Путешествие как феномен культуры / Составление и общая редакция В.П. Шестакова. – СПб.: Алетейя, 2012. – 304 с.
Зачем человек вообще перемещается в пространстве? Ну, понятно ещё, если только в точке «Б» он может найти то, чего не находит в точке «А». Отправился, нашёл нужное, забрал – и назад. Так ведь нет: он не просто перемещается – он ещё умудряется делать из этого культурную форму. Настолько, что, оказывается, ни точка «А», ни точка «Б» не важны так, как само движение между ними. Для него изобретено особое, торжественное, полное многообразными смыслами слово: путешествие.
Авторы сборника - филологи, историки, искусствоведы, теоретики культуры и философы - предприняли попытку собрать воедино некоторые смыслы, которые это слово успело накопить в себе за века своего существования, и рассмотреть их устройство. А накопило оно их, надо признать, в трудносистематизируемом избытке – уже хотя бы потому, что путешествий по меньшей мере столько, сколько и целей, с которыми те предпринимаются. «Можно путешествовать с научными целями, - пытается очертить разнообразие мотивов к перемене мест составитель и редактор книги Вячеслав Шестаков, - изучая новые географические пространства или неизведанные земли. Можно путешествовать в интересах бизнеса, для установления торговли или коммерческих связей. Наконец, можно путешествовать просто так…»
И если бы ещё это было всё! С какими бы целями вы ни путешествовали, есть и того более интригующая (на самом деле – главная) вещь: правила, по которым вы всё пережитое почувствуете и увидите и по которым вы расскажете об этом другим и самим себе. (Ведь, может быть, по-настоящему путешествие начинается тогда, когда начинается рассказ о нём; всё остальное – только заготовка для него, возможность его – как смыслового события, которое может ведь и не осуществиться.) Вот тут-то и начинается настоящее обилие стимулов к культурологическому мышлению.
Книга получилась тем более любопытная, что разнородная, неровная и даже выводящая понятие путешествия за обжитые им рамки перемещения в пространстве. Хотя «пространственное» понимание исследуемого явления в сборнике всё-таки преобладает, некоторые авторы берутся рассматривать в качестве полноценного путешествия иные перемещения. Например, во времени: так, по наблюдениям культуролога Ольги Дмитриевой («Ментальное возвращение в Санкт-Петербург: Санкт-Петербург как утраченная Атлантида русской культуры»), город Петра, долгое время переживавшийся как умышленный, искусственный и не без мучительности чуждый русскому естеству, после революции, лишённый статуса столицы, оставшийся в прошлом, - стал в памяти и воображении русских эмигрантов средоточием всего подлинно русского и истинно ценного. (Интересным для исследователя, то есть, оказалось не «настоящее» путешествие эмигрантов из России в, допустим, Францию, - а путешествие самого Петербурга из одного статуса в другой, из одной эпохи – в другую.) Философ и историк музыкальной культуры Игорь Кондаков рассматривает – считая это тоже «путешествием» - работу русских композиторов с инокультурными музыкальными стилями: например, Прокофьева – с мотивами средневековыми, ренессансными, русскими фольклорными, восприятие русской музыки (балета того же Прокофьева) на Западе, а также «мысленные музыкальные путешествия» (по существу – тоже эксперименты со стилями и формами) Дмитрия Шостаковича, - который по свету ездил, но интересен оказался опять же вовсе не этим. Целиком воображаемому – предпринимаемому с помощью одежды и поведенческих моделей – путешествию отечественных стиляг на вымечтанный Запад посвящена работа историка искусств Лилии Брусиловской «Grand Tour поколения шестидесятников». Да, путешествовать можно, и не трогаясь с места.
Однако это всё – смелые растяжения границ понятия «путешествие» (безусловно интересные, но не обходящиеся, пожалуй, и без некоторого родства с натяжками). Внутри же его традиционных границ происходят вещи не менее содержательные.
Один из самых ярких авторов сборника, культуролог Александр Люсый, не покидая этих границ, предпринимает в них сразу два нетривиальных опыта в разных жанрах. Во-первых, он анализирует крымское путешествие Екатерины II как «спектакль и проект» - а по сути, видит в нём настоящую лабораторию культурных форм. Во-вторых, он представляет читателю едва ли не пошаговый репортаж о собственном взаимодействии со Стамбулом, с данной ему, автору, в чувственных впечатлениях историей города. Показывает на живом примере, что путешествие делает с проживающим его человеком. Философ и культуролог Вячеслав Шестаков тоже рассматривает как лабораторию важных для России смыслов поездку Екатерины Дашковой в Англию и Шотландию.
Несколько исследований посвящены архетипическим для русской культуры путешествиям и тем, не менее архетипическим, текстам, которые они породили (и, таким образом, взаимодействию, взаимосвязям путешествия как жанра действий и травелога как жанра литературы). Это – статья новгородского филолога Ирины Абрамовской о карамзинских «Письмах русского путешественника» и размышления философа Владимира Кантора о попытке Радищева «вернуться в Московскую Русь». Искусствовед Александр Якимович видит в «Мёртвых душах» Гоголя «главную книгу странствий русского XIX века», а в разъездах Чичикова по стране – «странствия души»; филолог Ольга Казнина и вовсе усматривает у кэрроловского Зазеркалья русские корни – стимулом к написанию «Алисы в Зазеркалье», считает она, послужило единственное заграничное путешествие пастора Доджсона – в Россию.
Некоторые статьи дают внятные и плотные обзоры культурных пластов. сложившихся вокруг определённых типов путешествий: историка Нины Кочеляевой – о русских паломничествах на христианский Восток в XII-XVII веках, Вячеслава Шестакова – об особенной форме воспитания, Grand Tour – «великолепном» путешествии жаждущих образования европейцев в Италию в целях знакомства с памятниками искусства эпохи Возрождения.
Киновед Кирилл Разлогов показывает, как в одном из жанров американского кино, road movie, дорога становится не просто сюжетообразующей, но мифотворческой структурой; а филолог-германист Мария Киселёва выявляет, что за основания бояться путешествий были у героев Роберта Музиля – каждый из которых, куда бы ни ехал, отправлялся «на край возможного».
Отдельно стоит упомянуть замечательный текст искусствоведа Елены Шахматовой, посвящённый «русскому паломничеству на Восток» в ХХ веке. Вопреки названию, речь в нём идёт о путешествиях, совершенно свободных от настоящих религиозных задач, - тем более, что среди важнейших факторов, способствовавших в минувшем столетии «усиленному интересу» наших соотечественников к – широко понятому – Востоку, автор называет «кризис религии». Но, несомненно, то были путешествия ценностно ориентированные – предпринятые либо в поисках некоторых ценностей: этических, социальных, эстетических, экзистенциальных… - либо ради их осуществления. Это – сахалинское путешествие Чехова (для которого, что характерно, Восток не был «целью духовных исканий»), тяга к Востоку поэтов и писателей Серебряного века – Макса Волошина, Андрея Белого, Константина Бальмонта, Василия Розанова (тут перед нами снова в значительной мере – путешествия в воображении) и, отдельным пунктом, поход Велимира Хлебникова с частями Красной Армии на родину Заратустры.
Философ же Алексей Григорьев проводит штучный интеллектуальный опыт: выявляет философскую структуру концепта «путешествие». Пользуясь терминологической заготовкой Фуко, Григорьев предлагает считать его определённой «практикой себя»: «чувственной, интеллектуальной, духовной, где конечный результат связан с акцентированным воздействием на один из трёх выделенных компонентов конституции человека».
Бессмысленно задаваться вопросом, почему одни знаковые для нашей культуры путешествия – скажем, поездка Чехова на Сахалин, - были в книге подробно рассмотрены, другие – допустим, плавание Гончарова на фрегате «Паллада» или хожение Афанасия Никитина за три моря - только упомянуты, а третьи, знаковые и культурообразующие ничуть не менее – как, например, путешествие Дарвина на корабле «Бигль», - кажется, даже не названы. Всего не рассмотришь; в конце концов, авторы писали не энциклопедию и даже не цельную монографию. Зато – и это даже более важно, - то, что они написали, позволяет нам вполне чётко ответить на вопрос: что же такое – при всём разнообразии его реальных и мыслимых форм - путешествие?
По крайней мере, два его неотъемлемых признака уже напрашиваются.
Во-первых, это - перемена состояний; углов зрения; качеств существования, если угодно. Пространство может стать – и обыкновенно, хотя и не всегда, становится – лишь одним из её инструментов. Во-вторых, это непременно – работа с чужим, с другим. Выведение его – хотя бы частичное – из статуса чужого (безразличного, враждебного…) – и втягивание в орбиту собственных смыслов и задач. Включение этого в состав смыслообразующих признаков «путешествия» позволяет легко понять, почему всё-таки есть смысл называть «путешествиями» и музыкальные эксперименты, и моду, и ностальгическое домысливание утраченного.
И, может быть, главное: путешествие – это всегда уравнение с неизвестными переменными (а если нет, тогда оно - просто перемена мест). Никогда не знаешь, что, по мере перемещения - в пространстве или в чём бы то ни было - изменится в тебе, в тех, с кем ты встретишься, в мире вообще.
Зачем человек вообще перемещается в пространстве? Ну, понятно ещё, если только в точке «Б» он может найти то, чего не находит в точке «А». Отправился, нашёл нужное, забрал – и назад. Так ведь нет: он не просто перемещается – он ещё умудряется делать из этого культурную форму. Настолько, что, оказывается, ни точка «А», ни точка «Б» не важны так, как само движение между ними. Для него изобретено особое, торжественное, полное многообразными смыслами слово: путешествие.
Авторы сборника - филологи, историки, искусствоведы, теоретики культуры и философы - предприняли попытку собрать воедино некоторые смыслы, которые это слово успело накопить в себе за века своего существования, и рассмотреть их устройство. А накопило оно их, надо признать, в трудносистематизируемом избытке – уже хотя бы потому, что путешествий по меньшей мере столько, сколько и целей, с которыми те предпринимаются. «Можно путешествовать с научными целями, - пытается очертить разнообразие мотивов к перемене мест составитель и редактор книги Вячеслав Шестаков, - изучая новые географические пространства или неизведанные земли. Можно путешествовать в интересах бизнеса, для установления торговли или коммерческих связей. Наконец, можно путешествовать просто так…»
И если бы ещё это было всё! С какими бы целями вы ни путешествовали, есть и того более интригующая (на самом деле – главная) вещь: правила, по которым вы всё пережитое почувствуете и увидите и по которым вы расскажете об этом другим и самим себе. (Ведь, может быть, по-настоящему путешествие начинается тогда, когда начинается рассказ о нём; всё остальное – только заготовка для него, возможность его – как смыслового события, которое может ведь и не осуществиться.) Вот тут-то и начинается настоящее обилие стимулов к культурологическому мышлению.
Книга получилась тем более любопытная, что разнородная, неровная и даже выводящая понятие путешествия за обжитые им рамки перемещения в пространстве. Хотя «пространственное» понимание исследуемого явления в сборнике всё-таки преобладает, некоторые авторы берутся рассматривать в качестве полноценного путешествия иные перемещения. Например, во времени: так, по наблюдениям культуролога Ольги Дмитриевой («Ментальное возвращение в Санкт-Петербург: Санкт-Петербург как утраченная Атлантида русской культуры»), город Петра, долгое время переживавшийся как умышленный, искусственный и не без мучительности чуждый русскому естеству, после революции, лишённый статуса столицы, оставшийся в прошлом, - стал в памяти и воображении русских эмигрантов средоточием всего подлинно русского и истинно ценного. (Интересным для исследователя, то есть, оказалось не «настоящее» путешествие эмигрантов из России в, допустим, Францию, - а путешествие самого Петербурга из одного статуса в другой, из одной эпохи – в другую.) Философ и историк музыкальной культуры Игорь Кондаков рассматривает – считая это тоже «путешествием» - работу русских композиторов с инокультурными музыкальными стилями: например, Прокофьева – с мотивами средневековыми, ренессансными, русскими фольклорными, восприятие русской музыки (балета того же Прокофьева) на Западе, а также «мысленные музыкальные путешествия» (по существу – тоже эксперименты со стилями и формами) Дмитрия Шостаковича, - который по свету ездил, но интересен оказался опять же вовсе не этим. Целиком воображаемому – предпринимаемому с помощью одежды и поведенческих моделей – путешествию отечественных стиляг на вымечтанный Запад посвящена работа историка искусств Лилии Брусиловской «Grand Tour поколения шестидесятников». Да, путешествовать можно, и не трогаясь с места.
Однако это всё – смелые растяжения границ понятия «путешествие» (безусловно интересные, но не обходящиеся, пожалуй, и без некоторого родства с натяжками). Внутри же его традиционных границ происходят вещи не менее содержательные.
Один из самых ярких авторов сборника, культуролог Александр Люсый, не покидая этих границ, предпринимает в них сразу два нетривиальных опыта в разных жанрах. Во-первых, он анализирует крымское путешествие Екатерины II как «спектакль и проект» - а по сути, видит в нём настоящую лабораторию культурных форм. Во-вторых, он представляет читателю едва ли не пошаговый репортаж о собственном взаимодействии со Стамбулом, с данной ему, автору, в чувственных впечатлениях историей города. Показывает на живом примере, что путешествие делает с проживающим его человеком. Философ и культуролог Вячеслав Шестаков тоже рассматривает как лабораторию важных для России смыслов поездку Екатерины Дашковой в Англию и Шотландию.
Несколько исследований посвящены архетипическим для русской культуры путешествиям и тем, не менее архетипическим, текстам, которые они породили (и, таким образом, взаимодействию, взаимосвязям путешествия как жанра действий и травелога как жанра литературы). Это – статья новгородского филолога Ирины Абрамовской о карамзинских «Письмах русского путешественника» и размышления философа Владимира Кантора о попытке Радищева «вернуться в Московскую Русь». Искусствовед Александр Якимович видит в «Мёртвых душах» Гоголя «главную книгу странствий русского XIX века», а в разъездах Чичикова по стране – «странствия души»; филолог Ольга Казнина и вовсе усматривает у кэрроловского Зазеркалья русские корни – стимулом к написанию «Алисы в Зазеркалье», считает она, послужило единственное заграничное путешествие пастора Доджсона – в Россию.
Некоторые статьи дают внятные и плотные обзоры культурных пластов. сложившихся вокруг определённых типов путешествий: историка Нины Кочеляевой – о русских паломничествах на христианский Восток в XII-XVII веках, Вячеслава Шестакова – об особенной форме воспитания, Grand Tour – «великолепном» путешествии жаждущих образования европейцев в Италию в целях знакомства с памятниками искусства эпохи Возрождения.
Киновед Кирилл Разлогов показывает, как в одном из жанров американского кино, road movie, дорога становится не просто сюжетообразующей, но мифотворческой структурой; а филолог-германист Мария Киселёва выявляет, что за основания бояться путешествий были у героев Роберта Музиля – каждый из которых, куда бы ни ехал, отправлялся «на край возможного».
Отдельно стоит упомянуть замечательный текст искусствоведа Елены Шахматовой, посвящённый «русскому паломничеству на Восток» в ХХ веке. Вопреки названию, речь в нём идёт о путешествиях, совершенно свободных от настоящих религиозных задач, - тем более, что среди важнейших факторов, способствовавших в минувшем столетии «усиленному интересу» наших соотечественников к – широко понятому – Востоку, автор называет «кризис религии». Но, несомненно, то были путешествия ценностно ориентированные – предпринятые либо в поисках некоторых ценностей: этических, социальных, эстетических, экзистенциальных… - либо ради их осуществления. Это – сахалинское путешествие Чехова (для которого, что характерно, Восток не был «целью духовных исканий»), тяга к Востоку поэтов и писателей Серебряного века – Макса Волошина, Андрея Белого, Константина Бальмонта, Василия Розанова (тут перед нами снова в значительной мере – путешествия в воображении) и, отдельным пунктом, поход Велимира Хлебникова с частями Красной Армии на родину Заратустры.
Философ же Алексей Григорьев проводит штучный интеллектуальный опыт: выявляет философскую структуру концепта «путешествие». Пользуясь терминологической заготовкой Фуко, Григорьев предлагает считать его определённой «практикой себя»: «чувственной, интеллектуальной, духовной, где конечный результат связан с акцентированным воздействием на один из трёх выделенных компонентов конституции человека».
Бессмысленно задаваться вопросом, почему одни знаковые для нашей культуры путешествия – скажем, поездка Чехова на Сахалин, - были в книге подробно рассмотрены, другие – допустим, плавание Гончарова на фрегате «Паллада» или хожение Афанасия Никитина за три моря - только упомянуты, а третьи, знаковые и культурообразующие ничуть не менее – как, например, путешествие Дарвина на корабле «Бигль», - кажется, даже не названы. Всего не рассмотришь; в конце концов, авторы писали не энциклопедию и даже не цельную монографию. Зато – и это даже более важно, - то, что они написали, позволяет нам вполне чётко ответить на вопрос: что же такое – при всём разнообразии его реальных и мыслимых форм - путешествие?
По крайней мере, два его неотъемлемых признака уже напрашиваются.
Во-первых, это - перемена состояний; углов зрения; качеств существования, если угодно. Пространство может стать – и обыкновенно, хотя и не всегда, становится – лишь одним из её инструментов. Во-вторых, это непременно – работа с чужим, с другим. Выведение его – хотя бы частичное – из статуса чужого (безразличного, враждебного…) – и втягивание в орбиту собственных смыслов и задач. Включение этого в состав смыслообразующих признаков «путешествия» позволяет легко понять, почему всё-таки есть смысл называть «путешествиями» и музыкальные эксперименты, и моду, и ностальгическое домысливание утраченного.
И, может быть, главное: путешествие – это всегда уравнение с неизвестными переменными (а если нет, тогда оно - просто перемена мест). Никогда не знаешь, что, по мере перемещения - в пространстве или в чём бы то ни было - изменится в тебе, в тех, с кем ты встретишься, в мире вообще.
