Нижнебаканской не так много пострадавших, но очень пострадали люди на улице Красина. У них просто нет возможности дойти до пунктов выдачи гуманитарной помощи. Потому что автотранспорт весь утонул, они ходят пешком. Они приводят свои жилища в надлежащее состояние, чтобы там можно было просто находиться. Они ночуют во дворах в палатках. И адресная помощь действительно была очень нужна. Прийти, получить заявку, что нужно, тут же поехать на склад, самим собрать и отвезти людям, которые ждут. Что касается Нижней Баканки. МЧС и так далее мы увидели только в четверг, практически 10 дней прошло до того, как их ввели. Кроме добровольцев не было видно, если честно, никого достаточно долгое время.
Григорий Сергеев: Когда наши ребята приехали в Нижнюю Баканку... получается, что в Крымске люди есть, и их полно, а Баканку никто не видел. Полковник и подполковник МЧС стоят рядом со зданием администрации, наши к ним подъезжают и спрашивают: «А что делать?». А чувствуется трупный запах. «Да что хотите», - ответ от МЧС. Потому что они там вдвоем, одна машина, и больше никого. Света нет, людей нет, никто не двигается. Ночь. Мертвый город совершенно.
Ксения Курчатова: Склад гуманитарной помощи в Нижней Баканке, у администрации были вещи только б/у, то есть там не было ничего. И мы, разгружая, узнали, что поликлиника или школа – это пункт, где находится вода питьевая. Но он был пуст. То есть людям некуда было обратиться.
Антон Коржев: Добавлю по Баканке. Было очень клево, когда наши ребята-волонтеры построили мост через реку. МЧСники в четверг туда приехали, и это в эфире по рации у них было. Моста не было, его смыло.
Елена Фанайлова: Антон, а как выглядело все, когда вы приехали? Какую картину вы обнаружили?
Антон Коржев: В домах полно ила, кресла под крышей, люди в шоке. Это было с пятницы на субботу, а я там был в понедельник.
Елена Фанайлова: И чем вам там приходилось заниматься?
Антон Коржев: Первые четыре дня мы разгребали ил, пока были силы, а потом я решил «косить». Думал, что я буду отдыхать, но у меня не получилось, потому что работать все равно хотелось. Работать старались и пытались как можно большему количеству людей помочь. Я лично знаю 12 человек, которые 1-го числа уезжают обратно в Крымск.
Михаил Фиронов: Моя жена работает в фирме, директор которой организовал сбор гуманитарной помощи в Крымск. Я тоже подключился, походил по своим знакомым, позвонил. Кто-то помог. Я это передал директору. И изъявил желание поехать вместе с ними, чем-нибудь помочь – разгрузить гуманитарную помощь, помочь людям разгрести завалы, поработать и передать деньги людям. На тот момент говорили, что очень много там волонтеров, их уже оттуда даже выгоняют. Это 10-ый день после трагедии.
Елена Фанайлова: Пытались их выгнать, да.
Михаил Фиронов: Мы насобирали денег, и купили то, что необходимо. Осталось около 200 тысяч. Позвонил директор и сказал: «Давайте лучше деньги отвезем, потому что говорят, что там на въезде 15-километровые пробки, туда не попасть, гуманитарный груз не пропускают». Когда мы это везли, у нас не было никаких документов, и было какое-то неприятное ощущение. И решили, что оставшиеся деньги мы раздадим людям, будем ходить по городу, смотреть на ситуацию, и уже на месте принимать решения о том, как мы можем людям помочь.
Елена Фанайлова: Миша, какое впечатление город произвел?
Михаил Фиронов: Мы ехали очень долго, двое суток, устали, пробки были, жарко. Перед Крымском мы остановились, чтобы созвониться с местной жительницей Натальей, чтобы определиться, где остановиться в 3 часа ночи. Приехали в Крымск, и я подумал, что мы где-то на окраине – все нормально, чисто, наверное, здесь воды не было. Только света нет и милиция стоит, никого не тормозит. Когда я вышел из машины – вроде все нормально. И вышла Наталья. А ворота высотой где-то метра 2,5. Я смотрю и ничего не пойму. Был кирпичный забор, но вода, наверное, так шла, что забор повалился, а ворота остались. И на воротах, как вода шла, - камыши.
Елена Фанайлова: Сюрреалистическая картина.
Михаил Фиронов: И когда мы зашли в дом, нам хозяйка показывала: «Вот здесь была вода». Двухэтажный дом, первый этаж полностью был затоплен. А люди же не знали, сколько она будет подниматься, они посидели, а потом выплывали на второй этаж. На втором этаже, она сказала, вода была сантиметров на 30.
Яна Сокуренко: Люди сидели 10 часов и ждали, пока вода сойдет. У них не было ни связи, ни света. И они не знали, что происходит. Только через 10 часов, когда она сошла, они смогли выйти. Были и погибшие люди. Мы приехали, нас встретила Наталья. Мы ее видели первый раз, но она к нам выбежала, стала нас обнимать как родных. Это было ужасно трогательно. Мы поспали три часа. Утром подъехала наша фура, мы поехали с фурой в лагерь «Добрый». Мы везли под заказ то, что было необходимо. Мы разгрузили фуру на склад, чтобы там формировать гуманитарные пакеты. Первой мы начали разгружать воду. Помогали местные жители. Я иду с двумя огромными пакетами, мимо проходил какой-то мужчина, бросил свои вещи, кинулся ко мне, вырвал пакеты: «Куда нести? Что делать?». То есть люди старались друг другу помогать. Мы формировали пакеты, в которые складывали какое-то питание, детское питание, бытовую химию, хлеб. Наталья сказала, что у них уже три дня в городе нет хлеба. И мы в близлежащих городках скупили хлеб в магазинах, привезли три мешка. Я была с другом на машине, Миша и еще было две машины от местных жителей, которые мы загрузили водой и гуманитарной помощью. И поехали по деревням развозить то, что мы привезли. Это был 10-ый день трагедии. И те люди, которые к нам прибегали, практически разрывали на части, и это было ужасно. Потому что 10-ый день, а у людей по-прежнему нет медикаментов. Стоит девушкам с рыдающим младенцем, у которого диарея, и неделю у него нет лекарств, чтобы это остановить. Бабушки показывают свои раны. Я же не медсестра, я не очень понимаю, кому какие лекарства нужны. Но три коробки медикаментов у нас разлетелись за час. Я вытаскивала какие-то таблетки, которые были у меня с собой. И самое ужасное, что это не первый день, а 10-ый день. Но людям по-прежнему не хватает самых необходимых вещей, продуктов, перчаток.
Антон Коржев: Мы говорим, что на 10-ый день чего-то не хватает, но это не дальние станицы, это ближние улицы. Например, это улицы Троицка, который находится на границе потопа.
Владимир Долин: Националистические сайты – а надо сказать, что волонтеры организаций националистической направленности тоже там работают, - заполнены сообщениями о том, что турки-месхетинцы, цыгане, курды, которые проживают в этом районе, в первую очередь получают гуманитарную помощь, они ею торгуют, а православное население этой помощи лишено. Насколько я знаю, турки-месхетинцы как раз находятся в более тяжелом положении. Их там осталось не так много – 2 тысячи из 13-ти тех турок, которые там жили. Они в основном не прописаны. И в первые дни, по крайней мере, государственной помощью, выплатой компенсаций их обошли. И президент вынужден был сказать, что помощь надо оказывать не только прописанным гражданам, но и тем, кто регистрации не имеет. Как вам виделись межнациональные отношения в той ситуации?
Ксения Курчатова: Действительно, была такая информация, что есть люди, которые ходят по всем складам, берут помощь, что у них уже забиты гаражи. Были моменты, когда формировались, условно, «черные» списки. Один, второй, третий лагеря объединялись в плане информационного поля. Кто-то приходил и указывал, что ему нужен килограмм гречки, банка тушенки и корм для животных, а у кого-то в заявке было 10 одеял, 10 подушек, всего по 10. И это настораживало. И в лагере «Добрый» ребята на такие заявки выезжали адресно и пытались объективно оценить ситуацию. Но противостоять этому, мне кажется, было невозможно. Были и случаи мародерства. Когда ты принимаешь заявку, каким образом ты можешь оценить, действительно ли есть ущерб?.. Но это не было очень остро. Информация эта где-то прошла, как слух, но слухов было очень много. Приезжали люди из поселков Новоукраинский, Армянск за помощью. И удивило, что очень много детей приемных. То есть семьи по 5-6 детей. И большое спасибо этим людям. Абсолютно неважно, какой они национальности. Кстати, была информация, что армянская диаспора поддерживала своих. И это прекрасно. Мы туда приехали помогать всем, вне зависимости ни от социального статуса...
Антон Коржев: А русский мужчина попросил у них помощи, но они ему отказали.
Ксения Курчатова: Но мы же отвечаем за свои действия, за свою работу, а не за работу, которой занимаются другие организации. Вот я, принимая заявки, не могу сказать, что остро с этим столкнулась. И мы не видели гаражей, забитых «гуманитаркой». Ты видел это?
Антон Коржев: Нет.
Ксения Курчатова: И я о том же.
Антон Коржев: Я видел граждан из Средней Азии, которые пытались с моего склада украсть коробку с одеялами. Я ничего не хочу разжигать, но я знаю, что Союз армян России отказывал русским людям в помощи.
Григорий Сергеев: Им бы армянам успеть помочь.
Антон Коржев: Но мы-то помогаем всем.
Григорий Сергеев: Вы приехали туда с желанием помогать всем. А армянам в первую очередь надо помочь армянам, и это понятно. Хоть какая-то надежда на то, что они там смогут... Я думаю, что проблема каких-то хищений и домов, забитых «гуманитаркой», она межнациональная, у кого как получилось. И где там цыгане, где русские – по сути, не важно. Преступность, наверное, неправильно делить на национальности и сейчас как-то поджигать ситуацию. А то, что там точно есть, - что родственные связи очень сплачивают, а соседи друг другу зачастую не помогают вовсе.
Елена Фанайлова: А почему?
Григорий Сергеев: Видимо, это какая-то южная специфика.
Елена Фанайлова: Давайте немножко про межполитические противоречия. Ездили люди разной политической направленности, и даже националистической направленности, как сказал Володя Долин. Как это чувствовалось? Понятно, что Роберт Шлегель и Алена Попова договорились довольно быстро, что не должно быть, что «Единая Россия» лучше независимых волонтеров.
Ксения Курчатова: Действительно, не было разделения по политическим предпочтениям. Все волонтеры, которые приезжали в лагерь «Добрый», проходили, в том числе, беседу с психологами. И до того, как нас допускали до работы, мы все общались с психологами. Смотрели на психологическую устойчивость, кого и куда можно допустить. И еще было сказано, что мы живем в лагере по неким правилам, они не прописаны нигде, но они есть. И одно из главных правил – мы вне политики.
Елена Фанайлова: А удавалось это реально?
Ксения Курчатова: На протяжении недели, что я там провела, удавалось. Были какие-то попытки, но, мне кажется, это не было сознательно. Были представители различных политических партий, движений и так далее, и все достаточно мирно уживались. А объединила одна цель, ради чего мы туда приехали.
Елена Фанайлова: В Интернете была информация – фотографии с наклейками «Единой России» на гуманитарной помощи. Вы работали на складе. Вы это видели?
Ксения Курчатова: Нет, на нашем складе не было ни одной коробки с такой наклейкой. Когда фуры приходили из каких-то городов, было «Нижний Новгород» и так далее.
Владимир Долин: А что делало в Крымске Кубанское войско казачье? Вы встречались с казаками?
Антон Коржев: Казаки охраняли наш лагерь «Добрый» в последнюю неделю. Они ходили по ночам, дежурили, охраняли лагерь.
Григорий Сергеев: Когда были проблемы с местной администрацией, когда было некорректное поведение с переходом складов в ведение администрации, казаки встали на сторону волонтеров – таким образом, удалось избежать многих конфликтов.
Владимир Долин: А в чем заключалось «некорректное поведение»?
Григорий Сергеев: Один склад, который был в Доме культуры, перешел в ведение администрации, а всю «гуманитарку» выгрузили в соседнее здание. Ребята почти с первых дней занимались раздачей «гуманитарки», а их куда-то перегрузили. Это было на 13-ые сутки. Сказали, что здесь будет раздача гуманитарной помощи от администрации края. Администрация края организовала свой штаб, заново начали переписывать списки пострадавших и так далее. В общем, мягко говоря, внесли сумбур.
Елена Фанайлова: Вопросы Володи мне понятны. Кубань – межнациональный регион с проблемами. И понятно, что возможны конфликты между казаками и людьми, не имеющими отношения к казачеству, людьми разных национальностей...
Владимир Долин: Я имел в виду другое. Это достаточно мощная организация. И мне интересно, прислали ли они своих людей для разбора завалов, какие функции они там осуществляли. Я знаю, что снят решением руководства войска атаман в Крымске, якобы за то, что он не расчистил здание казачьего управления. А казаки – это опора, в том числе, и власти. Поэтому мне хотелось бы понять, какую функцию они там выполняли.
Елена Фанайлова: По информации нашего собственного корреспондента Мумина Шакирова, казаки, как самая мобилизованная структура, быстро включались в любые виды помощи. То, что происходило потом, ну, это мы по всей стране имеем, если говорить про какие-то межнациональные ссоры.
Владимир Долин: Нет, я не о межнациональных. Мне интересно, что они делали и почему сняли местного атамана.
Елена Фанайлова: Боюсь, это все-таки вопрос не к собравшимся.
Я бы хотела, чтобы вы рассказали о встречах с местными жителями. Какие они? Город в 56 тысяч – это небольшой город. Дома в основном одноэтажные. Какие там люди – открытые, закрытые, депрессивные, самостоятельные, они ждут помощи от государства или хотят больше сами за себя отвечать?
Яна Сокуренко: Люди местные, с которыми мы общались, которым привозили гуманитарную помощь, мне показалось, они все радовались тому, что мы приехали. Они страшно нас благодарили, от чего начинаешь себя чувствовать жутко неудобно. Одна бабушка испекла нам из чего-то хлеб, и невозможно было отказаться, а он ей нужен больше, чем нам. Был уже 10-ый день, и люди с некой иронией относились, пытались шутить.
Михаил Фиронов: Мы с другом раздавали деньги. И очень часто встречалось такое, что людям даешь деньги, а они говорят: «Мы не так сильно пострадали. Лучше вон туда сходите». Когда телефоны давали, говорили: «У нас в семье есть. А через три дома нет телефона».
Яна Сокуренко: Многие говорили: «У нас расчищена улица, к нам приезжает много волонтеров. А на соседние улицы невозможно добраться, потому что они завалены деревьями. Пожалуйста, сходите туда, потому что туда еще не доходила помощь. Но и мы туда не можем пробраться». На мой взгляд, никто не брал больше, чем нужно. И рассказывали о тех, кому больше нужна помощь, чем им.
Ксения Курчатова: Люди встречались разные, наверное, как и везде, вне зависимости от жизненной ситуации. Подавляющее большинство людей были очень рады, благодарили за помощь. Когда узнавали, откуда мы, что мы из Москвы, что мы добирались на своих машинах, - до слез. Они не могли выразить благодарность и сдержать эмоций. Многие говорили: «Ребята, что вы здесь делаете?! Вы такие молодые и красивые. Мы справимся сами, первый шок у нас прошел. Езжайте на море». Пытались давать телефоны своих родственников, друзей.
Елена Фанайлова: А сколько до моря?
Ксения Курчатова: Километров 60-70. «Езжайте в Новороссийск, в Геленджик. Нам говорят, что у нас холера». И именно из лучших побуждений, желая нам хорошего.
И еще по поводу жителей. На складе очень большую помощь оказали два брата, они таксисты, Мкртчян. Если мы говорим о национальном вопросе. Они всю неделю и с утра до вечера на своих машинах развозили гуманитарную помощь. Дочь одного из братьев помогала на складе с утра до вечера. Это о хорошем. Но, в то же время, было некое непонимание. Люди приходили и оставляли заявки на разбор не жилых домов, а складов: «На рынке склад. Помогите разгрести. Мы не справляемся. Дайте людей. Вы же волонтеры». Мы приехали на выезд в первый день, нам дают адрес, мы приезжаем – кафе. «Уберите, посуду помойте». В парикмахерской: «Я владелица этой парикмахерской. Вы мне тоже помогите – разгребите, уберите». Мы говорим: «У нас сейчас первоочередные задачи». «Но вы понимаете, что людям, которых вы спасаете, нужно стричься».
Елена Фанайлова: В этом есть свой резон, забавный, но резон.
Ксения Курчатова: Конечно, есть, но какие-то моменты удивляли. Но хороших, благодарных, добрых, отзывчивых, конечно, на порядок больше.
Григорий Сергеев: Заявка. Люди приезжают – недостроенный объект, в котором никто не живет, но немножко илом первый этаж занесло. Женщина на приличном автомобиле заявку оставляет. Там, где она живет, никто не пострадал. Но поскольку бегает бесплатная рабочая сила, можно попробовать применить. Такое случалось. Или, например, бабушка, у которой нет телефона, ей 80 с лишним лет, и никто ей никакую «гуманитарку» не привозил. А напротив - дом с двумя машинами, полная семья. Пострадавшие, конечно, но... К ним привозят. А напротив них – бабушка. В следующий раз ей повезли. Но появившаяся задача адресной доставки «гуманитарки» абсолютно верная, потому что, в противном случае, перераспределение было бы совершенно аховым.
Антон Коржев: Еще ничего не закончено, еще куча работы, «гуманитарки» нужно довести очень и очень много. И мы всех вас там ждем с 1-го числа.
Елена Фанайлова: Что было там такого, чего вы не ожидали совсем?
Михаил Фиронов: Для меня самым шокирующим было то, что люди разных профессий, специальностей собрались в городе, их никто туда не звал, но из каких-то своих побуждений они приехали. Там волонтеров на 10-ый день, на мой взгляд, - 60%, а властей - 40%. Мы ходили в Баканке – были дома, в которые вообще еще никто не заходил. Волонтеры начинают там убираться. Мы спрашиваем: «Вы откуда?», - «Мы с Питера. В институте повесили табличку «Едем в Крымск помогать». Их собралось 80 человек. Если бы я был работодателем, приехал бы туда и всех взял на работу, потому что люди бескорыстные. Ну, есть, конечно... но я с такими не сталкивался, которые едут туда заработать.
Елена Фанайлова: А на чем там можно заработать?
Михаил Фиронов: Когда гуманитарный груз везут фурами... Наверное, есть непорядочные.
Елена Фанайлова: А чем люди, которым вы оказывали помощь, занимаются в Крымске?
Григорий Сергеев: Это юг, там очень много натурального хозяйства, огромное количество. Особенно если брать не Крымск, а Баканку. Основные проблемы, которые были у добровольцев в Баканке, связаны с отсутствием ветеринаров. Представьте, у дедушки 60 кур утонули. 60 кур плюс 35 – через несколько дней не лучшее соседство у дедушки с курами. А дедушкин дом не приспособлен для жизни. Дедушке разбили палатку во дворе. Собирают кур руками. Выезд на запах – перчатки, пакет целлофановый. У кого-то баран, а не курица, там посложнее. Где-то действия в первые дни приходилось переделывать в последующие дни, потому что захоронения производили, не понимая, что делать и как. Прямо на территории участка кто-то похоронил чуть ли не корову. Потом ее надо было выкопать и переложить. Недавно по радио Геннадий Онищенко сообщал, что это все ветеринарные службы делали. Но вот в Баканке ветеринарной службы не видно было. А волонтеры все это ручками делали 10 дней. На 13-ые сутки ни одной заявки по трупному запаху. Вот это было очень масштабно. Наверное, это одна из самых впечатляющих вещей. Предположим, в 2002 году Новороссийск затопило. Получается, что люди были предоставлены сами себе, им вообще никто не помогал. То, что мы видим по действиям властей, - они беспомощны. Ил, мебель – это вообще бы никто не убирал никогда. Десятки тонн какого-то мусора из домов ребята, приехавшие из Питера, вынесли на улицу. Это бы вообще никто не делал. Группировка МЧС туда приезжает, только чтобы очистить дельту реки, распилить завалы перед мостом, поработать бензопилой. Ветеринарная служба – полная беда. Есть технология обработки – не только животных надо удалить, но и место обработать, где они лежали. А этого вообще никто не делал. Ни препаратов нет, ни специалистов.
И вот еще что впечатляет. Каждый день с начальником группировки генералом Мирошниченко мы говорили о том, что в лагере «Добрый» не хватает душа. А людям жарко. Светит солнышко. Они работают ручками каждый день, и не с самыми безопасными объектами работают – с мертвыми курочками, с барашками. А там борются с возможной эпидемией, какие-то прививки людям делают. Но при том не могут обеспечить элементарных удобств для тех людей, которые в данный момент вытаскивают эту ситуацию. На 13-ый день душ появился.
На 10-ые сутки приезжает Пучков и Путин. На 9-ые сутки начинается массовая раздача синих футболок МЧС. Люди грязные, стиральных машин в поле нет. На 10-ые сутки едешь по Баканке и диву даешься – какая работа, все в синей форме, выносят все из каждого дома.
Ксения Курчатова: Хотелось бы добавить про приезд Геннадия Онищенко в лагерь «Добрый». Было обеденное время, 12 часов. Никто не знал. Они приехали, стали ходить, смотреть. А лагерь достаточно большую территорию занял. Было несколько мини-штабов, кухонь.
Антон Коржев: Наш лагерь назывался «Доброволец», когда мы стояли в Парке Тельмана.
Ксения Курчатова: Потом мы переехали к «Доброму». И в авральном режиме всех заставили наводить порядок, хотя у нас и так все было нормально. Нам не хватало душа и туалетов. И при разборе Сергей ломает ногу. Для чего эти приезды? Онищенко приехал и уехал. В 5 вечера приехали местные представители Роспотребнадзора. В среду вечером было понятно, что в лагере заканчивается бутилированная вода. А мы пили, готовили и мылись исключительно этой водой. То есть в 5 вечера четверга воды нет. Был заказ. Приезжают женщин и говорят, что вода у нас есть. Я говорю, что воды нет. При них приезжает «Газель»: «Мы привезли воду». Они говорят: «Как же так, ведь в 9 утра на планерке все отчитались, чтобы в лагерь «Добрый» вода была завезена». Прошло 7 часов. Температура – больше 40. И когда общение, вроде бы, наладилось, острые моменты были сглажены, говорят: «Какие у вас еще есть проблемы?». Я говорю: «Большая проблема – это туалеты». Они тут же набирают какого-то местного чиновника и говорят, что в лагере «Добрый» нужно вычистить туалеты, привести в порядок. А он тут же им в трубку говорит: «Лагерь «Добрый»? Москва? Почему они сами не позаботились? Почему не привезли с собой ассенизаторные машины? Почему не обеспечили себе быт?».
Антон Коржев: Когда нас выселяли с «Тельмана», у нас было условие: вы нам ставите туалеты и душ. На третий день после этого мы поехали в Новороссийск и купили себе туалеты.
Ксения Курчатова: Надо представлять лагерь. Порядка 120-150 человек. У нас было 6 или 8 биотуалетов на въезде в лагерь. Туда же ходили МЧСники, которые у нас на складе днем, а не к себе в часть. Туда ходили и все приквартированные.
Елена Фанайлова: Остается только удивляться, как у вас самих эпидемия кишечных инфекций не вспыхнула.
Ксения Курчатова: Слава Богу, нет!
Антон Коржев: МЧСники ходили к нам, просили у нас сковородки, потому что им не на чем было готовить.
Ксения Курчатова: И питались все на кухне в лагере Натальи Водяновой.
Елена Фанайлова: А были ли зоны, куда вы хотели пройти, но вас не пускали? Была ли какая-то система секретности?
Григорий Сергеев: Кроме ежедневного слуха про то, что сейчас будет карантин, - которого не случалось, но все почему-то его очень ждали, видимо, из-за отсутствия душа – нет. Я не знаю.
Владимир Долин: Я понимаю, что жителям волонтеры, добровольны нужны. А нужна ли волонтерам местная власть? И нужна ли она жителям?
Григорий Сергеев: Власть края вела себя плохо. Например: «А почему они с собой не привезли ассенизаторные машины и свои туалеты?». Местная власть чувствует нагрузку. Если бы нас там не было, то все бы прошло намного тише, можно было бы говорить по «Первому» каналу, что все прекрасно, жизнь налажена, все замечательно. Никто бы не мешал фантазировать в эфире разных федеральных каналов.
Елена Фанайлова: Я понимаю, что в зоне такой катастрофы неизбежны какие-то трагические слухи. И варианты этой катастрофы обсуждались технологические. По крайней мере, три гипотезы существует. Самая мягкая – это про то, что дождик. Вторая народная гипотеза – сброс из водохранилища. И есть уже в Интернете масса информации, как это могло происходить. Третья версия – это то, что реки переполнены илом и упавшими деревнями, их никто не чистит. Что обсуждалось в городе, когда вы там были? Вы сталкивались с такими слухами?
Ксения Курчатова: Те люди, с которыми удалось пообщаться, придерживались в основном второй версии – сброс воды. Но это обывательское мнение, тем более, субъективное, когда ты оказываешься в центре катастрофы, с ней один на один. По-моему, специалисты, гидрогеологи, пусть независимые, должны поехать и посмотреть, как, что и почему.
Елена Фанайлова: Но вопрос - будет ли открыта эта информация. Сначала Следственный комитет открывал ее, потом закрывал.
И наконец, трагические слухи о том, что погибших было гораздо больше, чем было объявлено официальными властями. Вам приходилось сталкиваться с народным мнением?
Михаил Фиронов: Когда мы раздавали деньги, старались помочь тем, у кого кто-то погиб. На улицах мы спрашивали, у кого кто-то погиб, и люди отвечали: «В том доме – два человека. Там – один человек». И по улице 2-3 дома. А с чем-то массовым я не столкнулся. По-моему, больше, чем 170, но не 5 или 12 тысяч. Мы ходили в Нижней Баканке, там с гор вода шла. И я уверен, что где-то внизу будут находить. То есть это не окончательная цифра.
Елена Фанайлова: Это типичная ситуация, когда в зоне катастрофы возникают слухи такого рода, что жертв гораздо больше.
Ксения Курчатова: Когда я приехала, друзья делились какой-то информацией. Многие хотели бы тоже поехать и оказаться там, но по разным причинам не смогли. И всех интересует число погибших. Если жертв и больше, то незначительно. Ну, не 3-5-12 тысяч... А где родственники? А регистрация, еще что-то?
Михаил Фиронов: Мне очень понравилось то, что люди едут туда и помогают бескорыстно. Но хотелось бы, чтобы не останавливались. Нужно помнить про это и через год, и через два, нужно туда поехать и какую-то группу создать. Там было много домов, где люди плакали в истерике. Дом полуразрушен, снаружи – вроде бы, нормальный, а когда заходишь... В основном там саман. И люди говорят: «Приходит комиссия и заявляет, что дом пригоден для жилья». И таких случаев очень много. Очень многие люди жаловались на это. И это нужно будет как-то проследить через год, когда все закончится, выделят местные власти жилье, нужно будет об этом помнить.
Яна Сокуренко: Помимо материальной поддержки местным жителям, очень важна и психологическая помощь. Все люди, с которыми мы общались, каждый хотел рассказать о своем горе. Они подводят к дому, рассказывают, куда поднялась вода, кто у них в семье погиб, кто пострадал. Мне кажется, туда надо отправить толпу психологов, чтобы они просто разговаривали с людьми, потому что им очень важно общение, очень важно высказаться. Мы, конечно, слушали, сочувствовали, но профессиональная психологическая поддержка очень нужна людям. Людям сейчас выплатят какую-то государственную материальную поддержку, но психологическая помощь им необходима.
Ксения Курчатова: Может быть, кто-то сейчас нас слушает и думает: «Может быть, поехать. Я не сделал этого раньше». Человек стоит перед выбором. И хочется сказать, что ехать надо. Я тоже планирую ехать снова. Потому что помощь там нужна. И найдется применение всем, кто бы туда ни приехал, каждый там может быть полезен. Жителям Крымска помощь очень нужна. Надо понимать, что через месяц дети идут в школу, а это отдельное направление работы. Антон сейчас занимается приютом для бездомных животных, налаживанием связи «животные – владельцы». То есть работы очень и очень много. Не говоря уже о том, что необходимы раскладушки, постельные принадлежности, палатки, строительные материалы, лопаты, тачки. Тачек не было. Ребятам приходилось вручную ведра неподъемные таскать. То есть все это нужно и актуально. Не думайте, что там работа закончена.
Антон Коржев: Ксения сказала про приют, который мы собираемся с ребятами сделать. И я хотел бы обратиться к местным властям. Пожалуйста, не мешайте нам, дайте нам сделать дело.
Григорий Сергеев: Антон затронут очень важный момент. Как только прошла история с Крымском, власти поездили и посмотрели, очень быстро побежали инициативы по организации закона о волонтерах. И тоже обращение к властям страны. Давайте не будем загонять в рамки людей, которые делают добро, и пытаться формализовать деятельность, которая этого не требует.
За нашим столом – координатор общественного поискового отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев; Ксения Курчатова, юрист, преподаватель университета; Антон Коржев, волонтер; индивидуальный предприниматель Михаил Фиронов, волонтер; Яна Сокуренко работает в кинопрокатной компании; волонтер. Миша и Яна собирали гуманитарную помощь через Фонд доктора Лизы «Справедливая помощь». Журналист Владимир Долин.
Для начала мы послушаем историю волонтера Николая Левшица.
Николай Лeвшиц: Я поехал в Крымск сам, на своем автомобиле просто потому, что не мог оставаться в стороне от происходящего. Мне передали с собой наличные деньги, у меня был полный багажник чистящих средств, перчаток, средств гигиены, каких-то строительных материалов, какие-то розетки, плафоны – что знакомые собрали.
В лагере был сделан большой склад, на котором можно было что-то получить по конкретной заявке людей. Но мне было проще и удобнее, конечно, самому. Так как я был на собственной машине, утром я развозил гуманитарную помощь по заявкам предыдущего дня, а вечером ездил по станице Нижнебаканская и по Крымску, разговаривал с людьми, спрашивал, что им необходимо. Может быть, медикаменты, какие-то антисептики. Потом раздавал адресно, людям лично в руки.
Елена Фанайлова: А деньги приходилось раздавать?
Николай Левшиц: Да. Есть поселок Шептальский, немножко подальше Крымска, там вода была в метр высотой. Вроде бы, метр – это не так много, по сравнению с Крымском, где гораздо хуже, но дома разрушены все равно. Там пострадала семья. Многодетная мама, у нее шесть детей. Передал лично в руки 5 тысяч. У бабушки 82-летней разрушен дом, дали ей палатку. Я передал ей 10 тысяч рублей.
Елена Фанайлова: То есть вы лично хотели убедиться, что помощь дойдет по назначению?
Николай Лeвшиц: Конечно. В Нижнебаканской, куда я два дня ездил, выстраивалась очередь в 10-15 человек, чтобы сделать ксерокс документов, в душном помещении.
Елена Фанайлова: И как можно помочь этим людям?
Николай Лeвшиц: Сейчас мы делаем картотеку домов, мы переписываем адреса, чтобы эти люди не были брошены в дальнейшем. Сейчас и армия, и МЧС уходят из города практически, осталось минимальное число. Мы везде развешивали номера телефонов, с МЧС договорились, чтобы давали номера телефонов, чтобы люди получили компенсации. Параллельно с этим мы опрашиваем людей, узнаем, что им необходимо в дальнейшем. Потом будем собранные средства адресно перечислять, либо покупать что-то необходимое.
Елена Фанайлова: А компенсации от властей уже начали поступать, когда вы были там?
Николай Левшиц: Начали поступать, но очень хаотично. Четкой программы выплат нет. Приехала женщина, у которой погибли родители, к нам в лагерь за гуманитарной помощью. Она попросила отвезти ее на кладбище. Тоже ужасная картина, слов нет. И она говорила, что прошло две недели, а она не получила ни рубля, хотя все справки она сдала.
Елена Фанайлова: Ходило много слухов, что погибло гораздо больше людей, чем указано официально. У вас были такие впечатления?
Николай Левшиц: Лично мое мнение, цифра, возможно, была больше, но не намного. Действительно, много людей жили там, как сейчас говорится, без прописки, без документов. И возможно, обнародование этих цифр, этих людей могло бы на администрацию края повлиять. Но тысяч погибших я там не увидел. Ну, не знаю, может, что выяснится, если поехать в горы, к озерам, к водохранилищам, там все закрыто.
Елена Фанайлова: Вот вы упомянули о непрописанных. А вам не приходилось сталкиваться среди непрописанных с турками-месхетинцами, которым Ткачев отказался помогать? А Владимир Путин, не называя их, сказал, что «мы будем оказывать помощь не зарегистрированным людям без прописки».
Николай Левшиц: Да. Мы были по одному из адресов. И приходила женщина, у них полностью разрушен дом, и она собирала заявления от соседей, что она действительно проживала в этом доме. Она не была прописана. И тоже обещали что-то выплатить за утрату имущества, по-моему, 150 тысяч рублей. Но посмотрев на ту бюрократию, которая там творится, я думаю, они могут ее отфутболивать очень долго.
Елена Фанайлова: Было ли что-то, что в Крымске вас поразило?
Николай Левшиц: В очередной раз поразило, наверное, отсутствие оповещения. Было выключено электричество, на улице было темно, дождь. И с 11 вечера до 3 часов ночи, когда был основной подъем воды, ни властями, ни какими-то организациями в городе ничего не предпринималось. Люди рассказывали, что когда они, находясь внизу улицы, а вверху улицы находится дом их родителей, с родителями общаются по мобильному телефону, но ничего не могут сделать. А утром они узнали, что родители погибли. Вот это, конечно, разрывает сердце. И ты понимаешь, что ничего не было сделано. Либо сделано очень мало для спасения людей.
Елена Фанайлова: Понятно, что среди волонтеров и добровольцев были люди разных политических лагерей, скажем так. Это чувствовалось, когда вы там общались?
Николай Левшиц: Мы старались, по крайней мере, не обсуждать никакие политические вопросы за это время. Потому что беда объединяет. Честно говоря, я не сталкивался с такими вещами, что «ваш», «наш». Все было направлено на то, чтобы помочь людям.
Елена Фанайлова: Прошу каждого из вас рассказать, как вы в Крымске оказались.
Григорий Сергеев: Мы занимаемся поисковой деятельностью, ищем пропавших детей в лесах, в природной среде и в городе, иногда взрослых. Четверо ребят из нашего отряда самостоятельно собрались и поехали, с подготовкой – доктора, и просто рабочие руки, крепкие парни. Мы решили оказать им поддержку. У нас есть подготовленная техника, которая может работать в лесу, на которой можно возить много «гуманитарки» и так далее. Мы не знали о состоянии дорог там. И было мнение, что отдаленные участки можно на какой-то подготовленной технике снабжать «гуманитаркой». МЧС пошел навстречу. Мы бортом МЧС отправили первую группу из 12 человек. Плюс наш автомобиль. На этом автомобиле много чего удалось сделать. Первая группа там отработала несколько дней, после чего мы их забрали бортом МЧС и привезли вторую группу – больше 20 человек, которая там работала до недавнего времени. Позавчера мы встретили здесь наших ребят, которые в первые дни уехали в Баканку.
Елена Фанайлова: А вам удалось кого-то найти, кто пропал без вести, кто был жив или оказался мертв?
Григорий Сергеев: На практике там была совсем другая работа. Там была работа по разгребанию грязи из домов и так далее. Конкретных поисковых задач там фактически не стояло, кроме двух моментов – пропавший 3-летний ребенок и 14-летняя девочка пропавшая. 14-летнюю девочку легко нашли – она пустилась помогать волонтерам, не вернулась домой, когда родители должны были уезжать, они там не жили, а приехали в гости в Крымск. И случилось наводнение. Пострадал дом, родственники их пострадали, вещи все утрачены. Но с ними все более-менее в порядке. А девочка исчезла в героическом порыве – отправилась спасать мир. Девочку обнаружили, вернули родителям. Родителей доставили до транспортного средства. В общем, всех отвезли, все хорошо. А 3-летнего ребенка найти не удалось.
Ксения Курчатова: Посмотрев «Новости», когда все это случилось, я не могла осознать и представить масштаб этого бедствия. И даже когда услышала, что организованы пункты сбора гуманитарной помощи, я не сразу поняла, что необходимо участие. Мне казалось, что ребята, которые занимаются этой деятельностью... может быть, не на профессиональной основе, в частности, молодежный совет при префекте ЦАО, одно из основных направлений их деятельности – добровольчество, и мне казалось, что они справляются. А потом пришло понимание того, что, наверное, все несколько иначе. Два дня провела на проспекте Мира вместо работы, после работы, паковали то, что приносили жители Москвы, причем из разных районов. Бабушки привозили на тележках. Были организованы фуры от индивидуальных предпринимателей. Друзья звонили, узнав, что я там: «Что нужно?». Не адресно, но по заявкам, что необходимо в Крымске. И там услышала, что отправляют волонтеров, добровольцев в Крымск. Но на тот момент ни отпуска, ничего не предполагалось, поэтому я от себя эту мысль отодвинула. Когда был порыв поехать, меня несколько принизили тем, что там девушки не нужны, там нужны крепкие мужики на развалы. Такое мнение действительно было. Трагедия случилась в выходные, а это была где-то среда-четверг. То есть в Москве именно такая информация была везде – в социальных сетях и так далее, что девушкам там делать нечего, за романтизмом туда ехать не надо, а нужны подготовленные люди.
Получилось так, что появилась возможность поехать. Я нашла в Интернете человека, который в воскресенье ехал в машине, списались, созвонились. Договорились, что в воскресенье стартуем. Не думала, что буду там неделю и захочется вернуться. Думала, что проведу там 3-4 дня, если смогу пригодиться. Но на месте все отошло на второй план. Мы приехали туда в понедельник в 6 утра, еще стоял сладковатый, тяжелый запах. Въехали в Крымск – полиция. Оказалось, что работы невпроворот. В первый день получилось поехать на развалы с ребятами. У нас была бригада из 6-7 человек. Ну, это не спасательная операция в начальной форме, естественно. Просто разбор завалов, и крепкие физически мужчины были действительно нужны, потому что это выгребание в огромных количествах ила с грязью. Ребята просто падали, валились без сил, когда возвращались в лагерь уже за полночь. И я поняла, что не хватает рук на складе. И 7 дней я была на складе – сортировка, когда приходили фуры, фасовка. И вместе с Колей пару дней ездили по адресам и развозили то, что сами собирали, и собирали заявки. Допустим, в Нижнебаканской не так много пострадавших, но очень пострадали люди на улице Красина. У них просто нет возможности дойти до пунктов выдачи гуманитарной помощи. Потому что автотранспорт весь утонул, они ходят пешком. Они приводят свои жилища в надлежащее состояние, чтобы там можно было просто находиться. Они ночуют во дворах в палатках. И адресная помощь действительно была очень нужна. Прийти, получить заявку, что нужно, тут же поехать на склад, самим собрать и отвезти людям, которые ждут. Что касается Нижней Баканки. МЧС и так далее мы увидели только в четверг, практически 10 дней прошло до того, как их ввели. Кроме добровольцев не было видно, если честно, никого достаточно долгое время.
Григорий Сергеев: Когда наши ребята приехали в Нижнюю Баканку... получается, что в Крымске люди есть, и их полно, а Баканку никто не видел. Полковник и подполковник МЧС стоят рядом со зданием администрации, наши к ним подъезжают и спрашивают: «А что делать?». А чувствуется трупный запах. «Да что хотите», - ответ от МЧС. Потому что они там вдвоем, одна машина, и больше никого. Света нет, людей нет, никто не двигается. Ночь. Мертвый город совершенно.
Ксения Курчатова: Склад гуманитарной помощи в Нижней Баканке, у администрации были вещи только б/у, то есть там не было ничего. И мы, разгружая, узнали, что поликлиника или школа – это пункт, где находится вода питьевая. Но он был пуст. То есть людям некуда было обратиться.
Антон Коржев: Добавлю по Баканке. Было очень клево, когда наши ребята-волонтеры построили мост через реку. МЧСники в четверг туда приехали, и это в эфире по рации у них было. Моста не было, его смыло.
Елена Фанайлова: Антон, а как выглядело все, когда вы приехали? Какую картину вы обнаружили?
Антон Коржев: В домах полно ила, кресла под крышей, люди в шоке. Это было с пятницы на субботу, а я там был в понедельник.
Елена Фанайлова: И чем вам там приходилось заниматься?
Антон Коржев: Первые четыре дня мы разгребали ил, пока были силы, а потом я решил «косить». Думал, что я буду отдыхать, но у меня не получилось, потому что работать все равно хотелось. Работать старались и пытались как можно большему количеству людей помочь. Я лично знаю 12 человек, которые 1-го числа уезжают обратно в Крымск.
Михаил Фиронов: Моя жена работает в фирме, директор которой организовал сбор гуманитарной помощи в Крымск. Я тоже подключился, походил по своим знакомым, позвонил. Кто-то помог. Я это передал директору. И изъявил желание поехать вместе с ними, чем-нибудь помочь – разгрузить гуманитарную помощь, помочь людям разгрести завалы, поработать и передать деньги людям. На тот момент говорили, что очень много там волонтеров, их уже оттуда даже выгоняют. Это 10-ый день после трагедии.
Елена Фанайлова: Пытались их выгнать, да.
Михаил Фиронов: Мы насобирали денег, и купили то, что необходимо. Осталось около 200 тысяч. Позвонил директор и сказал: «Давайте лучше деньги отвезем, потому что говорят, что там на въезде 15-километровые пробки, туда не попасть, гуманитарный груз не пропускают». Когда мы это везли, у нас не было никаких документов, и было какое-то неприятное ощущение. И решили, что оставшиеся деньги мы раздадим людям, будем ходить по городу, смотреть на ситуацию, и уже на месте принимать решения о том, как мы можем людям помочь.
Елена Фанайлова: Миша, какое впечатление город произвел?
Михаил Фиронов: Мы ехали очень долго, двое суток, устали, пробки были, жарко. Перед Крымском мы остановились, чтобы созвониться с местной жительницей Натальей, чтобы определиться, где остановиться в 3 часа ночи. Приехали в Крымск, и я подумал, что мы где-то на окраине – все нормально, чисто, наверное, здесь воды не было. Только света нет и милиция стоит, никого не тормозит. Когда я вышел из машины – вроде все нормально. И вышла Наталья. А ворота высотой где-то метра 2,5. Я смотрю и ничего не пойму. Был кирпичный забор, но вода, наверное, так шла, что забор повалился, а ворота остались. И на воротах, как вода шла, - камыши.
Елена Фанайлова: Сюрреалистическая картина.
Михаил Фиронов: И когда мы зашли в дом, нам хозяйка показывала: «Вот здесь была вода». Двухэтажный дом, первый этаж полностью был затоплен. А люди же не знали, сколько она будет подниматься, они посидели, а потом выплывали на второй этаж. На втором этаже, она сказала, вода была сантиметров на 30.
Яна Сокуренко: Люди сидели 10 часов и ждали, пока вода сойдет. У них не было ни связи, ни света. И они не знали, что происходит. Только через 10 часов, когда она сошла, они смогли выйти. Были и погибшие люди. Мы приехали, нас встретила Наталья. Мы ее видели первый раз, но она к нам выбежала, стала нас обнимать как родных. Это было ужасно трогательно. Мы поспали три часа. Утром подъехала наша фура, мы поехали с фурой в лагерь «Добрый». Мы везли под заказ то, что было необходимо. Мы разгрузили фуру на склад, чтобы там формировать гуманитарные пакеты. Первой мы начали разгружать воду. Помогали местные жители. Я иду с двумя огромными пакетами, мимо проходил какой-то мужчина, бросил свои вещи, кинулся ко мне, вырвал пакеты: «Куда нести? Что делать?». То есть люди старались друг другу помогать. Мы формировали пакеты, в которые складывали какое-то питание, детское питание, бытовую химию, хлеб. Наталья сказала, что у них уже три дня в городе нет хлеба. И мы в близлежащих городках скупили хлеб в магазинах, привезли три мешка. Я была с другом на машине, Миша и еще было две машины от местных жителей, которые мы загрузили водой и гуманитарной помощью. И поехали по деревням развозить то, что мы привезли. Это был 10-ый день трагедии. И те люди, которые к нам прибегали, практически разрывали на части, и это было ужасно. Потому что 10-ый день, а у людей по-прежнему нет медикаментов. Стоит девушкам с рыдающим младенцем, у которого диарея, и неделю у него нет лекарств, чтобы это остановить. Бабушки показывают свои раны. Я же не медсестра, я не очень понимаю, кому какие лекарства нужны. Но три коробки медикаментов у нас разлетелись за час. Я вытаскивала какие-то таблетки, которые были у меня с собой. И самое ужасное, что это не первый день, а 10-ый день. Но людям по-прежнему не хватает самых необходимых вещей, продуктов, перчаток.
Антон Коржев: Мы говорим, что на 10-ый день чего-то не хватает, но это не дальние станицы, это ближние улицы. Например, это улицы Троицка, который находится на границе потопа.
Владимир Долин: Националистические сайты – а надо сказать, что волонтеры организаций националистической направленности тоже там работают, - заполнены сообщениями о том, что турки-месхетинцы, цыгане, курды, которые проживают в этом районе, в первую очередь получают гуманитарную помощь, они ею торгуют, а православное население этой помощи лишено. Насколько я знаю, турки-месхетинцы как раз находятся в более тяжелом положении. Их там осталось не так много – 2 тысячи из 13-ти тех турок, которые там жили. Они в основном не прописаны. И в первые дни, по крайней мере, государственной помощью, выплатой компенсаций их обошли. И президент вынужден был сказать, что помощь надо оказывать не только прописанным гражданам, но и тем, кто регистрации не имеет. Как вам виделись межнациональные отношения в той ситуации?
Ксения Курчатова: Действительно, была такая информация, что есть люди, которые ходят по всем складам, берут помощь, что у них уже забиты гаражи. Были моменты, когда формировались, условно, «черные» списки. Один, второй, третий лагеря объединялись в плане информационного поля. Кто-то приходил и указывал, что ему нужен килограмм гречки, банка тушенки и корм для животных, а у кого-то в заявке было 10 одеял, 10 подушек, всего по 10. И это настораживало. И в лагере «Добрый» ребята на такие заявки выезжали адресно и пытались объективно оценить ситуацию. Но противостоять этому, мне кажется, было невозможно. Были и случаи мародерства. Когда ты принимаешь заявку, каким образом ты можешь оценить, действительно ли есть ущерб?.. Но это не было очень остро. Информация эта где-то прошла, как слух, но слухов было очень много. Приезжали люди из поселков Новоукраинский, Армянск за помощью. И удивило, что очень много детей приемных. То есть семьи по 5-6 детей. И большое спасибо этим людям. Абсолютно неважно, какой они национальности. Кстати, была информация, что армянская диаспора поддерживала своих. И это прекрасно. Мы туда приехали помогать всем, вне зависимости ни от социального статуса...
Антон Коржев: А русский мужчина попросил у них помощи, но они ему отказали.
Ксения Курчатова: Но мы же отвечаем за свои действия, за свою работу, а не за работу, которой занимаются другие организации. Вот я, принимая заявки, не могу сказать, что остро с этим столкнулась. И мы не видели гаражей, забитых «гуманитаркой». Ты видел это?
Антон Коржев: Нет.
Ксения Курчатова: И я о том же.
Антон Коржев: Я видел граждан из Средней Азии, которые пытались с моего склада украсть коробку с одеялами. Я ничего не хочу разжигать, но я знаю, что Союз армян России отказывал русским людям в помощи.
Григорий Сергеев: Им бы армянам успеть помочь.
Антон Коржев: Но мы-то помогаем всем.
Григорий Сергеев: Вы приехали туда с желанием помогать всем. А армянам в первую очередь надо помочь армянам, и это понятно. Хоть какая-то надежда на то, что они там смогут... Я думаю, что проблема каких-то хищений и домов, забитых «гуманитаркой», она межнациональная, у кого как получилось. И где там цыгане, где русские – по сути, не важно. Преступность, наверное, неправильно делить на национальности и сейчас как-то поджигать ситуацию. А то, что там точно есть, - что родственные связи очень сплачивают, а соседи друг другу зачастую не помогают вовсе.
Елена Фанайлова: А почему?
Григорий Сергеев: Видимо, это какая-то южная специфика.
Елена Фанайлова: Давайте немножко про межполитические противоречия. Ездили люди разной политической направленности, и даже националистической направленности, как сказал Володя Долин. Как это чувствовалось? Понятно, что Роберт Шлегель и Алена Попова договорились довольно быстро, что не должно быть, что «Единая Россия» лучше независимых волонтеров.
Ксения Курчатова: Действительно, не было разделения по политическим предпочтениям. Все волонтеры, которые приезжали в лагерь «Добрый», проходили, в том числе, беседу с психологами. И до того, как нас допускали до работы, мы все общались с психологами. Смотрели на психологическую устойчивость, кого и куда можно допустить. И еще было сказано, что мы живем в лагере по неким правилам, они не прописаны нигде, но они есть. И одно из главных правил – мы вне политики.
Елена Фанайлова: А удавалось это реально?
Ксения Курчатова: На протяжении недели, что я там провела, удавалось. Были какие-то попытки, но, мне кажется, это не было сознательно. Были представители различных политических партий, движений и так далее, и все достаточно мирно уживались. А объединила одна цель, ради чего мы туда приехали.
Елена Фанайлова: В Интернете была информация – фотографии с наклейками «Единой России» на гуманитарной помощи. Вы работали на складе. Вы это видели?
Ксения Курчатова: Нет, на нашем складе не было ни одной коробки с такой наклейкой. Когда фуры приходили из каких-то городов, было «Нижний Новгород» и так далее.
Владимир Долин: А что делало в Крымске Кубанское войско казачье? Вы встречались с казаками?
Антон Коржев: Казаки охраняли наш лагерь «Добрый» в последнюю неделю. Они ходили по ночам, дежурили, охраняли лагерь.
Григорий Сергеев: Когда были проблемы с местной администрацией, когда было некорректное поведение с переходом складов в ведение администрации, казаки встали на сторону волонтеров – таким образом, удалось избежать многих конфликтов.
Владимир Долин: А в чем заключалось «некорректное поведение»?
Григорий Сергеев: Один склад, который был в Доме культуры, перешел в ведение администрации, а всю «гуманитарку» выгрузили в соседнее здание. Ребята почти с первых дней занимались раздачей «гуманитарки», а их куда-то перегрузили. Это было на 13-ые сутки. Сказали, что здесь будет раздача гуманитарной помощи от администрации края. Администрация края организовала свой штаб, заново начали переписывать списки пострадавших и так далее. В общем, мягко говоря, внесли сумбур.
Елена Фанайлова: Вопросы Володи мне понятны. Кубань – межнациональный регион с проблемами. И понятно, что возможны конфликты между казаками и людьми, не имеющими отношения к казачеству, людьми разных национальностей...
Владимир Долин: Я имел в виду другое. Это достаточно мощная организация. И мне интересно, прислали ли они своих людей для разбора завалов, какие функции они там осуществляли. Я знаю, что снят решением руководства войска атаман в Крымске, якобы за то, что он не расчистил здание казачьего управления. А казаки – это опора, в том числе, и власти. Поэтому мне хотелось бы понять, какую функцию они там выполняли.
Елена Фанайлова: По информации нашего собственного корреспондента Мумина Шакирова, казаки, как самая мобилизованная структура, быстро включались в любые виды помощи. То, что происходило потом, ну, это мы по всей стране имеем, если говорить про какие-то межнациональные ссоры.
Владимир Долин: Нет, я не о межнациональных. Мне интересно, что они делали и почему сняли местного атамана.
Елена Фанайлова: Боюсь, это все-таки вопрос не к собравшимся.
Я бы хотела, чтобы вы рассказали о встречах с местными жителями. Какие они? Город в 56 тысяч – это небольшой город. Дома в основном одноэтажные. Какие там люди – открытые, закрытые, депрессивные, самостоятельные, они ждут помощи от государства или хотят больше сами за себя отвечать?
Яна Сокуренко: Люди местные, с которыми мы общались, которым привозили гуманитарную помощь, мне показалось, они все радовались тому, что мы приехали. Они страшно нас благодарили, от чего начинаешь себя чувствовать жутко неудобно. Одна бабушка испекла нам из чего-то хлеб, и невозможно было отказаться, а он ей нужен больше, чем нам. Был уже 10-ый день, и люди с некой иронией относились, пытались шутить.
Михаил Фиронов: Мы с другом раздавали деньги. И очень часто встречалось такое, что людям даешь деньги, а они говорят: «Мы не так сильно пострадали. Лучше вон туда сходите». Когда телефоны давали, говорили: «У нас в семье есть. А через три дома нет телефона».
Яна Сокуренко: Многие говорили: «У нас расчищена улица, к нам приезжает много волонтеров. А на соседние улицы невозможно добраться, потому что они завалены деревьями. Пожалуйста, сходите туда, потому что туда еще не доходила помощь. Но и мы туда не можем пробраться». На мой взгляд, никто не брал больше, чем нужно. И рассказывали о тех, кому больше нужна помощь, чем им.
Ксения Курчатова: Люди встречались разные, наверное, как и везде, вне зависимости от жизненной ситуации. Подавляющее большинство людей были очень рады, благодарили за помощь. Когда узнавали, откуда мы, что мы из Москвы, что мы добирались на своих машинах, - до слез. Они не могли выразить благодарность и сдержать эмоций. Многие говорили: «Ребята, что вы здесь делаете?! Вы такие молодые и красивые. Мы справимся сами, первый шок у нас прошел. Езжайте на море». Пытались давать телефоны своих родственников, друзей.
Елена Фанайлова: А сколько до моря?
Ксения Курчатова: Километров 60-70. «Езжайте в Новороссийск, в Геленджик. Нам говорят, что у нас холера». И именно из лучших побуждений, желая нам хорошего.
И еще по поводу жителей. На складе очень большую помощь оказали два брата, они таксисты, Мкртчян. Если мы говорим о национальном вопросе. Они всю неделю и с утра до вечера на своих машинах развозили гуманитарную помощь. Дочь одного из братьев помогала на складе с утра до вечера. Это о хорошем. Но, в то же время, было некое непонимание. Люди приходили и оставляли заявки на разбор не жилых домов, а складов: «На рынке склад. Помогите разгрести. Мы не справляемся. Дайте людей. Вы же волонтеры». Мы приехали на выезд в первый день, нам дают адрес, мы приезжаем – кафе. «Уберите, посуду помойте». В парикмахерской: «Я владелица этой парикмахерской. Вы мне тоже помогите – разгребите, уберите». Мы говорим: «У нас сейчас первоочередные задачи». «Но вы понимаете, что людям, которых вы спасаете, нужно стричься».
Елена Фанайлова: В этом есть свой резон, забавный, но резон.
Ксения Курчатова: Конечно, есть, но какие-то моменты удивляли. Но хороших, благодарных, добрых, отзывчивых, конечно, на порядок больше.
Григорий Сергеев: Заявка. Люди приезжают – недостроенный объект, в котором никто не живет, но немножко илом первый этаж занесло. Женщина на приличном автомобиле заявку оставляет. Там, где она живет, никто не пострадал. Но поскольку бегает бесплатная рабочая сила, можно попробовать применить. Такое случалось. Или, например, бабушка, у которой нет телефона, ей 80 с лишним лет, и никто ей никакую «гуманитарку» не привозил. А напротив - дом с двумя машинами, полная семья. Пострадавшие, конечно, но... К ним привозят. А напротив них – бабушка. В следующий раз ей повезли. Но появившаяся задача адресной доставки «гуманитарки» абсолютно верная, потому что, в противном случае, перераспределение было бы совершенно аховым.
Антон Коржев: Еще ничего не закончено, еще куча работы, «гуманитарки» нужно довести очень и очень много. И мы всех вас там ждем с 1-го числа.
Елена Фанайлова: Что было там такого, чего вы не ожидали совсем?
Михаил Фиронов: Для меня самым шокирующим было то, что люди разных профессий, специальностей собрались в городе, их никто туда не звал, но из каких-то своих побуждений они приехали. Там волонтеров на 10-ый день, на мой взгляд, - 60%, а властей - 40%. Мы ходили в Баканке – были дома, в которые вообще еще никто не заходил. Волонтеры начинают там убираться. Мы спрашиваем: «Вы откуда?», - «Мы с Питера. В институте повесили табличку «Едем в Крымск помогать». Их собралось 80 человек. Если бы я был работодателем, приехал бы туда и всех взял на работу, потому что люди бескорыстные. Ну, есть, конечно... но я с такими не сталкивался, которые едут туда заработать.
Елена Фанайлова: А на чем там можно заработать?
Михаил Фиронов: Когда гуманитарный груз везут фурами... Наверное, есть непорядочные.
Елена Фанайлова: А чем люди, которым вы оказывали помощь, занимаются в Крымске?
Григорий Сергеев: Это юг, там очень много натурального хозяйства, огромное количество. Особенно если брать не Крымск, а Баканку. Основные проблемы, которые были у добровольцев в Баканке, связаны с отсутствием ветеринаров. Представьте, у дедушки 60 кур утонули. 60 кур плюс 35 – через несколько дней не лучшее соседство у дедушки с курами. А дедушкин дом не приспособлен для жизни. Дедушке разбили палатку во дворе. Собирают кур руками. Выезд на запах – перчатки, пакет целлофановый. У кого-то баран, а не курица, там посложнее. Где-то действия в первые дни приходилось переделывать в последующие дни, потому что захоронения производили, не понимая, что делать и как. Прямо на территории участка кто-то похоронил чуть ли не корову. Потом ее надо было выкопать и переложить. Недавно по радио Геннадий Онищенко сообщал, что это все ветеринарные службы делали. Но вот в Баканке ветеринарной службы не видно было. А волонтеры все это ручками делали 10 дней. На 13-ые сутки ни одной заявки по трупному запаху. Вот это было очень масштабно. Наверное, это одна из самых впечатляющих вещей. Предположим, в 2002 году Новороссийск затопило. Получается, что люди были предоставлены сами себе, им вообще никто не помогал. То, что мы видим по действиям властей, - они беспомощны. Ил, мебель – это вообще бы никто не убирал никогда. Десятки тонн какого-то мусора из домов ребята, приехавшие из Питера, вынесли на улицу. Это бы вообще никто не делал. Группировка МЧС туда приезжает, только чтобы очистить дельту реки, распилить завалы перед мостом, поработать бензопилой. Ветеринарная служба – полная беда. Есть технология обработки – не только животных надо удалить, но и место обработать, где они лежали. А этого вообще никто не делал. Ни препаратов нет, ни специалистов.
И вот еще что впечатляет. Каждый день с начальником группировки генералом Мирошниченко мы говорили о том, что в лагере «Добрый» не хватает душа. А людям жарко. Светит солнышко. Они работают ручками каждый день, и не с самыми безопасными объектами работают – с мертвыми курочками, с барашками. А там борются с возможной эпидемией, какие-то прививки людям делают. Но при том не могут обеспечить элементарных удобств для тех людей, которые в данный момент вытаскивают эту ситуацию. На 13-ый день душ появился.
На 10-ые сутки приезжает Пучков и Путин. На 9-ые сутки начинается массовая раздача синих футболок МЧС. Люди грязные, стиральных машин в поле нет. На 10-ые сутки едешь по Баканке и диву даешься – какая работа, все в синей форме, выносят все из каждого дома.
Ксения Курчатова: Хотелось бы добавить про приезд Геннадия Онищенко в лагерь «Добрый». Было обеденное время, 12 часов. Никто не знал. Они приехали, стали ходить, смотреть. А лагерь достаточно большую территорию занял. Было несколько мини-штабов, кухонь.
Антон Коржев: Наш лагерь назывался «Доброволец», когда мы стояли в Парке Тельмана.
Ксения Курчатова: Потом мы переехали к «Доброму». И в авральном режиме всех заставили наводить порядок, хотя у нас и так все было нормально. Нам не хватало душа и туалетов. И при разборе Сергей ломает ногу. Для чего эти приезды? Онищенко приехал и уехал. В 5 вечера приехали местные представители Роспотребнадзора. В среду вечером было понятно, что в лагере заканчивается бутилированная вода. А мы пили, готовили и мылись исключительно этой водой. То есть в 5 вечера четверга воды нет. Был заказ. Приезжают женщин и говорят, что вода у нас есть. Я говорю, что воды нет. При них приезжает «Газель»: «Мы привезли воду». Они говорят: «Как же так, ведь в 9 утра на планерке все отчитались, чтобы в лагерь «Добрый» вода была завезена». Прошло 7 часов. Температура – больше 40. И когда общение, вроде бы, наладилось, острые моменты были сглажены, говорят: «Какие у вас еще есть проблемы?». Я говорю: «Большая проблема – это туалеты». Они тут же набирают какого-то местного чиновника и говорят, что в лагере «Добрый» нужно вычистить туалеты, привести в порядок. А он тут же им в трубку говорит: «Лагерь «Добрый»? Москва? Почему они сами не позаботились? Почему не привезли с собой ассенизаторные машины? Почему не обеспечили себе быт?».
Антон Коржев: Когда нас выселяли с «Тельмана», у нас было условие: вы нам ставите туалеты и душ. На третий день после этого мы поехали в Новороссийск и купили себе туалеты.
Ксения Курчатова: Надо представлять лагерь. Порядка 120-150 человек. У нас было 6 или 8 биотуалетов на въезде в лагерь. Туда же ходили МЧСники, которые у нас на складе днем, а не к себе в часть. Туда ходили и все приквартированные.
Елена Фанайлова: Остается только удивляться, как у вас самих эпидемия кишечных инфекций не вспыхнула.
Ксения Курчатова: Слава Богу, нет!
Антон Коржев: МЧСники ходили к нам, просили у нас сковородки, потому что им не на чем было готовить.
Ксения Курчатова: И питались все на кухне в лагере Натальи Водяновой.
Елена Фанайлова: А были ли зоны, куда вы хотели пройти, но вас не пускали? Была ли какая-то система секретности?
Григорий Сергеев: Кроме ежедневного слуха про то, что сейчас будет карантин, - которого не случалось, но все почему-то его очень ждали, видимо, из-за отсутствия душа – нет. Я не знаю.
Владимир Долин: Я понимаю, что жителям волонтеры, добровольны нужны. А нужна ли волонтерам местная власть? И нужна ли она жителям?
Григорий Сергеев: Власть края вела себя плохо. Например: «А почему они с собой не привезли ассенизаторные машины и свои туалеты?». Местная власть чувствует нагрузку. Если бы нас там не было, то все бы прошло намного тише, можно было бы говорить по «Первому» каналу, что все прекрасно, жизнь налажена, все замечательно. Никто бы не мешал фантазировать в эфире разных федеральных каналов.
Елена Фанайлова: Я понимаю, что в зоне такой катастрофы неизбежны какие-то трагические слухи. И варианты этой катастрофы обсуждались технологические. По крайней мере, три гипотезы существует. Самая мягкая – это про то, что дождик. Вторая народная гипотеза – сброс из водохранилища. И есть уже в Интернете масса информации, как это могло происходить. Третья версия – это то, что реки переполнены илом и упавшими деревнями, их никто не чистит. Что обсуждалось в городе, когда вы там были? Вы сталкивались с такими слухами?
Ксения Курчатова: Те люди, с которыми удалось пообщаться, придерживались в основном второй версии – сброс воды. Но это обывательское мнение, тем более, субъективное, когда ты оказываешься в центре катастрофы, с ней один на один. По-моему, специалисты, гидрогеологи, пусть независимые, должны поехать и посмотреть, как, что и почему.
Елена Фанайлова: Но вопрос - будет ли открыта эта информация. Сначала Следственный комитет открывал ее, потом закрывал.
И наконец, трагические слухи о том, что погибших было гораздо больше, чем было объявлено официальными властями. Вам приходилось сталкиваться с народным мнением?
Михаил Фиронов: Когда мы раздавали деньги, старались помочь тем, у кого кто-то погиб. На улицах мы спрашивали, у кого кто-то погиб, и люди отвечали: «В том доме – два человека. Там – один человек». И по улице 2-3 дома. А с чем-то массовым я не столкнулся. По-моему, больше, чем 170, но не 5 или 12 тысяч. Мы ходили в Нижней Баканке, там с гор вода шла. И я уверен, что где-то внизу будут находить. То есть это не окончательная цифра.
Елена Фанайлова: Это типичная ситуация, когда в зоне катастрофы возникают слухи такого рода, что жертв гораздо больше.
Ксения Курчатова: Когда я приехала, друзья делились какой-то информацией. Многие хотели бы тоже поехать и оказаться там, но по разным причинам не смогли. И всех интересует число погибших. Если жертв и больше, то незначительно. Ну, не 3-5-12 тысяч... А где родственники? А регистрация, еще что-то?
Михаил Фиронов: Мне очень понравилось то, что люди едут туда и помогают бескорыстно. Но хотелось бы, чтобы не останавливались. Нужно помнить про это и через год, и через два, нужно туда поехать и какую-то группу создать. Там было много домов, где люди плакали в истерике. Дом полуразрушен, снаружи – вроде бы, нормальный, а когда заходишь... В основном там саман. И люди говорят: «Приходит комиссия и заявляет, что дом пригоден для жилья». И таких случаев очень много. Очень многие люди жаловались на это. И это нужно будет как-то проследить через год, когда все закончится, выделят местные власти жилье, нужно будет об этом помнить.
Яна Сокуренко: Помимо материальной поддержки местным жителям, очень важна и психологическая помощь. Все люди, с которыми мы общались, каждый хотел рассказать о своем горе. Они подводят к дому, рассказывают, куда поднялась вода, кто у них в семье погиб, кто пострадал. Мне кажется, туда надо отправить толпу психологов, чтобы они просто разговаривали с людьми, потому что им очень важно общение, очень важно высказаться. Мы, конечно, слушали, сочувствовали, но профессиональная психологическая поддержка очень нужна людям. Людям сейчас выплатят какую-то государственную материальную поддержку, но психологическая помощь им необходима.
Ксения Курчатова: Может быть, кто-то сейчас нас слушает и думает: «Может быть, поехать. Я не сделал этого раньше». Человек стоит перед выбором. И хочется сказать, что ехать надо. Я тоже планирую ехать снова. Потому что помощь там нужна. И найдется применение всем, кто бы туда ни приехал, каждый там может быть полезен. Жителям Крымска помощь очень нужна. Надо понимать, что через месяц дети идут в школу, а это отдельное направление работы. Антон сейчас занимается приютом для бездомных животных, налаживанием связи «животные – владельцы». То есть работы очень и очень много. Не говоря уже о том, что необходимы раскладушки, постельные принадлежности, палатки, строительные материалы, лопаты, тачки. Тачек не было. Ребятам приходилось вручную ведра неподъемные таскать. То есть все это нужно и актуально. Не думайте, что там работа закончена.
Антон Коржев: Ксения сказала про приют, который мы собираемся с ребятами сделать. И я хотел бы обратиться к местным властям. Пожалуйста, не мешайте нам, дайте нам сделать дело.
Григорий Сергеев: Антон затронут очень важный момент. Как только прошла история с Крымском, власти поездили и посмотрели, очень быстро побежали инициативы по организации закона о волонтерах. И тоже обращение к властям страны. Давайте не будем загонять в рамки людей, которые делают добро, и пытаться формализовать деятельность, которая этого не требует.
