Марина Тимашева: Актриса Оксана Мысина и ее супруг, Джон Фридман - американский журналист, работающий в России, - рассказывали Павлу Ходасевичу про сотрудничество с американским театром ''Double Edge'' и его руководителем Стейси Клайн.
Оксана Мысина: Они нас пригласили посмотреть их спектакль в театре ''Double Edge'', недалеко от Нью-Йорка, это театр на ферме. Мы приехали, увидели этот городок, пришли на спектакль и смотрели этот спектакль в течение трех или четырех дней каждый день. Спектакль очень менялся. Например, на третий день пошел проливной дождь и те сцены, которые должны были быть вне помещения, на улице..... Мы посмотрели эти три спектакля и после третьего Стейси Клайн, режиссер, подходит ко мне и говорит: ''тебе понравилось?'' Я говорю: ''Да, очень интересно''. Она говорит: ''Ну, завтра ты будешь играть в нашем спектакле''. Меня вызвали к 11-ти, дали мне скрипку и сказали: ''Вот все скрипичные партии, можешь сыграть сегодня вечером''. Там профессиональные очень хорошие музыканты, кто-то закончил Бостонскую консерваторию, в общем - профессионалы. Они дали мне ноты и мы вместе стали разучивать что-то. Мне было безумно страшно, но каким-то образом от страха я запомнила эти скрипичные партии. Дальше я помню, что в темноте меня хватали за руки музыканты, тащили меня по каким-то кустам во время дождя, по каким-то канавам, мы где-то прятались, потом бежали на какую-то гору. Там для зрителей - безумно красивые, загадочные атмосферные вещи, и музыка должна звучать откуда-то из неведомой точки. Я помню, что такой был переизбыток адреналина и счастья, что после спектакля Стейси сказала: ''Ну, если тебе понравилось у нас, может быть, на следующий год приедете''. Джону было предложено написать книгу об этом театре, поэтому нас пригласили вдвоем.
Павел Ходасевич: Оксана и Джон уже целенаправленно приехали в театр ''Double Edge'' для работы над новым театральным проектом под названием ''Жар-Птица'', навеянном музыкой к балету Игоря Стравинского и произведениями Марка Шагала.
Что ты привезла в душе из Америки, Оксана?
Оксана Мысина: Я думала, я такой закаленный монстр, крутая девица, которая много чего повидала в профессии, оказалось, что с меня содрали все там, я приехала с оголенной душой, готовая начинать все с нуля, как в студенческое время. Я думала, я приеду, я их там научу русскому театру.... А выяснилось, что это взаимопроникновение было таким мощным, что я не знаю, чему я научила их, но то, что они научили меня как в Америке работают... Нет там такого понятия, что ты что-то знаешь . В каждой новой работе начинаешь доказывать каждую секунду, что ты имеешь право находиться на сцене. Это было потрясающе - я рыдала, я плакала...
Джон Фридман: Скажи, сколько раз ты хотела вернуться в Москву.
Оксана Мысина: В течение двух месяцев адский был труд, но мы сыграли 23 спектакля, были распроданы все билеты, это был огромный успех и американцы научились говорить по-русски, петь по-русски многоголосье, различные хоралы...
Джон Фридман: Не только по русски, по-болгарски и по-украински
Оксана Мысина: Да, по-испански мы пели, и это был спектакль на основе ''Жар-Птицы''.
Джон Фридман: Надо сказать, что театр называется ''Double Edge'' - ''Двойное лезвие'' - и у этого театра очень тесные и давние отношения с польским театром, с театром Гратовского и других учеников и актеров Гратовского. Как в этом театре работают, так и у Гратовского работали. Искусство - это жизнь, нет ощущения, что я прихожу в театр. Это находится на ферме, в городке маленьком старинном, красивом очень городке, и они живут на этой же ферме, где они тренируются, где они играют, где он делают все - кушают, готовят ужин, и так далее.. 24 часа они включены в работу этого театра, поэтому это театр очень непохож на другие американские театры, и делать какие-то выводы по поводу американского театра из этого театра никак нельзя, это абсолютно другое существование. В других театрах профсоюз не позволяет репетировать больше, чем 3 часа без перерыва, спектакль не может идти больше 2,5 часов без разрешения профсоюза. Оксана вставала в 8 утра, была на ферме в 10 утра и очень часто там была до часу ночи. Без перерыва. Правда, кормили очень хорошо. У основателя этого театра Стейси Клайн в крови славянская культура, она это чувствует, любит, ее бабушка говорила по-русски с ней, поэтому она это все ощущает и чувствует, но не знает, просто как-то шкурой это чувствует. Она очень любит Шагала. Она создала этот театр 28 лет назад и чуть ли не в первом спектакле она уже пользовалась картинами Шагала. И она в прошлом году решила делать такой цикл этник-спектаклей под влиянием Шагала. В прошлом году они сделали спектакль ''1001 ночь'', в этом году - ''Жар-Птица''. Шагал делал иллюстрации к ''1001 ночи'' и он делал декорации для балета ''Жар-Птица''. Но это на поверхности имеет мало чего общего с Шагалом - он как бы вдохновляет.
Павел Ходасевич: Пока актриса Оксана Мысина с утра до ночи репетировала, писатель Джон Фридман вместе с Стейси Клайн делал заготовки к будущей книге о ее удивительном театре ''Double Edge''.
Джон Фридман: Это, в принципе, книга о Стейси Класн, о женщине, которая создала этот театр, это ее книга будет, я ей только помогаю эту книгу писать. Она, в самом хорошем смысле слова, очень закрытый человек и, чтобы раскрываться, ей нужен или театр или, если не театр, то нужны другие люди, чтобы ей помогать открываться. Я думаю, что они читали или видели книгу, которую я сделал с Камой Мироновичем Гинкасом. Здесь, в Москве, выпустили на английском языке очень хорошую книгу, где мы с Камой Мироновичем рассказали историю его жизни и творчества. Может быть, Стейси почувствовала, что она со мной тоже может что-то такое сделать. Мы встречались почти каждый день, я ее записывал на пленки, задавал вопросы, вступал иногда в полемику с ней. Все лето я ее записывал. Это - сырье для книги. Мне нужно будет брать весь этот материал - 40-50 часов - и из этого я буду делать книгу. Это не просто будут разговоры, это будет что-то другое.
Павел Ходасевич: Почему ты взялся за эту книгу, это действительно выдающийся театр и выдающаяся женщина?
Джон Фридман: Я не хочу сказать, что выдающаяся, я могу сказать, что уникальнейшая. Люди работают в этом театре, занимаются тем, чем никто не занимается в Америке, это не коммерция, это не карьера, это люди, которые занимаются искусством и видят в себе художника. Они собирают людей со всего мира - из Аргентины, Польши, Болгарии, Англии, люди со всего мира приезжают на эту ферму, чтобы заниматься искусством. Это удивительная вещь, мне это очень нравится, это настолько не по-американски, что это сразу запало. Ты можешь представить себе, что я, как американец, который прожил уже очень много лет заграницей, в России (я уже 22 года живу в России), я все время пишу о русском театре, живу в русской культуре, в русском обществе, высказываюсь всегда по поводу русского искусства, русского театра, русской драматургии, и у меня накопилось уже очень много чего, что я хочу сказать об Америке. Эта книга для меня лично - возможность высказаться по поводу моей собственной родины. Стейси это прекрасно знает, и она не только об этом знает, но она это очень приветствует. Эта книга - возможность для нас обоих что-то сказать о себе, о творчестве, об Америке. О Польше и славянской культуре тоже, потому что, как я говорил, она очень связана с польским театром.
Павел Ходасевич: ''Это не по-американски'', - сказал Джон, и, Оксана, я тебе адресую вопрос подобный: в чем отличие школы твоей, в которой ты жила всю жизнь практически, от школы той?
Оксана Мысина: Например, у нас не карают актеров за то, что они задают вопросы во время репетиции, наоборот, режиссеры любят, когда актеры задают вопросы, они вступают с актером в диалог. На первой же репетиции, когда я сказала, что мне что-то непонятно, Стейси на меня посмотрела таким огненным взглядом, что я просто была парализована, и актеры все тоже на меня так посмотрели, как будто я камень бросила в лицо кому-то. И я затаилась, ушла в себя и начала потихоньку, со скипом, с трудом входить в другой метод, который заключается в том, что когда ты задаешь вопросы, ты задаешь их не режиссеру, ты задаешь их себе. Дальше они у тебя накапливаются, дальше ты хочешь удариться головой об стенку, вместо этого ты что-то начинаешь пробовать и это вырастает в некую импровизацию. Например, мы сделали очень много всяких этюдов, из которых, может быть, только крупицы вошли в спектакль, но вся эта работа была нужна для твоего собственного развития, во всяком случае я это так о себе говорю. И я просто вспоминаю, что там актеры умеют делать. Они все могут летать в воздухе. В этом помещении развешаны такие ткани, они передвигаются от одной стены к другой на этой ткани, они висят, держась мизинцами за какие-то крючки, они висят на стенах, они могут с огромной высоты упасть в абсолютно расслабленном состоянии, не удариться, дальше встать и что-то сделать. Они работают над телом, они владеют как животные, как тигры, как коты собственным телом. Это в русском театре приветствуется, но в реальности этого мало - в основном, люди пользуются словами, чтобы выразить что-то. Здесь совершенно другой взгляд на это.
Джон Фридман: Очень сильное в этом театре начало - уличный театр. Аргентинец, который сейчас является мужем Стейси, его зовут Карлос, он очень известный был уличный артист в Аргентине.
Павел Ходасевич: Судя по всему, в работе над спектаклем ''Жар- Птица'' в театре ''Double Edge'' было немало парадоксальных ситуаций. Но главный парадокс состоял в том, что в начале работы над спектаклем не было никакой пьесы - она была создана в процессе репетиций, на основе этюдов и упражнений этой замечательной театральной команды. И написал пьесу Джон Фридман.
Джон Фридман: Работал я со Стейси каждый день, мы встречались, записывались, разговаривали. И, вдруг, она говорит: ''Ты хочешь приходить на репетиции?''. Я говорю: ''Не очень, времени-то нет''. Я же знаю, что они начинают в 10 утра, заканчивают в час ночи. Когда я буду работать, писать? Она говорит: ''Дело просто в том, что нам нужна некоторая помощь, потому что пьеса как-то не складывается''. Надо сказать про этот театр, что они не берут текст, его разучивают и играют, они сами придумывают все спектакли, которые они делают. У них к этому времени были некоторые отдельные сцены, были тексты для этих сцен и там написано, что вот здесь мы говорим, об этом и об этом. Если были какие-то диалоги, то они были очень примитивные, глупенькие, и нужно было кому-то этим заниматься. Поэтому я на две недели отбросил книгу, вообще мы со Стейси не встречались, и каждый день я ходил в первой половине дня на репетиции, смотрел, что они делали, потом шел домой, вечером сидел перед компьютером и все это дорабатывал, придавал форму.
Оксана Мысина: Это он немножко прибедняется. Я видела, как горели глаза у Джона. Когда я приходила, он говорил: ''Я написал монолог! Это Шекспир! Послушай!''
Джон Фридман: Никогда я так не говорил!
Оксана Мысина: Не говорил, не говорил, это я говорю - это просто Шекспир. И он мне говорил: ''Никто не поймет, но я там веду полемику с Шекспиром, у меня здесь игра слов. Это никто не поймет, но это не важно - я это знаю''. Это был кайф.
Павел Ходасевич: Оксана, поскольку там была Вавилонская башня, то есть люди отовсюду, интересно, как уживались разные менталитеты людские?
Оксана Мысина: Мы очень дружили, нам безумно было интересно общаться. Карлос, который из Аргентины (представляешь, это другая часть мира!), у него был уличный театр там, и он рассказывал про историю этого театра, как они играли театр в метро, это был знаменитый спектакль, где они разыгрывали такую сцену, как будто девушка и парень влюбились и тут же решили пожениться. И тут же находился какой-то священник, и вся эта импровизация заканчивалась тем, что все метро вместе с ними танцевало и праздновало эту свадьбу. Девочка из Болгарии была замечательная, Милена, которая никогда раньше театром не занималась и пришла в этот театр почти случайно. И, вдруг, проявила такие актерские способности, принесла какие-то болгарские песни, какие-то наговоры. Даже я выучила такой распев на болгарском языке, очень красивый.
Павел Ходасевич: Спой!
(Оксана Мысина поет по-болгарски)
