Марина Тимашева: Центр драматургии и режиссуры представил спектакль по пьесе Лукаса Берфуса ''Путешествие Алисы в Швейцарию''. ''Сексуальные неврозы наших родителей'' того же автора играли здесь в 2005 году. Но теперь речь - о целом проекте, который называется ''Кумиры. Новый формат''. Суть его заключена в том, что знаменитые актеры участвуют в постановках молодых режиссеров. Одну из главных ролей в спектакле играет Ольга Яковлева.
Пьеса Берфуса опубликована в сборнике ''ШАГ-4''. Все ''шаги'' делает Институт имени Гете для того, чтобы знакомить российскую аудиторию с современными немецкоязычными пьесами. Институт сам выбирает произведения, оплачивает работу переводчиков и издает увесистые тома, всего их уже – четыре. Расчет, конечно, на то, чтобы театры эти пьесы поставили. Этому обычно предшествуют читки. ''Путешествие Алисы'' в Перми читал кинорежиссер Николай Хомерики, в Красноярске с актерами работал режиссер Олег Рыбкин.
Теперь московский Центр драматургии и режиссуры перешел от ''концертного исполнения'' к полноценному спектаклю. Режиссера пригласили молодого, выпускницу курса Леонида Хейфеца (ГИТИС) – Викторию Звягину. В спектакле заняты: Александр Ливанов и Владимир Михайловский (из театра ''Эрмитаж''), Анастасия Марчук (из ''Ленкома''), Елена Морозова и Антон Кукушкин (сотрудничают с разными компаниями и режиссерами) и Ольга Яковлева (МХТ имени Чехова).
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: Название пьесы апеллирует к Льюису Кэрролу с его ''Приключениями Алисы в стране чудес''. Здесь Алиса – молодая немка. У нее лейкемия, от болезни она устала, но больше, чем собственные страдания, ее тяготят мучения матери. Алиса намеревается одним махом избавить ее от себя, а себя - от унизительной борьбы с болезнью.
(Звучит фрагмент спектакля)
Алиса отправляется в страну чудес – Швейцарию, в которой доктор Густав Штром практикует эвтаназию. По ходу дела у него отзывают врачебную лицензию, он не может больше колоть своим ''пациентам'' смертельные инъекции и выдумывает ужасающий метод: под его наблюдением люди, добровольно решившиеся уйти из жизни, выпивают лошадиную дозу снотворного и надевают на голову пластиковый пакет. Полиции остается констатировать самоубийство.
Прототипом главного героя, возможно, послужил Кеворкян, американский врач, сторонник эвтаназии. В конце 80-х он создал ''машину самоубийства'', ''подающую смертельную дозу анальгетиков и токсичных препаратов в кровь больного, для пациентов, не способных покончить с собой иными способами. Идеи Кеворкяна были решительно осуждены врачебным сообществом и властями США. В 1991 году его лишили лицензии на занятия медицинской практикой. В 1999 году Джек Кеворкян был обвинён в прямом убийстве второй степени. Решением суда Кеворкян был приговорён к тюремному заключению сроком от 10 до 25 лет. В 2007 году был выпущен на свободу''.
Но на родине драматурга, в Швейцарии, эвтаназия давно легализована. Согласно официальной статистике, 200 иностранцев каждый год приезжает в Цюрих за так называемой ''профессиональной помощью в самоубийстве''. В 2007 году здесь разрешили эвтаназию не только для людей с неизлечимыми физическими, но и с тяжелыми психическими заболеваниями. Вина Густава Штрома в том, что он самовольно расширил список пациентов, заслуживающих, по его мнению, достойной смерти.
(Звучит фрагмент спектакля)
Пьеса напоминает киносценарий, все действие разбито на главы, в спектакле их названия высвечиваются на электронном табло. Шесть персонажей. Трое из них – в поисках смерти. Это Алиса, Лотта и Джон. Англичанин трижды приезжает в Швейцарию, но два раза, не найдя в себе сил распроститься с жизнью, возвращается на Родину. Антон Кукушкин играет забавного джентльмена, умеющего радоваться жизни и совершенно уверенного в ее уникальности. Чуть пародийная манера, и то, что Джон говорит в спектакле только по-английски (его речи переводит Штрому и зрителям ассистентка), создает необходимую дистанцию между актером и ролью. На первый взгляд смешно, по сути, трагично.
(Звучит фрагмент спектакля)
Есть еще молодая барышня (Анастасия Марчук), на руках которой умирала от рака ее мать, и она сама напросилась в помощники ''доктору Смерть''. И домовладелец Вальтер, у которого арендует квартиру Густав Штром.
В исполнении Владимира Михайловского это довольно склизкий тип, заурядный обыватель, которому льстит знакомство с врачом-сверхчеловеком и причастность к его убийственным тайнам.
Если попробовать проследить историю доктора Штрома до самого финала, то мы увидим в ней значительные перемены. Поначалу Александр Ливанов играет человека, вынужденного убеждать себя в собственной правоте. Но, чем сильнее отторгает его общество, тем увереннее он становится. Сомневающийся человек превращается в фанатика. Даже его влечение к Алисе-женщине ничего не меняет в его отношении к Алисе - ''пациентке''.
(Звучит фрагмент спектакля)
Между тем, кажется, что снизойди он до влюбленной в него женщины, она могла бы отказаться от мысли об эвтаназии. По крайней мере, так играет Алису Елена Морозова. В пьесе, скорее, описан ''стокгольмский синдром'', влечение жертвы к палачу. В спектакле – любовь молодой женщины к сильному и красивому мужчине, любовь, которая может наполнить смыслом оставшуюся жизнь. Кстати, когда англичанин приезжает в Швейцарию во второй раз, он рассказывает историю о том, что когда-то они с женой решили избавиться от надоевшей им кошки и выбросили ее за тридевять земель от дома. Преодолев немыслимое расстояние, кошка нашла хозяев, и тогда Джон увидел в глазах жены ужас. Тот же ужас он увидел в ее глазах, когда, вместо того, чтобы умереть в Швейцарии, он сам вернулся домой. Третий визит к Штрому становится последним: теперь Джон боится этого взгляда жены больше, чем смерти.
Героиня Морозовой приходит в дом к доктору с ярко накрашенными губами и в новом платье, подчеркивающем прелестные формы. Нет в этой обольстительной женщине почти ничего общего с тем блеклым воробышком, которым она казалась до встречи со своим избранником. Алиса ему нравится, но дело важнее чувства. И финальную сцену Морозова ведет так, как будто решила умереть не тогда, когда обратилась за помощью к доктору Штрому, а только сейчас, когда он ее отверг.
(Звучит фрагмент спектакля)
Материнская любовь ее не держит. Лотта Ольги Яковлевой посвятила дочери всю себя. Но мать боится открытого проявления эмоций, прячется за быт, говорит о том, что купила в магазине, что приготовила на обед, как много сделала для Алисы. И у той формируется ощущение, что она матери в тягость, что без нее Лотте будет легче жить. Это страшное заблуждение: без дочери Лотта жить не может вообще, и она (верующая, религиозная женщина, для которой самоубийство – непростительный грех) тоже обращается за помощью к доктору Штрому. И ей, хотя у нее нет никакого неизлечимого заболевания, он тоже помогает умереть. Причем, ''помогать'' поедет не сам, доверит работу ассистентке. Значит, он отправляет на тот свет здорового человека. Философские беседы ''за'' и ''против'' эвтаназии на этом заканчиваются, и доктор Штром оказывается обыкновенным убийцей. Выполнив его задание, соучастница преступления сделает единственно-возможный выбор и уедет сестрой милосердия в детский приют.
По сцене перемещаются легкие конструкции: лестницы и двери (художник - Маргарита Аблаева). Белые двери воспринимаются, как образ смерти. Помимо того, персонажи часто общаются друг с другом, стоя по разные стороны дверей. Они сами установили между собой стены взаимного недоверия, они прячут за ними – от себя, и от всего мира - подлинные и сильные эмоции. Те, которые могли бы уберечь близких и дорогих людей от самоубийства, даже если оно зовется эвтаназией.
Люди, обращающиеся к услугам Штрома, приезжают из разных городов и стран, и режиссер переносит действие на вокзал. В фонограмме слышен перестук вагонных колес и сигналы к отправлению поездов. Все мы – временные пассажиры поезда под названием ''Жизнь'', все мы рано или поздно окажемся на перроне под названием ''Смерть''. ''I am a Passenger'' - поет в фонограмме Игги Поп. То, как будет чувствовать себя пассажир в поезде, то, в каком состоянии он выйдет на конечной остановке, сильно зависит от попутчиков. Так читается послание режиссера, и оно намного сентиментальнее, чем высказывание драматурга.
К сожалению, в спектакле пока не расставлены принципиально важные акценты, хотя тот путь саморазрушения, фактически нравственного самоубийства, который проходит в пьесе доктор Штром, дает основания задуматься о том, к чему может привести второй за столетие опыт легализации эвтаназии.
А теперь мы поговорим с Александром Ливановым, которому, в отличие от меня, нравится пьеса, и у него совсем другое представление о главном герое, докторе Штроме, роль которого он играет в спектакле
Александр Ливанов: Мне понравился материал, пьеса понравилась очень, и мы собрались с режиссером Викторией Звягиной, Ольгой Михайловной Яковлевой и Еленой Морозовой втроем и прочитали несколько сцен, совершенно не понимая, будут из этого спектакль или не будет спектакля.
Марина Тимашева: Вы сами сказали, что вам понравилась эта пьеса. А вот объясните мне, почему?
Александр Ливанов: Она задает вопросы, она не дает ответов. Пьеса дает почву для мыслей. Причем тема очень сложная и, самое главное, пьеса математически выстроена.
Марина Тимашева: У меня было стойкое впечатление, что эта пьеса больше похожа на киносценарий, что она состоит из отдельных сцен и что режиссер вынужден ''прошивать'' своими приемами эти сцены. Стало быть, у меня нет ощущения, что последовательно происходят какие-то перемены в этих людях. Но у вас другое впечатление. Что происходит с вашим героем?
Александр Ливанов: Забегая вперед, скажу, что очень многие, когда смотрят спектакль, говорят: ''Ну, это про эвтаназию''. Что такое эвтаназия? Ни я не знаю, ни люди, которые смотрят спектакль. И, естественно, было интересно понять, о чем мы это играем. Скажу банально, я играю спектакль о человеке, который помогает людям, для меня это самое важное. И он не может пройти мимо больных людей, которым запрещена официальная эвтаназия. Люди приходят, которые не хотят или не могут жить, и этот человек не просто так, не хладнокровно помогает им, он долго их проверяет, ''работает'' с ними, потому что хочет убедиться, что это не просто эмоциональный порыв, а человек точно не хочет жить дальше. Для Густава Штрома важно, чтобы человек жил достойно и умирал достойно. Это основная тема персонажа. И с ним происходят события: он влюбляется, перед ним стоит вопрос ''как быть?''. Драма этого человека мне интересна как актеру и, естественно, в пьесе, как мне кажется, она очень здорово прописана. Каждая сцена это следующий этап какого-то события, которое происходит с этим человеком. Он надломлен ситуацией, в которой он живет. Ведь он влюбляется в Алису, а любит всех пациентов, с которыми работает. Он в каждого вкладывает душу, хочет их понять и понять, насколько человек хочет уйти из жизни. Кто-то может сказать, что эта пьеса немецкая, она холодная, и не надо играть ее приемами русского психологического театра. Но мне как раз это было интересно и, я думаю (это мое личное мнение), что Ольга Михайловна Яковлева согласилась участвовать в этом проекте только потому, что почувствовала что-то близкое ей как актрисе не только в персонаже, но и в подходе к пьесе. Тут есть очень важная для меня вещь. После спектакля разные бывают реакции у людей и я, естественно, их не отслеживаю, но мне интересно знать, что люди думают, мне важно знать - эмоционально попадает это в них или не попадает. А вот был случай. Ко мне подошел человек, мой коллега, который смотрел спектакль. Он не сказал мне, как ему понравился спектакль, не сказал, что он там увидел, а стал мне рассказывать про свою собаку, которая умирает, которую он каждый день выносит на руках, чтобы она сходила в туалет. И я считаю, что это значит, что мы на правильном пути.
Марина Тимашева: А все-таки, что меняется в Штроме с того момента, как он произносит свой первый монолог, утверждающий право человека на достойную смерть, до финала спектакля, после того, как он влюбляется в свою пациентку и после того, как дистанцируется от нее (назову это так), несмотря на очевидный ее интерес к нему?
Александр Ливанов: Сознательно дистанцируется. В начале спектакля, после первого монолога, доктор Штром уверен, фанатично уверен в своей правоте. Кстати, понятно, откуда взял автор претензии, которые предъявляют доктору Штрому. Вот недавно вышло интервью с доктором Кеворкяном, который вышел из тюрьмы. Прообраз тоже ясен. Но те пациенты, которые у него были, пожилые люди. Алиса - девушка молодая. Даже не потому, что он в нее влюбился, в нем какие-то зародились сомнения. Он все-таки отказывает ей в любви и сознательно это делает, потому что понимает, что если она не хочет жить (неправильно так говорить, но по-другому не могу), то нет перспективы в этих отношениях. Но самое страшное это даже не смерть Алисы, а смерть ее матери, совершенно здорового человека. Он не считает себя богом. Все претензии, предъявлявшиеся тому же доктору Кеворкяну, что они берут на себя функцию бога. В Клятве Гиппократа есть такая фраза: ''Врач должен помогать пациенту''. Но даже сам факт, что к нему пришла здоровая, пусть и пожилая, женщина Лотта... В результате, он теряет все, и все равно продолжает этим заниматься.
Марина Тимашева: Пьеса есть пьеса, это некий текст, его можно толковать так и сяк, ты можешь играть этого человека ублюдком законченным, ты можешь играть его как убежденного фанатика, ты можешь играть его героем классицистской трагедии, когда борьба между долгом и чувством, пусть даже странно понятым долгом, заканчивается победой долга, а не чувства, и тогда человек может, в результате этой победы, почувствовать себя абсолютно сломанным, уничтоженным. В конце концов, ты можешь играть просто милосердного, доброго человека, который, возможно, запутался в своем представлении о том, как далеко можно зайти в том, чтобы кому-то помогать.
Александр Ливанов: Для меня важно, что он пытается понять людей, которые к нему приходят. Для меня лично. Я понимаю, почему автор выбрал Швейцарию, благополучную страну, для того, чтобы рассуждать над этой проблемой. Но здесь же самое главное - проблема выбора, проблема свободы, что человек должен иметь выбор. Для меня самое важное —что человек должен жить достойно и умереть достойно. Вот ''Преступление и наказание'' Достоевского, ведь никто не говорит про этот роман, что он - хладнокровный убийца, этот Раскольников.
Марина Тимашева: Ну, во-первых, говорят, что он убийца. Но хладнокровный - вряд ли, потому что он все время находится в состоянии горячечном, скажем. К тому же, он раскаивается.
Александр Ливанов: Я думаю, что доктор Штром тоже находится в горячечном состоянии, потому что он принимает на себя эмоциональный фон этих людей. Но для меня важно его стремление помочь людям умирать достойно.
Марина Тимашева: В России, о которой ты сам заговорил, умереть достойно, если ты чем-то тяжко болен, довольно затруднительно. В то же время, умереть достойно, даже при очень тяжелом заболевании, в той же Швейцарии, в общем, не так сложно: страховка, которая оплачивает медикаментозную помощь, персонал, обученный ухаживать за больными, и ухаживать за ними в прекрасно оборудованных палатах. Мне кажется, что в Европе не такая уж проблема умереть достойно, тем не менее, это европейская пьеса. То есть у меня все время возникает ощущение, что то, что вы придумали, сами актеры и режиссер, исходя именно из русской установки, из российской установки, театральной установки на то, чтобы оправдывать героя, входит в противоречие с текстом этой пьесы. Потому что, иначе, зачем автору нагнетать историю с пластиковыми пакетами, похожую на какое-то палаческое действие. Зачем тогда нужна эта часть истории, зачем нужна эта натуралистическая подробность, если мне хотят показать человека доброго, справедливого и желающего помочь?
Александр Ливанов: Нет желания показать человека доброго и справедливого, а есть желание показать человека, чувствующего и сочувствующего. Ты правильно говорила, что есть в Швейцарии возможность это достойно сделать, но он для того, чтобы эти же сытые европейцы задумались об этой проблеме, обостряет ситуацию. Появляются люди, которые просят его о помощи, они хотят расстаться с жизнью, и права выбора никто у них отнять не может. Мы-то, понятно, усиливаем это еще и психологически, как русские артисты. И это правильно, потому что, играя немецкую пьесу, мы, все-таки.... Как фамилия режиссера, который привозил спектакль ''Мужики''?
Марина Тимашева: Франк Касторф, спектакль по Чехову.
Александр Ливанов: Я вижу хороший немецкий театр, холодный, и, вдруг, неожиданно, начинаю сопереживать героине. И мне потом говорят, что она русская, эмигрантка, живет там три года. Ну, вот мы такие артисты. Честно скажу, по-другому мне неинтересно. Причем я какие-то такие нахожу подтверждения того, что мы придумываем. Конечно, там очень много автор изучил, с немецкой точностью изучил ситуацию. Дело в том, что мой первый монолог мы придумали так, что это как пресс-конференция пред залом, который его ненавидит, а он хочет привлечь внимание общественности к этой проблеме, потому что есть такие люди, которым надо помочь, которым запрещена официально эвтаназия. И, как ни странно, выяснилось потом, что тот же самый Кеворкян, у него был случай, когда он записал уход из жизни своего пациента и распространил его по телевизору (за это он и сел в тюрьму на 8 лет), потому что он хотел привлечь внимание общественности к этой проблеме. А мне, как артисту и как человеку, интересен вот этот слом, когда, благодаря каким-то событиям, которые происходят, человек ломается. Потеряв Алису, потеряв все, он продолжает этим заниматься, потому что он не может по-другому.
Марина Тимашева: А ты себе представляешь такого человека в реальности?
Александр Ливанов: Я даже думаю, что у нас в стране такого человека себе представить проще, потому что Густав Штром - законопослушный человек, это не какая-то подпольная организация, которая занимается убийствами.
Марина Тимашева: Вся эта история разыгрывается в рамках серии спектаклей ''Кумиры. Новый формат'', и кумиром в этом спектакле выступает, она самом деле и есть кумир, Ольга Яковлева. Я, когда оказываюсь вблизи от Ольги Михайловны , теряю всякое представление о реальности, видя ее, одновременно вижу (как будто бы у меня в голове хорошим режиссером смонтирован фильм) ее в разных ролях в Театре на Малой Бронной, когда еще был жив Анатолий Васильевич Эфрос.
Александр Ливанов: Ольга Михайловна — звезда, легенда российского театра. Пафосные слова, но другими не скажешь. очень большая актриса, большой человек и потрясающий партнер. Мы прочитали пьесу, только познакомились, мы не знали друг друга лично, и было понятно, что работа будет тяжелая, и не потому, что легендарная Ольга Михайловна сложный человек, а потому, что я понимал, что не соврешь. Планка сразу была задана очень высоко, и я понимал, что мне нужно справиться, чтобы взять очень большую высоту. Она так и работает, она не позволяет ни себе опускаться ниже какого-то заданного уровня, ни кому-то рядом. Это действительно подарок судьбы, и встреча с ней это подарок. Мы стараемся ей соответствовать.
