Роман Абрамович подарил хоккейному клубу "Авангард" спорткомплекс "Арена Омск". В футболистах срабатывает программа "Убей ради победы!" "Газонное безобразие" в российском футболе бесконечно. Эти темы освещаются в российской спортивной прессе.
Сайт NewsRU.com сообщает, что инвестиционная компания Millhouse Capital, которая занимается управлением активов российского миллиардера Романа Абрамовича, в среду объявила о передаче многофункционального спортивного комплекса "Арена Омск" в собственность хоккейного клуба "Авангард".
"Мы действительно им подарили арену", – заявил представитель компании "Миллхаус" Джон Манн.
Как говорится в пресс-релизе компании, решение о передаче спортивного комплекса в собственность клуба было принято по договоренности с губернатором Омской области Леонидом Полежаевым.
Компания Романа Абрамовича инвестировала около $70 млн. в строительство арены, открытие которой состоялось 31 августа 2007 года. С того времени "Авангард" выплачивал арендную плату только на покрытие расходов по эксплуатации объекта.
"Арена Омск" является крупнейшим многофункциональным спортивным комплексом за Уралом, ее вместимость – более 10 тысяч зрителей.
На первом этаже располагается ледовая арена и спортивный игровой зал для занятий баскетболом, волейболом и мини-футболом, раздевалки, тренажерный зал, разминочный зал для гостевых команд, а также различные дополнительные помещения. Дворец может принять шесть гостевых хоккейных команд, что соответствует правилам Международной федерации хоккея.
* * *
Обозреватель "Новой газеты" Алексей Поликовский полагает, что в футболистах порой срабатывает программа "Убей ради победы!"
Андрей Дикань, вратарь с переломанными костями лица, ведет себя с исключительным мужеством. Ни разу – ни получив удар коленом в лицо, ни сидя в окружении врачей за бровкой, ни затыкая тампоном кровоточащий нос, ни потом, в больнице, – он не позволил себе ни одной истерической, обиженной или злой реплики. Кержакова он сразу простил. Я потрясен его спокойным смирением и его ровной, устойчивой волей.
Я (как и многие другие) десятки раз просматривал в записи эпизод. Это всего две-три секунды. Удар Кержакова, бросок вратаря и жуткое – потому что неотвратимое – движение лица и колена навстречу друг другу. В записи соприкосновение головы вратаря с коленом нападающего совсем не выглядит страшным. В спорте бывают мгновения и пострашнее: нокаутирующие удары боксеров, которыми они в прямом смысле слова выбивают из соперников дух, перекошенные лица тяжелоатлетов, у которых под адским весом штанги вдруг начинают заплетаться ноги, завалы велосипедистов во время гонки, когда люди на скорости 50 километров в час слетают со своих хрупких машин и катятся по асфальту, обдирая руки и ноги… А тут – всего лишь мимолетное соприкосновение лица с коленом. Но господи боже, как же хрупок человек, если вот в таком кратком стыке ломаются чуть ли не все кости лица!
Мог или не мог Кержаков избежать столкновения? Этот вопрос задают себе тысячи людей, рассматривая в замедленной съемке неумолимое движение форварда навстречу катастрофе. Конечно, мог. Время и место сманеврировать были. Атлет с натренированным, ловким телом способен на резкие уходы и неожиданные смены курса – то самое, что Кержаков продемонстрировал пятью минутами позже. И тут, в случае с Диканем, он тоже вполне мог уйти влево или вправо, мог подпрыгнуть или упасть. Физически уход от столкновения не представлял для него проблемы. Но дело не в физике, дело в психике.
Думать в две секунды эпизода некогда. Все решает не мысль (для рассуждения нужно время), все решает странная композиция из души, ума, сознания, памяти и подсознания, которая срабатывает в момент внезапного принятия решения. Чтобы идеальная машина, которую представляет из себя тело спортсмена, приняла верное решение, в нее должны быть заложены необходимые запреты и правильные алгоритмы. У доброго, хорошего парня Кержакова (посмотрите на его растерянное лицо, посмотрите на его испуганные глаза в тот момент, когда он понял, что натворил) в душе не сработала заповедь "Не убий!". Автоматически, на уровне рефлекса, в Кержакове сработала программа "Убей ради победы!"
За всю историю советского футбола вратарь пострадал лишь однажды, да и то на чужой земле: чилийский нападающий ударом ноги сломал челюсть вратарю сборной СССР Владимиру Маслаченко. В гены нападающих, в их сознание было накрепко вбито, что нельзя идти на вратаря в тот момент, когда он прыгает головой и руками вперед. Вратарь, идущий на мяч, беззащитен, потому что видит только мяч, и все его тело открыто для удара. Себя в этот момент он защитить не сумеет. Теперь это не так. В наше время футбольный вратарь становится опасной профессией. Вратарь ЦСКА Перхун погиб в стыке с игроком соперника. Вратарь "Ростова" Радич лишился почки из-за столкновения с нападающим. Вратарю "Динамо" Габулову сломали челюсть. Вратаря ЦСКА Акинфеева выбили на многие месяцы. Теперь вот Дикань лежит в больнице со сломанными костями лица. Все это не случайные события. Футбол, в котором игрокам платят бешеные деньги и в котором сталкиваются бешеные амбиции огромных корпораций, дичает.
Идет снижение игры до бойни за победу. Идет дебилизация процесса, в котором человеческий язык уступает место мату, а радостное боление за своих уступает место угрюмым расовым инстинктам. Цинизм больших денег и остервенение народных масс зажимают футбол в тиски.
Все это нарастает и складывается в атмосферу, которая не может не давить на мозги и душу нападающего. Совершенно разные обстоятельства, абсолютно разные истории: майор Солнечников, накрывший собой гранату, и форвард Кержаков, чуть не убивший вратаря. Общее только одно: оба принимали решение в долю секунды, когда невозможно думать, и решение, как озарение, вырывается само из той глубины сознания, памяти, усвоенных с детства понятий и подсознания, которая и есть человек. Один спас, другой едва не убил. Висок вратаря был так близко от колена нападающего.
В спорте все чаще и чаще куда-то пропадает то, без чего он превращается в жуткую забаву кровожадных варваров, – тормоз. Тормоз этот не во внешних, писаных правилах, тормоз внутри самих спортсменов. Спорт это не насилие и не агрессия, это искусство и способность спортсмена контролировать агрессию. Боксеры, обнимающие друг друга после двенадцати раундов тяжелого боя, показывают всю разницу между реальной ненавистью жизни и честным противоборством в ринге. Прежде телевидение непременно показывало, как хоккеисты после игры выстраивались в цепочки и пожимали друг другу руки, до тех пор пока каждый не пожмет руку каждому. Теперь – посмотрите нынешние игры плей-офф – этот ритуал выброшен из телетрансляции как неважный. Снимается ощущение игры и общности дела, усиливается ощущение взаправдашней резни за деньги.
Для меня сущностью спорта, его высшей точкой и достижением является не гол, не рекордный прыжок, не нокаут. Для меня самым потрясающим моментом в спорте является та секунда в боксе, когда в разгаре боя, в бешенстве и азарте рубки боксер усилием воли, с искаженным лицом вдруг останавливает летящую в голову противника руку, потому что видит, что тот падает. И это очень трудно. Потому что после восьми или десяти раундов боя глаза залиты потом, подглазья вздулись, из сорванной брови сочится кровь, мозг сузился до счетного устройства, определяющего дистанцию, и руки не могут ничего, кроме как бить, бить и бить. Но я видел много раз, как в боксере – этой бьющей, сокрушающей машине – срабатывал тормоз, без которого нет ни спорта, ни человека.
* * *
Корреспонденту газеты "Спорт-Экспресс" Евгению Дзичковскому кажется странным, что столь наболевшая проблема, как газонное безобразие, в российском футболе не имеет решения десятилетиями. Все месим и месим, ругаемся и плюемся. Но как весна – так снова грязь, хотя возможных причин этого ровно две: либо человеческий фактор, либо финансовый.
А вот погода – не причина. Она – константа, данность, неизменное зло, которое надо принимать во внимание ныне, присно и во веки веков. Нет ничего проще, чем запомнить: Россия – родина Деда Мороза навсегда!
Абсолютно нелепо звучат на этом фоне объяснения: мы думали, что в марте будет тепло, а вышло не очень. Перспективы иных полей казались нам обнадеживающими, но потом ударил мороз (хотя откуда ему взяться в России ранней весной!), и нарождающийся идеальный газон пал жертвой совершенно случайных низких температур. Погода, туды ее в качель!
А должно быть, мне кажется, так: за точку отсчета следует принимать как раз холода. Говорят, есть соответствующие системы аутотренинга. Футбольные начальники всех мастей могли бы сесть и убедить самих себя в тишине: закономерность в марте – это дубняк, а не его отсутствие. Значит, настраиваться агрономам и мастерам электроподогрева надо не на плюс, а на минус 20 по Цельсию. И газоны готовить с учетом. Чтобы при неудачном климатическом раскладе у нас были хорошие поля. А при удачном – очень хорошие.
На сегодняшний день картина обратная. Всю зиму выжидающе смотрели в небо, по весне развели руками: трава снова не уродилась. В этом марте мы встретились с печалью, а тепло прошло стороной. Как и в прошлом, и в позапрошлом… А покупать новые поля в конце зимы уже поздно: из каких Голландий газон ни привези, в феврале он точно не приживется.
Допускаю, что возможен такой парад температур, при котором нормальное поле к началу чемпионата подготовить вообще нельзя. На какие минуса не ориентируйся, какими подогревами траву не суши, откуда дерн ни завози, все равно не уродится ни стебля. В этом случае варианта снова два: либо отменять российский чемпионат, либо играть на другом поле. Нет больше никаких других возможностей, понимаете? Потому что играть на том, на чем мы играем сейчас, невозможно. По крайней мере – в футбол.
В этом смысле радуют слова Сергея Фурсенко о введении со следующего сезона обязательного для всех клубов РФПЛ правила иметь резервный стадион с искусственным полем. Толковая инициатива, хотя и запоздалая. РФС не должен разбираться в синоптических изотермах и особенностях корневой системы мятлика лугового, лютика ползучего или что там сеют на наших стадионах. РФС, как часто говорит Сергей Александрович, обязан задать условия.
И условия эти, хочется верить, будут таковы: нанял безрукого агронома – увози команду к черту на кулички, где мизерные трибуны и чужая аура. А если нужны билетные сборы, родные стены и прочие домашние преимущества, проводи у себя в клубе толковую аграрную политику. Либо меняй поле по пять раз в году, как это делают голландцы на "Амстердам АренА". У них ведь с газоном тоже как-то не сложилось. Но никому в "Аяксе" почему-то не приходит в голову выпустить команду на танкодром. А у нас – легко и просто, хотя футбола в нынешних Химках или Черкизове изначально не предвидится.
Есть во всем этом, правда, душевный момент: приемные комиссии. Я видел одну такую в Лужниках, когда УЕФА сертифицировал тамошнюю синтетику. Приехали из Швейцарии парни с приборами, катали мячик с автоматически заданной скоростью, мерили отскок, изучали толщину и состав подковерной подушки. Потом выдали заключение: к матчам газон годен.
Наши комиссии совсем другого замеса. Не участвовал в работе ни одной из них, но с приборами российских футбольных чиновников представляю с трудом. Да и потом, УЕФА оценивает готовый продукт, а мы – "перспективы", вот какое замечательное слово! Пока, дескать, ужас – но не ужас-ужас: авось к "послезавтрему" заколосится.
В Самаре в прошлом году ошиблись дважды – весной, когда на "Металлурге" ничего не выросло, и осенью, когда из-за гиблого дренажа утонуло "Динамо". Кто там все это оценивал-изучал? И зачем, если толку от такой "госприемки" – ноль?
В этом еще одна причина российских газонных страданий. Мало обязать клубы иметь резервные стадионы, дренажи и подогревы. Надо еще добиться выполнения распоряжений, причем не от некоторых, а от всех поголовно. А как добьешься, если у каждого клуба в российской футбольной иерархии свой вес, свои колокола, своя отметина? Если любая безымянная комиссия примет что угодно именно потому, что имен ее членов никто и никогда не узнает?
Есть, конечно, безотказный способ надзора и контроля за газонными деяниями клубов: поставить их в зависимость от собственных болельщиков. Когда у команды плохое поле, зритель неминуемо выразит свое отношение к этому факту, проголосовав рублем. И поле по идее придется подправить.
Но в наших условиях идея не работает, о чем "СЭ" недавно уже писал. И еще будет писать, конечно. А пока – какие комиссии, такие и поля, чему удивляться?
Сайт NewsRU.com сообщает, что инвестиционная компания Millhouse Capital, которая занимается управлением активов российского миллиардера Романа Абрамовича, в среду объявила о передаче многофункционального спортивного комплекса "Арена Омск" в собственность хоккейного клуба "Авангард".
"Мы действительно им подарили арену", – заявил представитель компании "Миллхаус" Джон Манн.
Как говорится в пресс-релизе компании, решение о передаче спортивного комплекса в собственность клуба было принято по договоренности с губернатором Омской области Леонидом Полежаевым.
Компания Романа Абрамовича инвестировала около $70 млн. в строительство арены, открытие которой состоялось 31 августа 2007 года. С того времени "Авангард" выплачивал арендную плату только на покрытие расходов по эксплуатации объекта.
"Арена Омск" является крупнейшим многофункциональным спортивным комплексом за Уралом, ее вместимость – более 10 тысяч зрителей.
На первом этаже располагается ледовая арена и спортивный игровой зал для занятий баскетболом, волейболом и мини-футболом, раздевалки, тренажерный зал, разминочный зал для гостевых команд, а также различные дополнительные помещения. Дворец может принять шесть гостевых хоккейных команд, что соответствует правилам Международной федерации хоккея.
* * *
Обозреватель "Новой газеты" Алексей Поликовский полагает, что в футболистах порой срабатывает программа "Убей ради победы!"
Андрей Дикань, вратарь с переломанными костями лица, ведет себя с исключительным мужеством. Ни разу – ни получив удар коленом в лицо, ни сидя в окружении врачей за бровкой, ни затыкая тампоном кровоточащий нос, ни потом, в больнице, – он не позволил себе ни одной истерической, обиженной или злой реплики. Кержакова он сразу простил. Я потрясен его спокойным смирением и его ровной, устойчивой волей.
Я (как и многие другие) десятки раз просматривал в записи эпизод. Это всего две-три секунды. Удар Кержакова, бросок вратаря и жуткое – потому что неотвратимое – движение лица и колена навстречу друг другу. В записи соприкосновение головы вратаря с коленом нападающего совсем не выглядит страшным. В спорте бывают мгновения и пострашнее: нокаутирующие удары боксеров, которыми они в прямом смысле слова выбивают из соперников дух, перекошенные лица тяжелоатлетов, у которых под адским весом штанги вдруг начинают заплетаться ноги, завалы велосипедистов во время гонки, когда люди на скорости 50 километров в час слетают со своих хрупких машин и катятся по асфальту, обдирая руки и ноги… А тут – всего лишь мимолетное соприкосновение лица с коленом. Но господи боже, как же хрупок человек, если вот в таком кратком стыке ломаются чуть ли не все кости лица!
Мог или не мог Кержаков избежать столкновения? Этот вопрос задают себе тысячи людей, рассматривая в замедленной съемке неумолимое движение форварда навстречу катастрофе. Конечно, мог. Время и место сманеврировать были. Атлет с натренированным, ловким телом способен на резкие уходы и неожиданные смены курса – то самое, что Кержаков продемонстрировал пятью минутами позже. И тут, в случае с Диканем, он тоже вполне мог уйти влево или вправо, мог подпрыгнуть или упасть. Физически уход от столкновения не представлял для него проблемы. Но дело не в физике, дело в психике.
Думать в две секунды эпизода некогда. Все решает не мысль (для рассуждения нужно время), все решает странная композиция из души, ума, сознания, памяти и подсознания, которая срабатывает в момент внезапного принятия решения. Чтобы идеальная машина, которую представляет из себя тело спортсмена, приняла верное решение, в нее должны быть заложены необходимые запреты и правильные алгоритмы. У доброго, хорошего парня Кержакова (посмотрите на его растерянное лицо, посмотрите на его испуганные глаза в тот момент, когда он понял, что натворил) в душе не сработала заповедь "Не убий!". Автоматически, на уровне рефлекса, в Кержакове сработала программа "Убей ради победы!"
За всю историю советского футбола вратарь пострадал лишь однажды, да и то на чужой земле: чилийский нападающий ударом ноги сломал челюсть вратарю сборной СССР Владимиру Маслаченко. В гены нападающих, в их сознание было накрепко вбито, что нельзя идти на вратаря в тот момент, когда он прыгает головой и руками вперед. Вратарь, идущий на мяч, беззащитен, потому что видит только мяч, и все его тело открыто для удара. Себя в этот момент он защитить не сумеет. Теперь это не так. В наше время футбольный вратарь становится опасной профессией. Вратарь ЦСКА Перхун погиб в стыке с игроком соперника. Вратарь "Ростова" Радич лишился почки из-за столкновения с нападающим. Вратарю "Динамо" Габулову сломали челюсть. Вратаря ЦСКА Акинфеева выбили на многие месяцы. Теперь вот Дикань лежит в больнице со сломанными костями лица. Все это не случайные события. Футбол, в котором игрокам платят бешеные деньги и в котором сталкиваются бешеные амбиции огромных корпораций, дичает.
Идет снижение игры до бойни за победу. Идет дебилизация процесса, в котором человеческий язык уступает место мату, а радостное боление за своих уступает место угрюмым расовым инстинктам. Цинизм больших денег и остервенение народных масс зажимают футбол в тиски.
Все это нарастает и складывается в атмосферу, которая не может не давить на мозги и душу нападающего. Совершенно разные обстоятельства, абсолютно разные истории: майор Солнечников, накрывший собой гранату, и форвард Кержаков, чуть не убивший вратаря. Общее только одно: оба принимали решение в долю секунды, когда невозможно думать, и решение, как озарение, вырывается само из той глубины сознания, памяти, усвоенных с детства понятий и подсознания, которая и есть человек. Один спас, другой едва не убил. Висок вратаря был так близко от колена нападающего.
В спорте все чаще и чаще куда-то пропадает то, без чего он превращается в жуткую забаву кровожадных варваров, – тормоз. Тормоз этот не во внешних, писаных правилах, тормоз внутри самих спортсменов. Спорт это не насилие и не агрессия, это искусство и способность спортсмена контролировать агрессию. Боксеры, обнимающие друг друга после двенадцати раундов тяжелого боя, показывают всю разницу между реальной ненавистью жизни и честным противоборством в ринге. Прежде телевидение непременно показывало, как хоккеисты после игры выстраивались в цепочки и пожимали друг другу руки, до тех пор пока каждый не пожмет руку каждому. Теперь – посмотрите нынешние игры плей-офф – этот ритуал выброшен из телетрансляции как неважный. Снимается ощущение игры и общности дела, усиливается ощущение взаправдашней резни за деньги.
Для меня сущностью спорта, его высшей точкой и достижением является не гол, не рекордный прыжок, не нокаут. Для меня самым потрясающим моментом в спорте является та секунда в боксе, когда в разгаре боя, в бешенстве и азарте рубки боксер усилием воли, с искаженным лицом вдруг останавливает летящую в голову противника руку, потому что видит, что тот падает. И это очень трудно. Потому что после восьми или десяти раундов боя глаза залиты потом, подглазья вздулись, из сорванной брови сочится кровь, мозг сузился до счетного устройства, определяющего дистанцию, и руки не могут ничего, кроме как бить, бить и бить. Но я видел много раз, как в боксере – этой бьющей, сокрушающей машине – срабатывал тормоз, без которого нет ни спорта, ни человека.
* * *
Корреспонденту газеты "Спорт-Экспресс" Евгению Дзичковскому кажется странным, что столь наболевшая проблема, как газонное безобразие, в российском футболе не имеет решения десятилетиями. Все месим и месим, ругаемся и плюемся. Но как весна – так снова грязь, хотя возможных причин этого ровно две: либо человеческий фактор, либо финансовый.
А вот погода – не причина. Она – константа, данность, неизменное зло, которое надо принимать во внимание ныне, присно и во веки веков. Нет ничего проще, чем запомнить: Россия – родина Деда Мороза навсегда!
Абсолютно нелепо звучат на этом фоне объяснения: мы думали, что в марте будет тепло, а вышло не очень. Перспективы иных полей казались нам обнадеживающими, но потом ударил мороз (хотя откуда ему взяться в России ранней весной!), и нарождающийся идеальный газон пал жертвой совершенно случайных низких температур. Погода, туды ее в качель!
А должно быть, мне кажется, так: за точку отсчета следует принимать как раз холода. Говорят, есть соответствующие системы аутотренинга. Футбольные начальники всех мастей могли бы сесть и убедить самих себя в тишине: закономерность в марте – это дубняк, а не его отсутствие. Значит, настраиваться агрономам и мастерам электроподогрева надо не на плюс, а на минус 20 по Цельсию. И газоны готовить с учетом. Чтобы при неудачном климатическом раскладе у нас были хорошие поля. А при удачном – очень хорошие.
На сегодняшний день картина обратная. Всю зиму выжидающе смотрели в небо, по весне развели руками: трава снова не уродилась. В этом марте мы встретились с печалью, а тепло прошло стороной. Как и в прошлом, и в позапрошлом… А покупать новые поля в конце зимы уже поздно: из каких Голландий газон ни привези, в феврале он точно не приживется.
Допускаю, что возможен такой парад температур, при котором нормальное поле к началу чемпионата подготовить вообще нельзя. На какие минуса не ориентируйся, какими подогревами траву не суши, откуда дерн ни завози, все равно не уродится ни стебля. В этом случае варианта снова два: либо отменять российский чемпионат, либо играть на другом поле. Нет больше никаких других возможностей, понимаете? Потому что играть на том, на чем мы играем сейчас, невозможно. По крайней мере – в футбол.
В этом смысле радуют слова Сергея Фурсенко о введении со следующего сезона обязательного для всех клубов РФПЛ правила иметь резервный стадион с искусственным полем. Толковая инициатива, хотя и запоздалая. РФС не должен разбираться в синоптических изотермах и особенностях корневой системы мятлика лугового, лютика ползучего или что там сеют на наших стадионах. РФС, как часто говорит Сергей Александрович, обязан задать условия.
И условия эти, хочется верить, будут таковы: нанял безрукого агронома – увози команду к черту на кулички, где мизерные трибуны и чужая аура. А если нужны билетные сборы, родные стены и прочие домашние преимущества, проводи у себя в клубе толковую аграрную политику. Либо меняй поле по пять раз в году, как это делают голландцы на "Амстердам АренА". У них ведь с газоном тоже как-то не сложилось. Но никому в "Аяксе" почему-то не приходит в голову выпустить команду на танкодром. А у нас – легко и просто, хотя футбола в нынешних Химках или Черкизове изначально не предвидится.
Есть во всем этом, правда, душевный момент: приемные комиссии. Я видел одну такую в Лужниках, когда УЕФА сертифицировал тамошнюю синтетику. Приехали из Швейцарии парни с приборами, катали мячик с автоматически заданной скоростью, мерили отскок, изучали толщину и состав подковерной подушки. Потом выдали заключение: к матчам газон годен.
Наши комиссии совсем другого замеса. Не участвовал в работе ни одной из них, но с приборами российских футбольных чиновников представляю с трудом. Да и потом, УЕФА оценивает готовый продукт, а мы – "перспективы", вот какое замечательное слово! Пока, дескать, ужас – но не ужас-ужас: авось к "послезавтрему" заколосится.
В Самаре в прошлом году ошиблись дважды – весной, когда на "Металлурге" ничего не выросло, и осенью, когда из-за гиблого дренажа утонуло "Динамо". Кто там все это оценивал-изучал? И зачем, если толку от такой "госприемки" – ноль?
В этом еще одна причина российских газонных страданий. Мало обязать клубы иметь резервные стадионы, дренажи и подогревы. Надо еще добиться выполнения распоряжений, причем не от некоторых, а от всех поголовно. А как добьешься, если у каждого клуба в российской футбольной иерархии свой вес, свои колокола, своя отметина? Если любая безымянная комиссия примет что угодно именно потому, что имен ее членов никто и никогда не узнает?
Есть, конечно, безотказный способ надзора и контроля за газонными деяниями клубов: поставить их в зависимость от собственных болельщиков. Когда у команды плохое поле, зритель неминуемо выразит свое отношение к этому факту, проголосовав рублем. И поле по идее придется подправить.
Но в наших условиях идея не работает, о чем "СЭ" недавно уже писал. И еще будет писать, конечно. А пока – какие комиссии, такие и поля, чему удивляться?
