Марина Тимашева: Стараниями Ильи Смирнова в нашей исторической библиотечке заполняется еще одна полка, феминистская. В издательстве ''Ломоносов'' вышла книга: Наталья Пушкарева, ''Частная жизнь женщины в Древней Руси и Московии''. Насколько существенно отличалась эта ''долюшка женская'' от того, что предлагало традиционное индуистское общество или мусульманское?
Илья Смирнов: Добавлю, что книга имеет завлекательный подзаголовок: ''Невеста, жена, любовница''. А отвечу я Вам, пожалуй, цитатой – каков был идеал ''доброй жены''. ''В первом ряду… религиозность (''добрая жена'' должна быть богобоязненной), далее следовали факторы социальный (от ''доброй жены'' требовалось отречение от любых дел вне семьи) и моральный: под ''доброй женой'' разумелась жена покорная (''покоривая'', ''смиренная'', ''тихая''), безоговорочно согласная на признание своей второстепенности по сравнению с мужем'' (99). Лично я не вижу принципиальных отличий от традиций исламского средневековья Расхождения между так называемыми ''цивилизациями'' - стадиальные. Равноправие женщин как показатель общего развития.
Марина Тимашева: А фактор многоженства?
Илья Смирнов: Ну, Вы же понимаете, что многоженство, даже разрешенное – удовольствие не для всех. По понятным биологическим причинам. Усугублявшимся в прошлом еще и высоченной женской смертностью. Посмотрите на сайте ''Антропогенез'' - очень интересная статья Александры Петровны Бужиловой со статистикой по разным эпохам . Кстати, забавно. Обсуждаю эту тему с женщиной – кандидатом наук – и ссылаюсь на работы, написанные тоже женщинами. Противоестественная ситуация с точки зрения средневекового сознания.
Марина Тимашева: Интересно получается: сейчас сверхсмертность мужская.
Илья Смирнов: Да, но она порождена обстоятельствами чрезвычайными: алкоголь, наркотики, криминал, война. Вряд ли женщины в прошлом много воевали. Пили? Что ж, в книге Натальи Львовны Пушкаревой отмечается и такой прискорбный момент: ''В популярном с ХУ в. ''Слове Кирила Философа'' Хмель выступает как живое лицо и поучал против пьянства жен: ''Аще познается со мною жена, какова бы ни была, а иметь упиватися – учиную ее безумницею и воздвижу в ней похоти телесныя…'' (62) и указываются очевидные причины: ''скудость духовной жизни, безрадостность досуга, безысходность жизни с нелюбимыми, тяжесть повседневного труда'' (63), ''униженность'' (64). Но все-таки намного чаще тогда (как и теперь) в обнимку с Хмелем выступали представители сильного пола. ''Похмелен. Пошел бы в торг, да кун нет'' (51). И последствия. ''Он, Иван, в таких молодых летах пиет, и напився пиян свою жену бьет и мучит…, жена да сын всегда в слезах пребывают…'', ''тот Артемий… свою жену… безпрестанна мучит, и что было за нею приданого, все пропил'' (131) и так далее.
Но возвращаясь к много- и немногоженству. При демонстративном ''двойном стандарте'' по отношению к ''похотям телесным'' со стороны мужчины и со стороны женщины, не думаю, чтобы положение ее в Средние века так уж принципиально зависело от того, имеет ли ее ''государь'' три законные жены или одну жену и пару любовниц.
И книга ''Частная жизнь женщины'', конечно, очень ко времени, поскольку не прекращаются попытки нас в этот ''туман холодного прошлого'' обратно запихнуть, представив феодализм, с его вопиющей социальной несправедливостью, невежеством, догматичной упёртостью как образец общества, построенного якобы на основе христианской морали, каковая мораль якобы процветала - при Иване Грозном и инквизиции! - а потом нехорошие просветители и гуманисты идиллию разрушили. Наталья Пушкарева показывает, что это была за идиллия на самом деле. Показывает, привлекая широкий круг источников – особо отметим частную переписку, которой, конечно, сохранилось мало, но именно в ней за частоколом этикетных формулировок находится место для простых человеческих слов о реальной жизни, это – цитирую - ''послания, выплеснувшиеся из искренних и нежных женских душ'' (102).
Марина Тимашева: Замечу, что оппоненты могли бы Вам напомнить Ваши же собственные резко - критические высказывания по поводу разнообразных проявлений ''постиндустриального'' неоязычества - в науке, в образовании, в искусстве. Это всё - самое что ни на есть современное (даже ''актуальное''). И активно разрушает традиционные ''табу''.
Илья Смирнов: Смотря с чем сравнивать. Если мы оцениваем так называемые ''образовательные реформы'' как деградацию, то по сравнению с чем? С тем, как учили, как принимали экзамены 40 лет назад. А если заглянуть поглубже, в те времена, когда князь Пожарский расписывался за восьмерых сослуживцев, неграмотных аристократов - тогда, может статься, Фурсенко очень неплохой министр. Наши сегодняшние ценности, интеллектуальные и нравственные, связаны с Просвещением, гуманизмом и с теми грандиозными социальными преобразованиями, которые произошли в последние столетия и утвердили базовый принцип: что люди от рождения равны.
Марина Тимашева: Слово ''христианский'' по отношению к Средневековью Вы тоже употребили с оговоркой – ''якобы''.
Илья Смирнов: Ну, а как еще оценивать, например, установки на жесткую социальную стратификацию – брать в супруги только ''равного'', ''пару'', ''подобну себе'' (22).''Общество, склонное скорее допустить адюльтер, сожительство с социально зависимыми, побочные семьи, нежели позволить социальные и имущественные различия в браках'' (31). С этой точки зрения, родство с Иисусом или с каким-нибудь простым рыбаком из числа его апостолов стало бы позором ''честной'' семьи. Христос учил прощать, а здесь ''прощавших женам их измены рекомендовалось наказывать штрафом в пользу церкви'' (27). То есть, ''женофобские церковные сочинения'' (113) не просто оправдывали ревнивую дикость, но еще и специально натравливали на женщин тех мужчин, которые от природы к дикости не склонны . Или. ''Применение контрацепции… наказывалось строже абортов, который, по мнению православных идеологов, был единичным ''душегубством'', а контрацепция – убийством многих душ'' (118). Здесь, конечно, нельзя не отметить один из главных недостатков исторического христианства, сыгравший печальную роль в судьбе героинь этой книги, и до сих пор, к сожалению не изжитый: ''невроз греховности'' вокруг всего, что связано с интимной жизнью, такая специфическая закомплексованность: ''в оном деле скверно пребывающее… яко свинья в кале валяшеся'' (117). Было бы это так ''скверно'', наверное, Создатель не стал бы соответствующих органов создавать, а людям определил размножаться почкованием. Шучу, конечно. С точки зрения беспартийной науки корни сексуальной озабоченности очевидны. Первобытная магия нагружает процессы размножения посторонними смыслами.
Отсюда ''неубедительность нравственных ориентиров, предлагаемых церковнослужителями в качестве жизненного ''стержня'' (113)
Марина Тимашева: И что же, автор книги не боится на эти темы высказываться?
Илья Смирнов: Позиция автора мне лично очень близка. Прежде всего, объективный, рациональный подход даже к такой субъективной материи, как отношения между полами. ''Сама натуральная экономика способствовала замкнутости женского мира'' (57). Отношения в семье имели ''отнюдь не… личностные, а именно экономические причины'' (72). И так далее. Отдельное спасибо – за признание общечеловеческой ценности прогресса (110) – до ''образовательных реформ'' это была бы странная похвала, все равно что похвалить математика за умение складывать дроби, но теперь даже само слово ''прогресс'', как Вы знаете, не в моде. А здесь право женщины выбирать – ''яркое свидетельство продолжающегося освобождения… от морализаторства и ханжества, от ''коллективного невроза греховности'' (121). В книге прекрасно показано, что как только появлялась хоть малейшая возможность женщине проявить себя как самостоятельную личность – тут же рушились мифы о ее неполноценности. ''Известно, сколь велика была роль образованных матерей и вообще воспитательниц в судьбах некоторых русских правителей. При отсутствии системы образования… многие женщины привилегированного сословия, будучи ''гораздо грамотными'', ''словесного любомудрия зело преисполненными'', все образование детей брали на себя'' (81) ''Женщины, в меньшей степени зависимые от служебной субординации… могли зачастую ''заступиться'' о конкретном человеке или ''попечаловаться'' о частной карьере… Стремление, а главное, умение некоторых женщин вмешиваться в служебные дела сыновей, мужей, племянников… просто поразительное'' (40 — 41)
Марина Тимашева: Помнится, Вы нам из другой книги зачитывали историю про Меланью Клеменову, которая добилась-таки, чтобы ее мужу –ветерану ''выдали ему через Разрядный приказ, что положено: жалованье за ранения, прибавку к окладу, освобождение от налогов''
Илья Смирнов: Да, хорошая иллюстрация. С другой стороны, книга Н.Л. Пушкаревой не является ни в коей мере антицерковной. Отмечается и позитивная роль церкви – в утверждении гигиенических норм, в освобождении беременных женщин от работы (74). Полагаю, эту линию можно было бы провести чётче, развести ситуацию позднего и раннего средневековья, когда по языческому закону женщин, извините, просто приносили в жертву на похоронах – чтобы обеспечить господину на том свете эскорт – обслуживание. И это священники решительно пресекли. И здесь, раз уж мы заговорили о чёткости, пожалуюсь очередной раз на ее отсутствие в книге. Понять принцип, по которому материал рассредоточен по главам, очень трудно. Возникает ощущение блуждания по кругу (см., например: 45 и 65). Ни диспозиции, в которой как раз было бы показано, от какого языческого наследства отталкивались крестители Руси, ни выводов в финале. Те разумные умозаключения, которые я цитировал, приходилось собирать по клочку из середины книги. Не все благополучно с терминологией: слово ''московиты'' (20, 48, 62, 97) было уместно в устах иностранных путешественников. Но страна всё-таки официально называется Россией. Или, например, цитируется ''православный публицист ХУ1 века Ермолай – Еразм'', который ''выступал против бесчествования и умаления женщины''. Но такая ''смена акцентов'', цитирую, ''была вызвана не гуманизацией культуры…, или, по крайней мере, не только этим. В эпоху Грозного и Годунова странно было бы ожидать утверждения гуманистических идей'' (110). Но, простите, даже тогда гуманистические идеи все-таки утверждались в обществе усилиями самоотверженных людей, и это не только Ермолай – Еразм, но и Матвей Башкин, Феодосий Косой, Федор Карпов.
Есть, кем гордиться.
Очень хотелось бы, чтобы эта традиция не прерывалась.
