Марьяна Торочешникова: Со мной в студии сегодня – врач московского областного Научно-исследовательского клинического института (МОНИКИ) имени Владимирского Александра Артамонова, ее адвокат Дионисий Ломакин. И на телефонной связи с нами – адвокат Владимир Жеребенков, в настоящее время он представляет интересы семьи предпринимательницы Веры Трифоновой, скончавшейся в одном из московских следственных изоляторов в 2010 году.
В ближайшее время в суд могут передать дело о гибели предпринимательницы в «Матросской тишине», в середине января было объявлено об окончании следствия. И сейчас единственная обвиняемая в том, что случилось, это как раз Александра Артамонова. По версии следствия, Вера Трифонова скончалась из-за халатных действий врача. В вину Александре Артамоновой ставится, что она якобы забыла в теле больной диабетом Трифоновой катетер, что привел к воспалению правой бедренной вены, а затем к формированию тромба, из-за которого, как считает следствие, Трифонова и кончалась. С этим обвинением не согласна ни сама Артамонова, которая считает, что профессионально выполнила свой долг врача, ни родственники Веры Трифоновой, ни их адвокаты.
Александра, расскажите, что же такое произошло в апреле 2010 года, что позволило следствию теперь говорить о вашей виновности?
Александра Артамонова: С Верой Трифоновой я, можно сказать, познакомилась 23 апреля 2010 года, когда его привезли в МОНИКИ для гемодиализа. Я дежурила в ночь. Ее привели в половине одиннадцатого вечера в сопровождении конвоя, при ней не было никаких документов. Поэтому о больной я не знала ничего, и данные могла получить только с ее слов и слов ее родственников. Она была доставлена на реанимобиле, который наняли ее родственники.
Дионисий Ломакин: И оплатили за собственные денежные средства.
Марьяна Торочешникова: А это нормальная практика?
Александра Артамонова: Конечно, нет. Обычно больного привозят из одного лечебного учреждения в другое на «скорой помощи», и родственники не имеют к этому отношения. И то, что ее привезли под конвоем, уже являлось неординарным. Она была в очень тяжелом состоянии, и уже при взгляде на нее было понятно, что ей была необходима экстренная помощь, ей был необходим гемодиализ. Она была отечная, тяжело дышала, в ее организме было много лишней жидкости. И если не убрать эту жидкость, она бы умерла от отека легких. Я провела стандартный четырехчасовой сеанс гемодиализа, после которого из организма Трифоновой было удалено 4 литра жидкости. После этого ее состояние улучшилось, ей стало значительно легче дышать. И сразу после гемодиализа ее увезли обратно в Можайскую ЦРБ, откуда она и была доставлена ко мне.
Марьяна Торочешникова: Следствие говорит, что Вера Трифонова скончалась из-за образовавшегося тромба. Зачем вы оставили в теле Трифоновой катетер?
Александра Артамонова: Я поясню. Катетер я установила Трифоновой для того, чтобы ей провести гемодиализ. Эта процедура весьма болезненна, катетер обычно устанавливают не для одного сеанса, а для нескольких сеансов. Если бы он был установлен не в бедренную вену, а в другую, подключичную или яремную, его можно было оставить вплоть до месяца при правильном уходе. В бедренной вене, по всем данным, катетер может находиться где-то до недели, естественно, при надлежащем уходе.
Марьяна Торочешникова: А кто за ним должен был ухаживать?
Александра Артамонова: Медицинский персонал. За катетером могут ухаживать медсестры и врачи.
Марьяна Торочешникова: А все медсестры и врачи знают, как ухаживать за такого рода катетерами? Или вы давали какие-то специальные рекомендации по уходу?
Александра Артамонова: Все реанимационные медсестры и врачи-реаниматологи должны уметь ухаживать за таким катетером.
Марьяна Торочешникова: Но Трифонову повезли не в реанимацию от вас.
Александра Артамонова: Ее повезли в реанимацию Можайской ЦРБ. По крайней мере, так мне было доложено. Но у меня были сведения от ее родственников, что ей планируется дальнейшее проведение сеансов гемодиализа. Было очевидно, что ей необходимы были дальнейшие сеансы, и не один-два, а много. И у меня, естественно, не было никаких сомнений, что катетер нужен еще. Более того, сразу после сеанса гемодиализа его нельзя удалять, потому что высокий риск кровотечения из места катетера. Поэтому я его оставила.
Марьяна Торочешникова: А как вы узнали, что Трифонова скончалась и именно вас называют виновницей ее смерти?
Александра Артамонова: О том, что она скончалась, я узнала из СМИ. Скончалась она через неделю после того, как побывала в МОНИКИ. Мне было, естественно, очень жаль, что так получилось, но у меня даже не закралась мысль, что причиной смерти может быть данный катетер. Это просто нонсенс. О том, что я якобы виновата я узнала через полтора года. Вначале я проходила как свидетель по этому делу. В апреле 2010 года меня вызывали на допрос в качестве свидетеля, и на тот момент у меня не было даже никаких волнений по этому поводу. В октябре 2011 года мне пришло постановление о привлечении меня как подозреваемой по данному делу. Это постановление было для меня шоком. На допросе с адвокатом в этот же день мне предъявили обвинение – «Причинение смерти по неосторожности».
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, раньше сообщалось о том, что вы не поддерживаете такую версию следствия и сочувствуете Александре Артамоновой. Почему?
Владимир Жеребенков: Потому что это издательство над законом и здравым смыслом. Ведущие специалисты Министерства обороны, Главный центр медицинских экспертиз Минздрава определили что причиной смерти стал неправильный уход за катетером. То есть в тюрьме «Матросская тишина» врачи промывали катетер 27, 28 и 29 апреле физраствором, хотя на катетере стояла маркировка, сколько единиц гепарина, предотвращающего свертывание крови, требовалось, концентрация. Эксперты определили, что он промывался физраствором, и в первом случае в 200 раз концентрация была ниже необходимого, а во втором случае в 400 раз. Неправильный уход и привел к смерти. А основная причина – она страдала тяжелейшим заболеванием, сахарный диабет с осложнениями, и, соответственно, как определили эксперты, Трифонову нельзя было держать под стражей, нельзя было выполнять следственные действия. Следователь Сергей Пысин организовал незаконный арест, он же не отпускал ее для специализированного лечения не свободу, поставив условие: дашь признательные показания – отпущу. Практически он мордовал ее, добиваясь ее смерти, он ее забрал из 20-ой горбольницы, отправил в Центральную районную больницу города Можайская, где даже начальник Можайской тюрьмы отправил ходатайство, что нельзя ее содержать под стражей, поскольку у них нет ни медперсонала, ни оборудования, чтобы оказывать ей сеансы гемодиализа. Еще до этих событий было определено, что ей минимум три сеанса гемодиализа нужно в неделю. Поэтому врача Артамонова действовала абсолютно законно и обоснованно, и то, что она поставили катетер, эксперты определили, что манипуляция проведена правильно, никаких медицинских стандартов при этом нарушено не было. В данный момент десятки и сотни тысяч таких манипуляций делается, и что, всех врачей нужно признавать виновными? Здесь просто силовики не хотят своих сдавать – следователей, тюремных врачей, начальника тюрьмы, которые абсолютно не лечили Веру Трифонову. Выяснились еще чудовищные факты. Обратились в Центральную медицинскую палату, и выяснилось, что врачи тюремной больницы и реанимировали ее неправильно. То есть они давали ей атропин, что запрещено категорически, поскольку этот препарат вреден ей, а адреналин давали в многократно превышающей дозе. И как определили врачи, невозможно реанимировать при таких реанимационных мероприятиях. То есть ее фактически убили тюремные врачи.
Марьяна Торочешникова: Тем не менее, есть же обвинение. Почему ни следователь Пысин, ни врачи тюремные не привлечены к ответственности?
Дионисий Ломакин: Это очень интересный вопрос, особенно исходя из временных рамок. Полтора года назад, даже больше, было возбуждено уголовное дело. Причем оно было возбуждено с подачи президента Российской Федерации Дмитрия Анатольевича Медведева, возмущенного тем, что происходит в следственных изоляторах. Следственный комитет дело возбудил, и за полтора года к чему мы пришли? Следователь Пысин до сих пор подозреваемый, прикрываясь собственным ребенком, в декретном отпуске, находится дома, не работает. Следователь Пысин затем был восстановлен на работе, то есть, по сути, он действующий сотрудник Следственного комитета. До сих пор непонятен исход уголовного дела в отношении следователя Пысина. Посмотрим теперь на Артамонову – в течение одного дня ей было предъявлено обвинение. Можно сделать очень простой вывод: если следствие будет объективным и адекватным, то, с одной стороны, у нас потенциальным обвиняемым является следователь Пысин, начальник следственного изолятора, врачи следственного изолятора, в обязательном порядке начальник медицинской части следственного изолятора, судья Макарова, которая сегодня уже не работает.. К чести судейского сообщества, они избавились достаточно быстро от такого судьи, и на сегодняшний день она не является действующим судьей на территории Российской Федерации. Со стороны силовых структур, скажем так, выгодно, чтобы единственной обвиняемой по данному делу была врача Артамонова, поскольку по итогам приговора, на который ни надеются, можно будет отчитаться, в том числе, перед президентом о том, что поручение выполнено, виновные наказаны.
Марьяна Торочешникова: Но не может же просто так следователь, который сейчас ведет дело, прийти в суд и сказать, что он чувствует виновность Александры Артамоновой, не приведя никаких доказательств виновности. Значит, в деле есть доказательства вины?
Дионисий Ломакин: Как отметил мой коллега, в деле имеются три заключения экспертов. Причем разных ведомственных структур. Первое заключение совершенно четко показало, что есть нарушения грубые, существенные нарушения со стороны медпресонала следственного изолятора, и имеется причинно-следственная связь между этими нарушениями и смертью Веры Трифоновой. Вторая полностью подтвердила данную точку зрения, но неожиданно появляется третье заключение экспертизы, которое с ног на голову все переворачивает и указывает, что якобы существенные нарушения были допущены врачом Артамоновой. Мы обратились в Национальную медицинскую палату, потому что, на наш взгляд, были допущены грубейшие нарушения, и мы попросили провести с научной точки зрения исследование данной экспертизы. И мы получили достаточно объемный труд со стороны ведущих экспертов Национальной палаты, которые указали, что по сути это антинаучное заключение было дано третьими экспертами. Более того, если первые два экспертных учреждения находятся на территории города Москвы, то третьим было питерское. Зачем следователь отправил в Питер документы? И третья организация не является даже экспертным учреждением. В уголовном деле есть масса «доказательств», и если бы имели возможность детально их обсудить, то камня на камне не осталось бы от обвинения по этому уголовному делу.
Марьяна Торочешникова: Вероятно, это и будет происходить в суде. А вы сейчас, видимо, связаны подпиской о неразглашении.
Дионисий Ломакин: Да, и тут понятно, для чего следствию требуется обычное, ординарное дело по обвинению в мошенничестве таким образом засекречивать, с каждого из фигурантов брать подписку о неразглашении. Видимо, это дело об «убийстве по неосторожности» такое секретное, государственной важности, что его надо было засекретить. А очень много неприятного было бы для следствия, если это можно было бы вынести на суд общественности и обсудить.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, а когда начнется судебное следствие, вы заявите, что обвинение не поддерживаете, - в этом случае что может случиться?
Владимир Жеребенков: Трудно сказать, честно говоря. Я надеюсь, что до суда обвинение Александры Артамоновой не дойдет, потому что стыдно направлять такое уголовное дело в суд. Мы будем добиваться привлечения истинных виновных в смерти Веры Трифоновой к ответственности – это следователь Пысин, начальник тюрьмы, начальник медсанчасти, тюремные врачи. Я думаю, что мы этого добьемся. Не добьемся здесь – пойдем в Европейский суд по правам человека.
Марьяна Торочешникова: А как может не дойти дело до суда, если уже объявили об окончании следствия?
Владимир Жеребенков: Я подпиской не связан, поэтому могу сказать, что Академия Кирова проводила заключение, а в июле 2011 года главврача привлекли к уголовной ответственности, поэтому эксперты дают такое, как сказали сотрудники Рошаля, антинаучное, не подтвержденное медицинской практикой мракобесие!
Марьяна Торочешникова: То есть вы считаете, что это заключение было сделано врачами под давлением?
Владимир Жеребенков: Естественно. Более того, следователь фабриковал фактически уголовное дело, он не предоставил экспертизы, которые ранее были проведены. Академия Кирова является как бы подчиненной организацией в Минобороны, а первую экспертизу проводил Главный центр медицинских экспертиз Минобороны, а они даже об этом не знали, и половину медицинских документов этим экспертам не предоставили.
Марьяна Торочешникова: Смерть Веры Трифоновой – не единственная в следственных изоляторах. До нее в СИЗО погиб юрист Сергей Магнитский, потом смерти продолжались, сравнительно недавно, в конце 2011 года, в одном из следственных изоляторов скончался от инфаркта директор школы, которого подозревали во взяточничестве. Здесь нужно говорить о реформировании системы, изменении законодательства, но пока видно лишь, как отчаянно пытаются переложить ответственность и найти «стрелочников». Например, в деле Сергея Магнитского виновными названы два врача следственного изолятора Бутырка. И теперь Александра Артамонова названа виновной в деле Веры Трифоновой. Как вообще произошло то, что Вера Трифонова оказалась с вашем институте в половине одиннадцатого ночи на «скорой», оплаченной родственниками?
Дионисий Ломакин: Ситуация довольно простая, хотя чудовищная по своей сути. Насколько я понял, по какой-то причине не выделялся специальный автомобиль со стороны госорганов, чтобы перевести тяжело больную Веру Трифонову, и родственники были вынуждены своими средствами оплатить вызов реанимационного автомобиля, чтобы спасти Веру Трифонову, довезти до МОНИКИ. Почему человеку не предоставляли необходимое лечение, что в конечном итоге привело к ее гибели… Когда Веру Трифонову привезли к Александре Артамоновой, фактически человек уже был при смерти, и Александра спасла, продлила ей на неделю жизнь. Шансы жить у Веры Трифоновой были, если бы ей оказывали соответствующую медицинскую помощь.
Марьяна Торочешникова: Александра, вы сказали, что ожидали увидеть Веру Трифонова еще на гемодиализе через день-два, как вам сказали родственники. А вы рекомендации в эпикризе, который вы выдали на руки Трифоновой, прописали?
Александра Артамонова: Да, я подготовила выписку, отдала ее врачу «скорой помощи», который ее сопровождал.
Марьяна Торочешникова: А вы указали там, что нужно еще привезти Веру Трифонову на гемодиализ?
Александра Артамонова: Да, я писала рекомендации. Конкретно такой фразы не было, что ее необходимо привезти в МОНИКИ. Я написала стандартную рекомендацию для таких больных с почечной недостаточностью: консультации нефролога, эндокринолога, контроль различных показателей крови. Это все уже подразумевает, что ей должны были назначить еще сеанс гемодиализа.
Дионисий Ломакин: Дело в том, что Трифонова не сама пришла в данное учреждение, она была привезена под конвоем. То есть человек находился под следствием. К сожалению, врач не обладает такой властью чтобы диктовать условия и указывать следователю, что необходимо привезти тогда-то, именно в это учреждение Веру Трифонову. Врач всего лишь мог дать рекомендации, прекрасно понимая, что отправляет Веру Трифонову не в изолятор, не на улицу, не домой, а в Можайскую центральную районную больницу, где тоже врачи есть. Более того, речь идет не только о том, что родственники говорили, что Трифонову должны привезти для последующих сеансов гемодиализа. Эти сеансы ей были показаны, и есть масса документации, из которой можно сделать вывод, что и за месяц, два, три, за четыре месяца до того момента, как Веру Трифонову привезли в МОНИКИ, ей данные процедуры были показаны врачами неоднократно.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, а как Вера Трифонова была доведена до такого состояния здоровья?
Владимир Жеребенков: Дело в том, что в суде были представлены документы, что она стоит на учете в эндокринологическом центре, давно страдает сахарным диабетом, что возможны осложнения. Судья Ольга Макарова трижды продлевала срок содержания под стражей, именно одна и та же судья, хотя не имела не это право, потому что она содержалась в Москве, а продлевают срок либо по месту нахождения органа расследования, либо по месту нахождения ее, то есть либо Преображенский суд, либо Басманный, но почему-то – Одинцовский суд, и одна и та же судья. Там есть определенная ангажированность, поскольку Вера Трифонова не просто так оказалась в тюрьме. Она выиграла тендер на 34 гектара земли в Одинцовском районе, и компаньон ей должен был отдать 17 гектаров земли. Цена вопроса – порядка 50 миллионов долларов. Естественно, он не хотел это делать, а компаньона крышевали сотрудники УВД, и Веру Трифонову стали провоцировать. Вера категорически не хотела брать деньги, и оперативный сотрудник, фактически провокатор, подсунул деньги ее знакомому на выборную кампанию, и ее тут же арестовали. То есть нужен был повод, что ее посадить в тюрьму. Хотя уже установлено, что оперативный сотрудник действовал под прикрытием, это деньги милицейские, и как такового потерпевшего в деле нет. Дело в том, что ее просто убивали. Я когда 15 марта к ней пришел, она плачет, в инвалидной коляске, еле говорит: «У меня в легких вода». – «И что говорят врачи?» - «А врачи говорят: спите стоя». Понимаете, дикая ситуация, что ее просто не лечили. Эксперты установили, что тюрьма не могла ее лечить. И следственные действия не проводили, и не лечили. И когда я поднял шум, а я отправлял десятки телеграмм во все инстанции, и президенту Российской Федерации, и в СМИ, оперативный сотрудник говорит: «Да это подкупила защита СМИ и коррумпированные связи используют». Хотя было заключение еще в марте месяце, что необходимо лечение. После этого отправили в 20-ю горбольницу, где ее лечили. Но следователю надо было пробить меру пресечения. И что он делает? Она еще 15 апреля находится в 20-ой горбольнице, а Тагиев, начальник тюрьмы, дает справку, что у нее здоровье «средне тяжелое», то есть везде тяжелое, у него почему-то средне тяжелое. На основании этого липового документа ее привозят в Одинцовский суд, она теряет сознание дважды там, в обморок падает, конвой кричит благим матом «она сейчас умрет у вас», а судья не видит этого и продлевает меру пресечения и отправляет ее в Можайск, чтобы уже до конца ее контролировать. Начальник Можайской тюрьмы кричит, что «мы лечить ее не можем, у нас нет ни оборудования, ни персонала», ее отправляют в ЦРБ Можайска, где она умирает от интоксикации организма, и мы и родственники все-таки добились разрешения заказать реанимобиль и отвезти ее на сеанс гемодиализа. И самое интересное, что Александра Артамонова – единственный человек, который оказал реальную помощь. Издевательство следствия в том и заключается, что оно показывает свою власть и говорит: не помогайте людям, а то мы вас привлечем. Иначе как беспределом это не назовешь.
Марьяна Торочешникова: Владимир из Новороссийска, пожалуйста.
Слушатель: После смерти Магнитского в Бутырке умерло более двух десятков человек, о чем мы не говорите. И второе, почему за экономические преступления предложено не сажать?
Марьяна Торочешникова: Отвечая на ваш первый вопрос, к сожалению, сообщения о том, что в следственных изоляторах кто-то умирает, до журналистов доходит либо от адвокатов этих людей, либо от их родственников, отчаявшихся получить какую-то помощь. Не все родственники идут к журналистам. И второе, прежде чем говорить о том, что человек украл или не украл миллионы, должен вступить в силу приговор суда, никем не отмененный. Если решения суда еще нет, то вором человека называть нельзя. И если человек не представляет опасности, незачем его держать в следственном изоляторе.
Марьяна Торочешникова: Наталья из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Абсолютно ясно, что врач невиновна.
Марьяна Торочешникова: Это очевидно всем, но совершенно не очевидно следователю. Дионисий, а что будет в случае, если признает Александру виновной? Максимально наказаний по этой статье какое предусмотрено?
Дионисий Ломакин: До трех лет лишения свободы.
Марьяна Торочешникова: Насколько реальна угроза, что абсолютно невиновного человека могут подвергнуть такому наказанию?
Дионисий Ломакин: Что касается реального лишения свободы, я в это не верю. Но следственным органам важен сам факт наличия обвинительного приговора. Как только появится обвинительный приговор, и если он устоит в кассационной инстанции, то автоматически будет решен вопрос и по поводу следователя Пысина, и всех остальных потенциальных фигурантов в этом деле. То есть никто про эти дела больше вспоминать не будет, формально будет поставлена галочка, что найден виновный в этой истории. То есть велика вероятность, что истинные виновные в смерти Веры Трифоновой установлены не будут.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, вы тоже считаете, что основная цель – довести это дело до обвинительного приговора?
Владимир Жеребенков: Именно так, этим приговором вопрос о привлечении к ответственности следователя Пысина, врачей тюремной больницы будет закрыт. Цель такая есть у следствия – переложить вину на Александру Артамонову, чтобы спасти силовиков от наказания.
Марьяна Торочешникова: Марина Николаевна из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Это просто страшно! Все эти врачи в СИЗО давали клятву Гиппократа, а убить могут любого!
Марьяна Торочешникова: Александр Артамонова тоже давал клятву Гиппократа и убеждена в том, что все делала верно, так же считают и родственники Веры Трифоновой. И как быть в этом случае?
Слушатель: Вот она сделала все, что надо, но, зная тюремную медицинскую систему, отправила больную. Судить ее нельзя, но и полностью оправдывать тоже нельзя.
Марьяна Торочешникова: Александра, а вы могли как-то следить дальше за тем, что делают с Верой Трифоновой, влиять на ее судьбу?
Александра Артамонова: Конечно, я не могла отслеживать ее дальнейшую судьбу. Ее увезли под конвоем, и я больше ничего про нее не знала.
Марьяна Торочешникова: А что вы знаете о тюремной медицине?
Александра Артамонова: Я хочу отметить, что от меня ее увезли не в тюрьму, не в СИЗО, а ее увезли в Можайскую ЦРБ.
Марьяна Торочешникова: А как тогда вышло, что ухаживали за катетером врачи изолятора?
Дионисий Ломакин: Я объясню. Дальше по неизвестным причинам Веру Трифонову в течение нескольких дней продержали в Можайской больнице, потом перевели в Можайскую колонию, где она провела некоторое время, и в дальнейшем ее перевели в следственный изолятор «Матросская тишина», где в течение трех суток непонятные манипуляции проводились с этим катетером, и Вера Трифонова скончалась.
Марьяна Торочешникова: А если бы вы знали, что ее повезут в следственный изолятор, и вы бы сказали, что этого делать ни в коем случае нельзя, вы могли бы запретить ее увезти конвою?
Александра Артамонова: Хочу отметить, что когда ее увозили, я просила конвой ее задержать, потому что сразу после гемодиализа опасно человека транспортировать. Тем более у нее состояние было тяжелое. Но мне категорически отказали. Более того, когда я проводила сеанс, меня уже в конце сеанса торопили постоянно, каждую минуту спрашивали: ну, когда, ну, когда… И увезли ее, не спросив меня совершенно.
Марьяна Торочешникова: И вы даже не представляли, чем может вся эта история для вас обернуться?
Александра Артамонова: Конечно, нет. Я просто сделала то, что должна была сделать, и все.
Марьяна Торочешникова: А это правда, что следователь, который ваше дело вел, вам однажды сказал: «А зачем вы вообще какие-то документы на нее заполнили? Так бы никто и не узнал, что она была в МОНИКИ, и не было бы у вас головной боли»?
Александра Артамонова: Был такой момент.
Марьяна Торочешникова: То есть, по большому счету, следствию все равно, кого привлекать к ответственности в этой ситуации, лишь бы не своих?
Дионисий Ломакин: Да, безусловно. Человек для них не больше, чем некая аморфная единица. Главный вопрос, который преследуется со стороны следствия, - не допустить обсуждения, не допустить возможности привлечения к уголовной ответственности лиц, о которых мы говорили. Вопрос не в том, была или не была виновна Вера Трифонов. Дайте людям дожить до суда! У нас проблема в стране в том, что людям не дают дожить до суда, чтобы установить их виновность.
Марьяна Торочешникова: Можно иначе поставить вопрос: дайте людям жить и после суда. Ведь их приговаривают к лишению свободы, а не к смерти. Сергей Митрофанов, врач из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Я считаю, что формально пациент поступил с улицы, и все зависит от того, чтобы было написано в выписке. То есть пациент был отдан родственникам, и были ли им даны инструкции, было ли написано в выписке, как обращаться с катетером. Потому что, в принципе, отправили пациент на улицу.
Марьяна Торочешникова: Сергей, вы, видимо, позже подключились к нашему разговору, потому что мы об этом уже говорили. К Александре привезли человека под конвоем, без каких-либо документов.
Александра Артамонова: Да. И тем не менее, я написала выписку, в которой отразила все, что я сделала касаемо данной пациентки, с рекомендациями. И отправляла я ее не на улицу, а в Можайскую ЦРБ на реанимобиле, в сопровождении реаниматолога.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, вы верите в вероятность того, что те люди, которых родственники считают виновными в смерти Трифоновой, будут привлечены к ответственности?
Владимир Жеребенков: Я думаю, что мы добьемся этого. Если не будет понимания нашей судебной системы, будем использоваться международные средства защиты.
Марьяна Торочешникова: Спасибо!
В нашей студии сегодня были врач московского областного Научно-исследовательского клинического института (МОНИКИ) имени Владимирского Александра Артамонова, ее адвокат Дионисий Ломакин, и на телефонной связи с нами – адвокат семьи Веры Трифоновой Владимир Жеребенков.
В ближайшее время в суд могут передать дело о гибели предпринимательницы в «Матросской тишине», в середине января было объявлено об окончании следствия. И сейчас единственная обвиняемая в том, что случилось, это как раз Александра Артамонова. По версии следствия, Вера Трифонова скончалась из-за халатных действий врача. В вину Александре Артамоновой ставится, что она якобы забыла в теле больной диабетом Трифоновой катетер, что привел к воспалению правой бедренной вены, а затем к формированию тромба, из-за которого, как считает следствие, Трифонова и кончалась. С этим обвинением не согласна ни сама Артамонова, которая считает, что профессионально выполнила свой долг врача, ни родственники Веры Трифоновой, ни их адвокаты.
Александра, расскажите, что же такое произошло в апреле 2010 года, что позволило следствию теперь говорить о вашей виновности?
Александра Артамонова: С Верой Трифоновой я, можно сказать, познакомилась 23 апреля 2010 года, когда его привезли в МОНИКИ для гемодиализа. Я дежурила в ночь. Ее привели в половине одиннадцатого вечера в сопровождении конвоя, при ней не было никаких документов. Поэтому о больной я не знала ничего, и данные могла получить только с ее слов и слов ее родственников. Она была доставлена на реанимобиле, который наняли ее родственники.
Дионисий Ломакин: И оплатили за собственные денежные средства.
Марьяна Торочешникова: А это нормальная практика?
Александра Артамонова: Конечно, нет. Обычно больного привозят из одного лечебного учреждения в другое на «скорой помощи», и родственники не имеют к этому отношения. И то, что ее привезли под конвоем, уже являлось неординарным. Она была в очень тяжелом состоянии, и уже при взгляде на нее было понятно, что ей была необходима экстренная помощь, ей был необходим гемодиализ. Она была отечная, тяжело дышала, в ее организме было много лишней жидкости. И если не убрать эту жидкость, она бы умерла от отека легких. Я провела стандартный четырехчасовой сеанс гемодиализа, после которого из организма Трифоновой было удалено 4 литра жидкости. После этого ее состояние улучшилось, ей стало значительно легче дышать. И сразу после гемодиализа ее увезли обратно в Можайскую ЦРБ, откуда она и была доставлена ко мне.
Марьяна Торочешникова: Следствие говорит, что Вера Трифонова скончалась из-за образовавшегося тромба. Зачем вы оставили в теле Трифоновой катетер?
Александра Артамонова: Я поясню. Катетер я установила Трифоновой для того, чтобы ей провести гемодиализ. Эта процедура весьма болезненна, катетер обычно устанавливают не для одного сеанса, а для нескольких сеансов. Если бы он был установлен не в бедренную вену, а в другую, подключичную или яремную, его можно было оставить вплоть до месяца при правильном уходе. В бедренной вене, по всем данным, катетер может находиться где-то до недели, естественно, при надлежащем уходе.
Марьяна Торочешникова: А кто за ним должен был ухаживать?
Александра Артамонова: Медицинский персонал. За катетером могут ухаживать медсестры и врачи.
Марьяна Торочешникова: А все медсестры и врачи знают, как ухаживать за такого рода катетерами? Или вы давали какие-то специальные рекомендации по уходу?
Александра Артамонова: Все реанимационные медсестры и врачи-реаниматологи должны уметь ухаживать за таким катетером.
Марьяна Торочешникова: Но Трифонову повезли не в реанимацию от вас.
Александра Артамонова: Ее повезли в реанимацию Можайской ЦРБ. По крайней мере, так мне было доложено. Но у меня были сведения от ее родственников, что ей планируется дальнейшее проведение сеансов гемодиализа. Было очевидно, что ей необходимы были дальнейшие сеансы, и не один-два, а много. И у меня, естественно, не было никаких сомнений, что катетер нужен еще. Более того, сразу после сеанса гемодиализа его нельзя удалять, потому что высокий риск кровотечения из места катетера. Поэтому я его оставила.
Марьяна Торочешникова: А как вы узнали, что Трифонова скончалась и именно вас называют виновницей ее смерти?
Александра Артамонова: О том, что она скончалась, я узнала из СМИ. Скончалась она через неделю после того, как побывала в МОНИКИ. Мне было, естественно, очень жаль, что так получилось, но у меня даже не закралась мысль, что причиной смерти может быть данный катетер. Это просто нонсенс. О том, что я якобы виновата я узнала через полтора года. Вначале я проходила как свидетель по этому делу. В апреле 2010 года меня вызывали на допрос в качестве свидетеля, и на тот момент у меня не было даже никаких волнений по этому поводу. В октябре 2011 года мне пришло постановление о привлечении меня как подозреваемой по данному делу. Это постановление было для меня шоком. На допросе с адвокатом в этот же день мне предъявили обвинение – «Причинение смерти по неосторожности».
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, раньше сообщалось о том, что вы не поддерживаете такую версию следствия и сочувствуете Александре Артамоновой. Почему?
Владимир Жеребенков: Потому что это издательство над законом и здравым смыслом. Ведущие специалисты Министерства обороны, Главный центр медицинских экспертиз Минздрава определили что причиной смерти стал неправильный уход за катетером. То есть в тюрьме «Матросская тишина» врачи промывали катетер 27, 28 и 29 апреле физраствором, хотя на катетере стояла маркировка, сколько единиц гепарина, предотвращающего свертывание крови, требовалось, концентрация. Эксперты определили, что он промывался физраствором, и в первом случае в 200 раз концентрация была ниже необходимого, а во втором случае в 400 раз. Неправильный уход и привел к смерти. А основная причина – она страдала тяжелейшим заболеванием, сахарный диабет с осложнениями, и, соответственно, как определили эксперты, Трифонову нельзя было держать под стражей, нельзя было выполнять следственные действия. Следователь Сергей Пысин организовал незаконный арест, он же не отпускал ее для специализированного лечения не свободу, поставив условие: дашь признательные показания – отпущу. Практически он мордовал ее, добиваясь ее смерти, он ее забрал из 20-ой горбольницы, отправил в Центральную районную больницу города Можайская, где даже начальник Можайской тюрьмы отправил ходатайство, что нельзя ее содержать под стражей, поскольку у них нет ни медперсонала, ни оборудования, чтобы оказывать ей сеансы гемодиализа. Еще до этих событий было определено, что ей минимум три сеанса гемодиализа нужно в неделю. Поэтому врача Артамонова действовала абсолютно законно и обоснованно, и то, что она поставили катетер, эксперты определили, что манипуляция проведена правильно, никаких медицинских стандартов при этом нарушено не было. В данный момент десятки и сотни тысяч таких манипуляций делается, и что, всех врачей нужно признавать виновными? Здесь просто силовики не хотят своих сдавать – следователей, тюремных врачей, начальника тюрьмы, которые абсолютно не лечили Веру Трифонову. Выяснились еще чудовищные факты. Обратились в Центральную медицинскую палату, и выяснилось, что врачи тюремной больницы и реанимировали ее неправильно. То есть они давали ей атропин, что запрещено категорически, поскольку этот препарат вреден ей, а адреналин давали в многократно превышающей дозе. И как определили врачи, невозможно реанимировать при таких реанимационных мероприятиях. То есть ее фактически убили тюремные врачи.
Марьяна Торочешникова: Тем не менее, есть же обвинение. Почему ни следователь Пысин, ни врачи тюремные не привлечены к ответственности?
Дионисий Ломакин: Это очень интересный вопрос, особенно исходя из временных рамок. Полтора года назад, даже больше, было возбуждено уголовное дело. Причем оно было возбуждено с подачи президента Российской Федерации Дмитрия Анатольевича Медведева, возмущенного тем, что происходит в следственных изоляторах. Следственный комитет дело возбудил, и за полтора года к чему мы пришли? Следователь Пысин до сих пор подозреваемый, прикрываясь собственным ребенком, в декретном отпуске, находится дома, не работает. Следователь Пысин затем был восстановлен на работе, то есть, по сути, он действующий сотрудник Следственного комитета. До сих пор непонятен исход уголовного дела в отношении следователя Пысина. Посмотрим теперь на Артамонову – в течение одного дня ей было предъявлено обвинение. Можно сделать очень простой вывод: если следствие будет объективным и адекватным, то, с одной стороны, у нас потенциальным обвиняемым является следователь Пысин, начальник следственного изолятора, врачи следственного изолятора, в обязательном порядке начальник медицинской части следственного изолятора, судья Макарова, которая сегодня уже не работает.. К чести судейского сообщества, они избавились достаточно быстро от такого судьи, и на сегодняшний день она не является действующим судьей на территории Российской Федерации. Со стороны силовых структур, скажем так, выгодно, чтобы единственной обвиняемой по данному делу была врача Артамонова, поскольку по итогам приговора, на который ни надеются, можно будет отчитаться, в том числе, перед президентом о том, что поручение выполнено, виновные наказаны.
Марьяна Торочешникова: Но не может же просто так следователь, который сейчас ведет дело, прийти в суд и сказать, что он чувствует виновность Александры Артамоновой, не приведя никаких доказательств виновности. Значит, в деле есть доказательства вины?
Дионисий Ломакин: Как отметил мой коллега, в деле имеются три заключения экспертов. Причем разных ведомственных структур. Первое заключение совершенно четко показало, что есть нарушения грубые, существенные нарушения со стороны медпресонала следственного изолятора, и имеется причинно-следственная связь между этими нарушениями и смертью Веры Трифоновой. Вторая полностью подтвердила данную точку зрения, но неожиданно появляется третье заключение экспертизы, которое с ног на голову все переворачивает и указывает, что якобы существенные нарушения были допущены врачом Артамоновой. Мы обратились в Национальную медицинскую палату, потому что, на наш взгляд, были допущены грубейшие нарушения, и мы попросили провести с научной точки зрения исследование данной экспертизы. И мы получили достаточно объемный труд со стороны ведущих экспертов Национальной палаты, которые указали, что по сути это антинаучное заключение было дано третьими экспертами. Более того, если первые два экспертных учреждения находятся на территории города Москвы, то третьим было питерское. Зачем следователь отправил в Питер документы? И третья организация не является даже экспертным учреждением. В уголовном деле есть масса «доказательств», и если бы имели возможность детально их обсудить, то камня на камне не осталось бы от обвинения по этому уголовному делу.
Марьяна Торочешникова: Вероятно, это и будет происходить в суде. А вы сейчас, видимо, связаны подпиской о неразглашении.
Дионисий Ломакин: Да, и тут понятно, для чего следствию требуется обычное, ординарное дело по обвинению в мошенничестве таким образом засекречивать, с каждого из фигурантов брать подписку о неразглашении. Видимо, это дело об «убийстве по неосторожности» такое секретное, государственной важности, что его надо было засекретить. А очень много неприятного было бы для следствия, если это можно было бы вынести на суд общественности и обсудить.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, а когда начнется судебное следствие, вы заявите, что обвинение не поддерживаете, - в этом случае что может случиться?
Владимир Жеребенков: Трудно сказать, честно говоря. Я надеюсь, что до суда обвинение Александры Артамоновой не дойдет, потому что стыдно направлять такое уголовное дело в суд. Мы будем добиваться привлечения истинных виновных в смерти Веры Трифоновой к ответственности – это следователь Пысин, начальник тюрьмы, начальник медсанчасти, тюремные врачи. Я думаю, что мы этого добьемся. Не добьемся здесь – пойдем в Европейский суд по правам человека.
Марьяна Торочешникова: А как может не дойти дело до суда, если уже объявили об окончании следствия?
Владимир Жеребенков: Я подпиской не связан, поэтому могу сказать, что Академия Кирова проводила заключение, а в июле 2011 года главврача привлекли к уголовной ответственности, поэтому эксперты дают такое, как сказали сотрудники Рошаля, антинаучное, не подтвержденное медицинской практикой мракобесие!
Марьяна Торочешникова: То есть вы считаете, что это заключение было сделано врачами под давлением?
Владимир Жеребенков: Естественно. Более того, следователь фабриковал фактически уголовное дело, он не предоставил экспертизы, которые ранее были проведены. Академия Кирова является как бы подчиненной организацией в Минобороны, а первую экспертизу проводил Главный центр медицинских экспертиз Минобороны, а они даже об этом не знали, и половину медицинских документов этим экспертам не предоставили.
Марьяна Торочешникова: Смерть Веры Трифоновой – не единственная в следственных изоляторах. До нее в СИЗО погиб юрист Сергей Магнитский, потом смерти продолжались, сравнительно недавно, в конце 2011 года, в одном из следственных изоляторов скончался от инфаркта директор школы, которого подозревали во взяточничестве. Здесь нужно говорить о реформировании системы, изменении законодательства, но пока видно лишь, как отчаянно пытаются переложить ответственность и найти «стрелочников». Например, в деле Сергея Магнитского виновными названы два врача следственного изолятора Бутырка. И теперь Александра Артамонова названа виновной в деле Веры Трифоновой. Как вообще произошло то, что Вера Трифонова оказалась с вашем институте в половине одиннадцатого ночи на «скорой», оплаченной родственниками?
Дионисий Ломакин: Ситуация довольно простая, хотя чудовищная по своей сути. Насколько я понял, по какой-то причине не выделялся специальный автомобиль со стороны госорганов, чтобы перевести тяжело больную Веру Трифонову, и родственники были вынуждены своими средствами оплатить вызов реанимационного автомобиля, чтобы спасти Веру Трифонову, довезти до МОНИКИ. Почему человеку не предоставляли необходимое лечение, что в конечном итоге привело к ее гибели… Когда Веру Трифонову привезли к Александре Артамоновой, фактически человек уже был при смерти, и Александра спасла, продлила ей на неделю жизнь. Шансы жить у Веры Трифоновой были, если бы ей оказывали соответствующую медицинскую помощь.
Марьяна Торочешникова: Александра, вы сказали, что ожидали увидеть Веру Трифонова еще на гемодиализе через день-два, как вам сказали родственники. А вы рекомендации в эпикризе, который вы выдали на руки Трифоновой, прописали?
Александра Артамонова: Да, я подготовила выписку, отдала ее врачу «скорой помощи», который ее сопровождал.
Марьяна Торочешникова: А вы указали там, что нужно еще привезти Веру Трифонову на гемодиализ?
Александра Артамонова: Да, я писала рекомендации. Конкретно такой фразы не было, что ее необходимо привезти в МОНИКИ. Я написала стандартную рекомендацию для таких больных с почечной недостаточностью: консультации нефролога, эндокринолога, контроль различных показателей крови. Это все уже подразумевает, что ей должны были назначить еще сеанс гемодиализа.
Дионисий Ломакин: Дело в том, что Трифонова не сама пришла в данное учреждение, она была привезена под конвоем. То есть человек находился под следствием. К сожалению, врач не обладает такой властью чтобы диктовать условия и указывать следователю, что необходимо привезти тогда-то, именно в это учреждение Веру Трифонову. Врач всего лишь мог дать рекомендации, прекрасно понимая, что отправляет Веру Трифонову не в изолятор, не на улицу, не домой, а в Можайскую центральную районную больницу, где тоже врачи есть. Более того, речь идет не только о том, что родственники говорили, что Трифонову должны привезти для последующих сеансов гемодиализа. Эти сеансы ей были показаны, и есть масса документации, из которой можно сделать вывод, что и за месяц, два, три, за четыре месяца до того момента, как Веру Трифонову привезли в МОНИКИ, ей данные процедуры были показаны врачами неоднократно.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, а как Вера Трифонова была доведена до такого состояния здоровья?
Владимир Жеребенков: Дело в том, что в суде были представлены документы, что она стоит на учете в эндокринологическом центре, давно страдает сахарным диабетом, что возможны осложнения. Судья Ольга Макарова трижды продлевала срок содержания под стражей, именно одна и та же судья, хотя не имела не это право, потому что она содержалась в Москве, а продлевают срок либо по месту нахождения органа расследования, либо по месту нахождения ее, то есть либо Преображенский суд, либо Басманный, но почему-то – Одинцовский суд, и одна и та же судья. Там есть определенная ангажированность, поскольку Вера Трифонова не просто так оказалась в тюрьме. Она выиграла тендер на 34 гектара земли в Одинцовском районе, и компаньон ей должен был отдать 17 гектаров земли. Цена вопроса – порядка 50 миллионов долларов. Естественно, он не хотел это делать, а компаньона крышевали сотрудники УВД, и Веру Трифонову стали провоцировать. Вера категорически не хотела брать деньги, и оперативный сотрудник, фактически провокатор, подсунул деньги ее знакомому на выборную кампанию, и ее тут же арестовали. То есть нужен был повод, что ее посадить в тюрьму. Хотя уже установлено, что оперативный сотрудник действовал под прикрытием, это деньги милицейские, и как такового потерпевшего в деле нет. Дело в том, что ее просто убивали. Я когда 15 марта к ней пришел, она плачет, в инвалидной коляске, еле говорит: «У меня в легких вода». – «И что говорят врачи?» - «А врачи говорят: спите стоя». Понимаете, дикая ситуация, что ее просто не лечили. Эксперты установили, что тюрьма не могла ее лечить. И следственные действия не проводили, и не лечили. И когда я поднял шум, а я отправлял десятки телеграмм во все инстанции, и президенту Российской Федерации, и в СМИ, оперативный сотрудник говорит: «Да это подкупила защита СМИ и коррумпированные связи используют». Хотя было заключение еще в марте месяце, что необходимо лечение. После этого отправили в 20-ю горбольницу, где ее лечили. Но следователю надо было пробить меру пресечения. И что он делает? Она еще 15 апреля находится в 20-ой горбольнице, а Тагиев, начальник тюрьмы, дает справку, что у нее здоровье «средне тяжелое», то есть везде тяжелое, у него почему-то средне тяжелое. На основании этого липового документа ее привозят в Одинцовский суд, она теряет сознание дважды там, в обморок падает, конвой кричит благим матом «она сейчас умрет у вас», а судья не видит этого и продлевает меру пресечения и отправляет ее в Можайск, чтобы уже до конца ее контролировать. Начальник Можайской тюрьмы кричит, что «мы лечить ее не можем, у нас нет ни оборудования, ни персонала», ее отправляют в ЦРБ Можайска, где она умирает от интоксикации организма, и мы и родственники все-таки добились разрешения заказать реанимобиль и отвезти ее на сеанс гемодиализа. И самое интересное, что Александра Артамонова – единственный человек, который оказал реальную помощь. Издевательство следствия в том и заключается, что оно показывает свою власть и говорит: не помогайте людям, а то мы вас привлечем. Иначе как беспределом это не назовешь.
Марьяна Торочешникова: Владимир из Новороссийска, пожалуйста.
Слушатель: После смерти Магнитского в Бутырке умерло более двух десятков человек, о чем мы не говорите. И второе, почему за экономические преступления предложено не сажать?
Марьяна Торочешникова: Отвечая на ваш первый вопрос, к сожалению, сообщения о том, что в следственных изоляторах кто-то умирает, до журналистов доходит либо от адвокатов этих людей, либо от их родственников, отчаявшихся получить какую-то помощь. Не все родственники идут к журналистам. И второе, прежде чем говорить о том, что человек украл или не украл миллионы, должен вступить в силу приговор суда, никем не отмененный. Если решения суда еще нет, то вором человека называть нельзя. И если человек не представляет опасности, незачем его держать в следственном изоляторе.
Марьяна Торочешникова: Наталья из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Абсолютно ясно, что врач невиновна.
Марьяна Торочешникова: Это очевидно всем, но совершенно не очевидно следователю. Дионисий, а что будет в случае, если признает Александру виновной? Максимально наказаний по этой статье какое предусмотрено?
Дионисий Ломакин: До трех лет лишения свободы.
Марьяна Торочешникова: Насколько реальна угроза, что абсолютно невиновного человека могут подвергнуть такому наказанию?
Дионисий Ломакин: Что касается реального лишения свободы, я в это не верю. Но следственным органам важен сам факт наличия обвинительного приговора. Как только появится обвинительный приговор, и если он устоит в кассационной инстанции, то автоматически будет решен вопрос и по поводу следователя Пысина, и всех остальных потенциальных фигурантов в этом деле. То есть никто про эти дела больше вспоминать не будет, формально будет поставлена галочка, что найден виновный в этой истории. То есть велика вероятность, что истинные виновные в смерти Веры Трифоновой установлены не будут.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, вы тоже считаете, что основная цель – довести это дело до обвинительного приговора?
Владимир Жеребенков: Именно так, этим приговором вопрос о привлечении к ответственности следователя Пысина, врачей тюремной больницы будет закрыт. Цель такая есть у следствия – переложить вину на Александру Артамонову, чтобы спасти силовиков от наказания.
Марьяна Торочешникова: Марина Николаевна из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Это просто страшно! Все эти врачи в СИЗО давали клятву Гиппократа, а убить могут любого!
Марьяна Торочешникова: Александр Артамонова тоже давал клятву Гиппократа и убеждена в том, что все делала верно, так же считают и родственники Веры Трифоновой. И как быть в этом случае?
Слушатель: Вот она сделала все, что надо, но, зная тюремную медицинскую систему, отправила больную. Судить ее нельзя, но и полностью оправдывать тоже нельзя.
Марьяна Торочешникова: Александра, а вы могли как-то следить дальше за тем, что делают с Верой Трифоновой, влиять на ее судьбу?
Александра Артамонова: Конечно, я не могла отслеживать ее дальнейшую судьбу. Ее увезли под конвоем, и я больше ничего про нее не знала.
Марьяна Торочешникова: А что вы знаете о тюремной медицине?
Александра Артамонова: Я хочу отметить, что от меня ее увезли не в тюрьму, не в СИЗО, а ее увезли в Можайскую ЦРБ.
Марьяна Торочешникова: А как тогда вышло, что ухаживали за катетером врачи изолятора?
Дионисий Ломакин: Я объясню. Дальше по неизвестным причинам Веру Трифонову в течение нескольких дней продержали в Можайской больнице, потом перевели в Можайскую колонию, где она провела некоторое время, и в дальнейшем ее перевели в следственный изолятор «Матросская тишина», где в течение трех суток непонятные манипуляции проводились с этим катетером, и Вера Трифонова скончалась.
Марьяна Торочешникова: А если бы вы знали, что ее повезут в следственный изолятор, и вы бы сказали, что этого делать ни в коем случае нельзя, вы могли бы запретить ее увезти конвою?
Александра Артамонова: Хочу отметить, что когда ее увозили, я просила конвой ее задержать, потому что сразу после гемодиализа опасно человека транспортировать. Тем более у нее состояние было тяжелое. Но мне категорически отказали. Более того, когда я проводила сеанс, меня уже в конце сеанса торопили постоянно, каждую минуту спрашивали: ну, когда, ну, когда… И увезли ее, не спросив меня совершенно.
Марьяна Торочешникова: И вы даже не представляли, чем может вся эта история для вас обернуться?
Александра Артамонова: Конечно, нет. Я просто сделала то, что должна была сделать, и все.
Марьяна Торочешникова: А это правда, что следователь, который ваше дело вел, вам однажды сказал: «А зачем вы вообще какие-то документы на нее заполнили? Так бы никто и не узнал, что она была в МОНИКИ, и не было бы у вас головной боли»?
Александра Артамонова: Был такой момент.
Марьяна Торочешникова: То есть, по большому счету, следствию все равно, кого привлекать к ответственности в этой ситуации, лишь бы не своих?
Дионисий Ломакин: Да, безусловно. Человек для них не больше, чем некая аморфная единица. Главный вопрос, который преследуется со стороны следствия, - не допустить обсуждения, не допустить возможности привлечения к уголовной ответственности лиц, о которых мы говорили. Вопрос не в том, была или не была виновна Вера Трифонов. Дайте людям дожить до суда! У нас проблема в стране в том, что людям не дают дожить до суда, чтобы установить их виновность.
Марьяна Торочешникова: Можно иначе поставить вопрос: дайте людям жить и после суда. Ведь их приговаривают к лишению свободы, а не к смерти. Сергей Митрофанов, врач из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Я считаю, что формально пациент поступил с улицы, и все зависит от того, чтобы было написано в выписке. То есть пациент был отдан родственникам, и были ли им даны инструкции, было ли написано в выписке, как обращаться с катетером. Потому что, в принципе, отправили пациент на улицу.
Марьяна Торочешникова: Сергей, вы, видимо, позже подключились к нашему разговору, потому что мы об этом уже говорили. К Александре привезли человека под конвоем, без каких-либо документов.
Александра Артамонова: Да. И тем не менее, я написала выписку, в которой отразила все, что я сделала касаемо данной пациентки, с рекомендациями. И отправляла я ее не на улицу, а в Можайскую ЦРБ на реанимобиле, в сопровождении реаниматолога.
Марьяна Торочешникова: Владимир Аркадьевич, вы верите в вероятность того, что те люди, которых родственники считают виновными в смерти Трифоновой, будут привлечены к ответственности?
Владимир Жеребенков: Я думаю, что мы добьемся этого. Если не будет понимания нашей судебной системы, будем использоваться международные средства защиты.
Марьяна Торочешникова: Спасибо!
В нашей студии сегодня были врач московского областного Научно-исследовательского клинического института (МОНИКИ) имени Владимирского Александра Артамонова, ее адвокат Дионисий Ломакин, и на телефонной связи с нами – адвокат семьи Веры Трифоновой Владимир Жеребенков.
