Ирина Лагунина: Наиболее знаменитые премии известны каждому: Нобелевская и Букер за литературу, премия Оскара и Каннского фестиваля за кинофильмы, Пулитцеровская за журнализм, Эмми и Грэмми за музыкальные виды искусства и так далее. Но начиная с середины 20-го века число различных призов и наград и их влияние на общество и культуру разрослось до беспрецедентных размеров. Справочник «Награды, премии и призы» распух до двух томов размером с телефонную книгу каждый, содержащих больше 2000 страниц. Чем объяснить этот феномен? Рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Что может быть нелепее соревнования по литературе? Это же не спорт, где у всех одинаковая дистанция, которую надо пробежать, или одинаковая высота, на которую надо прыгнуть. Даже в спорте, в тех видах, где есть элемент искусства (в художественной гимнастике, в фигурном катании), решение судей всегда ставится публикой под сомнение. А тут – литература...
И всё же... Почему в 5-м веке до Нашей Эры в Греции собирались тысячные толпы на фестивали в Аттике? (Шли из окрестных городов, сидели в театрах по нескольку дней кряду, глядя пьесу за пьесой, слушая выступления поэтов и музыкантов – чтобы выбрать победителя, «любимца Аполлона», и увенчать его лавром). Почему боги завидовали смертным певцам? Потому что состязались с ними?.. Почему кардинал Ришелье в Париже17 века учредил «Верховный суд литературы»?.. Почему нас так волнует состязание двух деревенских певцов в рассказе Тургенева?
Любопытно, что в новейшей истории литературные (и вообще – культурные) состязания возродились одновременно с Олимпийскими играми. Игры возобновились в 1896 г., а в 1895-м Альфред Нобель завещал свое состояние на учреждение Нобелевской премии. Первая премия по литературе была присуждена в 1901 г., и журналисты окрестили новшество «Культурными Олимпийскими играми». Об этой начальной стадии индустрии призов и наград – участник нашей передачи, автор книги «Экономика престижа», проф. Penn State University Джеймс Инглиш:
Джеймс Инглиш: Нобелевская премия произвела фурор и пленила воображение публики во всем мире. Появилось нечто вроде «нобелевской зависти». «Как?! - говорили в других странах, - Швеция будет присуждать премии, а мы – нет?!». И во Франции в 1903 г. были учреждены сразу две премии: Гонкуровская и «Фемина». В Америке в том же 1903-м газетный магнат Джозеф Пулитцер выделил фонд на учреждение премии по литературе и журналистике. В начале 30-х открылся Венецианский кинофестиваль, в 1942-м – «Оскар», в1946-м – Каннский фестиваль. В 39-м учредили Сталинскую премию в Советском Союзе. И весь 20-й век отовсюду раздавались крики: «Минуточку! А где премия за архитектуру?», и появлялась премия Притцкера... «А где премия писателям-женщинам?», и появлялась «Оранжевая премия» в пику учрежденному в 1968 году «Букеру».
Марина Ефимова: Вакханалия премий шла волнами и идет до сих пор (растут, как грибы, призы Грэмми, Эмми, Тони, Пибоди, Полар, Оранж, Русский Букер, и т.д, и т.п). Сейчас, - пошутил писатель Гор Видал, - литературных призов больше, чем писателей. Кинофестивалей проходит в мире по1000 в год, и выдается 9 тысяч призов (одних «Оскаров» - 37). Каждый день в году какой-нибудь классический пианист получает Золотую медаль. А в поп-музыке Майкл Джексон, например, получил за 20 лет 240 призов – по одному в месяц. Сфера призов расширяется до анекдотического уровня: есть приз за искусство татуировки и за фотографии пищевых продуктов. Есть приз лучшей вышивальщице - непременно жительнице Онтарио не старше 40 лет. Кинорежиссер Вуди Аллен зло пошутил, что предвидит «приз Адольфа Гитлера – на звание лучшего фашистского диктатора».
В этом фантастическом количестве и многообразии призов есть не очень точный, но очень существенный ориентир – престижность награды.
Джеймс Инглиш: Приз считается престижным, если в его жюри вовлечены люди с высоким профессиональным статусом. Администрация призов платит судьям за их труд и время - ведь, скажем, судьям литературных призов надо прочесть за три месяца 100 книг (30 тысяч страниц), съездить в другой город или страну, подготовить речь на вручении приза. А судьям архитектурных конкурсов приходится объехать все страны, где есть работы архитектора, номинированного на приз. Гонорары ни в коей мере не оплачивают огромную затрату их сил и времени. Все судьи, как правило, люди обеспеченные и очень занятые. И если они соглашаются войти в жюри приза, то уж точно не по меркантильным соображениям. Многие чувствуют свой долг перед художниками, которых они ценят, или перед традицией. А кроме того, причастность к престижному призу добавляет веса и их послужному списку. Это (по терминологии экономистов) умножает их культурный капитал.
Марина Ефимова: В истории конкурсов и призов были попытки добиться престижа с помощью денег. Но оказалось, что тут даже большие деньги мало что решают.
Джеймс Инглиш: Самая известная история – Теда Тёрнера, телевизионного магната, учредившего приз «Завтрашняя премия» («Turner Tomorrow») за лучшую неопубликованную рукопись романа, то есть, приз безвестному писателю. Тёрнер надеялся этим призом сделать автора знаменитым, с тем, чтобы после публикации его роман принес деньги издательству Тёрнера. Приз был большой – 5 тысяч долларов за рукопись. Кроме того, Тёрнер собирался платить судьям по 10 тысяч долларов каждому – неслыханные гонорары. Но всё обернулось полной неудачей. Критик Джонатан Ярдли - участник жюри Пулитцера и National Book Awards, возмущенно писал в газете: «Тёрнер думает, что литераторы одержимы деньгами так же, как выпускники «Вортонской школы бизнеса», и готовы на что угодно ради 10 тысяч долларов». Тёрнер не понимал, что организатору приза самому нужна некая культурная репутация и культурные связи. А у него не было ничего, кроме денег.
Марина Ефимова: Не стоит думать, что деньги вообще не играют роли в индустрии призов. Бюджет приза огромен, но награда призёру в этом бюджете составляет хорошо если 10-ю часть. Вот пример: победитель фортепьянного конкурса имени Ван Клиберна получает 20 000 долларов. А само проведение этого ежегодного конкурса стоит больше 3 млн долларов. Фонды призов тратятся на администраторов и судей, на традиционный банкет в честь победителя, на пресс-секретаря, на создание условий для журналистов - поскольку любому призу необходимо внимание прессы.
Джеймс Инглиш: Неопытные филантропы часто не учитывают огромных административных расходов в индустрии призов. Вот почему сейчас призы чаще всего содержит множество спонсоров, даже фестивали – хотя у них есть доход от продажи билетов публике. Венский театральный фестиваль 1999 года оплачивали: 29 корпораций; 25 рекламных фирм, 16 государственных учреждений и 5 общественных организаций. Конкурс Ван Клиберна в 1993 году поддерживали 57 корпораций, 31 фонд, многочисленные индивидуальные спонсоры и несколько государственных агентств. Индустрия призов полна добровольцев и людей, работающих за мизерную оплату, и в большой степени зависит от дружеских и профессиональных услуг. И все же - хотя число призов растет, мы каждый год видим множество призов разорившихся и умирающих.
Марина Ефимова: В книге «Экономика престижа» приводятся цифры роста культурных состязаний и премий: с 1950 по 1970 годы число культурных призов в мире увеличилось в пять раз, с 1970-го по 1990-й – еще вдвое. Причиной этой новой волны считают, среди прочего, рост доли так называемого «культурного капитала» и «культурной экономики» в общей экономике развитых стран. Профессор Инглиш относит интенсификацию культурной состязательности к борьбе за влияние в этой относительно новой культурной экономике, к борьбе за право «определять ценности, которые сами по себе не очевидны». Он пишет:
«В индустрии информации и культуры, то есть в «символической» экономике, продукция не имеет материальной ценности. Ценной её делает только признание её ценности. И с точки зрения общества это признание не должно быть интуитивным и индивидуальным, а должно быть принято конгломератом специалистов, который уже сформировался в то, что социологи называют «новым классом»: издатели, кураторы, продюсеры, журналисты, филантропы, администраторы культурных фондов, критики, профессора... При этом, заметьте, многим из нас не нравится, что культурные ценности определяются посредниками – людьми, которые сами не являются творцами. Мы верим в то, что художественный талант и мастерство распознаются именно интуитивно, и только настоящими ценителями. Поэтому нам и нужны конкурсы и призы - чтобы иметь возможность каждый раз шумно оспаривать их результат и не признавать их компетентности»
Марина Ефимова: История современных призов за литературу и искусство полна скандалов и началась со скандала. Первая Нобелевская премия по литературе была присуждена французскому поэту Сюлли Прюдому. И культурный мир возопил: «Почему не Льву Толстому?!». Члены Нобелевского комитета знали, конечно, что Толстой - принципиальный противник наград за литературу. Возможно, они боялись его отказа, боялись начать с конфуза. И начали со скандала. С тех пор перед каждым вручением Нобелевской премии по литературе газеты публикуют список писателей, которых весь мир признает гениями, но которых не удостоили Премии. Среди них: Антон Чехов, Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Генрик Ибсен, Генри Джеймс. Их обделенность премиями не принижает их значения, наоборот, - является лишним подтверждением их истинного величия.
Джеймс Инглиш: Призы всегда окружены скандалами. Вечно циркулируют слухи о том, что в выборе призера сыграла роль политика, идеология, религия или внутренняя дипломатия профессиональных гильдий. Судей обвиняют в потакании вкусам толпы, в коррупции, в некомпетентности, в дурном вкусе, в соблюдении принципа «рука руку моет». Сама идея призов, действительно, смешивает оценку чисто художественного мастерства с негласными идеологическими требованиями: гуманности идей автора, этической приемлемости его взглядов для современного общества, отсутствия у него политического экстремизма. (Роману Хемингуэя «По ком звонит колокол» не дали Пулитцеровскую премию в 1941 году из-за политических взглядов автора). Скандалы вокруг призов – инструмент балансировки, способ напомнить публике, что искусство не измерить такой грубой меркой, как конкурс и премия.
Марина Ефимова: Но скандал скандалу рознь. И Джеймс Инглиш считает, что один из них - скандал вокруг романа писательницы-афроамериканки Тони Моррисон «Возлюбленная» - начал разрушение всей призовой системы. Роман этот (очень талантливый), был замечен и номинирован на премию National Book Awards в 1987 г. Однако получил премию не он, а роман «История Пако» писателя Ларри Хайнеманна. Многие читатели были недовольны этим выбором, но больше всех возмущались коллеги и друзья Тони Моррисон – литераторы афроамериканцы. И они направили открытое письмо в газету Нью-Йорк Таймс, которое подписали 48 человек. Они писали:
«Не присудить ни одной серьезной премии такой выдающейся писательнице, как Тони Моррисон, - или большая оплошность, или опасная причуда. Такие премии, как «Национальная книга» и «Пулитцер» - краеугольные камни в репутации американского писателя. Только они могут удостоверить ценность творчества и канонизировать имя автора».
Марина Ефимова: В конце послания защитники Моррисон писали, что не намерены влиять на решение жюри, а хотят просто отдать должное замечательному писателю. Неизвестно, таковы ли были их действительные намерения, но через полгода роман Тони Моррисон получил Пулитцеровскую премию. А премия «Национальная книга» была полностью реорганизована.
Джеймс Инглиш: Письмо в «Нью-Йорк Таймс» вызвало во многих культурных американцах ощущение неправомочности поступка друзей Тони Моррисон. Они нарушили чрезвычайно важные правила игры. Никто не должен требовать награды за произведение искусства. Никто не должен ее просить или выторговывать. Приз – это подарок, а не оплата или возмещение. Друзья Моррисон показали, что относятся к призам слишком серьезно. Они откровенно признали важность официальной награды как меры определения места писателя в литературе. Это - ложный и опасный подход, потому что ценность писателя и художника определяется не призами, а загадочными решениями множества безвестных судей, и проверяется только временем.
Марина Ефимова: Однако соблазн велик. Тем более что призы и премии почти во всех сферах культуры практически стали профессиональной рекомендацией.
Джеймс Инглиш: Это правда. Призы стали валютой в культурной экономике. Обладателю приза легче получить университетскую должность, грант или стипендию, потому что эта рекомендация признаётся всеми работодателями в культурной сфере.
Марина Ефимова: «Погоня за призами имеет под собой основание, если признать наличие литературного рынка, - пишет Луи Менанд в статье «Глобальная экономика литературы». – Рынка, на котором статус и престиж – это «культурный капитал» писателя, приносящий проценты. Искусство не получает награды на небесах. Награда – одна из тех вещей, которые принадлежат Кесарю».
Тут, правда, нельзя не вспомнить новеллу Айзек Дэннисен «Пир Бабетты». Гениальный шеф-повар в изгнании, Бабетта тратит все свое небольшое наследство на то, чтобы приготовить для спасших ее деревенских стариков пир - шедевр, который потряс бы парижских гурманов. И только одна старушка, несостоявшаяся певица, понимает и жертву, и триумф Бабетты. И говорит ей со слезами на глазах: «Это неважно, что здесь никто не оценил твоего искусства, Бабетта. Ангелы на небесах встретят тебя своими ангельскими трубами».
Марина Ефимова: Что может быть нелепее соревнования по литературе? Это же не спорт, где у всех одинаковая дистанция, которую надо пробежать, или одинаковая высота, на которую надо прыгнуть. Даже в спорте, в тех видах, где есть элемент искусства (в художественной гимнастике, в фигурном катании), решение судей всегда ставится публикой под сомнение. А тут – литература...
И всё же... Почему в 5-м веке до Нашей Эры в Греции собирались тысячные толпы на фестивали в Аттике? (Шли из окрестных городов, сидели в театрах по нескольку дней кряду, глядя пьесу за пьесой, слушая выступления поэтов и музыкантов – чтобы выбрать победителя, «любимца Аполлона», и увенчать его лавром). Почему боги завидовали смертным певцам? Потому что состязались с ними?.. Почему кардинал Ришелье в Париже17 века учредил «Верховный суд литературы»?.. Почему нас так волнует состязание двух деревенских певцов в рассказе Тургенева?
Любопытно, что в новейшей истории литературные (и вообще – культурные) состязания возродились одновременно с Олимпийскими играми. Игры возобновились в 1896 г., а в 1895-м Альфред Нобель завещал свое состояние на учреждение Нобелевской премии. Первая премия по литературе была присуждена в 1901 г., и журналисты окрестили новшество «Культурными Олимпийскими играми». Об этой начальной стадии индустрии призов и наград – участник нашей передачи, автор книги «Экономика престижа», проф. Penn State University Джеймс Инглиш:
Джеймс Инглиш: Нобелевская премия произвела фурор и пленила воображение публики во всем мире. Появилось нечто вроде «нобелевской зависти». «Как?! - говорили в других странах, - Швеция будет присуждать премии, а мы – нет?!». И во Франции в 1903 г. были учреждены сразу две премии: Гонкуровская и «Фемина». В Америке в том же 1903-м газетный магнат Джозеф Пулитцер выделил фонд на учреждение премии по литературе и журналистике. В начале 30-х открылся Венецианский кинофестиваль, в 1942-м – «Оскар», в1946-м – Каннский фестиваль. В 39-м учредили Сталинскую премию в Советском Союзе. И весь 20-й век отовсюду раздавались крики: «Минуточку! А где премия за архитектуру?», и появлялась премия Притцкера... «А где премия писателям-женщинам?», и появлялась «Оранжевая премия» в пику учрежденному в 1968 году «Букеру».
Марина Ефимова: Вакханалия премий шла волнами и идет до сих пор (растут, как грибы, призы Грэмми, Эмми, Тони, Пибоди, Полар, Оранж, Русский Букер, и т.д, и т.п). Сейчас, - пошутил писатель Гор Видал, - литературных призов больше, чем писателей. Кинофестивалей проходит в мире по1000 в год, и выдается 9 тысяч призов (одних «Оскаров» - 37). Каждый день в году какой-нибудь классический пианист получает Золотую медаль. А в поп-музыке Майкл Джексон, например, получил за 20 лет 240 призов – по одному в месяц. Сфера призов расширяется до анекдотического уровня: есть приз за искусство татуировки и за фотографии пищевых продуктов. Есть приз лучшей вышивальщице - непременно жительнице Онтарио не старше 40 лет. Кинорежиссер Вуди Аллен зло пошутил, что предвидит «приз Адольфа Гитлера – на звание лучшего фашистского диктатора».
В этом фантастическом количестве и многообразии призов есть не очень точный, но очень существенный ориентир – престижность награды.
Джеймс Инглиш: Приз считается престижным, если в его жюри вовлечены люди с высоким профессиональным статусом. Администрация призов платит судьям за их труд и время - ведь, скажем, судьям литературных призов надо прочесть за три месяца 100 книг (30 тысяч страниц), съездить в другой город или страну, подготовить речь на вручении приза. А судьям архитектурных конкурсов приходится объехать все страны, где есть работы архитектора, номинированного на приз. Гонорары ни в коей мере не оплачивают огромную затрату их сил и времени. Все судьи, как правило, люди обеспеченные и очень занятые. И если они соглашаются войти в жюри приза, то уж точно не по меркантильным соображениям. Многие чувствуют свой долг перед художниками, которых они ценят, или перед традицией. А кроме того, причастность к престижному призу добавляет веса и их послужному списку. Это (по терминологии экономистов) умножает их культурный капитал.
Марина Ефимова: В истории конкурсов и призов были попытки добиться престижа с помощью денег. Но оказалось, что тут даже большие деньги мало что решают.
Джеймс Инглиш: Самая известная история – Теда Тёрнера, телевизионного магната, учредившего приз «Завтрашняя премия» («Turner Tomorrow») за лучшую неопубликованную рукопись романа, то есть, приз безвестному писателю. Тёрнер надеялся этим призом сделать автора знаменитым, с тем, чтобы после публикации его роман принес деньги издательству Тёрнера. Приз был большой – 5 тысяч долларов за рукопись. Кроме того, Тёрнер собирался платить судьям по 10 тысяч долларов каждому – неслыханные гонорары. Но всё обернулось полной неудачей. Критик Джонатан Ярдли - участник жюри Пулитцера и National Book Awards, возмущенно писал в газете: «Тёрнер думает, что литераторы одержимы деньгами так же, как выпускники «Вортонской школы бизнеса», и готовы на что угодно ради 10 тысяч долларов». Тёрнер не понимал, что организатору приза самому нужна некая культурная репутация и культурные связи. А у него не было ничего, кроме денег.
Марина Ефимова: Не стоит думать, что деньги вообще не играют роли в индустрии призов. Бюджет приза огромен, но награда призёру в этом бюджете составляет хорошо если 10-ю часть. Вот пример: победитель фортепьянного конкурса имени Ван Клиберна получает 20 000 долларов. А само проведение этого ежегодного конкурса стоит больше 3 млн долларов. Фонды призов тратятся на администраторов и судей, на традиционный банкет в честь победителя, на пресс-секретаря, на создание условий для журналистов - поскольку любому призу необходимо внимание прессы.
Джеймс Инглиш: Неопытные филантропы часто не учитывают огромных административных расходов в индустрии призов. Вот почему сейчас призы чаще всего содержит множество спонсоров, даже фестивали – хотя у них есть доход от продажи билетов публике. Венский театральный фестиваль 1999 года оплачивали: 29 корпораций; 25 рекламных фирм, 16 государственных учреждений и 5 общественных организаций. Конкурс Ван Клиберна в 1993 году поддерживали 57 корпораций, 31 фонд, многочисленные индивидуальные спонсоры и несколько государственных агентств. Индустрия призов полна добровольцев и людей, работающих за мизерную оплату, и в большой степени зависит от дружеских и профессиональных услуг. И все же - хотя число призов растет, мы каждый год видим множество призов разорившихся и умирающих.
Марина Ефимова: В книге «Экономика престижа» приводятся цифры роста культурных состязаний и премий: с 1950 по 1970 годы число культурных призов в мире увеличилось в пять раз, с 1970-го по 1990-й – еще вдвое. Причиной этой новой волны считают, среди прочего, рост доли так называемого «культурного капитала» и «культурной экономики» в общей экономике развитых стран. Профессор Инглиш относит интенсификацию культурной состязательности к борьбе за влияние в этой относительно новой культурной экономике, к борьбе за право «определять ценности, которые сами по себе не очевидны». Он пишет:
«В индустрии информации и культуры, то есть в «символической» экономике, продукция не имеет материальной ценности. Ценной её делает только признание её ценности. И с точки зрения общества это признание не должно быть интуитивным и индивидуальным, а должно быть принято конгломератом специалистов, который уже сформировался в то, что социологи называют «новым классом»: издатели, кураторы, продюсеры, журналисты, филантропы, администраторы культурных фондов, критики, профессора... При этом, заметьте, многим из нас не нравится, что культурные ценности определяются посредниками – людьми, которые сами не являются творцами. Мы верим в то, что художественный талант и мастерство распознаются именно интуитивно, и только настоящими ценителями. Поэтому нам и нужны конкурсы и призы - чтобы иметь возможность каждый раз шумно оспаривать их результат и не признавать их компетентности»
Марина Ефимова: История современных призов за литературу и искусство полна скандалов и началась со скандала. Первая Нобелевская премия по литературе была присуждена французскому поэту Сюлли Прюдому. И культурный мир возопил: «Почему не Льву Толстому?!». Члены Нобелевского комитета знали, конечно, что Толстой - принципиальный противник наград за литературу. Возможно, они боялись его отказа, боялись начать с конфуза. И начали со скандала. С тех пор перед каждым вручением Нобелевской премии по литературе газеты публикуют список писателей, которых весь мир признает гениями, но которых не удостоили Премии. Среди них: Антон Чехов, Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Генрик Ибсен, Генри Джеймс. Их обделенность премиями не принижает их значения, наоборот, - является лишним подтверждением их истинного величия.
Джеймс Инглиш: Призы всегда окружены скандалами. Вечно циркулируют слухи о том, что в выборе призера сыграла роль политика, идеология, религия или внутренняя дипломатия профессиональных гильдий. Судей обвиняют в потакании вкусам толпы, в коррупции, в некомпетентности, в дурном вкусе, в соблюдении принципа «рука руку моет». Сама идея призов, действительно, смешивает оценку чисто художественного мастерства с негласными идеологическими требованиями: гуманности идей автора, этической приемлемости его взглядов для современного общества, отсутствия у него политического экстремизма. (Роману Хемингуэя «По ком звонит колокол» не дали Пулитцеровскую премию в 1941 году из-за политических взглядов автора). Скандалы вокруг призов – инструмент балансировки, способ напомнить публике, что искусство не измерить такой грубой меркой, как конкурс и премия.
Марина Ефимова: Но скандал скандалу рознь. И Джеймс Инглиш считает, что один из них - скандал вокруг романа писательницы-афроамериканки Тони Моррисон «Возлюбленная» - начал разрушение всей призовой системы. Роман этот (очень талантливый), был замечен и номинирован на премию National Book Awards в 1987 г. Однако получил премию не он, а роман «История Пако» писателя Ларри Хайнеманна. Многие читатели были недовольны этим выбором, но больше всех возмущались коллеги и друзья Тони Моррисон – литераторы афроамериканцы. И они направили открытое письмо в газету Нью-Йорк Таймс, которое подписали 48 человек. Они писали:
«Не присудить ни одной серьезной премии такой выдающейся писательнице, как Тони Моррисон, - или большая оплошность, или опасная причуда. Такие премии, как «Национальная книга» и «Пулитцер» - краеугольные камни в репутации американского писателя. Только они могут удостоверить ценность творчества и канонизировать имя автора».
Марина Ефимова: В конце послания защитники Моррисон писали, что не намерены влиять на решение жюри, а хотят просто отдать должное замечательному писателю. Неизвестно, таковы ли были их действительные намерения, но через полгода роман Тони Моррисон получил Пулитцеровскую премию. А премия «Национальная книга» была полностью реорганизована.
Джеймс Инглиш: Письмо в «Нью-Йорк Таймс» вызвало во многих культурных американцах ощущение неправомочности поступка друзей Тони Моррисон. Они нарушили чрезвычайно важные правила игры. Никто не должен требовать награды за произведение искусства. Никто не должен ее просить или выторговывать. Приз – это подарок, а не оплата или возмещение. Друзья Моррисон показали, что относятся к призам слишком серьезно. Они откровенно признали важность официальной награды как меры определения места писателя в литературе. Это - ложный и опасный подход, потому что ценность писателя и художника определяется не призами, а загадочными решениями множества безвестных судей, и проверяется только временем.
Марина Ефимова: Однако соблазн велик. Тем более что призы и премии почти во всех сферах культуры практически стали профессиональной рекомендацией.
Джеймс Инглиш: Это правда. Призы стали валютой в культурной экономике. Обладателю приза легче получить университетскую должность, грант или стипендию, потому что эта рекомендация признаётся всеми работодателями в культурной сфере.
Марина Ефимова: «Погоня за призами имеет под собой основание, если признать наличие литературного рынка, - пишет Луи Менанд в статье «Глобальная экономика литературы». – Рынка, на котором статус и престиж – это «культурный капитал» писателя, приносящий проценты. Искусство не получает награды на небесах. Награда – одна из тех вещей, которые принадлежат Кесарю».
Тут, правда, нельзя не вспомнить новеллу Айзек Дэннисен «Пир Бабетты». Гениальный шеф-повар в изгнании, Бабетта тратит все свое небольшое наследство на то, чтобы приготовить для спасших ее деревенских стариков пир - шедевр, который потряс бы парижских гурманов. И только одна старушка, несостоявшаяся певица, понимает и жертву, и триумф Бабетты. И говорит ей со слезами на глазах: «Это неважно, что здесь никто не оценил твоего искусства, Бабетта. Ангелы на небесах встретят тебя своими ангельскими трубами».
