Два года назад в Праге скончался писатель и журналист Петр Вайль, автор популярных книг "Гений места", "Карта Родины", "Стихи про меня", в соавторстве с Александром Генисом – "Русская кухня в изгнании", "Американа", "60-е: мир советского человека", "Родная речь" и других. Много лет Вайль работал на Радио Свобода, в последние годы жизни был главным редактором Русской службы Радио Свобода.
О Петре Вайле вспоминают московский режиссер Екатерина Вещева, автор телевизионного сериала "Гений места", снятого по одноименной книге, и документального фильма о Вайле, работа над которым завершается сейчас, и историк Иван Толстой.
- Новый документальный фильм должен выйти в эфир на канале "Культура" в рамках цикла "Острова", - рассказывает Екатерина. - "Острова" - это цикл документальных фильмов-портретов, который уже довольно давно идет на канале "Культура". Концепция проекта такова: лучше, чтобы над фильмом работал кто-то, лично причастный к теме. Я не являюсь сотрудником канала "Культура", но я сотрудничала с Петром Вайлем во время съемок цикла получасовых телефильмов по его книге "Гений места". Канал "Культура" обратился ко мне, и вот мы делаем документальный фильм в рамках цикла "Острова".
- Кого вы пригласили к сотрудничеству?
- О Петре Вайле говорит, прежде всего, сам Петр Вайль - благодаря тому, что осталась аудиоверсия его последней большой книги "Стихи про меня". Это своего рода автобиография. У нас есть возможность ничего не выдумывать самим и не полагаться на мнение других людей, а дать возможность, в первую очередь, Петру самому рассказать о чем-то важном для него и для всех нас. Мы обратились к писателю Григорию Чхартишвили (Борису Акунину), который при жизни Петра входил в то небольшое число людей, мнение которых по поводу написанного им было очень важно для Вайля. Петр так и говорил: "Мне очень важно, что скажет моя жена, что скажет Гриша Чхартишвили и еще несколько писателей".
Когда появилась идея сделать фильм о Петре, я, прежде всего, связалась с его вдовой Элей. Мы встретились в Венеции, и Эля очень помогла нам и со сбором материала, и с организацией работы. Она предложила - поскольку очень много уже сказано о Петре-гурмане, Петре-путешественнике - рассказать о том, о чем, может быть, не все знают. И мы решили сконцентрироваться на неоконченной книге Вайля "Картины Италии", над которой он работал весь 2008 год. Они с Элей объездили всю Италию, много фотографировали. Очень много материала Петр изучил и пропустил через себя, но успел написать только три главы, которые и вошли в посмертный сборник его произведений. Так что наш фильм - во многом рассказ о Петре в Италии и рассказ о Венеции, потому что его жизнь была во многом движением к Венеции. Петр и нам рассказывал: начиная с того момента, когда он покинул СССР, для него много значила возможность побыть в Италии на пути в США.
- Я видел ваш небольшой фильм, сделанный после смерти Петра из рабочих материалов, не вошедших в цикл "Гений места", каких-то забавных, трогательных, смешных видеокадров. Вы используете этот материал?
- Да, конечно, мы будем использовать эти кадры, благодаря тому, что правообладатель, издательский дом "Вокруг света" (главный спонсор телецикла "Гений места") разрешает нам это делать. Поскольку в цикле "Гений места" Петр большое внимание уделил Италии (там, по-моему, было шесть глав), мы посетили шесть итальянских городов, где снимали Петра, в том числе Венецию. Венеция - самый любимый город Петра Вайля, где он мечтал жить после того, как уйдет со службы, чтобы быть таким венецианским пенсионером. К сожалению, этого не произошло. Вокруг этого мы отчасти строим историю: задуманная книга не сложилась просто потому, что не хватило времени ее закончить; и задуманное им решение - жить в Венеции - тоже, к сожалению, не сбылось, потому что его жизнь так рано и так трагически оборвалась.
- По крайней мере, свое последнее пристанище он нашел в том городе, в котором мечтал жизнь окончить... Екатерина, вы работали с Петром несколько лет. Что вам запомнилось?
- Поражала беспримерная толерантность Петра. Потому что съемочная группа - люди гораздо более молодые, чем сам Петя, и с другими приоритетами. Мы слушали другую музыку, говорили на другие темы, иногда вели себя, как своего рода варвары, часто ему, на самом деле, наверное, докучали нашим каким-то безумным техно, ведь мы много ездили на машине. Петр вынужден был слушать всю эту нашу музыку, наши хи-хи-ха-ха. Но никогда не давал нам понять, что ему это как-то докучает. Он, наоборот, с большим интересом к нам относился. С другой стороны, у него было чему поучиться. Это было сочетание такой нереальной легкости и стоявше за ней колоссальной базы знаний, проработанного материала. Петр мог, проходя по любому городу, в котором мы бывали, бросить как-то мимоходом - здесь тысячу лет назад было это, а здесь сто лет назад было то. Это было смешение колоссальных культурных пластов - от высокого до низкого, от какого-нибудь собора до забегаловки гастрономической. Для нас общение с Петром было большой школой. Мы, разинув рот, слушали, что он нам говорил.
- Что вы чувствуете, когда теперь попадаете в города, где когда-то побывали с Петром?
- Самое драматическое ощущение - конечно, ощущение от Венеции. С Петром мы там побывали в 2005 году во время съемок программы о Витторе Карпаччо, одном из его любимых художников. У нас есть кадры, где Петр входит на кладбище Сан-Микеле. Тогда, по сценарию фильма, он шел на это кладбище, чтобы посетить могилы Бродского, Дягилева, Стравинского, рассказать о тех замечательных русских, которые похоронены на этом кладбище. И мы, спустя несколько лет, с Элей, прошли по тому же маршруту. Это было очень тяжело и для меня и, думаю, для нее тоже. Это драматическое, трагическое ощущение: мы сейчас снова здесь, вроде все то же самое, только с нами нет Петра…
* * *
Вспоминая Петра Вайля, историк Иван Толстой предложил поговорить о его стихах – той точке, которую поставил при жизни сам писатель:
- Книга "Стихи про меня" стала последним сочинением Вайля (посмертный сборник "Слово в пути" составлен не им). На первый взгляд, Петр Вайль и стихи – две вещи несовместные. Петр был остроумным стратегом и политиком, а не поэтом. Его рациональность, рассудочность, "расчисленность" его внутреннего мира – все это противоречило стихийности поэтического склада ума. "Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата", - по слову Пушкина. Глуповата - то есть лишена логических связей (хотя, конечно, ее внутренние связи часто очень крепки, просто они скрыты и таинственны).
Вайль был слишком внятен и беспощадно логичен, чтобы постигать тайну поэзии, ее "тяжесть недобрую" (Мандельштам). Но это не мешало ему стихи уважать, как уважают старшего или преклоняются перед недоступным. Так Петр уважал живопись, музыку – те искусства, которыми сам не владел. Так уважал он и поэзию.
Он признавался, что в юности баловался стихами, то есть не отличался от большинства. И до конца своих дней умел написать ловкий стишок на случай. Это признак нормального, культурного человека. Не более того. Но поэзия как стихия оставалась Вайлю совершенно чужда.
- Как же так? А 700 страниц "Стихов про меня"? Вы считаете, что такую книгу мог написать человек, чуждый поэзии?
- Именно это я и хочу сказать. Эта книга не о поэзии, не о поэтическом духе стихов. "Стихи про меня" - это собрание ассоциаций, которые вызывают у него чужие стихи. Вайль пишет (и это его собственные, ключевые слова): "Как замечательно, что у множества поэтических красот прозаические источники".
Книга "Стихи про меня" - это книга о прозаических, в понимании Петра Вайля, источниках чужой поэзии. Скорее всего, Бродский, Гандлевский, Алексей Цветков найдут другие источники, вовсе даже не прозаические. Это всегда очень индивидуально, и я ничуть не упрекаю Вайля. Я хочу только подчеркнуть рассудочность и концептуальность его подхода.
Стратегический дар Петра проявлялся в названиях его книг. "Гений места", "Карта родины", "Стихи про меня" - каждый раз это отлично продуманный ракурс, стратегия. И то единственное в его наследии большое стихотворение, которое подписано именем Петра Вайля (вместе с его соавтором Александром Генисом), - это стихотворение в полной мере несет в себе все эти черты, о которых я сказал: внятность мысли, концептуальность, остроумие, приметливость.
Я имею в виду 43-ю главу их совместной книжки "Русская кухня в изгнании". Она называется "Запад есть запах, Восток есть восторг". Уже в самом заглавии – ирония, переосмысление знаменитой строчки Киплинга, игра.
Мы остались один на один с Новым Светом,
где и дворник не дворник, а сверхинтендант.
Он ругается "Хай!" вместо слова привета:
Би-би-си не вещал про такой вариант.
И с закуской беда: где сырок тут – ответь-ка!
Где копытно-цементный брусок холодца?
Где кровянка? На крысу похожая редька?
Неизбежность худого, в прыщах огурца?
Эх, достать бы чернил портвешовых и плакать,
тормоша за рукав: "Помнишь, а, старикан?.."
Мы когда-то глотали без закуси слякость –
лишь бы только она наливалась в стакан.
В елисейских полях молодого шпината
индюшачьи отары в брусничном желе
шли возлечь, обвязавшись суровым шпагатом,
на полученном из синагоги столе.
Мы узнали реальность видений миражных
и обыденность новых диковин и див:
нам знакомы жемчужная готика спаржи
и дворянская бледность бельгийских эндив.
И подводится это бесстыдное гурманское танго к своему апогею – философской формуле не столько даже кулинарной, сколько культурологической:
Наш желудок изведал изыск артишока,
не забыв каравая пахучий излом.
Мы сумели избегнуть культурного шока,
усадив две культуры за общим столом.
Это, конечно, не великая поэзия, не ход души, но – умственный ход. Милые повествовательные стихи, главное в которых – понимание своего места за столом: и за обеденным, и за письменным. Между Западом и Востоком. Между чужим и родным. В синтезе, в умном единстве. Радуясь жизни. А в прозе это или стихах – не так уж важно.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
О Петре Вайле вспоминают московский режиссер Екатерина Вещева, автор телевизионного сериала "Гений места", снятого по одноименной книге, и документального фильма о Вайле, работа над которым завершается сейчас, и историк Иван Толстой.
- Новый документальный фильм должен выйти в эфир на канале "Культура" в рамках цикла "Острова", - рассказывает Екатерина. - "Острова" - это цикл документальных фильмов-портретов, который уже довольно давно идет на канале "Культура". Концепция проекта такова: лучше, чтобы над фильмом работал кто-то, лично причастный к теме. Я не являюсь сотрудником канала "Культура", но я сотрудничала с Петром Вайлем во время съемок цикла получасовых телефильмов по его книге "Гений места". Канал "Культура" обратился ко мне, и вот мы делаем документальный фильм в рамках цикла "Острова".
- Кого вы пригласили к сотрудничеству?
- О Петре Вайле говорит, прежде всего, сам Петр Вайль - благодаря тому, что осталась аудиоверсия его последней большой книги "Стихи про меня". Это своего рода автобиография. У нас есть возможность ничего не выдумывать самим и не полагаться на мнение других людей, а дать возможность, в первую очередь, Петру самому рассказать о чем-то важном для него и для всех нас. Мы обратились к писателю Григорию Чхартишвили (Борису Акунину), который при жизни Петра входил в то небольшое число людей, мнение которых по поводу написанного им было очень важно для Вайля. Петр так и говорил: "Мне очень важно, что скажет моя жена, что скажет Гриша Чхартишвили и еще несколько писателей".
Когда появилась идея сделать фильм о Петре, я, прежде всего, связалась с его вдовой Элей. Мы встретились в Венеции, и Эля очень помогла нам и со сбором материала, и с организацией работы. Она предложила - поскольку очень много уже сказано о Петре-гурмане, Петре-путешественнике - рассказать о том, о чем, может быть, не все знают. И мы решили сконцентрироваться на неоконченной книге Вайля "Картины Италии", над которой он работал весь 2008 год. Они с Элей объездили всю Италию, много фотографировали. Очень много материала Петр изучил и пропустил через себя, но успел написать только три главы, которые и вошли в посмертный сборник его произведений. Так что наш фильм - во многом рассказ о Петре в Италии и рассказ о Венеции, потому что его жизнь была во многом движением к Венеции. Петр и нам рассказывал: начиная с того момента, когда он покинул СССР, для него много значила возможность побыть в Италии на пути в США.
- Я видел ваш небольшой фильм, сделанный после смерти Петра из рабочих материалов, не вошедших в цикл "Гений места", каких-то забавных, трогательных, смешных видеокадров. Вы используете этот материал?
- Да, конечно, мы будем использовать эти кадры, благодаря тому, что правообладатель, издательский дом "Вокруг света" (главный спонсор телецикла "Гений места") разрешает нам это делать. Поскольку в цикле "Гений места" Петр большое внимание уделил Италии (там, по-моему, было шесть глав), мы посетили шесть итальянских городов, где снимали Петра, в том числе Венецию. Венеция - самый любимый город Петра Вайля, где он мечтал жить после того, как уйдет со службы, чтобы быть таким венецианским пенсионером. К сожалению, этого не произошло. Вокруг этого мы отчасти строим историю: задуманная книга не сложилась просто потому, что не хватило времени ее закончить; и задуманное им решение - жить в Венеции - тоже, к сожалению, не сбылось, потому что его жизнь так рано и так трагически оборвалась.
- По крайней мере, свое последнее пристанище он нашел в том городе, в котором мечтал жизнь окончить... Екатерина, вы работали с Петром несколько лет. Что вам запомнилось?
- Поражала беспримерная толерантность Петра. Потому что съемочная группа - люди гораздо более молодые, чем сам Петя, и с другими приоритетами. Мы слушали другую музыку, говорили на другие темы, иногда вели себя, как своего рода варвары, часто ему, на самом деле, наверное, докучали нашим каким-то безумным техно, ведь мы много ездили на машине. Петр вынужден был слушать всю эту нашу музыку, наши хи-хи-ха-ха. Но никогда не давал нам понять, что ему это как-то докучает. Он, наоборот, с большим интересом к нам относился. С другой стороны, у него было чему поучиться. Это было сочетание такой нереальной легкости и стоявше за ней колоссальной базы знаний, проработанного материала. Петр мог, проходя по любому городу, в котором мы бывали, бросить как-то мимоходом - здесь тысячу лет назад было это, а здесь сто лет назад было то. Это было смешение колоссальных культурных пластов - от высокого до низкого, от какого-нибудь собора до забегаловки гастрономической. Для нас общение с Петром было большой школой. Мы, разинув рот, слушали, что он нам говорил.
- Что вы чувствуете, когда теперь попадаете в города, где когда-то побывали с Петром?
- Самое драматическое ощущение - конечно, ощущение от Венеции. С Петром мы там побывали в 2005 году во время съемок программы о Витторе Карпаччо, одном из его любимых художников. У нас есть кадры, где Петр входит на кладбище Сан-Микеле. Тогда, по сценарию фильма, он шел на это кладбище, чтобы посетить могилы Бродского, Дягилева, Стравинского, рассказать о тех замечательных русских, которые похоронены на этом кладбище. И мы, спустя несколько лет, с Элей, прошли по тому же маршруту. Это было очень тяжело и для меня и, думаю, для нее тоже. Это драматическое, трагическое ощущение: мы сейчас снова здесь, вроде все то же самое, только с нами нет Петра…
* * *
Вспоминая Петра Вайля, историк Иван Толстой предложил поговорить о его стихах – той точке, которую поставил при жизни сам писатель:
- Книга "Стихи про меня" стала последним сочинением Вайля (посмертный сборник "Слово в пути" составлен не им). На первый взгляд, Петр Вайль и стихи – две вещи несовместные. Петр был остроумным стратегом и политиком, а не поэтом. Его рациональность, рассудочность, "расчисленность" его внутреннего мира – все это противоречило стихийности поэтического склада ума. "Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата", - по слову Пушкина. Глуповата - то есть лишена логических связей (хотя, конечно, ее внутренние связи часто очень крепки, просто они скрыты и таинственны).
Вайль был слишком внятен и беспощадно логичен, чтобы постигать тайну поэзии, ее "тяжесть недобрую" (Мандельштам). Но это не мешало ему стихи уважать, как уважают старшего или преклоняются перед недоступным. Так Петр уважал живопись, музыку – те искусства, которыми сам не владел. Так уважал он и поэзию.
Он признавался, что в юности баловался стихами, то есть не отличался от большинства. И до конца своих дней умел написать ловкий стишок на случай. Это признак нормального, культурного человека. Не более того. Но поэзия как стихия оставалась Вайлю совершенно чужда.
- Как же так? А 700 страниц "Стихов про меня"? Вы считаете, что такую книгу мог написать человек, чуждый поэзии?
- Именно это я и хочу сказать. Эта книга не о поэзии, не о поэтическом духе стихов. "Стихи про меня" - это собрание ассоциаций, которые вызывают у него чужие стихи. Вайль пишет (и это его собственные, ключевые слова): "Как замечательно, что у множества поэтических красот прозаические источники".
Книга "Стихи про меня" - это книга о прозаических, в понимании Петра Вайля, источниках чужой поэзии. Скорее всего, Бродский, Гандлевский, Алексей Цветков найдут другие источники, вовсе даже не прозаические. Это всегда очень индивидуально, и я ничуть не упрекаю Вайля. Я хочу только подчеркнуть рассудочность и концептуальность его подхода.
Стратегический дар Петра проявлялся в названиях его книг. "Гений места", "Карта родины", "Стихи про меня" - каждый раз это отлично продуманный ракурс, стратегия. И то единственное в его наследии большое стихотворение, которое подписано именем Петра Вайля (вместе с его соавтором Александром Генисом), - это стихотворение в полной мере несет в себе все эти черты, о которых я сказал: внятность мысли, концептуальность, остроумие, приметливость.
Я имею в виду 43-ю главу их совместной книжки "Русская кухня в изгнании". Она называется "Запад есть запах, Восток есть восторг". Уже в самом заглавии – ирония, переосмысление знаменитой строчки Киплинга, игра.
Мы остались один на один с Новым Светом,
где и дворник не дворник, а сверхинтендант.
Он ругается "Хай!" вместо слова привета:
Би-би-си не вещал про такой вариант.
И с закуской беда: где сырок тут – ответь-ка!
Где копытно-цементный брусок холодца?
Где кровянка? На крысу похожая редька?
Неизбежность худого, в прыщах огурца?
Эх, достать бы чернил портвешовых и плакать,
тормоша за рукав: "Помнишь, а, старикан?.."
Мы когда-то глотали без закуси слякость –
лишь бы только она наливалась в стакан.
В елисейских полях молодого шпината
индюшачьи отары в брусничном желе
шли возлечь, обвязавшись суровым шпагатом,
на полученном из синагоги столе.
Мы узнали реальность видений миражных
и обыденность новых диковин и див:
нам знакомы жемчужная готика спаржи
и дворянская бледность бельгийских эндив.
И подводится это бесстыдное гурманское танго к своему апогею – философской формуле не столько даже кулинарной, сколько культурологической:
Наш желудок изведал изыск артишока,
не забыв каравая пахучий излом.
Мы сумели избегнуть культурного шока,
усадив две культуры за общим столом.
Это, конечно, не великая поэзия, не ход души, но – умственный ход. Милые повествовательные стихи, главное в которых – понимание своего места за столом: и за обеденным, и за письменным. Между Западом и Востоком. Между чужим и родным. В синтезе, в умном единстве. Радуясь жизни. А в прозе это или стихах – не так уж важно.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
