Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. О культуре — на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня у нас Пасхальный выпуск ''Поверх барьеров'', но в несколько специфическом смысле. Андрей, помните, у нас с вами был Парижский выпуск, Нью-йоркский, много Московских, разумеется - постоянные Пражские. Надеюсь, будут и какие-то другие. А сегодня — Пасхальный, но только потому, что мой собеседник, Андрей Гаврилов, недавно побывал на Острове Пасхи.

Андрей Гаврилов: Это верно, здесь я могу только еще раз восхититься тому, что я туда попал.

Иван Толстой: Андрей, а, кроме того, мы сегодня поговорим о книжных новинках - об ''отчете'' Глеба Рара и о ''кварталах'' Бориса Рыжего. Ну и, разумеется, музыкальные записи. А что, кстати, сегодня?

Андрей Гаврилов: Я думаю, что тема нашей программы - Пасхальный выпуск - как раз и определяет подбор тех мелодий, тех песен, которые мы сегодня услышим.

Иван Толстой: Отлично! Тогда — вперед! Вы побывали на Острове Пасхи. Какая нелегкая вас туда занесла?

Андрей Гаврилов: Я всю жизнь мечтал побывать в нескольких местах земного шара. Одно из этих мест - Остров Пасхи. Я всегда себе его как-то представлял. Я думаю, любой человек как-то представляет Остров Пасхи. Самое удивительное, что когда я туда попал, я выяснил, что я представлял его абсолютно неправильно. Да, я знал про каменных истуканов, я знал про остатки то дли древней цивилизации, то ли пришельцев, то ли мастеров, которые жили на острове, но я совершенно не представлял себе сам остров. Теперь я там побывал, я его посмотрел и я, наверное, могу избавиться от того комплекса, который присущ, скажем так, русскоязычной части населения земного шара, которые никогда не бывали на Острове Пасхи. А что это за комплекс, нам сейчас скажет Александр Городницкий.

(Песня)

Это был Александр Городницкий с песней ''У девушки с Острова Пасхи''. Примерно так же богато, так же верно и так же глубоко я себе представлял этот остров до того момента как ступил на него.

Иван Толстой: Андрей, а теперь для людей простых поясните, пожалуйста, где на географической карте находится Остров Пасхи, чтобы слушатели могли, не залезая в Google maps, сразу представить себе, о чем, собственно, я сейчас попрошу вас рассказать.

Андрей Гаврилов: Как мне хочется сказать, что ''чуть восточнее Карского моря'', но это не совсем так. Остров Пасхи находится в Тихом океане, он принадлежит административно Чили. Как сказали местные жители, это — хорошо, потому что именно чилийское руководство в лице генерала Пиночета заставило их снова засадить остров зеленью. Потому что еще лет 50 назад они умудрились все деревья и всю зелень с острова свести. А указом Пиночета или какого-то другого представителя правительства или министерства было велено начать снова посадки. Поэтому остров очень зеленый, очень веселый, очень хороший. Мне он очень понравился. На самом деле, очень странно. Когда я готовился к этой поездке, я, естественно, полез в интернет и там нашел насколько фраз, которые меня поразили до глубины души. Поразили просто потому, что нормальному человеку они в голову не приходят. Есть какой-то энтузиаст, который составил маленький, страниц на 15, путеводитель прогулок по Острову Пасхи, и в одном месте есть такое замечание: ''это самая красивая прогулка на всех островах южной части Тихого океана''. И я вдруг подумал, что, конечно, мы все время говорим: Вена, Моцарт, Париж, Лондон, Диккенс.... Но мы совершенно не думаем о том, что есть люди, которые знают прогулки по южным островам Тихого океана. Завидно ужасно!

Иван Толстой: Есть специалисты по любой проблеме. Как называть жителей Острова Пасхи? Иначе я не могу вам задать следующий вопрос.

Андрей Гаврилов: Называйте их ''жители Острова Пасхи'', потому что официальное название Острова Пасхи — Рапа-Нуи, и, в общем-то, там живут рапануйцы. Но это несколько непривычное для русских слово.

Иван Толстой: Это, скорее, какие-то рататуйцы.

Андрей Гаврилов: Не нужно! ''Рататуй'' это знаменитый мультфильм, получивший ''Оскара'', это, все-таки, нечто другое.

Иван Толстой: Рататуй это, прежде всего, французское блюдо, очень вкусное.

Андрей Гаврилов: Точно так же то, что мы называем ''каменными истуканами'' называется ''моаи'', а платформы, на которых они стоят, называются ''ахи''. Вам еще предстоит это узнать, когда вы туда приедете.

Иван Толстой: Я думаю, что там сплошные ''ахи'' вырываются из груди путешественника. Андрей, и все-таки, что такое Остров Пасхи глазами туриста? Это как? Это красиво, это просто экзотично, это тепло, это ветрено?

Андрей Гаврилов: Это тепло, на острове есть один официально признанный и очень хороший пляж, где все купаются, это прекрасный песчаный пляж. Но все эти определения не имеют отношения к тому, что я там ощутил. Я не могу сказать, что это очень красивый остров, я не могу сказать, что там интересно - там просто, говоря современным полууличным языком, ''сносит крышу''. Нам очень повезло. Когда мы приехали на остров, мы попытались взять машину напрокат, и выяснилось, что машины есть, но туристов больше и нужно подождать то ли день, то ли два. И в первый же день мы взяли такси. Совсем рядом с городом находится вулкан. На Острове Пасхи один город, кстати. Можете называть его городом, поселком, деревушкой, поселением. Это - столица Острова Пасхи.

Иван Толстой: А как называется?

Андрей Гаврилов: Ханга-Роа. Мы взяли такси и доехали до ближайшего вулкана. Вот пока что, на сегодняшний день, более духозахватывающего по красоте зрелища я не видел. Этот вулкан имеет практически идеальную форму, это практически идеальный круг, только в одном месте (судя по всему - в результате цунами, которое было на острове) его склон несколько разрушен. Внизу у него вода какого-то совершенно нечеловеческого цвета, она абсолютно годится для питья, потому что все вредные газы, которые в вулканах обычно идут снизу, задерживаются там то ли десяти, то ли двадцатиметровым слоем глины. Но там не живет, тем не менее, ни одно живое существо - ни комар, ни рыба, ни малек. Красиво ужасно! А обратно мы пошли пешком и за час-полтора дошли до нашей гостиницы. На второй день мы взяли машину (я так подробно говорю, потому что я считаю, что нам безумно повезло) и объехали окрестности городка, как мы нашли на карте, в первый раз еще крутя головой, мы видели несколько истуканов, мы к ним подходили, это все очень интересно. И в этот момент появилось легкое сожаление, что все это - туристический пиар, но, в общем, ничего особенного нет. А вот на третий день, когда мы уже освоились на этом острове (он очень большой - 36 или 38 километров в одну сторону и примерно 14 в другую), мы доехали до всемирно известной, но нами не виденной, то ли каменоломни, то ли карьера - того места, где, судя по всему, эти моаи изготовлялись, вырубались в камне, и где они были в одночасье по неизвестной причине заброшены. Все, кто там работал, оттуда ушли. Можно видеть в камне полувысеченные, полувырубленные фигуры, и вот тут дух перехватывает и ты вдруг понимаешь, что ты не готов к такому ощущению, ты не готов понять, вобрать в себя то, что ты видишь. По крайне мере, я готов не был, это был абсолютно удар вподдых. Там можно бегать, ходить, подходить к ним, смотреть, какие они большие, или некоторые из них - совсем небольшие, фантазировать, но все равно ощущение, что ты попал на какую-то другую планету, оно остается.

Иван Толстой: Давайте, Андрей, я попрошу вас дать нам почувствовать дух этого острова - вы ведь обещали принести музыку с Острова Пасхи.

Андрей Гаврилов: Да, конечно, когда ходишь по Острову Пасхи музыка звучит, если не отовсюду, то из очень многих заведений - ресторанчиков, баров, кафе. Давайте послушаем ансамбль, который называется ''Кари-Кари'''. Этот ансамбль известен тем, что до сих пор, в отличие от многих других, не использует современные музыкальные инструменты. Потому что очень многие другие совершенно спокойно могут взять электрогитару или современный барабан. А вот ''Кари-Кари'' известны тем, что они - хранители традиции. И вот - пьеса в их исполнении.

(Песня)

Иван Толстой: Андрей, чувствовали ли вы себя там Миклухо-Маклаем или, наоборот, та культура оказалась настолько сильна, разнообразна и развита и без вашего миклухомаклайства, что вы там робели, смотрели, открыв рот на все?

Андрей Гаврилов: Открыв рот — да, конечно, потому что это другая культура и, конечно, эта культура очень развита, но миклухомаклайства особого не было. Должен признаться, что я его с подростковых лет не перечитывал и не помню, как сам Миклухо-Маклай отнесся к этим культурам. Но, во-первых, там очень много туристов. Не так, чтобы они повсюду попадались, все-таки остров небольшой и ограничено число отелей. Кстати, без жилья там делать нечего. Наверное, можно, по закону, где-нибудь разбить палатку, но я, например, к этому не готов - могу запросто, но в самом крайнем случае. Поэтому сказать, что ты всюду натыкаешься на туристов, нельзя. Местные жители, как мне показалось, доброжелательны, но, может быть, потому, что практически нет стычек с туристами. Нам очень повезло, потому что, когда мы приехали, этот городок, да и вообще весь остров, готовился к Дню острова. Это не совсем то же самое, что день какого-нибудь микрорайона в Москве или парижского арондисмана - это праздник, когда большая часть жителей острова, в частности, владелец нашей гостиницы, участвуют в каком-то театрализованном представлении. Это театрализованное представление являет из себя хоровое пение, абсолютно характерное для Рапа-Нуи, и игру на музыкальных инструментах, которые сопровождают это пение. Пение обычно идет с танцами, с плясками - очень энергичными, не всегда, с точки зрения западной, особенно церковной, цивилизации целомудренными. Я так и представляю себе, как бы туда попала испанская Инквизиция в свое время. Слава богу, что, судя по всему, не попала. И вот то, как они все к этому готовились, как они почти все в этом участвовали показывало, что для них их культура очень дорога. Вот это ощущение, которое я довольно редко ловлю в мире и, как правило, ловлю в экзотических местах — у них не закончилось формирование фольклора. Я не готов, например, сказать, что такое современный американский фольклор. Можно сколько угодно фантазировать, что это рэп, рок-н-ролл... Тем не менее, мы как-то сходу не назовем, что такое современный фольклор. Современный британский фольклор - что это такое? Или современный чешский фольклор? Можно, конечно, вспоминать какие-то деревни, где придумывают частушки, но это явления мелкие. В странах типа Шри-Ланки, Кении и на Острове Пасхи (хоть он и не отдельная страна) фольклор продолжает формироваться ежесекундно. И они совершенно спокойно могут взять электрогитару, впитав ее в свой фольклор, или какой-то современный барабан, или завезенный ими с континента аккордеон (или бандонеон - его вариант), впитать в себя танго, пришедшее из Чили или из Аргентины через Чили, и так его преобразовать, что теперь это называется ''Рапа-Нуи танго'' - вроде бы, даже, новый жанр. И этот котел продолжает кипеть. Вот мы это видели, мы видели репетиции. Мы узнали у хозяина нашей гостиницы, куда он убегает каждый день в пять часов. Он сказал, что на репетицию этого хора. Мы пошли смотреть. И вот эти постоянные репетиции, когда все друг друга знают, когда идут постоянные переклички, как в блюзе бывает или в старом деревенском фольклоре: вопрос — ответ, вопрос - ответ. Это все было на наших глазах, это все было ужасно энергично, в высшей степени захватывающее, в очень определенной степени сексуально, но никакой агрессии не было. Я к тому, что вы спросили, как я себя там чувствовал - очень спокойно, очень доброжелательно. В общем, как везде - если ты не лезешь со своим сапогом в чужой монастырь, то, как правило, ничего с тобой не случается негативного. Так и здесь.

Иван Толстой: Андрей, а что собой представляет столица Острова Пасхи в архитектурном, цивилизационном, эстетическом смысле?
Что это как градостроительное явление?

Андрей Гаврилов: Столица Острова Пасхи представляет собой три, четыре, пять, может быть, шесть улочек, дома, как правило, не выше двух этажей. Сейчас пытаюсь судорожно вспомнить, видел ли я хоть одно трехэтажное здание. По-моему - нет. Я думаю, это частично вызвано тем, что остров находится в сейсмоопасной зоне. Помимо столицы, практически совсем в ней находится аэродром, и это очень важно, потому что это один из самых больших аэродромов мира. Его взлетно-посадочная полоса была специально разработана так, чтобы туда могли садиться американские шаттлы. Это НАСА его построило на тот случай, если по погодным условиям или по другим причинам посадка шаттла в заданном районе была бы невозможна. Шаттлы там ни разу не садились, а взлетная полоса осталась. Огромная взлетная полоса, если не ошибаюсь - три с половиной километра. Может быть, я говорю глупость, но почему-то у меня эта цифра в памяти. Маленькое здание аэродрома, этаж или полтора, больше всего напоминает большую хижину, но очень красивую. Самая главная улица - одно-двухэтажные здания. С точки зрения цивилизационной, там есть банки (минимум два я видел), интернет, телефонная связь, там есть все, что нужно для современной жизни. Архитектурных особых изысков я там не заметил, кроме того, что очень многие (наверное, для завлечения туристов, хотя и не только, потому что я видел это и на закрытой для посторонних территории) ставят копии этих каменных истуканов моаи. Кроме того, остров славится резьбой, поэтому некоторые здания (как правило, изнутри, но и снаружи тоже) покрыты достаточно интересной резьбой по дереву или по камню. Кстати, выше двухэтажного здания, конечно, местная церковь. Вот, что такое архитектура. Очень много деревянных и очень легких зданий - это, я думаю, именно на случай землетрясения или потому, что так было дешевле, а погода позволяет. Кстати, то, что деревянные здания очень хороши на случай землетрясения, мы ощутили в эту поездку, правда, в Перу. Мы именно из Перу летели на Остров Пасхи, теперь это можно делать не только из Чили, как раньше, но и из столицы Перу Лимы. И вот когда мы были в Лиме на побережье, там случилось небольшое землетрясение, под шесть баллов, но не в том городке, где мы были, а в том городе, откуда мы уехали, по соседству. Ночью выскакивали из номеров гостиницы, завернувшись, кто в одеяла, кто в полотенце, кто в простынь. И стало ясно, почему эта гостиница, не самая дешевая и везде упоминаемая, как одна из лучших в этом городе, почему она одноэтажная и построена из легкого бамбука. Именно для того, чтобы на голову сыпались не бетонные плиты, а более или менее легкие палки. Вот примерно такая же архитектура на Рапа-Нуи.

Иван Толстой: Местная кухня имеет какую-то специфику, помимо общелатиноамериканской, как я понимаю?

Андрей Гаврилов: Нет, не общелатиноамериканской, я сразу это отметаю, потому что мы туда прилетели из Перу, где фантастическая кухня, и, я должен признаться в собственном невежестве, я только потом прочел, что она считается одной из самых интересных в мире, входя в одну пятерку чуть ли не с французской. А на Острове Пасхи кухня довольно бедная, ничего особенного в ней нет. Вы можете поесть нормально, все там вкусно, но изысков вы не найдете.

Иван Толстой: Пасхальное вино делают?

Андрей Гаврилов: Нет, они его завозят с континента.

Иван Толстой: Местного пива нет?

Андрей Гаврилов: Местное пиво есть, оно тоже называется гордо ''Рапа-Нуи'', но у меня есть подозрение, что оно тоже делается на континенте. Кстати, насчет местных обычаев. Один из музыкальных приемов, которые они используют, это ударение двух камней друг о друга для того, чтобы придать какой-то звук перкуссии. Это восходит к древнему обычаю показывать зрителям как строились каменные истуканы моаи. И до сих пор это осталось. Я думаю, нет смысла слушать следующую мелодию целиком, только самое начало - можно послушать как эти камни бьют друг о друга.

(Музыка)

Иван Толстой: Андрей, давайте продолжим и, может быть, коснемся Пасхальных - в прямом смысле - вопросов и проблем?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, одно из самых больших сожалений у меня, связанных с Островом Пасхи, не совсем с самой Пасхой, это то, что на четвертый день обилие впечатлений было такое, что мы честно забыли, что в местной церкви будет месса на местном языке. Мы честно забыли потому, что были так переполнены тем, что мы видели, а мы видели не только каменоломню. Если вы едете по Острову Пасхи, очень много этих моаи поваленных, они практически все повалены, их всех восстанавливали. Там где-то стоит моаи, которое восстановил Тур Хейердал, он поднял его. Очень много помогали японцы, немцы, но большинство из них продолжают лежать и погода - ветер, дождь и прочее - наносят непоправимый вред этим памятникам. Это очень мягкий камень, он очень странный - он жесткий, но крошится, такое ощущение, что спрессованный песок.

Иван Толстой: Известняк, что ли?

Андрей Гаврилов: Не знаю, как этот камень правильно называется. Но есть очень твердые, которые в каменоломнях, а те, которые на берегу, они уже изъедены природой. Есть те, которые хоть как-то ограждены с просьбой не подходить, не сидеть и не стоять на них (я так понимаю, это для туристов), а есть те, которые просто лежат. И если до него дотронуться и просто потереть пальцем (а их размеры очень разные - от метра-полутора до трех-пяти) где-то внизу, чтобы не было видно, у вас начинает крошиться песок. То есть, они ужасно хранятся - над ними нет хоть какой-нибудь крыши. Так вот, от всего этого мы забыли про все, в том числе, и про службу на местном языке. По отзывам тех, кто, в отличие от нас, не забыл (какую-то пару, то ли французскую, то ли английскую мы встретили), это действительно очень интересно. Но, к сожалению, наверное, в следующий раз.

Иван Толстой: Гуляя по этому острову, не вспомнили ли вы знаменитое четверостишие Владислава Ходасевича:

В России новой, но великой,
Поставят идол мой двуликий
На перекрёстке двух дорог,
Где время, ветер и песок...

По-моему, это немножко об этих истуканах.

Андрей Гаврилов: Если говорить честно, то второй раз в жизни я вспоминал четверостишие другого классика, Бориса Борисовича Гребенщикова, у которого есть даже не четверостишие, а строчки: ''Он забыл все слова, кроме слова ''чума''. Вот ходишь по этому острову, и одно слово в голове - ну, чума!

Иван Толстой: Андрей, вот вы упомянули, что летели через Перу. А, зная ваши музыкальные пристрастия, я уверен, что вы приобщились и к каким-то перуанским записям.

Андрей Гаврилов: В Лиме меня поразило то, что на каком-то вещевом рынке был огромный развал компакт-дисков. Но абсолютное наше незнание местных музыкантов, местной музыкальной культуры привело к тому, что я покупал, руководствуясь только шестым чувством. Были случаи, когда я не мог не купить. Например, около древних развалин стоит человек и продает диски, якобы, шамана из их деревни. Ему можно было бы поверить, если бы этот же диск, тоже нарезанный дома на компьютере, я не видел возле другой деревни, и там тоже был местный шаман. Но музыка, кстати, очень хорошая, так что я купил с удовольствием. А вообще Перу вошло в современную музыкальную культуру благодаря Саймону и Гарфанкелю, их песне ''El condor pasa''. Но, если можно, мы послушаем ее не в их исполнении, а в исполнении других перуанцев.

(Музыка)

Перу - потрясающая страна, это одна из тех стран, побывав в которой ты понимаешь, что в ней побывать надо еще, еще и еще. Я не хочу показаться человеком, который не знает реалий, я понимаю, что это недешевые перелеты и все это, в общем, экзотика, и непростая,
но если так звезды сложатся и судьба распорядится, я всем рекомендую попасть в Лиму, столицу Перу, и в Перу, и посмотреть все, что там творится. Кстати, на ваш вопрос о кухне. Какое любимое блюдо перуанцев? Морские свинки. Вот это то, что я не попробовал и вряд ли когда-нибудь попробую - я не смог себя заставить. Но у них повсюду, во всех ресторанах вам предлагают ее - на вертеле, жареную, какую угодно.

Иван Толстой: Жуть! Целиком, с перуанской петрушкой в зубах?

Андрей Гаврилов: Совершенно верно.

Иван Толстой: Книжные новинки. У меня в руках еще совершенно хрустящая книжка, хотя она вышла уже прилично, несколько недель тому назад. Я имею в виду ''И будет наше поколение давать истории отчет'' — воспоминания Глеба Александровича Рара. Глеб Александрович - человек хорошо известный нашим слушателям, которые с 70-80-х годов приникали к радиоприемникам и ловили сквозь глушилки программы Радио Свобода. Он родился в 1922 году, скончался в 2006. Он был известным журналистом, историком и церковным деятелем (может быть, поэтому уместно вспомнить об этом человеке сегодня, накануне Пасхи), одним из ярких представителей русской эмиграции. В России он известен, главным образом, своей долголетней деятельностью на Радио Свобода. Надо сказать, что Глеб Александрович начинал на радио, но на другом, на радио ''Свободная Россия'' - это было радио, которое передавало программы, подготовленные Народно-трудовым союзом, центр которого был во Франкфурте на Майне, разумеется, но Глеб Александрович был отправлен в длительную командировку вместе со своей семьей на остров Тайвань, в Тайбэй, и там была радиостанция, где он готовил свои передачи. Затем там же, не уезжая из Тайбэя, он стал корреспондентом Радио Свобода. Проработав там изрядное количество лет, он перебрался в Мюнхен и уже был у нашего микрофона в Баварии. Глеб Александрович был знаменит своими религиозными передачами, в том числе программой ''Не хлебом единым'', и в эту программу инкорпорировалась ''Воскресная беседа отца Александра Шмемана'', которая шла на протяжении 30 лет на нашем радио - и до Глеба Александровича, и в годы его участия в наших программах. Ну а в перестройку все, и я в том числе, на ленинградской кухне слушал, уже без всяких эфирных помех, его программу ''Балтийский маяк'' или, как он это произносил своим незабываемым голосом, с какой-то совершенно примерной ''би-би-сишной дикцией'' - ''Балтийский маяк''! И нельзя было ошибиться ни в одной гласной, ни в одной согласной. Я, надо сказать, записал воспоминания Глеба Александровича, у меня есть несколько часов записей, которые я надеюсь вскорости подготовить для эфира, познакомить с ними наших слушателей, и тогда, надеюсь, мы и почитаем эту замечательную книжку - толстая книжка, масса фотографий. Чудный человек, такой человек деятельного добра, реальных поступков, ощутимых шагов духовной деятельности своей. Глеб Александрович - совершенно незабываемая фигура. Но поскольку я сейчас нахожусь в Москве, а записи у меня в Праге, то надо успеть все это подготовить к эфиру. Я обещаю нашим слушателям, что мы вернемся к этой теме. Книжка выпущена в Москве издательством ''Русский путь''.

Андрей, а у вас я вижу тоже книжку, и ничуть не меньше по толщине, чем воспоминания Глеба Александровича.

Андрей Гаврилов: А, может, даже и побольше. Это 570, практически 600, страниц сочинений молодого поэта Бориса Рыжего, который навсегда останется молодым, поскольку за несколько дней до своего 27-летия он покончил с собой. Борис Рыжий - удивительный поэт, поэзии которого, к счастью, удалось вырваться из своего региона. Очень часто бывает, что хорошие поэты, в силу каких-то издательских причуд или просто неудач в издательском деле, остаются очень долгое время известны только у себя в городе, в районе, в округе. Но Борису Рыжему повезло - он сразу стал печататься в Москве. Его первая публикация была в московской газете. Всю свою жизнь он прожил в городе Свердловске, который потом стал Екатеринбургом, принимал участие в литературных смотрах, фестивалях в Москве, в Петербурге и в Голландии. Вот это очень важно, потому что мало того, что он участвовал в большом поэтическом слете в Голландии, который проходил, если не ошибаюсь, под именем Бродского, его поэзия так поразила посетителей этого поэтического фестиваля, что он стал поэтическим героем Голландии намного раньше, чем он стал героем в России. Единственный мне известный документальный фильм о нем снят голландским режиссером. Я посмотрел его позавчера и, по-моему, голландскому режиссеру, может быть, именно потому, что некоторые вещи явно ему были не совсем понятны и вводили его в оторопь, удалось показать ту атмосферу, из которой вырвались стихи Бориса Рыжего. Этот фильм доступен в интернете, по-моему, на сайте Бориса Рыжего. Я не буду пересказывать фильм, посмотрите, кому это интересно. Кроме того, в Голландии вышел один из немногочисленных сборников его стихов на русском и голландском языках. Кроме того, голландская рок группа ''Де Кифт'' умудрилась несколько песен своих написать на стихи Бориса Рыжего. Я так подробно останавливаюсь на Голландии именно потому, что если сравнить количество читающей публики или любителей поэзии в Голландии и в России, то, по идее, он должен быть вообще уже национальным героем. Однако, несколько сборников стихов, найти которые было совершенно невозможно до сегодняшнего дня, несколько публикаций о нем и его уже после его трагического ухода — все, что было. И вот, наконец-то, к радости поклонников его творчества — огромный, 600-страничный том под названием ''В кварталах дальних и печальных'', выпущенный в Москве издательством ''Искусство–XXI век ''. Причем издано любовно, с фотографиями и, даже, с ляссе. Я не уверен, что все сверстники и любители Бориса Рыжего знают, что такое ляссе. Не буду говорить, пускай это останется маленькой загадкой. Книга издана с ляссе, что бывает в нашей издательской практике нечасто. Вещь безумно удобная. Если я кого-то заинтриговал, посмотрите в словаре, что это.

Иван Толстой: Я вспоминаю в этой связи, что когда в совсем раннюю перестройку открылись первые книжные букинистические аукционы в СССР, то там продавалось собрание Николая Михайловича Кармзина ''История государства российского'' ''с ключом'', как сообщалось. И когда кто-то купил за безумные деньги Карамзина (это было чудное издание в цельнокожаных переплетах ''с золотой головкой и рашпильным обрезом''), покупатель потребовал ключ к этому изданию. Но ''ключом'' оказался указатель в последнем томе.

Андрей Гаврилов: Нет, здесь все-таки проще, здесь нет таких таинственных изысков, хотя, повторяю, слово ''ляссе'' полезно знать. Книга была представлена широкой публике совсем недавно в театре ''Мастерская Петра Фоменко''. Дело в том, что в этом театре уже несколько лет идет музыкальный спектакль по стихам Бориса Рыжего. Я очень рад, что этот замечательный театр обратился к его творчеству, мне немножко странно, что он единственный, по крайней мере, в Москве. Я знаю, что за прошедшие годы многие композиторы стали писать музыку на стихи Бориса Рыжего. Очень тепло о нем отозвался Евгений Рейн. Кстати, у нас есть запись стихотворения Евгения Рейна ''Памяти Бориса Рыжего'', эту запись мы сможем послушать.

Борису Рыжему принадлежит замечательная фраза: "Попытка поэта жить в настоящем приводит в лучшем случае к неминуемой физической гибели (Маяковский, Мандельштам, Есенин), в худшем - к гибели самого таланта (Горбовский и прочие).

Вряд ли это может быть утешением, но Борису Рыжему достался лучший случай. В этом томе, я думаю, очень много стихотворений, которые для многих будут новинкой или будут внове - все-таки здесь собрано довольно много, хотя и не все, повторяю, это - избранная лирика. Я не знаю, есть ли там один из моих любимых стихов, поэтому я на всякий случай его прочту.

Над саквояжем в черной арке
всю ночь играл саксофонист,
пропойца на скамейке в парке
спал, подстелив газетный лист.

Я тоже стану музыкантом
и буду, если не умру,
в рубахе белой с черным бантом
играть ночами, на ветру.

Чтоб, улыбаясь, спал пропойца
под небом, выпитым до дна, -
спи, ни о чем не беспокойся,
есть только музыка одна.

Это было стихотворение Бориса Рыжего. И вот как на его уход отозвался Евгений Рейн.

Евгений Рейн:

Голландской ночью бестелесной,
за баром открывая бар,
у входа в новый, бестелесный,
но привлекательный угар,
я поглядел — ты был усталым
и, быстро выдернув банкнот,
решил отгородиться малым
от всех наитий и забот,
от будущего в светлом мраке,
от настоящего в пивной,
и слепо огненные знаки
ты принимал за южный зной.
И, смачивая галстук водкой,
поэт трагических забав
из полупамяти короткой
доказывал, что я не прав.
И вот в поспешности немилой,
заглядывая в окоем,
я плачу над твоей могилой
меж полной рифмой и рублем.

Иван Толстой: Андрей, вернемся к нашей ''пасхальной'' тематике. Перед тем как совершить скачок обратно в Европу, задержимся еще на латиноамериканских мелодиях - я вижу у вас есть еще какой-то диск?

Андрей Гаврилов: Я уже говорил, что когда идешь по столице, единственному городу, поселку, деревушке, как угодно это называйте, но единственному населенному пункту на острове, то доносится самая разная музыка. И я хочу вам показать как рапануйцы умудрились сочетать свои традиционные мелодии и традиционную манеру исполнения с самыми современными ритмами. Поверьте мне, поначалу кажется, что ты попал куда угодно, но только не на Остров Пасхи.

(Музыка)

Иван Толстой: Андрей, есть у нас с вами на повестке дня и печальная тема - это уход из жизни замечательного художника Эдуарда Штейнберга или Эдика Штейнберга, как он предлагал всем, кто с ним беседует, себя называть. Мы с вами в прошлом году были в Париже и сделали большую запись беседы с этим человеком, человеком с удивительной судьбой, с удивительным голосом и с удивительным характером. Все эти записи тоже нужно успеть подготовить, сделать программу, и нашим слушателям мы опять, уже второй раз за сегодняшний разговор, обещаем в самое ближайшее время подготовить эту беседу и показать Штейнберга в его лучшем виде. А помните, Андрей, что Эдик был как раз после удара, который с ним случился, и в течение нескольких месяцев жена отвечала всем приходящим и звонящим, что побеседовать с ним нельзя, он в таком состоянии, что это невозможно. А мы приехали в Париж, хотели сделать интервью, и вдруг оказалось, что как раз он пошел на поправку. Он был как цыпленок с виду, он был такой взъерошенный, вылупившийся из яйца, он спустился со второго этажа своей мастерской в чем-то совершенно домашнем, был простой и сиплый, и расположенный, и мы записывали его на магнитофон и на видеокамеру...

Андрей Гаврилов: Знаете, Иван, он был еще при этом безумно теплый. Это тот дом, та мастерская, куда вошел - и сразу чувствуешь себя или как дома, или, знаете, есть такое клише - ''как на московской кухне''. Я, честно говоря, знал, что его почти все называют Эдиком, и как-то внутренне поеживался - человек постарше, мягко говоря. И вдруг, через две минуты, я понял, что он — Эдик, что ему приятно, когда его так называют, и ты его по-другому называть не можешь. Ему действительно стало лучше и, если помните, в конце нашего то ли двух, то ли трехчасового разговора, когда мы безжалостно утомили его, он вдруг сказал: ''А пойдемте в кафе, выпьем по стаканчику красного вина?''. Хотя это было очень заманчиво, но мы отказались. И вот тут я читаю, что за два дня до своего ухода он был в кафе, ему было очень неплохо, он очень неплохо себя чувствовал, он выпил стаканчик красного вина и потом, когда уже вернулся домой, ему стало хуже. Удивительно теплый человек, удивительно теплый был разговор, обязательно нужно представить записи нашего разговора нашим слушателям.

Иван Толстой: Продолжаем или, вернее, уже близимся к концу нашего Пасхального выпуска ''Поверх барьеров''. Давайте теперь несколько иначе причешем тему нашего разговора Андрей?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, мы кончили говорить об Острове Пасхи, который назван в честь религиозного праздника...

Иван Толстой: В честь сегодняшний программы.

Андрей Гаврилов: И можно перейти к самому религиозному празднику. В конце концов, как вы сказали, праздник на носу и, в общем, не отметить его нельзя. Я предлагаю уступить микрофон современному классику, любимцу очень многих читателей, слушателей, как угодно называйте его, человека, который навсегда вошел в число тех немногих поэтов, которым удалось написать народную песню. Если ''Коробейники'' Некрасова - народная песня, то уж, конечно, ''Товарищ Сталин'' Юза Алешковского - не менее народная песня. Но мы сейчас представим его как автора замечательного произведения ''Советская Пасхальная''

(Музыка)