Марина Тимашева: В театре на Малой Бронной – премьера ''Тартюфа''. В главной роли – Виктор Сухоруков. Павел Сафонов поставил пьесу Мольера , не перенося действия в современность, но и не настаивая на исторической точности, в стилизованных и очень красивых костюмах ( художник Евгения Панфилова) и в точном соответствии с авторским определением – комедия. Актеров Павел Сафонов собрал из разных театров, возможно, они еще только притираются друг к другу, а потому часто чрезмерно усердствуют: закрикивают текст, гримасничают, позволяют себе вульгарные жесты и телодвижения. Если все это притушить, смягчить, смикшировать, то выйдет хороший спектакль о том, как легковерны люди, как легко они становятся жертвами манипуляций.
(Звучит фрагмент спектакля)
Тартюф:
(вынимает из кармана платок)
Возьми платок. Скорее!
Дорина:
На что мне ваш платок?
Тартюф:
Прикрой нагую грудь.
Сей приоткрыв предмет, ты пролагаешь путь Греховным
помыслам и вожделеньям грязным.
Дорина:
Неужто же вы так чувствительны к соблазнам
И вожделение не в силах побороть,
Нечаянно вблизи узрев живую плоть?
Вы, как я погляжу, уж чересчур горячий,
А я--похолодней и чувствую иначе:
Явись вы предо мной в чем родила вас мать,
Перед соблазном я сумела б устоять.
Тартюф:
Твоя несдержанность--одна тому причина,
Что, кажется, уйти придется мне, Дорина.
Дорина:
Зачем вводить вас в грех? Сама уйду сейчас,
Лишь передам словцо от госпожи для вас:
Она желает, чтоб вы ей не отказали
В непродолжительном свиданье в этой зале.
Марина Тимашева: Замечательная Агриппина Стеклова играет Дорину . Вообще-то, Дорина – служанка, но ведет себя, как хозяйка дома, и некоторые подробности в спектакле указывают на то, что с Оргоном ее связывают не только подчиненные и не только платонические отношения. Она ''держит'' на себе весь первый акт, вплоть до появления того, к кому ни одна из озвученных мною выше претензий не имеет никакого отношения, то есть Виктора Сухорукова - выдающегося лицедея, чья работа филигранна.
Его Тартюф выбирается из шкафа, как платяная моль – скукожившийся человечек в серых обмотках, бесцветный и ничтожный. В следующей сцене, когда он пустится в объяснения с хозяйкой дома, Эльмирой (Ольга Ломоносова), зрители поверят: он прикинулся святошей, маленьким блеклым существом, он лицемерил, втирался в доверие к ее супругу Оргону и теще единственно для того, чтобы оказаться ближе к женщине, которую полюбил.
(Звучит фрагмент спектакля)
Тартюф:
Столь ваша красота чужда житейской скверны,
Что я, вас полюбив, в грех не рискую впасть:
Сия не пагубна, но животворна страсть.
Вам сердца моего теперь открылась тайна,
И дерзостью своей смущен я чрезвычайно.
Так недостоин я, я столь ничтожно мал,
Что не открылся б вам, когда б не уповал
На вашу доброту. О чудное созданье!
Что ждет меня теперь: блаженство иль страданье?
Вершина радостей иль бездна горьких мук?
Какую я судьбу приму из ваших рук?
Эльмира:
Признанье пылкое... Но, как оно ни лестно,
Боюсь, что ваша речь немного... неуместна.
А я-то думала до нынешнего дня,
Что ваша набожность--крепчайшая броня
От искусов мирских, надежная плотина...
Тартюф:
Как я ни набожен, но все же я-мужчина.
И сила ваших чар, поверьте, такова,
Что разум уступил законам естества.
Отринув суету для радости небесной,
Я все ж, сударыня, не ангел бестелесный.
Но, осудив меня за дерзость, часть вины
На вашу красоту вы возложить должны:
Она мной сразу же навеки завладела,
Вам помыслы мои принадлежат всецело;
Сей безмятежный взор и дивное чело
Пронзили сердце мне, оно изнемогло.
К молитве и посту прибег я, но напрасно,
Я думал об одном: о, как она прекрасна!
Мой каждый вздох и взгляд твердили это вам,
И вот я наконец доверился словам.
Но если тронут вас нижайшие моленья
И вы подарите свое благоволенье
Мне, недостойному и жалкому рабу
Заоблак вознеся ничтожную судьбу,
Вам преданность явлю я, мой кумир бесценный,
Какой не видели доныне во вселенной.
Коль осчастливите вы своего слугу,
От всех случайностей я вас оберегу.
Честь ставят женщины на карту, как мы знаем,
Доверившись хлыщам, беспечным шалопаям:
Чуть юный вертопрах чего-нибудь достиг,
Тщеславье так его и тянет за язык,
И пошлой болтовней грязнит он без смущенья
Алтарь, где сам вершит он жертвоприношенья.
Но я не из таких. Нет, я любовь свою
От любопытных глаз надежно утаю:
Ведь сам я многое теряю при огласке.
А потому мне честь доверьте без опаски.
Своей избраннице я в дар принесть бы мог
Страсть-без худой молвы, услады-без тревог.
Марина Тимашева: То, что Эльмира не верит в чистоту и истинность намерений Тартюфа, кажется «недоработкой» драматурга, потому что такому Тартюфу невозможно не верить.
Виктор Сухоруков: А вот это задача - чтобы обмануть зрителя. Потому что мы привыкли, что раз Тартюф, значит, он слюнявый, говорят, что он пузатый, обжора, значит, он обжора... А где обман, где мошенничество, где великая иллюзия заблуждения?
Марина Тимашева: Оргон ( Александр Самойленко) вовсе не глуп, не наивен, не простосердечен, но Тартюф может обвести вокруг пальца любого, кого наметит себе в жертвы.
Полностью подчинив себе главу семейства и расправившись с домочадцами, Тартюф совершенно преображается. Теперь на нем шикарная фрачная тройка, плечи расправляются, спина распрямляется, полностью меняется пластический рисунок роли. За изысканно сервированный обеденный стол он садится, как музыкант за рояль. Прежде подвижное лицо как будто стягивает маска самодовольства, невинно-бесцветные глаза младенца стекленеют и наливаются сталью. Сухоруков словно бы играет все роли, которые просто плачут по грандиозному артисту: Короля Лира и Шута, Иудушки Головлева и Плюшкина, Акакия Акакиевича и Ивана Грозного…. Он может быть характерным актером и фарсовым, комиком, трагиком, кем угодно. В роли Тартюфа он проходит весь путь от ''пустосвята'' до ''живоглота''. Такой человек слишком осторожен, чтобы попасть в незатейливый капкан, расставленный ему Эльмирой, но он хочет обладать этой женщиной с той же силой, что и обладать всем миром, а бояться ему, вроде бы, совершенно нечего, все козыри у него на руках: и завещание Оргона, и дарственная, и даже документы, от которых зависит жизнь главы дома. Он занесся, переоценил свои возможности, оторвался от реальности, как случается со многими людьми, дорвавшимися до власти. Его просчет разве в том, что он не чинился со второстепенными персонажами, не тратил на них сил, не считал, что от них что-то может зависеть в исходе игры. Пойманный на месте преступления, то есть на месте соблазнения Эльмиры, он, и в потешном корсете с гульфиком, ведет себя уверенно и нагло. Только указ Короля сбивает с него спесь. И вот тут вступает в свои права режиссура. Павел Сафонов не меняет ни строчки, ни буквы – как и положено, посланник Короля приносит благую весть, но речь его выстроена по законам предвыборной популистской демагогии. А вслед за глашатаем является сам Король, однако, играет его тот же артист, что и Тартюфа, то есть Виктор Сухоруков. Государством правит лжец и лицемер, жулик и вор – вот вам и хэппи-энд.
Выслушав мои восторги в свой адрес, Виктор Сухоруков заявил, что шагу не ступал без режиссера Павла Сафонова.
Виктор Сухоруков: Это общая наша работа с Пашкой Сафоновым. Мы с ним встречались в ''Преступлении и наказании'' («Сны Родиона Раскольникова»). Прошло много времени, и он снова меня позвал. Тут была драматургия, новый для меня театр, отношение режиссера ко мне. За успех-то я отвечу, но мой талант - такой, как у всех, только одни его запирают в чулан, другие пропивают, третьи спят с этим талантом под подушкой. А талант требует не фитнесс-клуба, не спортивного зала, он требует труда, дотошности, упрямства, азарта, граничащего с сумасшествием, потому что лицедействовать, притворяться, изображать других людей это все ненормально. И я заставляю свой талант пахать, пахать и пахать, выверяю все, вплоть до запятой, до поворота головы. Мне тут сделали комплимент: ''Ой, ты в каждой сцене как будто позируешь фотографу!''. Да, в этой роли я проверял все, даже тренировался ходить на коленях, поворачиваться на них, оседать, подниматься, возвышаться, чтобы не было лишних движений. Почему? Поэзия. И Пашина заслуга - он не выкинул ни слова, он не сократил ничего. И вот это признание в любви к жене Оргона, это так написано, с одной стороны, а, с другой стороны, как только мы прочитали пьесу, я тихо сказал режиссеру: ''Паша, полтора часа идет спектакль без меня. Другие персонажи про меня говорят, это они дали мне характеристику, это их сплетни, наговоры, наветы, интриги. А я-то еще ничего не сделал. За что меня?''. И вот это дало нам право сыграть Тартюфа от кокона до такой распустившейся звериной бабочки. И я, конечно, пахал как Папа Карло, потому что любил, потому что нравилось, потому что хотел. И не ради того, чтобы понравиться, а вызвать жгучий интерес к спектаклю. Я очень дотошный, упрямый, тяжелый в процессе, но очень преданный режиссеру человек. В результате, я попал в хорошую компанию, в которую поверил, они приняли меня. И Саша Самойленко - блистательный партнер, и молодые ребята, мальчишки и девчонки, ученики Сергея Голомазова - блестящие работники. Это же дебюты у многих. И моя позиция - позиция командного творчества. Я нашел термин - ''коллективная энергия''. Я индивидуалист, я одиночка, но я все равно стремлюсь к ''коллективной энергии''.
Марина Тимашева: Вот такая у меня добрая традиция – под Новый Год поговорить с Виктором Сухоруковым, который, кстати, незадолго до премьеры ''Тартюфа'' отпраздновал свое 60-летие.
