Дмитрий Волчек: Арт-группа «Война» выступает в качестве сокуратора открывшейся в Берлине Биеннале современного искусства: правда, заочно, потому что Олег Воротников и Леонид Николаев объявлены в розыск и покинуть Россию не могут. Главной темой 7-го Биеннале, проходящей под девизом "Забудь о страхе", стал социально-политический потенциал искусства. Выставка, по замыслу кураторов, становится политическим пространством, которое больше напоминает парламент, а не музей. В Берлине много проектов из постсоветского мира. Участники Биеннале обсуждали выступления подвергающейся преследованиям в России группы Pussy Riot, украинская группа FEMEN показывает ролик о том, как ее активистки захватили колокольню Софии Киевской и стали бить в набат, белорусская художница Марина Напрушкина представила газету-комикс о жизни страны после падения режима Лукашенко. Репортаж о биеннале подготовила Юлия Кисина.

Юлия Кисина : Седьмое биеннале современного искусства в Берлине трудно назвать выставкой, демонстрирующей тенденции в искусстве. Сегодняшняя биеннале – это социальный симптом, градусник, который показывает температуру общества. Какая же температура сегодня у мирового сообщества и о каких заболеваниях можно судить по этой температуре? Начнем с того, что куратор нынешней биеннале – фигура весьма противоречивая. Это известный польский художник Артур Жмиевский. По своим убеждениям Жмиевский – радикально левый. Следовательно, и биеннале, которое он представляет, тоже радикально левое, точнее, целый лексикон левого искусства. Добавим к этому, что левизна на западе весьма отличается от левизны в России.

Конечно, Жмиевский провокатор. В одной из его ключевых видеоинсталляций голые смеющиеся люди играют в догонялки в помещении газовой камеры концлагеря. Что это: откровенный цинизм Артура Жмиевского или его обостренное чувство справедливости? А может быть, следует подумать о том, что такое современная европейская левизна? Немецкий исследователь Сюзанна Бреснан указывает на то, что студенческое движение 60-ых годов было сгенерировано из национал-социалистского прошлого Германии, а левый радикализм невозможно понять без Холокоста и войны во Вьетнаме.
Графическая схема турецкого художника Бурака Арикана, которая называется «Взаимосвязи художников и их политических пристрастий», по-моему, просто восхитительна. Ради нее и стоило делать все биеннале. На основе заявок на участие в берлинской выставке Бурак Арикан классифицирует художников, как сумасшедший зоолог, только вместо членистоногих нам являются марксисты, вместо беспозвоночных – аполитичные, вместо иглокожих – националисты и так далее. Благо, большинство произведений в отличие от каких-нибудь загадочных инсталляций концептуального искусства, довольно легко описать. Например, художник из Роттердама Йонас Стаал выставил флаги организаций, которые объявлены террористическими – тема вполне актуальная, даже модная. Проект называется „Новый всемирный саммит“ – то есть мировой саммит, состоящий из профессиональных террористов. Конечно, террористы – парни в основном молодые, смелые, бравые – пример для подражания, а речь идет о том, что в открытом демократическом обществе все должно быть дозволено. Я не удивлюсь, если на следующем биеннале покажут произведения норвежского художника Брейвика.

Тут вспоминается фильм Бунюэля «Фантом свободы». На теоретических занятиях для полицейских полковник пытается прочитать лекцию о том, что такое закон и его нарушение. Он заводит разговор о привычках и приводит в пример абсурдную картину нарушения общепринятых правил: вместо ужина гости листают журналы, к тому же они сидят на унитазах вокруг стола и занимаются коллективной дефекацией. Все-таки жаль, что этот фильм не показывают на биеннале.

Известно, что современный художник тоже нарушает законы. Чем же художник отличается от преступника? Венский художник Михаил Цинганель, чтобы доказать это сходство, обращается к пассажу Маркса о продуктивной деятельности преступника: Философ производит идеи, поэт – поэзию, пастор – наставления, преступник же производит юридический аппарат: полицию, судей, палачей и т.д. Что же производит художник? Проводя параллели между художником и преступником, Цинганель демонстрирует, каким образом художник производит художественную систему, по моему мнению, весьма сходную с системой юридической: все те же обвинители, присяжные, палачи и т.д. Остальное же сходство художника с преступником проявляется в расщепленном сознании обоих, которое обнаруживает себя по отношению к власти, к деньгам, семье и прочим вещам.

Художник существует так же, как и преступник на периферии общества. Во многих литературах преступник становится харизматической и почти сакральной фигурой. Его романтизируют. Робин Гуд творит добро. Феликс Круль или Остап Бендер радуют читателя своей изобретательностью. Романтическое отношение к преступнику, сочувствие и даже любовь возникают после просмотра фильма Годара «На одном дыхании», а в другом его же фильме «Имя – Кармен» полицейский запросто и любовно переходит на сторону грабителей-террористов. Корни этой симпатии откровенно уходят в викторианскую Англию. Томас Де Квинси пишет сочинение «Убийство как изящное искусство». Конечно же, вся культура пропитана кровью – начиная от Гомера и заканчивая томатным кетчупом американского художника Пола Маккарти, но все-таки, хорошо, когда эта кровь остается кетчупом.

В нашем постсоветском сознании художник – воин, герой, борец с несправедливостью. Но чем же провинился запад? Может быть, у вас воспаление географии?

Вернемся к фильму Бунюэля. В одном из последующих эпизодов «Фантома свободы» после объявления смертного приговора публика сердечно поздравляет убийцу, с него снимают наручники и уже в фойе растерянный маньяк раздает автографы. Что бы ни совершил художник, он отличается от преступника мотивацией своего действия. Просто он более чем другие болезненно воспринимает реальность.

Сейчас мир существует по определению между большой вечеринкой и большой войной. Во всяком случае, так говорит нам телевизор. Агрессия в искусстве – это не только реакция на войны и желание провокации – это естественная потребность такого расшатанного индивида как художник. «Произведение искусства – скрытое преступление» – учит нас Теодор Адорно, и он прав. Борис Гройс, решается предположить, что если бы в мусульманских странах существовало бы культурное производство, террористы бы занялись искусством.

И опять встает вопрос о роли современного искусства, которое на протяжении двадцатого века постоянно изменялось, превращаясь то в платформу для появления нового визуального языка, то в альтернативные способы поведения, то в политическую игру. В этом смысле биеннале доводит идею трансформации искусства до высшей точки абсурда. Теперь можно смело сказать – искусства как формы человеческой деятельности и свободного творчества больше не существует. Аминь.

В своем официальном заявлении наша любимая группа „Война“, которая является формальным соучредителем биеннале, призывает к тому, чтобы вообще отменить выставки как таковые и преобразовать искусство в политику. А почему бы не преобразовать в политику науку, воспитание детей, сельское хозяйство? Может быть, потому что радикальные группы понимают, что именно искусство наиболее уязвимо и здесь они нашли себе крышу.
Берлинское биеннале проходит на нескольких площадках. Я хочу остановиться на главном выставочном зале «Кунстверке». По стенам развешаны прокламации, стоят столики с пропагандистской литературой любого толка – похоже на книжную ярмарку. Здесь почти нет произведений искусства, а основные участники – альтернативные молодежные группы, которые мало осведомлены об этом самом пресловутом искусстве. На биеннале представлены различные модели возможного общества, большинство из которых никакого отношения к реальности не имеет, зато здесь мы наблюдаем переосмысление мира.

Многие из месседжей весьма двусмысленны. От этого создается впечатление, что устроители биеннале хотят обострить политическую конфронтацию. Это становится особенно очевидным в таких работах, как «Ребрендинг европейских мусульман», «Государство Палестина» и «Германия отменяет мультикультурализм». Эти работы посвящены взаимоотношениям мусульман-эмигрантов и европейских христиан, израильтян и палестинских арабов.

Во время акции польских художников в берлинском Трептов-парке, в том самом, в котором стоит знаменитый советский солдат с немецкой девочкой на руках, я встретила своих друзей Диану Мачулину и Сергея Калинина, художников из Москвы. Они поделились своими первыми впечатлениями о биеннале.

Диана Мачулина: Да, это сделано не для людей. Искусство в принципе можно делать и для экспертного сообщества, но в данном случае говорилось о политике, какая может быть политика внутри институций без выхода на улицу. И мало кто знает в городе про Берлинское биеннале. Потом это во многом представление польского искусства, он представляет свою страну. Думаю, что про стилистику визуальную многие говорили, она у всех вызывает, по-моему, большие вопросы. Логотип…

Юлия Кисина: На что похож логотип?

Диана Мачулина: Он похож на перекроенную, собранную заново, чтобы не узнали, свастику.

Юлия Кисина: Вы тоже так считаете?

Сергей Калинин: Естественно. Первое, что пришло на ум.

Диана Мачулина: Просто ее пересобрали из тех же деталей, чтобы кому надо догадался, но впрямую это нельзя было доказать.

Юлия Кисина: Не чужда авторам биеннале и хорошо знакомая нам по Октябрьской революции идеология борьбы с богатыми вместо борьбы с бедностью, идеология борьбы с банками и с какими бы то ни было государственными порядками. А на передний план выступает всеобщее желание анархии.

Но при этом анархия в ее идеальной форме, рассчитанная на сознательных, умных и образованных членов общества, к сожалению, не может функционировать в обществе, где есть пожилые люди, инвалиды, различные уязвленные социальные группы, дети и матери-одиночки.

Здесь позволю себе небольшое отступление: несколько лет назад моя берлинская знакомая жила с ребенком в коммуне анархистов. Там был поистине тюремный порядок – по очереди все убирали помещения, сидели с детьми, сами их обучали и дежурили на общей кухне. Они полностью контролировали личную жизнь каждого из членов, время, заработки, которые шли в общую кассу, и воспитание ребенка. Имущество тоже было общим. Сколько бы она ни зарабатывала, у нее не было денег ни на одежду, ни на книги, а дом на Каштановой аллее, который был одним из последних берлинских сквотов, разваливался на глазах. По ее словам, это было настоящее рабство, первобытнообщинный строй в суровых условиях свободы.

Но вернемся к участникам биеннале. В основном это различные группы Occupy: Захвати Берлин, Захвати Франкфурт, Захвати Амстердам, Захвати музеи, Захвати Уолл-стрит и другие под общим лозунгом «Захвати биеннале». Эти группы определяют себя, как „заговор слабых“ в пространстве Global Square.
Я спросила у одного из участников выставки – берлинца Мариуса, что же собственно такое движение «Захвати». Как и многие другие участники биеннале, он не художник, а учредитель Автономного университета.

Мариус: Движение «Захвати» – это процесс, процесс сопротивления. Речь идет не о том, чтобы найти виновных, а о том, чтобы здесь во время биеннале объединить всевозможные группы, которые оказывают сопротивление различным общественным злоупотреблениям, для совместных дискуссий и споров и для того, чтобы разработать совместные стратегии.

Консенсус состоит в том, что капиталистическая система, о которой можно спорить бесконечно, система государства и парламентская демократия устарели. Если рассмотреть капитализм, можно сказать, что различные социальные злоупотребления, к которым обращаются разные группы, такие злоупотребления, как фашизм и джентрификация – это симптомы капитализма. Речь идет не о том, чтобы добиться небольших изменений, а о коренной радикальной критике капитализма.

Как раз в Германии это сложно. Я был в Греции и в Испании. Во многом они опередили нас. И это связано с тем, что именно Германия выигрывает от кризиса. Здесь многие не так, как в других странах, пострадали от кризиса. В Германии речь идет о том, чтобы взять на себя ответственность. В Испании или в Греции на демонстрациях люди ходят с чучелом Ангелы Меркель и нам, как гражданам этого государства, которое получает прибыль от злоупотреблений, важно осознать свою ответственность.

Юлия Кисина: Против чего ты выступаешь в Берлине?

Мариус: Я считаю возмутительным, когда людей выгоняют из квартир, потому что им нечем платить. Например, На Германплатц сейчас убрали скамейки, чтобы там не сидели бездомные.

Я занимаюсь в основном Автономным университетом. Автономный университет – это часть нашего проекта, наше присутствие на биеннале, университет, в котором осуществляется горизонтальное преподавание, а не фронтальное консьюмеристское преподавание, как это часто бывает в других университетах. Речь идет о том, чтобы преподавали референты из различных социальных групп, от профессоров до рабочих, для того, чтобы инициировать дискуссии.

Юлия Кисина: Это только здесь на биеннале?

Мариус: Концепт существует уже давно и в других сочетаниях. Здесь я устраиваю семинары о том, как совершить прямое действие, и это будет происходить не только на площадках биеннале.

Юлия Кисина: Другая интересная и знаковая черта биеннале, которая связана с польской идентичностью и польской историей – это взаимоотношения с католической церковью и очевидно противоречивые взаимоотношения Польши с государством Израиль.

После посещения биеннале у многих возникает следующий вопрос: насколько уместна эта протестная выставка в Германии. Многие соглашаются с тем, что она скорее была бы необходима в России, в Иране, в Китае, в Белоруссии и в других недемократических капиталистических странах, где можно было бы информировать граждан об их правах и побудить их к политической активности.
Работа художницы Марины Напрушкиной, по мнению многих, одна из самых ясных и осмысленных. Ее творчество посвящено сложной политической ситуации в Белоруссии, и в частности, ее отношению к президенту Лукашенко, которого в народе называют "батька". Я спросила Марину о ее работе, о том, как она видит работу Жмиевского и об отношении к искусству в качестве политического инструмента.

Марина Напрушкина: Мой основной проект – это Бюро контрпропаганды. Я давно занимаюсь исследованием, каким образом наши политические системы настолько живучи и так долго существуют. Один из рычагов – это пропаганда. Я думаю, для Белоруссии и для России сейчас актуально.

Юлия Кисина: Пропаганда против батьки?

Марина Напрушкина: Нет, пропаганда батьки, которую производит государство, государственная пропаганда, идеологическое поле, которое у нас так устойчиво и так его сложно расшатывать. Это незарегистрированная организация, сейчас я думаю ее зарегистрировать. Время сложное и приходится заниматься не только выставками, но и акциями. В Беларуси очень тяжело идет формат обычной выставки. Во-первых, нет места, где выставляться современным художникам, есть галерея «У» единственная, и, конечно, самоцензура, люди боятся выставляться, если не ангажированное искусство, то с этим тяжело. Проект этот был задуман для Белоруссии. Мы думали, что основная наша публика –рядовые граждане. Мы эту газету печатали и распространяли с помощью активистов не только по Минску, но и во многих городах Белоруссии. 60 тысяч распространили первую, теперь вторая газета будет распространяться. То есть основная аудитория там, а здесь для выставки те рисунки, частично это содержание газеты, и она более адаптированная для европейского сообщества, содержание не совпадает один в один. Проект называется "Самоуправление".

Юлия Кисина: То есть работа, которая выставлена на биеннале – это развернутая газета?

Марина Напрушкина: Да, это сюжеты из газеты, которые мы напечатали, первый номер зимой и сейчас второй будет выходить.

Юлия Кисина: Скажи, пожалуйста, если бы, например, у батьки случился инфаркт и он откинул копыта…

Марина Напрушкина: Замечательно!

Юлия Кисина: Тебе не было бы что как художнику делать?

Марина Напрушкина: Нет, я думаю, что работы станет еще больше. Потому что наша демократическая оппозиция далеко от идеала. Сейчас мы сделали проект "Самоуправление", и надо подумать, что будет после. Думаю, что будет очень тяжелое время, тогда нам всем придется очень много работать.

Юлия Кисина: Ты же это делаешь все из Берлина?

Марина Напрушкина: Не я одна делаю – это все делается в сотрудничестве, и люди живут и там. На данный момент физически меня там нет, но это же сотрудничество.

Юлия Кисина: А почему тебя там нет? Ты боишься, что тебя повяжут?

Марина Напрушкина: Да.

Юлия Кисина: Если батька все-таки откинет копыта, ты переедешь в Минск?

Марина Напрушкина: Я думаю, что буду очень много времени там проводить. Мы сейчас организуем воркшоп в Минске, конечно, было бы легче оттуда работать намного. Биеннале я хочу тоже использовать для того, чтобы как можно больше контактов собрать и работать в Минске.

Юлия Кисина: У тебя художественное образование, ты, в отличие от 90% тех, кто участвует в биеннале, действительно художник профессиональный, умеешь рисовать. Остальные люди карандаш и кисточку в руках не держали, а ты действительно это можешь. Скажи, пожалуйста, если бы батьки вообще не было, если бы он просто не родился, тогда что бы было, о чем бы ты говорила? Ведь батька – главная муза твоя.

Марина Напрушкина: Какая же муза? Я только желаю, чтобы все побыстрее закончилось. Все нервы убиваем на то, чтобы сопротивляться, быть против. А на самом деле хочется чего-то созидательного. Энергия уходит на сопротивление, от этого устаешь и очень хочется, чтобы быстрее закончилось.

Юлия Кисина: Ты все-таки себя понимаешь как художника или политика?

Марина Напрушкина: Как художника. У меня художественное образование. Данный момент такой, что приходится политикой заниматься. Может быть это не искусство, а пропаганда, которая камуфлируется под искусство.

Юлия Кисина: На биеннале представлены очень разные позиции, часто взаимоисключающие. У тебя, наверное, тоже есть какие-то проекты, которые тебя не устраивают. Как ты чувствуешь себя в этом контексте или тебе все равно?

Марина Напрушкина: Я думаю, что на данный момент абстрагироваться от биеннале не приходится, потому что очень было тесное сотрудничество, буквально с первого дня. И поэтому я очень сильно увлечена идеями биеннале. Я знаю, насколько было сложно, и понятно, что многие вещи нам не удалось сделать, мне и другим художником. Одно то, что был поднят вопрос: что может искусство сделать для политики, как влияет на общество? Я думаю, не стоит это ставить под сомнение. Если посмотреть, как биеналле проходило, сколько было конфликтов в политической среде именного из-за идей куратора, из-за идей художников, понятно, что это такое мощное оружие, и здесь на Западе сложно что-то такое сделать.

Юлия Кисина: Наверное, здесь это довольно-таки бессмысленное занятие, потому что здесь относительно все в порядке. Если биеннале было бы в каком-нибудь другом государстве, не демократическом, если бы действительно было в Минске Биеналле, тогда это бы имело какой-то большой смысл. Как тебе кажется, как это для Германии?

Марина Напрушкина: Ситуация политическая сложнее, чем в Германии, поэтому и проект был бы более сложный, насущно более важный. Но если подумать, какую роль играет Германия в мировой политике, экономике, то совсем не напрасно поднимать международные проблемы. Потому что я работаю с Германией и вижу, что есть смысл теребить и политиков здешних, и что-то от них требовать, добиваться снизу. У меня здесь было много акций, когда я действительно чувствую, что в этом есть смысл.

Юлия Кисина: Биеннале Артура Жмиевского, в котором добро и зло свалено в один котел, весьма противоречиво, но несомненное уважение вызывает то, что куратор сознательно игнорирует тех, кто рассматривает модную левую идею как источник профессиональной карьеры.