Марина Тимашева: Сегодня у нас новая книга про Мазепу. Татьяна Таирова-Яковлева. Иван Мазепа и Российская империя. История ''предательства''. Издательства ''Центрполиграф'' и ''Русская тройка'' – Спб. На обложке слово ''предательство'' в кавычках. Что же, современная наука решила поправить А.С. Пушкина? С этим вопросом я обращаюсь к Илье Смирнову
Илья Смирнов: Начнем с ЖЗЛовской биографии ''Мазепа'', которую опубликовала почти 5 лет тому назад доктор исторических наук, руководитель Центра по изучению истории Украины при кафедре истории славянских и балканских стран Санкт-Петербургского государственного университета, Татьяна Геннадьевна Таирова-Яковлева. Книга не прошла незамеченной. ''Виктор Ющенко наградил автора орденом княгини Ольги 3 степени''. Отмечены и другие отклики. Дипломатично –критические, как рецензия Игоря Владимировича Курукина в альманахе ''Единорог'' и недипломатичные, как статья Александра Семеновича Каревина ''Бездна невежества: "нетрадиционная" российская история Мазепы'' Но надо признать, что тогда автор сама приложила немало усилий, чтобы ее работа воспринималась не в академическом, а в злободневно-политическом контексте.
В книге ''Иван Мазепа и Российская империя'' она как раз сетует на ''политизацию'' (3) и мифотворчество со стороны ''псевдопатриотов'' обоего толка'' (11), призывая к спокойной объективности.
Марина Тимашева: И насколько сама следует собственным рекомендациям?
Илья Смирнов: Следует какими-то окольными путями. Во всяком случае, на первой же странице монографии мы читаем про ''истеричные вопли кликуш'' (согласитесь, не совсем академичная формулировка), и далее, что ''советские историки были лишены возможности писать о мазепинской эпохе'' (интересно, откуда же я тогда узнал про гетмана?), а ''волна объективного отношения… началась в период, когда создалось свободное от цензуры новое независимое государство Российская Федерация'' (7). Может быть, я тоже ''псевдопатриот'', но, по-моему, независимое Российское государство появилось несколько раньше. И потом по разным поводам: ''заказанная И.В. Сталиным работа Е.В. Тарле'' (361). ''Российская империя и в дальнейшем никогда не считалась с интересами правобережного казачества или православных христиан этого региона'' (195). ''Петр именно не мог понять украинскую сторону'' (248). И окружали его, Петра, некие люди новой волны'' - ''без ''рода и племени'', без моральных преград, но по-собачьи преданные'' (266). ''Предательство'', как Вы заметили, в кавычках. То есть не было предательства. Характерное правописание с предлогом ''в'', ''в Украину'', ''в Украине'' (59, 243,266)…
Илья Смирнов: Конечно, условность, хотя мне лично не нравится, если язык подверстывают под политическую конъюнктуру Но давайте абстрагируемся от стиля и написания, обратимся к материям действительно принципиальным.
Сегодняшняя наша книга – не биография в классическом понимании (жизненный путь от рождения до смерти), а несколько исторических сюжетов, каждый из которых рассматривается с позиции ''а что в этой области совершил Иван Степанович Мазепа?'' ''И.Мазепа и И. Самойлович''. ''И.С. Мазепа, В.В. Голицын и Нарышкины''. ''Внутренняя политика Мазепы''. ''Мазепа и внешняя политика петровской России''. И так далее, всего 11 глав и в приложении 7 документов.
Марина Тимашева: Скажите: ознакомившись со всем этим материалом, Вы как-то изменили свое отношение к герою? Стали относиться к нему лучше или хуже?
Илья Смирнов: Лучше. С уважением как к способному администратору и высокообразованному человеку, который поощрял науки и искусства. И был неплохим правителем. Насколько это позволяли объективные обстоятельства ''страны и эпохи'' и особенности его собственного, мягко выражаясь, неидеального характера. То есть, при очевидных недостатках, у героя книги были и достоинства. И если бы автор книги ставила перед собой именно такую – реалистическую - задачу можно было бы считать, что она успешно решена. Как в случае, например, с младшим современником Мазепы - Волынским – чью биографию мы недавно разбирали.
Марина Тимашева: Вы же сами говорили, что для биографа естественно симпатизировать своему герою.
Илья Смирнов: Да, но в естественных побуждениях тоже нужно знать меру. Естественно любить своего ребенка – и даже сильнее, чем героя монографии – но, наверное, не прав был предшественник Мазепы, гетман Самойлович, когда ''сыновья его стали несносно гордые…, разъезжали по Украине в золочёной карете, купленной гетманом в Гданьске'' (27).
А что делает уважаемая профессор Т.Г. Таирова- Яковлева? Ее задача – во-первых, отмежеваться не только от советской литературы, но от традиционного взгляда на Мазепу, сложившегося задолго до Октябрьской революции, причем не только в Москве, но и на Украине. Скажем, у Николая Ивановича Костомарова
''В нравственных правилах Ивана Степановича смолоду укоренилась черта, что он, замечая упадок той силы, на которую прежде опирался , не затруднялся никакими ощущениями и побуждениями, чтобы не содействовать вреду падающей прежде благодетельной для него силы. Измена своим благодетелям не раз уже выказывалась в его жизни. Так он изменил Польше, перешедши к заклятому ее врагу Дорошенку; так он покинул Дорошенка, как только увидал, что власть его колеблется; так, и еще беззастенчивее, поступил он с Самойловичем, пригревшим его и поднявшим его на высоту старшинского звания''. Вторая задача – доказать, что и последнего, самого главного предательства, тоже не было, поскольку, переходя во время войны на сторону противника, Карла Х11, гетман руководствовался не какими-то шкурными соображениями, но идеями и принципами. И вообще он был ''политическим представителем своей страны… Защищал и отстаивал интересы этой страны…, вообще держал себя как самостоятельный правитель гетманской Украины'' (7). Ну, а между самостоятельными правителями разных стран какое может быть ''предательство''? Только дипломатия.
Марина Тимашева: И как это можно доказать?
Илья Смирнов: В каждом эпизоде, где герой книги проявил себя не самым благородным образом, автор книги старается нас убедить, что пострадавший сам нехороший человек, а Мазепа, во-первых, не виноват, во-вторых, если и виноват, то не он один, нехорошие товарищи подбили и непреодолимые обстоятельства вынудили. Смотрите, как это делается в случае с Иваном Самойловичем Самойловичем, который был для Мазепы покровителем и благодетелем. Но как только у старого гетмана возник конфликт с фаворитом царевны Софьи князем Голицыным, наш герой немедленно своего патрона предал. И занял освободившееся место. Теперь слушайте защитительную речь. Сам-то Самойлович был заносчив, груб и коррумпирован (27). А Мазепа не может считаться инициатором доноса на Самойловича – что тот ''явный изменник их царского величества'' (491) - потому как подпись его под доносом стоит только четвертой по счёту. А что при этом он еще и взятки давал Голицыну, так ''вынужден был… Не за эти деньги и не из-за них он стал гетманом – князь вытребовал бы их от любого кандидата'' (54).
Марина Тимашева: Простите, я кое-чего не понимаю. Не с моральной точки зрения, тут более-менее ясно, а с организационной. Только что Вы зачитывали цитату про самостоятельное правительство отдельный страны. А как это сочетается с политическими доносами ''царскому величеству'' и с откатом вышестоящему начальнику в Москву за выгодную должность?
Илья Смирнов: В том-то и дело, что теоретические положения монографии постоянно входят в противоречие с ее же фактическим материалом.
Не только личная карьера Ивана Степановича, но и все взаимоотношения его сослуживцев, друзей и врагов, были вписаны в определенную административную систему с ее чинопочитанием, интригами, доносами, дорогими подарками вышестоящему начальству, свидетельства мы находим буквально на любой странице. Самойлович мечтает: ''ко мне была бы царская милость, а в здешнем малороссийском народе страх, что я гетман, а зять мой (Федор Шереметев- И.С.) в Киеве воеводой'' (26), ''практика доносов была характерна для большинства старшин'' (27), ''обычное явление своего времени. Взятки чиновникам в России (подчеркиваю: ''в России'' - И.С.) никогда не считались чем-то особенным'' (54), ''племянника Мазепы пожаловали в стольники…'' (64) ''жесткая позиция Петра, не дававшего ход доносам на Мазепу, безусловно способствовала усилению власти гетмана'' (210) и т.д., и т.п., Я сейчас не буду углубляться в вопрос, насколько взятки были специфичны именно для России, просто отмечаю, что приведенные цитаты - из самой же книги.
Вот еще один пострадавший конкурент. Полковник белоцерковецкий Семён Пали́й, очень популярный среди казачества, был принят у гетмана как друг, ''время проходило в беседах, банкетах'', но ''радушный хозяин'' не забывал доносить наверх, что гость не знает ''над собой ни царской, ни королевской власти'', а потом велел этого гостя арестовать. Почему? Оказывается, полковник был ужасный пьяница. ''Ни единожды не видал его трезвого'' (174). Ну, а Сибирь, куда его в результате отправили – видимо, эффективное средство от алкоголизма.
Марина Тимашева: Лечебно – трудовой профилакторий. Хорошо. А как оправдать переход на сторону шведов?
Илья Смирнов: Во-первых, в книге показано – и кроме шуток, убедительно показано – что Мазепа долгие годы был грамотным и талантливым сподвижником Петра Великого. Это говорит в его пользу, но предательства никак не отменяет, потому что предают только свои. Чужие этого не могут сделать по определению. ''Петр … манипулировал событиями, используя их в свою пользу… Делая исчадие ада из Мазепы он одновременно в 1719 году дал указ по России о ношении траура в связи со смертью Карла ХII'' (371). Вот этот пассаж, заостренный против Петра, по-моему, имеет обратный эффект. Петр, как и многие полководцы до него и после, очень четко различал противника – и предателя.
Дальше нужны какие-то идеи, ради которых гетман мог перейти линию фронта. Кроме банального (но ошибочного) расчета на то, что Швеция вместе с Польшей окажутся сильнее, чем Россия. Какие? Ну, для того времени, это могли бы быть идеи религиозные. Но Мазепа православный, а не католик, как поляки, и тем более не протестант. И как показано в книге, он немало поспособствовал воссоединению Киевской митрополии с Московским патриархатом Что, кстати, составляет его несомненную заслугу, потому что странно было для православных на Украине подчиняться царю в Москве, а патриарху в Турции. Еще мы знаем, что лично Петра Первого обвиняли в неуважении к церкви и в протестантском уклоне. Может быть, именно это не устраивало богобоязненного гетмана? Кощунственные пародии на ритуал? Но нет тому доказательств. И наоборот – в книге приводятся свидетельства ''неформальных'' дружеских отношений гетмана с ''князем – папой'' Никитой Моисеевичем Зотовым, одним из главных деятелей ''Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора'' (266).
Хорошо. Давайте искать какую-то украинскую специфику, которую ''именно Петр не мог понять''. И она-то как раз легко обнаруживается. Потому что Украина отделилась от феодального польско- литовского государства в результате победоносного крестьянско – казацкого восстания. А центральная Россия сохраняла крепостнические порядки. Но потом-то на Украине происходит новое классообразование, из повстанческих вождей формируется ''связанный между собой родством круг правящей элиты'' (211)
Марина Тимашева: Я вижу картинку: ''Портрет Ивана Забелы, значного войскового товарища'' (47). Что же, это чин такой?
Илья Смирнов: Да, чин или ранг (374). Товарищ. Замечательные языковые параллели с классообразованием в СССР в 20-е годы ХХ века. Так вот, как убедительно показано в книге, Мазепа был как раз поборником и главной движущей силой этой вторичной феодализации. ''Именно при Мазепе впервые появляется термин ''вечистой посессии'', то есть вечного владения'' (117, см.также 114,198 и др.) А крестьянская вольница – то, что как раз отличало Украину – ему была непримиримо враждебна. И в своем сословном высокомерии он, как ни странно, находит взаимопонимание с историком ХХ1 века, потому что для автора монографии это тоже ''чернь'', ''анархо – разрушительный элемент'' (152), ''популисты'' (105 – вообще замечательный термин, а применительно к 18 веку особенно) и просто пьянь. ''Понятно, что аренда на винокурение вызывала раздражение у самых главных потребителей горилки – пьяниц, как из числа опустившейся черни, так и запорожцев'' (103). ''Аренды если были… кому тяжелы, то только пьяницам'' (91). Видимо, дегтярная аренда была тяжела тем, кто закусывал дёгтем. Поясняю, о чем речь: ''полученные от аренд (откупов) деньги шли на содержание гетманской гвардии'' (Полтава, с. 578). Говорят, что есть в историографии цивилизационный подход. А есть еще наркологический.
Чтобы объяснить, почему Украина не пошла за Мазепой, приходится проявлять немалую изобретательность. Оказывается. ''После Мазепы в Украинском гетманстве появляется и приобретает силу совершенно новая волна старшины, чужаков, не имевших ''казацких'' корней. Милорадовичи (потомки серба М. Милорадовича), Марковичи (потомки выкреста Марка Аврамовича), Крыжановские (потомки выкреста Мошко), Афендики (потомки Семена, выходца из Молдавии). Видимо, именно в этом следует искать объяснение того, что автономные идеи все меньше будут популярны в среде старшины'' (216). Я сейчас оставляю в стороне этический компонент подобной аргументации, просто обращаю внимание на то, что и в более ранний период украинское казачество представляли Дмитрашка Райча (208), Войца Сербин (216), Михайло Борохович (209), и они упоминаются в самой книге.
Что-то у меня получается сплошная критика. А книга, между тем, содержательная и полезная. Раскрываются какие-то сюжеты, вроде бы, побочные, но очень важные. Например, о планах ''победоносной прогулки'' к Константинополю'' (63), которым увлекалось правительство Софьи. Это к вопросу о ''спокойной'', ''органичной'' модели развития, которая могла бы осуществиться в России, если бы не Петр.
Можно согласиться с автором и в том, что негоже переносить в ХVIII век политические коллизии (и оценки) из века ХХ-го. И Карл ХII был не Гитлер, и Мазепа не Шухевич. С другой стороны, и особых оснований для реабилитации (тем более, для восхищения) биография этого вельможного интригана не дает. Во Франции, например, во время Столетней войны бургундский герцог перешел на сторону англичан. Наверное, здесь неуместны сравнения с Лавалем и Петэном. Другая эпоха, другие представления о патриотизме. Но и симпатичного ведь тоже ничего не просматривается в том, как продали англичанам Жанну д'Арк.
Итог политической деятельности Мазепы уже после Полтавы и бегства с Карлом в Турцию подвел Силистрийский сераскир Юсуф-паша. "И то заявляю я вашей милости моему милостивому пану, что ежели совокупно Мазепа и все, с ним находящиеся, у вашей милости за людей почитаются, то мы их за таковых не считаем и не признаём. Знаем только и признаем короля шведского и при нем состоящих. И кто бы они ни были, ежели короля шведского слугами являются, тех тогда знаем" (Полтава, с. 500)
