Речевой мир митинга – вот тема сегодняшнего разговора со старшим научным сотрудником Института русского языка имени Виноградова Маргаритой Китайгородской. Она вместе со своим постоянным соавтором Ниной Розановой делала магнитофонные записи на митингах девяностых годов.
Собранный лингвистический материал впоследствии был обработан и осмыслен. Сейчас есть смысл вернуться к тем событиям и сравнить язык митингов горбачевско-ельцинской поры с днем сегодняшним. Говорит Маргарита Китайгородская:
– Митинг – это жизнь улицы, а коммуникация в открытом городском пространстве задает определенные речевые характеристики. Это влияет даже на громкость речи. Недаром существует выражение "митинговая речь". В таком особенном пространстве общение между людьми носит то, что называется в лингвистике "не иерархизованный характер". Это означает, что незнакомые люди могут свободно вступать в контакт друг с другом, с любым, пришедшим на площадь человеком.
– Почти как на карнавале.
– Безусловно. Черты карнавализации прослеживались и в тех митингах, и сейчас они никуда не делись. Причем карнавализация рождается не только пространством, она рождается и особым ощущением времени. Потому что время на митинге особое – карнавальное, праздничное. Для участников этого действия – это всегда некий выход в такой временный утопический мир. Недаром те участники современных митингов, которые не имели такого социального опыта, так стремятся на эту площадь. Мотивы участия могут быть разные, но один из них – это ощущение особого эмоционального состояния, восприятия этого праздничного времени митинга.
– А за счет чего возникает ощущение праздничности?
– Тут все не так как в будни, даже не так как просто в свободное время. Это некий эмоциональный подъем, когда разрешены многие вещи, невозможные в нашей обыденной жизни. К примеру, пространство начинает функционировать по-другому. Мы можем ходить по проезжей части. Может быть, как раз за такими эмоциональными переживаниями значительная часть участников митинга туда и приходит.
– Хотя, наверняка, не осознает это. Скажите, отражается ли ощущение праздничности на тексте, допустим на тексте плаката?
– Очень активно используются народно-площадные жанры, характерные для праздничного действа. В частности, в 90-е годы были в ходу частушки, причем или в письменном виде, просто на плакатах, или же их распевали. Например: "Нет Высоцкого на них, Пушкина и Гоголя,//Чтобы волки-коммуняки наш народ не трогали!". Все это исполнялось очень весело, иногда подхватывалось спонтанно другими участниками.
– Митинг, если не вдумываться, кажется монологичным. С трибуны кто-то вещает, а большая толпа слушает. Но можем ли мы считать это монологом?
– Нет, ни в коем случае, и по многим основаниям. Начнем с того, что если наблюдать речевое действие во время митинга, действительно, там всегда присутствует оратор и его речь действительно монологична, но это тот монолог, который требует непосредственной реакции. Поэтому характерно, что оратор всегда ждет ответной реакции толпы, а иногда и определяет ее. Этим и объясняется, что один из основных жанров митинга – это так называемые "скандежки", скандирование призывов "Долой!", "Прочь!" и т. д. То есть этот монолог по своей природе диалогичен.
Кроме того, черты диалога можно проследить в самых разных жанрах митингового высказывания. Очень часто даже плакаты строятся так, что это как бы реплика в ответ на какое-то событие, или это какая-то цитата, которая тоже приводится в ответ на какое-то событие. Я помню, популярен был плакат с цитатой из Сахарова: "Мы не толпа, мы народ". Если не знать идеологической природы такой реакции, нельзя прочесть адекватно смысл такого текста.
Еще один слой, который сохранился в наших записях, – это реальные диалоги, которые возникают на самой площади между рядовыми участниками митинга. Это уже непосредственный, живой, открытый диалог, который может быть тематически связан и с выступающими, и с обсуждением каких-то общих моментов, актуальных для этого события.
– Разговоры людей в толпе – это то, что называется городской спонтанной речью. Отличаются ли они во время митингов от ситуации, когда человек просто проходит по улице и включается в какое-то событие?
– Да, конечно. Если взять общение на улице в обычной ситуации, причем, общение между незнакомыми, то оно максимально стереотипизировано. Как мы общаемся на улице, если выходим за дверь собственного дома? Там есть определенный набор стереотипных ситуаций, определенный набор речевых клише. И вот это действие в рамках ситуаций речевых клише и обеспечивает успешность нашей коммуникации в условиях обычной городской жизни. Мы можем подойти к незнакомому человеку и спросить, как проехать, где что находится и т.п.
– Тут задача – высказаться предельно коротко, чтобы не отнимать лишнее время у себя и у собеседника.
– Да, именно это и делает такое общение между незнакомыми людьми предельно успешным. Ситуации, чтобы общение возникло между незнакомыми людьми на другие темы, – это редкость. Чаще всего такое случается в ситуации вынужденного ожидания. На остановке мы можем заговорить на какие-то общие темы с незнакомыми людьми. В условиях же митинга такое общение с незнакомым человеком на темы, которые выходят далеко за границы обычного городского общения, очень важно. Многие же приходят как раз для того, чтобы найти единомышленников, обсудить какие-то актуальные вопросы, просто самореализоваться, иногда высказать свое мнение, если кому-то не хватает такого общения. Это совершенно другой тип социального поведения в городском пространстве.
– Но ведь такие разговоры могут перерастать и в перебранки.
– Это может быть. Бывает так, что люди не сходятся во мнениях и могут горячо поспорить, поскольку отношения здесь неформальные. Если взять митинги 90-х годов, то это было такое время, когда поляризованность массового сознания была максимальной. Тогда очень активным было противостояние не только между людьми, которые попадали на митинги, но самое главное – это было активное противостояние Ельцина и съезда, которое потом и вылилось в 1993 году в такие трагические события.
То, что накал страстей может быть большим, свидетельствует материал митингов 90-х годов, когда впервые возникла необходимость разведения на разные городские территории людей, придерживавшихся разных политических взглядов. Сначала ведь митинги носили демократический характер, и только постепенно коммунистическая оппозиция стала усваивать такие же модели поведения. Возникла необходимость разводить митинги разной политической ориентации. Это получало отражение и в частушках: "На Лубянке господа//На Октябрьской – люд труда!". На Октябрьской площади собирались в основном коммунистические митинги, митинги демократической оппозиции имели свою территорию в городе. Это актуально и для сегодняшнего дня.
Собранный лингвистический материал впоследствии был обработан и осмыслен. Сейчас есть смысл вернуться к тем событиям и сравнить язык митингов горбачевско-ельцинской поры с днем сегодняшним. Говорит Маргарита Китайгородская:
– Митинг – это жизнь улицы, а коммуникация в открытом городском пространстве задает определенные речевые характеристики. Это влияет даже на громкость речи. Недаром существует выражение "митинговая речь". В таком особенном пространстве общение между людьми носит то, что называется в лингвистике "не иерархизованный характер". Это означает, что незнакомые люди могут свободно вступать в контакт друг с другом, с любым, пришедшим на площадь человеком.
– Почти как на карнавале.
– Безусловно. Черты карнавализации прослеживались и в тех митингах, и сейчас они никуда не делись. Причем карнавализация рождается не только пространством, она рождается и особым ощущением времени. Потому что время на митинге особое – карнавальное, праздничное. Для участников этого действия – это всегда некий выход в такой временный утопический мир. Недаром те участники современных митингов, которые не имели такого социального опыта, так стремятся на эту площадь. Мотивы участия могут быть разные, но один из них – это ощущение особого эмоционального состояния, восприятия этого праздничного времени митинга.
– А за счет чего возникает ощущение праздничности?
– Тут все не так как в будни, даже не так как просто в свободное время. Это некий эмоциональный подъем, когда разрешены многие вещи, невозможные в нашей обыденной жизни. К примеру, пространство начинает функционировать по-другому. Мы можем ходить по проезжей части. Может быть, как раз за такими эмоциональными переживаниями значительная часть участников митинга туда и приходит.
– Хотя, наверняка, не осознает это. Скажите, отражается ли ощущение праздничности на тексте, допустим на тексте плаката?
– Очень активно используются народно-площадные жанры, характерные для праздничного действа. В частности, в 90-е годы были в ходу частушки, причем или в письменном виде, просто на плакатах, или же их распевали. Например: "Нет Высоцкого на них, Пушкина и Гоголя,//Чтобы волки-коммуняки наш народ не трогали!". Все это исполнялось очень весело, иногда подхватывалось спонтанно другими участниками.
– Митинг, если не вдумываться, кажется монологичным. С трибуны кто-то вещает, а большая толпа слушает. Но можем ли мы считать это монологом?
– Нет, ни в коем случае, и по многим основаниям. Начнем с того, что если наблюдать речевое действие во время митинга, действительно, там всегда присутствует оратор и его речь действительно монологична, но это тот монолог, который требует непосредственной реакции. Поэтому характерно, что оратор всегда ждет ответной реакции толпы, а иногда и определяет ее. Этим и объясняется, что один из основных жанров митинга – это так называемые "скандежки", скандирование призывов "Долой!", "Прочь!" и т. д. То есть этот монолог по своей природе диалогичен.
Кроме того, черты диалога можно проследить в самых разных жанрах митингового высказывания. Очень часто даже плакаты строятся так, что это как бы реплика в ответ на какое-то событие, или это какая-то цитата, которая тоже приводится в ответ на какое-то событие. Я помню, популярен был плакат с цитатой из Сахарова: "Мы не толпа, мы народ". Если не знать идеологической природы такой реакции, нельзя прочесть адекватно смысл такого текста.
Еще один слой, который сохранился в наших записях, – это реальные диалоги, которые возникают на самой площади между рядовыми участниками митинга. Это уже непосредственный, живой, открытый диалог, который может быть тематически связан и с выступающими, и с обсуждением каких-то общих моментов, актуальных для этого события.
– Разговоры людей в толпе – это то, что называется городской спонтанной речью. Отличаются ли они во время митингов от ситуации, когда человек просто проходит по улице и включается в какое-то событие?
– Да, конечно. Если взять общение на улице в обычной ситуации, причем, общение между незнакомыми, то оно максимально стереотипизировано. Как мы общаемся на улице, если выходим за дверь собственного дома? Там есть определенный набор стереотипных ситуаций, определенный набор речевых клише. И вот это действие в рамках ситуаций речевых клише и обеспечивает успешность нашей коммуникации в условиях обычной городской жизни. Мы можем подойти к незнакомому человеку и спросить, как проехать, где что находится и т.п.
– Тут задача – высказаться предельно коротко, чтобы не отнимать лишнее время у себя и у собеседника.
– Да, именно это и делает такое общение между незнакомыми людьми предельно успешным. Ситуации, чтобы общение возникло между незнакомыми людьми на другие темы, – это редкость. Чаще всего такое случается в ситуации вынужденного ожидания. На остановке мы можем заговорить на какие-то общие темы с незнакомыми людьми. В условиях же митинга такое общение с незнакомым человеком на темы, которые выходят далеко за границы обычного городского общения, очень важно. Многие же приходят как раз для того, чтобы найти единомышленников, обсудить какие-то актуальные вопросы, просто самореализоваться, иногда высказать свое мнение, если кому-то не хватает такого общения. Это совершенно другой тип социального поведения в городском пространстве.
– Но ведь такие разговоры могут перерастать и в перебранки.
– Это может быть. Бывает так, что люди не сходятся во мнениях и могут горячо поспорить, поскольку отношения здесь неформальные. Если взять митинги 90-х годов, то это было такое время, когда поляризованность массового сознания была максимальной. Тогда очень активным было противостояние не только между людьми, которые попадали на митинги, но самое главное – это было активное противостояние Ельцина и съезда, которое потом и вылилось в 1993 году в такие трагические события.
То, что накал страстей может быть большим, свидетельствует материал митингов 90-х годов, когда впервые возникла необходимость разведения на разные городские территории людей, придерживавшихся разных политических взглядов. Сначала ведь митинги носили демократический характер, и только постепенно коммунистическая оппозиция стала усваивать такие же модели поведения. Возникла необходимость разводить митинги разной политической ориентации. Это получало отражение и в частушках: "На Лубянке господа//На Октябрьской – люд труда!". На Октябрьской площади собирались в основном коммунистические митинги, митинги демократической оппозиции имели свою территорию в городе. Это актуально и для сегодняшнего дня.
