Марина Тимашева: В Москве есть театр, который называется ''Около дома Станиславского'', основное его помещение после пожара так и не открылась, играют на малой сцене, она встроена в остатки каретного сарая дома Станиславского. Находится театр в самом центре города, около мэрии и модного дома Валентина Юдашкина, но ни к тому, ни к другому отношения не имеет. Публика зовет его просто – театр ''Около'', и правильно делает, потому что это его позиция, он не лезет в гущу театральной жизни, не варится в ней, и в ней не сварился. Театр возглавляет Юрий Погребничко – интервью с ним можно перечесть на пальцах одной руки, он – не то, чтобы разговорчив. Его не встретишь ни на каких тусовочных праздниках жизни. Его самого и его театр коллеги уважают. У него есть чувство собственного достоинства, которым он не кичится, и очень хорошие спектакли, которые часто номинируются на разные премии, но и это происходит как-то тихо, без фейерверков. В основном, Погребничко ставит спектакли по классическим текстам: от ''Винни-пуха'' для взрослых и с песнями ''Битлз'' (''Вчера наступило внезапно'') или кэрроловской ''Алисы в Зазеркалье'' с выдающейся личностью, а не просто актером, Алексеем Левинским в главной роли, до постановок по Чехову, Вампилову, Володину. В спектаклях всегда есть часть абсурда, часть комедии и очень много частей русской тоски - от знания человеческой природы и родной истории. На сей раз Юрий Погребничко выпустил спектакль ''Оккупация – милое дело'' в инсценировке исполнительницы главной роли - Лилии Загорской. Имя Орловой мало кому известно, поэтому послушаем завлита театра Светлану Новикову.
Светлана Новикова: Просто она выпала из литературной жизни надолго, поэтому ее успели забыть. Она работала на 16-й странице ''Литературки'' и писала миниатюры. Она 30 лет назад услышала, что есть на свете режиссер Юрий Погребничко, была речь о том, что он поставит ее детскую пьесу, но тогда он уехал из Петропавловска-на-Камчатке в Москву.
Марина Тимашева: В обязанности завлита театра входит чтение пьес, но обычно те, которые приходят ''самотеком'' - от незнакомых авторов, без рекомендаций – отсеиваются. Татьяне Орловой повезло – ее рукопись попала в руки Светланы Новиковой
Светлана Новикова: Я пришла на работу, мне передали конверт, я открыла и достала рукопись. Рукопись была совершенно необычная. Во-первых, она была напечатана на пожелтевшей от времени бумаге, написана на машинке, и пролежала лет 25, как я поняла. Выяснилось, что я угадала. Где-то текст не читался, и читать его было трудно, он был написан не как пьеса, не диалогами, а сплошной текст от первого лица. Его было очень много, около ста страниц. Но я поняла, что если его не возьмет Погребничко, то я буду долго думать, куда же его дать.
Марина Тимашева: Это значит, что он на вас произвел очень сильное впечатление?
Светлана Новикова: Потому что он был написан человеком, который как-то не в ''стае'', который сам по себе. Это же очень ценно. Человеком, который не стесняется показать свою уязвимость и, в то же время, это текст очень нежный и трогательный. Конечно, он волнует. Героиня говорит: ''Хороши мы были бы, если бы мы эмигрировали, перебежали тогда в Западную Германию! Мама шьет, папа ничего не умеет, даже вилку в розетку воткнуть, я — шизофреник. Как бы мы зажили!''. И вообще эти фразы ее вспоминаются мне, я замечаю, что я их уже цитирую, как классику. Когда героиня, говорит: ''Мы любим лежать в больницах: врачи хорошие, пенсия скапливается, выходим - богатые люди!''. Ну, замечательно же!
Фрагмент спектакля:
Я бы сразу деньги не давала инкассатору, я бы пила на них после работы кофе… Притащила с работы немного краски, украла три килограмма. Вот и не знаю, как мне теперь к себе относиться. То ли я по природе своей склонна ко всякого рода махинациям, то ли бедность меня заставляет. А откуда у нас такая бешеная жажда наживы? Даже нелогично. В бедности родились, в бедности умрем. Ну, у меня сейчас последний виток жажды наслаждений.. Но, может быть, мне только так кажется, что я - вороватый ангелочек, а на самом деле - хищный хищник…
Марина Тимашева: В основании спектакля - автобиографическая проза Татьяны Орловой. Она ''восстанавливает картины жизни''. Детство ее пришлось на начало 50-х, провела она его в военном городке, в Германии. Затем – Советский Союз. Затем – независимая Россия. Проза Татьяны Орловой - это монолог, поток сознания. У героини – диагноз, шизофрения, сама она считает, что это не болезнь, а способ жизни.
Фрагмент спектакля:
И нет у нас ничего такого, как в ''Полете над гнездом кукушки'', а, даже, наоборот, это нам надо кое-что оттуда позаимствовать. И это, конечно, бассейн. Игра в волейбол и - своя одежда для прогулок.
Марина Тимашева: Декорации, как всегда в театре ''Около'' - лаконичные, но исторически-точные, составленные узнаваемыми предметами. В их сочетании есть какое-то гротескное смещение. Небольшое возвышение с инструментами – на нем иногда появляются музыканты. Ржавые столбики на авансцене: из одного торчит красная розочка, над другим нависает цепочка с набалдашником – для слива воды в унитазах прежней формации. Сбоку - полки плацкартного вагона. Мимо них, пошатываясь, то ли выпивши, то ли вагон трясет, проходят военные, несут свернутые ковры и тяжелые чемоданы.
Фрагмент спектакля:
Немецкие дети написали нам на заборе ''Нах хаузе'' - уходите, валите домой. В воздухе носится про ''швайн''…А я все меняюсь дружески галстуками с немцами: свой красный - на их синий. Представляете?
Марина Тимашева: Действие происходит в воспоминаниях героини. Воспоминания ужасно узнаваемы, в них – много от нашей общей истории, общего знания. Возникают ассоциации с ранними текстами Евгения Гришковца, которые тоже апеллировали к памяти народа.
Над сценой висит маленький, матерчатый экран (таких теперь уже нет), время от времени на нем возникают фрагменты фильмов, о которых с любовью говорит героиня, и это очень хорошие фильмы: Куросава, Вайда, ''Амаркорд'' Феллини. Темы, которые важны для спектакля - война, детство, любовь – подхвачены киноэкраном. Благодаря этому, частная история разомкнута в пространство истории общечеловеческой, и дан ответ на вопрос из песни, которая дважды звучит в спектакле ''Какое мне дело до вас до всех, а вам – до меня?''.
(Песня ''Какое мне дело''?)
Подробности жизни, мелочи, жанровые сценки, забавные описания у Татьяны Орловой непременно выходят на философские обобщения. Это как у детей, которые часто изрекают очень мудрые вещи своеобразным языком, не похожим на взрослую речь.
Фрагмент спектакля:
Я отстаиваю невыносимые очереди, и не думайте, что эта сарделька похожа на наши вареные сосиски или сардельки. Смело эмигрируйте. Поедая ее, вы ощутите родство с музыкой Баха. Короче, сарделька сочна. Из груди моей вырываются стоны: прости, прости, дорогая Сусанна Михайловна, выпускница Гнесинского, обучающая высокой музыке!
Марина Тимашева: Лиля Загорская, играющая главную роль, рассказывает о военных, которым мало платили, и они везли в СССР из Германии ковры и сервизы, чтобы сдать их в комиссионку и на этом заработать. О детском театре, в котором хотела сыграть роль Золушки, но уступила ее более талантливой подруге. О том, как пересекали границу Польши и не хотели выходить из вагонов, потому что поляки их не любили. О том, как реагировали на русских в послевоенной Германии. Героиня - женщина образованная, она сыплет цитатами из прекрасных стихов, ссылается на великую прозу, рассказывает о любимых фильмах, но при этом, в СССР она работала на самых грязных и тяжелых работах: маляром или уборщицей общественных туалетов. Интеллигентная женщина, никак и ничем не отделенная от своего народа.
У сочинения Татьяны Орловой – два названия. Одно – ''Оккупация – милое дело'', второе ''О, Федерико!''. И программка к спектаклю - двусторонняя, с двумя названиями. Говорит Светлана Новикова
Света, например, название ''О, Федерико!'' совершенно понятно, потому что в этих монологах, в этом тексте и самом спектакле...
Светлана Новикова: Любовь к Феллини.
Марина Тимашева: И любовь к Феллини, и какие-то фрагменты его фильмов, и, если говорить о внутренней, эмоциональной пружине, то это тема детства, и потому что есть мелодия из ''Амаркорда'', и потому что Лиля Загорская кажется на сцене таким странным клоуном, клоунессой - то, что так любили Чаплин, Пикассо и Феллини. Феллини - и в самой Лиле, и в видео фрагментах, и в мелодии, и в теме. А вот что касается оккупации, как вы сами понимаете это второе название?
Светлана Новикова: Наши войска, это были оккупационные войска в ГДР в 50-е годы. Автор смотрит на то, какие были мы, наши военные и она сама, как они отличались от немцев, как немцы посмеивались над девочкой в шароварах. Ну вот, представьте себе, автор прожила много лет в Германии, училась там в школе, но им не давали немецкий язык. В это время весь Советский Союз еще учил немецкий, как основной, а не английский. Конечно, это отражено и в пьесе. Одна из героинь говорит: ''Мы боялись, все время, боялись контактов, там висело ''Болтун - находка для шпиона''. И если даже ее уговаривала подстричься парикмахерша, то она отвечала: ''Не надо''.
Марина Тимашева: В спектакль введена цитата самого Феллини:
Фрагмент спектакля:
''Если допустить, что взрослыми вообще когда-то можно стать, то что делают люди, ставшие ими?''.
Марина Тимашева: У героини спектакля нет имени, в программке значится ''женщина'', на самом деле, она - из породы не взрослеющих людей. Лиля Загорская одета в полном соответствии с описанием дикого наряда маленькой девочки.
Фрагмент спектакля:
Когда мы с мамкой и папкой приехали оккупировать Германию, на другой день пошли гулять в город, мне все казалось, что немцы с любопытством рассматривают и хотят показать на меня пальцем. На мне были шаровары с начесом и на резинке. Недавно по телевизору один дядька говорил, что в 60-е годы не было большого разрыва, что все люди жили примерно одинаково, это вот сейчас колоссальный разрыв в материальном положении со стороны народа. Но и тогда была совсем другая одежда, ближе к современной. Дети носили узкие теплые трико внизу на молнии, куртки, вязаные шапки. А на мне же были шаровары, вы уже знаете, нелепое драповое пальто и шляпа с розой наверху и завязкой в виде банта под подбородком. Тогда за версту было видно приехавших из Союза.
Марина Тимашева: Лиля Загорская , вроде, ничего не играет. Но определить ее отношение к персонажу, как ''ноль-позицию'' (так называют технику, при которой актер не отождествляет себя с персонажем и отстраненно воспроизводит его текст) язык не поворачивается. Наоборот, кажется, что актриса полностью вытеснена, замещена женщиной, слова которой произносит. Загорская почти все время существует в режиме монолога. Не жестикулирует, не педалирует текст, очень тонко его интонирует, смотрит на мир изумленными, чуть расширенными глазами маленькой девочки, но за внешней ровностью – глубокое обобщение и переживание. Страдает на наших глазах живая душа, заключенная в обличье маленькой, хрупкой, ясноглазой женщины, наряженной в нелепые, почти клоунские, одежды.
Загорская,за редким исключением, не вступает в диалог с партнерами - персонажами воспоминаний героини. А их много. В основном это военные, те, что служили с ее отцом, те, которых она видела на концертах в маленьких офицерских клубах. Они не только поют, но и танцуют, выделывая кренделя в духе ансамбля песни и пляски имени Александрова, но они – не профессионалы, любители, поэтому очень старательны, к тому же, кичатся своими умениями, и от этого делается одновременно смешно и грустно. Иногда к военному хору присоединяется солистка, она выглядит, как бывшая заключенная, возможно, это соседка по палате в психиатрической лечебнице. Люди из разных времен, из разных миров в памяти героини сходятся вместе, и вместе поют.
Фрагмент спектакля:
Если нас на границе с этой стороны поставить, какие есть, так, что не спутаешь, где граница. А с той стороны нас никто не поставит, скажут: не наши, барышни, давайте отсюда до дому, до хаты. Спивайте ''чому я не сокол, чому не летаю''
(Песня ''Давай закурим'')
Марина Тимашева: В спектакле Погребничко много старых песен, разных шумов, диковинных интонаций, и все это сплетается в единый звуковой поток, образует музыкальную партитуру действия. И, когда спектакль заканчивается, то в памяти остается горькая и нежная мелодия, мелодия любви и тоски - по детству, по Родине, по маленькому поселку - Солотче. Мелодия русского ''Амаркорда''.
Фрагмент спектакля:
Мне непременно, непременно надо туда вернуться. Я пока не настаиваю, у меня машины нет. Это на машине я буду ездить туда, я буду молиться в церквях, я буду креститься в часовнях, пить вино и валяться в траве, и никого никогда ни по чему не бить. Боже мой! Какие возникают передо мной космические дубравы под Тулой, какие звенят феерические под Саратовым! И все солотчи, солотчи... Я могла бы вам такое рассказать, но я не могу, у меня нет сил. Но и сам ''Полонез Огинского'' называется ''Тоска по Родине''. Что же будет? Тоска по Солотче......
Когда Федерико Феллини получил свою награду на фестивале и вышел на улицу купить газету, один молодой человек крикнул ему: ''Феллини, ты - лучший в Риме, но я скажу: Фелини, ты мой, Фелини! Но не тот, что лучший в Риме, ты - лучший в мире!''
Марина Тимашева: После спектакля на несколько минут воцаряется полная тишина, зрители не решаются прервать ее аплодисментами. Я спрашиваю у Лили Загорской, как она на это реагирует.
Лиля Загорская: Я предполагаю, что данная работа на меня действует определённо, и предполагаю, что она также действует на публику. Поскольку, возможно, я первый раз в жизни играю или имею дело с таким текстом, который не вовлекает тебя, а немножко как бы вынимает, позволяет видеть со стороны. И там, со стороны, очень хорошо. Или, если сравнивать с водой, то это где-то там, в глубине что-то происходило, кто-то кого-то ел, кто-то за кем-то бежал, кто-то на кого-то нападал. Но ведь когда вынырнешь, там солнце, небо, и иногда очень жаль, что выныриваешь не сразу. Поэтому, может быть, публика так же реагирует. В какой-то момент ее вынимают из погруженности в какую-то жизнь, и она видит, что есть другое пространство - чистое, ровное, спокойное.
Марина Тимашева: А вы сами инсценировку писали и текст отбирали?
Лиля Загорская: Да.
Марина Тимашева: А по какому принципу?
Лиля Загорская: Я выбирала куски, во-первых, про Германию, потому что я сама там выросла, и я все знаю. Я просто вижу, как бежит солдат, и по какой дороге, и он действительно кричал: ''Гагарин полетел!''. Как у Орловой. Я не могла поверить в такие совпадения: ко мне пришла прямо-таки автобиографическая вещь. Там очень много текстов у нее. Я выбирала такие тексты, которые более проявляют поверхность, где так легко и просто. Хотя у нее в этом же произведении какая-то обида формулируется, болезненность есть. Но я подумала, что надо взять отжато. Разотождествление - есть такой термин. Я разотождествляю ум, чувства, это освобождение от чего-то. Мне самой очень нравится, когда она говорит: ''Может, я по природе своей вороватый ангелочек?''. Это же надо увидеть, что на самом деле ты - не ангел, конкретно ты, и жизнь из не ангелов состоит, и составляется такое большое количество ''не ангельского'' состояния. Уже не говоря о тексте Феллини, где он о себе говорит, что он сам - не взрослый человек, и никогда не видел взрослых людей. И он пишет, что поставил ''Амаркорд'', чтобы еще раз пройти по этой болотистой местности, чтобы вынуть себя оттуда и освободиться, потому что в каждом шаге была тяжесть. Ну, представьте - фашисты, провинция, мечта... Опять же, увидеть это легко, без тяжести и даже смешно. Вот это же очень важно, как он не изнутри, а с поверхности смотрит и говорит: ''Ребята, что мы там делаем? Посмотрите: небо, солнце - какая красота!''. Вообще мир Божий действительно красив. Она про Солотчу говорит ''мне обязательно надо туда попасть, увидеть листья, деревья, как листочки колышутся, как дождь идет''... Это так красиво, и она пытается прорваться. И сострадание, невозможное. Шли мальчики...
Марина Тимашева: Лиля Загорская говорит о самом начале спектакля, кадрах военной кинохроники: идут солдаты второй мировой войны, совсем молодые, ужасно усталые. А в этот момент звучит музыка другого времени, начала 70-х.
(Песня ''Жил-был я'' )
''Жил-был я, стоит ли об этом?'' - поет Градский. К финалу спектакля мы дадим однозначный ответ на вопрос: об этой жизни - стоит. Слова песни ''жил-был я, вспомнилось, что жил'' ( ''помнится, что жил'') рифмуются с теми, что по ходу спектакля цитирует героиня: ''проходит жизнь, как ветерок по полю ржи''. Глядя в глаза Лили Загорской, вслушиваясь в неземную интонацию ее речи, почти физически ощущаешь дуновение этой проходящей, уходящей, остающейся жизни.
(Песня ''Проходит жизнь'')
