Марина Тимашева: Теперь нам предстоит путешествие ''Меж Русью и Литвой'', именно так называется книга Михаила Крома, выпущенная издательством ''Квадрига'' и Объединенной редакцией МВД России. Помнится, мы уже обсуждали ''Стародубскую войну 1534-1537'' годов того же автора. Что же нам предлагает сегодня наш рецензент Илья Смирнов? ''Приквел'', как сказали бы кинематографисты?
Илья Смирнов: Действительно, у книги подзаголовок: ''Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца ХУ - первой трети ХV1 в." В ней описываются предыдущие 4 русско-литовские войны. Кстати, и Стародубская тоже, но совсем коротко (224 – 225), чтобы обозначить общий итог противостояния двух монархий, претендовавших на наследие Древней Руси.
Марина Тимашева: Из него литовской династии изначально достались территории будущей Украины и Белоруссии. Правильно?
Илья Смирнов: Да. Получилось ''Великое княжество Литовское и русское''. Автор книги уточняет: ''я не считал возможным писать применительно к ХV – началу ХV1 в. об украинцах и белорусах… всё православное население Литовского государства называло себя ''русью'' (8; 32). Этническая тема вообще скользкая, потому что, произнося определенные слова, невзначай соскальзываешь в другую эпоху, где эти слова меняют смысл и обрастают политическими претензиями. А теперь взгляните на карту – кстати, карты превосходные, ''Квадрига'' подает всем издательствам пример.
Марина Тимашева: Может быть, и участие МВД как-то способствовало тому, что видно, где кого искать?
Илья Смирнов: Может быть. В любом случае замечательно, кроме шуток, что на карте можно без микроскопа обнаружить города, за которые шла борьба. Так вот, не только Украина и Белоруссия достались дому Гедемина. Смоленск, Вязьма, Козельск Вы еще помните, когда-то, садясь в поезд на Белорусском вокзале, с таможенниками встречались – где? – в Бресте. Теперь заграница начинается после Смоленска. Но в ХУ веке было еще веселее. Можайск. Следующая остановка Литва.
Это что касается географии. Еще одно уточнение - библиографическое: вот эта книга, ''Меж Русью и Литвой'' - второе издание, переработанное, и местами довольно существенно, а первое-то вышло задолго до ''Стародубской войны''. Наконец, ''приквела'' не получается еще и потому, что ''Стародубская война'' - настоящая военная история. А здесь жанр несколько иной. Если вы посмотрите оглавление, убедитесь, что материал излагается не по войнам в хронологическом порядке: первая, вторая, третья…, а по участникам, первый раздел – о князьях, прежде всего об ''украинных'' князьях, чьи владения как раз и стали театром военных действий. Второй раздел – о городах и ''проблеме выбора между Москвой и Литвой в различных городских слоях'' (228). В этот городской раздел включены боярство (228) и духовенство (243) на пограничных спорных территориях.
То есть, здесь Михаила Марковича Крома занимает, прежде всего, история социальная, отношение разных категорий населения к власти и собственности, соответственно, их интересы. И выводимая из интересов позиция. Подход, конечно, не очень выигрышный для легкого занимательного чтения.
Марина Тимашева: Зато вполне марксистский. Вам это должно нравиться.
Илья Смирнов: Не уверен, что автор согласился бы с серпом и молотом на своем гербе, но ведь в науке – не в политике, в науке – марксизм это не партия, а именно подход. Не нравится – можете называть его позитивистским. В любом случае, те выводы, к которым приходит (этим своим подходом) М.М. Кром, не похожи на трактовку русско-литовских отношений в старой советской историографии. Он следует строго по источникам, стараясь не искажать картину прошлого никакими идеологическими мотивами извне, будь то классовая борьба или ''самодержавие, православие, народность''.
Марина Тимашева: То есть, отменяем классы? Это уже прогресс.
Илья Смирнов: Нет, нет! Чтобы убедиться в их существовании, достаточно выглянуть на улицу. Но ничто не может так опорочить разумную теорию, как доведение ее до абсурда. Ведь любое классовое общество (нынешнее, средневековое) – это социальный организм. Дальше я вам открою страшную тайну: в жизнеспособном организме то, что объединяет, должно быть сильнее того, что разъединяет. Если на первый план выходит то, что разъединяет, организм везут в реанимацию. Как отмечает автор на примере большого города Смоленска: ''социальное расслоение, бесспорно, имело место…, но во время всех осад и в момент капитуляции сословная рознь не проявлялась, горожане выступали совместно, всем городом'' (219). Опять же, оглянитесь вокруг. Вы увидите то же самое. Но в старых учебниках пытались всё, вплоть до землетрясений, объяснять классовой борьбой. И из распрей Рюриковичей и Гедеминовичей тоже каким-то образом вычитывали классовую борьбу. Хуже того. При Сталине вырастили противоестественный гибрид вульгарной социологии с дореволюционным монархизмом. То есть, в Литовском Великом княжестве, с одной стороны, бедные трудящиеся массы православного исповедания и ''сильное движение православного населения в сторону присоединения к Москве'' (87). С другой стороны - угнетатели, плохие, богатые и знатные литовские, а потом и примкнувшие к ним польские католические феодалы. Постепенно классовый фактор отходил на второй план, оставался национализм: если по этой графе ''свой'', то можешь быть даже князем, чёрт с тобой, всё равно ты ближе к народу и прогрессивнее.
Марина Тимашева: Нехорошо упоминать черта в контексте православия и католичества. А что получается по источникам?
Илья Смирнов: М.М. Кром как раз и старается плясать от печки, от источника. Вот ''украинные'' православные князья. ''Отечественные исследователи приписывали им тягу к Москве, а зарубежные ученые, наоборот, считали князей жертвой московской агрессии, но при всем различии оценок… князья рассматривались как однородная, недифференцированная масса … ''Между тем, ''статус различных княжеских фамилий был далеко не одинаков'' (83). И выделены несколько категорий титулованной знати (78). Самый почетный вариант: ''служилый князь выступает… как вассал великого князя, но вассал, сохраняющий большую долю самостоятельности … Обязательства носят взаимный характер, и в случае их несоблюдения сюзереном князь, добровольно заключивший договор, может его расторгнуть'' (49). И дальше: ''…мы говорили о князьях Рюриковичах, бывших ''отчичами'', исконными владельцами своих земель. Однако среди ''украинных'' князей были и Гедеминовичи, получившие сравнительно недавно некоторые земли… в качестве пожалования от литовских господарей'' (66). Князь мог выступать и в роли наместника, но тогда он, как правило, в одном городе надолго не задерживался (136). Как в советской номенклатуре до Брежневе: ее ведь тоже старались перемещать.
Марина Тимашева: Чтобы не обрастала коррупционными связями, видимо.
Илья Смирнов: Да. Ну, и наконец, мелкота. Рождались дети, уделы дробились. Мы что себе представляем при слове ''князь''? Нечто гордое и богато одетое. А в источнике видим, что Роговицкие втроем выставляли четырех конных воинов (127). Несчастные ''князи Вороницкие'' вообще одного.
Марина Тимашева: Привет от князя Мышкина.
Илья Смирнов: И автор совершенно резонно замечает, что ''княжеская мелкота была привязана не к определенной земле…, а к господарской службе'' (133), то есть к Великому князю Литовскому.
И вот это невероятное переплетение владельческих прав, амбиций и интересов как раз и образует русско-литовское пограничье ХУ века, как оно запечатлено в книге. ''Частые переходы князей с литовской службы на московскую и обратно … Отсутствие религиозной границы, как и твердой политической линии раздела'' (82). ''Соперничество между далеко разошедшимися линиями Новосильских князей'' (51). Кстати, именно в таких ситуациях обделённый своей же роднёй искал убежища и поддержки у чужого государя. И дальше уже ''конфликт между Одоевскими князьями, служившими разным сторонам'' (50). Плюс постоянные набеги степных ханов, которые тоже враждовали между собой.
Господи! Тут сокровищница захватывающих сюжетов для ''истернов''. Один мятеж Глинского чего стоит. Если бы наши продюсеры, драматурги и сценаристы не были так ленивы и нелюбопытны.
Марина Тимашева: Тут, я думаю, проблема, скорее, в продюсерах, чем в драматургах или сценаристах. Но, возвращаясь к историческому сюжету, это всё-таки больше похоже не на Дальний Запад, а на феодальную раздробленность в Западной Европе. Сюзерен. Вассал.
Илья Смирнов: Да. Лишнее подтверждение феодальной модели, о которой мы недавно говорили в связи с книгой ''Власть в Древней Руси''. ''Заоцкие городки являлись прежде всего резиденцией соответствующих князей…, служили прикрытием для разбойничьих набегов на соседние уделы'' (158). Баронские замки, вот они. Или: ''образец традиционных отношений вассала и сюзерена: бояре, даже утратив свои отчины, сохраняют верность великому князю, а тот за это жалует им новые земли'' (232). И отношения какие интересные: ''Иван Третий обязался отпустить сидевших у него в плену мезецких князей Семена Романовича и Петра Федоровича, предоставив им право самим выбрать, какому государю служить…. Первый ''приехал служити к великому князю Иоанну'', а второй ''бил челом великому князю Александру Литовскому» (107). Мятеж Михаила Глинского автор тоже рассматривает как сугубо феодальное предприятие, во главе которого стоял авантюрист, менявший святыни так же легко, как подданства (137). ''Народная масса'' не участвовала в мятеже, а пострадала от него'' (147).
Марина Тимашева: А какова была позиция этой самой ''народной массы''?
Илья Смирнов: По мнению автора, пассивная и уж во всяком случае несамостоятельная. В описании конкретных событий можно встретить такие ремарки: ''незаметно, однако, чтобы с интересами горожан сколько-нибудь считались'' (155), ''нельзя не отметить полную пассивность торопчан, не противившихся ни одной из … сторон и покорно присягавших той из них, у которой в данный момент был военный перевес'' (213). ''Судьба Смоленска… во многом зависела от мещанского населения. Приведенные… данные о четырех осадах города … не оставляют сомнений в том, что все жители, а не только верхушка, оказывали упорное сопротивление московским войскам… Сословная рознь проявилась не во время выпавших на долю горожан тяжелых испытаний, а после капитуляции…'' (247). А чаша весов склонялась все-таки на сторону Москвы. ''1500 год стал кульминацией успехов Ивана Третьего в борьбе за присоединение русских земель… Решающая роль в этих событиях принадлежала… князьям: кн. Семен Бельский ''отъехал'' к московскому государю со своим уделом – г. Белой, кн. Семен Иванович Можайский – с Черниговом, Стародубом, Гомелем и Любечем, кн. Василий Иванович Шемячич – с Новгородом-Северским, а также с захваченным им… г. Рыльском'' (200). С городами центрального, как сейчас сказали бы, подчинения было намного труднее справиться, и здесь приходилось рассчитывать на военную силу. Например, рать во главе с Яковом Захарьичем ''взяла Брянск и захватила в плен наместника пана Станислава Бартошевича'' (203). Это я Вам дарю для предыстории отечественного театроведения.
Марина Тимашева: Обязательно проинформирую Алексея Вадимовича Бартошевича заведующего кафедрой зарубежного театра Института театрального искусства и моего учителя. Но я вспоминаю давнюю нашу с Вами беседу о событиях на Украине. И там четко противостояли "панская вера" и крестьянская, "греческая"
Илья Смирнов: Но это ХV11 век, совсем другая эпоха. И М.М. Кром как раз считает, что в литературе произошел искусственный перенос более поздней ситуации вглубь истории, ''переосмысление'' (148) ХV века под влиянием последующих событий. А в ХV – начале ХV1 века литовские правители никаких реальных проблем (и угроз) православным не создавали (81 – 82), они были практически равноправны с католиками. Иван Третий просто использовал ссылки на права человека: "великая нужа о греческом законе" (112) для оправдания своего вмешательства в дела соседа. Приводятся, в общем, убедительные для историка -материалиста аргументы. Количество храмов. Позиция духовенства, которое было вполне лояльно литовским правителям. В Смоленске, уже после его взятия московскими войсками, именно епископ Варсонофий "организовал пролитовский заговор, обернувшийся для него арестом, низложением и заточением в Спасо-Каменный монастырь" (245)
Впрочем, дискуссия по этому вопросу может быть продолжена. Угроза ''унии'', которую, как в книге сказано, ''не отличали от католичества'' (109), нависала над православными постоянно, а вера – такая специфическая материя. Не вполне рациональная.
Марина Тимашева: Хорошо, а в чем же, по мнению автора, секрет успехов московского оружия?
Илья Смирнов: Не только и не столько оружия, сколько дипломатии. Он высоко оценивает Ивана Третьего как политика. Приводит мнение Константина Васильевича Базиле́вича: что этот государь, ''последовательно уничтожавший остатки феодально-удельной системы в своей стране, горячо поддерживал ее на пограничной литовской территории''. ''В отношении ''украинных'' уделов проявлял удивительную щепетильность'' (95) – и потому казался более выгодным сюзереном. Василий Третий продолжил эту тонкую игру. ''Когда Василий Третий овладел, наконец, Смоленском, он … 'волю дал'' сидевшим в осаде служилым людям. ''И которые похотели служити великому князю, и тем… велел дать жалованье по 2 рубля денег, да по сукну по лунскому и к Москве их отпустил. А которые не похотели служить, а тем давал по рублю и к королю отпустил'' (237).
Зато после того, как новые земли закреплялись за московским домом, вольности быстро сворачивались, происходил, например, ''вывод'', то есть массовое переселение, ''смолнян всех вывел к Москве и там им именья подавал на Москве, а москвичом подавал именья у Смоленску'' (255). То есть замена местного воинского сословия на более лояльное. Впрочем, эти меры затрагивали не только феодалов, но также купцов и мещан: ''которым людем велел быти на Москву…, тех пожаловал, дворы им на Москве и лавки велел подавати'' (256).
Тоже, кстати, довольно гуманно. Имения, дворы, лавки. Не в тайгу на мороз.
В общем, интересная книга, хотя и не бесспорная. Интересная эпоха, не избалованная общественным вниманием. И широкий простор не только для художественного творчества, но и для новых исследований, которые, может быть, что-то и опровергнут из зачитанного Вам выше по книге ''Меж Русью и Литвой''.
