Напряженная ситуация в Астрахани дает экспертам основание вновь ставить вопрос о российском гражданском обществе. Достаточно ли оно созрело, чтобы вывести людей на улицу, и можно ли говорить о новом этапе борьбы за свободу?
О динамике общественных протестов в России и распространения российских политических идей из столиц в провинцию на фоне борьбы за честные выборы в Астрахани говорит социолог Левада-центра Борис Дубин:
– Все-таки нельзя сказать, что общественная активность последних месяцев охватывает всю страну. Это все-таки были довольно сконцентрированные усилия даже не меньшинства, а "меньшинства меньшинства". Правда, это меньшинство много весило, поскольку это были люди более образованные, более активные, более успешные, урбанизированные. Поэтому, мы замеряем нашими опросами отношение, скорее, к этой группе населения, причем, посредником при этом выступает, конечно, телевизор. В той мере, в какой сообщения о происходящем передают по телевизору, вставляют разные точки зрения, более или менее объективно дают картинку, население чуть-чуть сдвигается в сторону симпатий, понимания к тем, кто решается действовать сам. Само-то население все-таки не действует.
– Это быстрые подвижки или это очень инертное движение?
– Это инертное движение, потому что, конечно, преобладающее большинство населения – процентов 70 – никуда в этом смысле двигаться не будет. По нашим данным, за последний месяц число людей, которые приняли прошедшие выборы (и декабрьские, и мартовские), потихоньку растет. Люди смиряются с ситуацией.
– Означает ли это, что перспектив, скажем, больших майских демонстраций даже в Москве и Санкт-Петербурге не просматривается?
– Нет, я бы так не ручался на 100%. Все-таки тут есть элементы, которые в некотором смысле мы не можем предусмотреть. Очень важен элемент случайности, того, что невозможно предвидеть. Поэтому я не исключаю, что вполне возможны митинги с очень большим представительством, но, скорее, это будет в Москве – и в гораздо меньшей степени в Петербурге. Что касается Астрахани, то у меня нет прямых данных пока, как относится население к тому, что там происходит. Но в целом, во-первых, происходящее там мне представляется достаточно серьезным. Определенная часть населения, по крайней мере, та, из которой мобилизовалось "меньшинство меньшинства", должно поддержать то, что происходит. Какая-то часть населения откликнется, поскольку голодовка и готовность людей за свои принципы не прогибаться под власть у некоторой части населения должны найти симпатию.
– Есть ли какой-то научный индекс, который показывает разницу в восприятии общественных явлений у жителей провинциальных городов (в Астрахани живет, предположим, 300 тыс. человек) и столиц?
– Конечно! Вообще, вслед за очень хорошим исследователем сегодняшней России Натальей Зубаревич, можно вообще говорить про несколько Россий. Она пишет и говорит про три или даже четыре России. Одна из них, с которой мы имели дело в декабре-марте, – это, конечно, Россия не просто крупных, это Россия крупнейших городов. События, где бы они не происходили, должны найти отклик в этой России. Похоже, так устроена российская жизнь, что импульсы так или иначе проходят через эту головку. Если они через нее не проходят, то, скорее всего, между отдельными регионами России коммуникации слабы, а может быть их и вовсе нет.
– Это одно из объяснений того, что московские активисты отправились сейчас в Астрахань?
– Именно поэтому, может быть, этот импульс найдет какой-то более широкий отклик. Противостояние Москва – Россия вроде бы имеет место, но, думаю, оно в большой мере мифологизировано. Звук, прошедший через Москву, окажется сильнее, чем если бы он шел просто от Астрахани до Новосибирска.
– Несколько лет назад одним из первых центров активности граждан против произвола власти был Калининград. Однако во время последней волны протестов в декабре-марте Калининград совершенно ничем себя не проявил. У вас есть объяснение – почему так вышло?
– На тот момент эта активность объяснялась, в частности, особым статусом Калининграда, его близостью к Западу. Была такая идея, что близость других укладов и цивилизаций позитивно влияет на самосознание, готовность мобилизоваться, солидаризироваться и т. д. По нынешним событиям как-то не похоже на то, что эта идея подтверждается. Может быть, действительно, такого рода явления возникают по поводу местных, своих проблем. А способность откликнуться на проблемы других, увидеть за ними не чужие, а общие проблемы, – это свойство, мне кажется, в сегодняшней России крайне слабо развито. Это связано, конечно, и с традициями еще ХХ века, раздробления сообщества, и, конечно, с последним 10-15-летием, когда эти процессы тоже развивались.
– Насколько важна для российского общественного сознания личность лидера, главного активиста протеста. Алексей Навальный в Москве или Олег Шеин в Астрахани – это сильный фактор для того, чтобы люди вышли на площадь?
– В некоторый момент – да. Вопрос в том, как дальше удержать этот авторитет, эту возможность влияния. Социолог знает, что харизма имеет большое значение. Но дальше должен наступить процесс рутинизации харизмы, то есть превращение этого в некоторое нормальное состояние, на другом уровне, чем это было раньше. Произойдет ли это с нынешними лидерами? По-моему, сейчас это непонятно. Нам фактически не на что опереться. Мы в каком-то смысле впервые перед явлениями такого рода.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
О динамике общественных протестов в России и распространения российских политических идей из столиц в провинцию на фоне борьбы за честные выборы в Астрахани говорит социолог Левада-центра Борис Дубин:
– Все-таки нельзя сказать, что общественная активность последних месяцев охватывает всю страну. Это все-таки были довольно сконцентрированные усилия даже не меньшинства, а "меньшинства меньшинства". Правда, это меньшинство много весило, поскольку это были люди более образованные, более активные, более успешные, урбанизированные. Поэтому, мы замеряем нашими опросами отношение, скорее, к этой группе населения, причем, посредником при этом выступает, конечно, телевизор. В той мере, в какой сообщения о происходящем передают по телевизору, вставляют разные точки зрения, более или менее объективно дают картинку, население чуть-чуть сдвигается в сторону симпатий, понимания к тем, кто решается действовать сам. Само-то население все-таки не действует.
– Это быстрые подвижки или это очень инертное движение?
– Это инертное движение, потому что, конечно, преобладающее большинство населения – процентов 70 – никуда в этом смысле двигаться не будет. По нашим данным, за последний месяц число людей, которые приняли прошедшие выборы (и декабрьские, и мартовские), потихоньку растет. Люди смиряются с ситуацией.
– Означает ли это, что перспектив, скажем, больших майских демонстраций даже в Москве и Санкт-Петербурге не просматривается?
– Нет, я бы так не ручался на 100%. Все-таки тут есть элементы, которые в некотором смысле мы не можем предусмотреть. Очень важен элемент случайности, того, что невозможно предвидеть. Поэтому я не исключаю, что вполне возможны митинги с очень большим представительством, но, скорее, это будет в Москве – и в гораздо меньшей степени в Петербурге. Что касается Астрахани, то у меня нет прямых данных пока, как относится население к тому, что там происходит. Но в целом, во-первых, происходящее там мне представляется достаточно серьезным. Определенная часть населения, по крайней мере, та, из которой мобилизовалось "меньшинство меньшинства", должно поддержать то, что происходит. Какая-то часть населения откликнется, поскольку голодовка и готовность людей за свои принципы не прогибаться под власть у некоторой части населения должны найти симпатию.
– Есть ли какой-то научный индекс, который показывает разницу в восприятии общественных явлений у жителей провинциальных городов (в Астрахани живет, предположим, 300 тыс. человек) и столиц?
– Конечно! Вообще, вслед за очень хорошим исследователем сегодняшней России Натальей Зубаревич, можно вообще говорить про несколько Россий. Она пишет и говорит про три или даже четыре России. Одна из них, с которой мы имели дело в декабре-марте, – это, конечно, Россия не просто крупных, это Россия крупнейших городов. События, где бы они не происходили, должны найти отклик в этой России. Похоже, так устроена российская жизнь, что импульсы так или иначе проходят через эту головку. Если они через нее не проходят, то, скорее всего, между отдельными регионами России коммуникации слабы, а может быть их и вовсе нет.
– Это одно из объяснений того, что московские активисты отправились сейчас в Астрахань?
– Именно поэтому, может быть, этот импульс найдет какой-то более широкий отклик. Противостояние Москва – Россия вроде бы имеет место, но, думаю, оно в большой мере мифологизировано. Звук, прошедший через Москву, окажется сильнее, чем если бы он шел просто от Астрахани до Новосибирска.
– Несколько лет назад одним из первых центров активности граждан против произвола власти был Калининград. Однако во время последней волны протестов в декабре-марте Калининград совершенно ничем себя не проявил. У вас есть объяснение – почему так вышло?
– На тот момент эта активность объяснялась, в частности, особым статусом Калининграда, его близостью к Западу. Была такая идея, что близость других укладов и цивилизаций позитивно влияет на самосознание, готовность мобилизоваться, солидаризироваться и т. д. По нынешним событиям как-то не похоже на то, что эта идея подтверждается. Может быть, действительно, такого рода явления возникают по поводу местных, своих проблем. А способность откликнуться на проблемы других, увидеть за ними не чужие, а общие проблемы, – это свойство, мне кажется, в сегодняшней России крайне слабо развито. Это связано, конечно, и с традициями еще ХХ века, раздробления сообщества, и, конечно, с последним 10-15-летием, когда эти процессы тоже развивались.
– Насколько важна для российского общественного сознания личность лидера, главного активиста протеста. Алексей Навальный в Москве или Олег Шеин в Астрахани – это сильный фактор для того, чтобы люди вышли на площадь?
– В некоторый момент – да. Вопрос в том, как дальше удержать этот авторитет, эту возможность влияния. Социолог знает, что харизма имеет большое значение. Но дальше должен наступить процесс рутинизации харизмы, то есть превращение этого в некоторое нормальное состояние, на другом уровне, чем это было раньше. Произойдет ли это с нынешними лидерами? По-моему, сейчас это непонятно. Нам фактически не на что опереться. Мы в каком-то смысле впервые перед явлениями такого рода.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
