Радио Свобода продолжает серию репортажей из самопровозглашенной республики Абхазии, в которой прошли внеочередные выборы. Репортаж второй: нужен ли Абхазии Запад?

Абхазский знакомый рассказывает про своего родственника, бизнес которого – сарай для курортников. "Он называет его хостелом. Берет рублей триста за сутки, и счастлив. За сезон выходит миллиона три". Он их, наверное, грамотно реинвестирует, переводит количество в качество, растет от хостела к мини-отелю? Знакомый смеется. "Зачем? Он просто построил еще один сарай..."

Турист-призрак

Может быть, и в самом деле инвестировать незачем. Эйфорией признания заразились поначалу и россияне, спросившие себя, зачем им Турция, когда рядом такое безмятежное и ставшее окончательно своим счастье. 2009-й год стал рекордным – вместе с теми, кого называют "туристами-однодневками", заезжающими по пути с Рицы и дегустации причаститься в Новоафонский монастырь, количество курортников достигло почти 1 200 000 человек. Уже через год эта цифра упала вдвое. Если падение нынешнего сезона пройдет в тех же пропорциях, это можно будет, как говорят в Абхазии считать удачей, на которую никто, впрочем, не надеется.

С курортной отраслью в целом, судя по всему, происходит примерно то же самое, что с конкретным сараем-хостелом, который никогда не станет отелем. Зачем? Миллиарды рублей российской помощи, последовавшие за признанием, хлынули в абхазскую экономику так, как положено любой дармовщине. Они не стали инвестициями: на пути в социалку они превратились в парк новых "лексусов" и "геленвагенов" - как на презентации припаркованных вдоль сухумской набережной. Цены соответственно ползут вверх, они уже догоняют Анталию, а в гостиницах ломаются души и вываливаются розетки, санатории ветшают, в ресторанах официанты не торопятся, пляжи все грязнее, потому что всем этим надо заниматься. Но – зачем?

Декан экономического факультета Сухумского университета Бесо Барателия объясняет, почему всем хватает ровно настолько, чтобы атрофировалось всякое желание чем-то заниматься: "Нас чуть больше 200 тысяч. С таким населением самодостаточную экономику не построишь. Но зато деньги мало-помалу оседают по всей республике. К тому же от окончательной катастрофы нас спасает то, что мы не может печатать деньги".


Барателия безо всякого задора перечисляет то, во что вкладываются в Абхазии деньги: "Конечно, коммуникации. Банковское дело. Строительство, но без особого бума". В банки, как говорит Барателия, выгодно вкладываться по той простой причине, что Абхазия закрыта для любых конкурентов. И та же закрытость не позволяет стать строительству тем, чем оно является везде по соседству. Иностранцам жилье не продают - по крайней мере, в открытую; свои, кто мог, уже купили. Ресурс исчерпан.

А нового проекта нет. Даже в черновике.

"Да" и "нет" не говорить

Потому, судя по всему, Александр Анкваб и выбрал себе такое странное кредо: быть Багапшем и одновременно им не быть. Анкваб слишком долго работал на репутацию человека, умеющего сказать "нет" – и своим, и чужим. Чего всеми силами избегал покойный Багапш. Но даже те, кто сегодня упрекает его в слабости, несколько затрудняются ответить на вопрос, кто мог быть на его месте полезнее. Багапш не сделал ни шагу вперед; это правда. Но правда и в том, что он никому ни в чем и не уступил - и это в то время, когда Москва требовала Аибгу и недвижимость, пугая прекращением помощи, а оппозиция вставала за Аибгу грудью, обещая поднять народ. Его сменщик побеждает с лозунгом наведения порядка, - и только самые проницательные догадываются, что и это всего лишь способ снова не отвечать на вопрос, заданный ровно три года назад.

Наверное, именно это имеет в виду абхазский политолог Олег Домения, когда говорит о кризисе идентичности: старое самосознание, основанное на ожидании признания, исчерпано, а без нового непонятно не только, как разговаривать с Москвой, но и чего, собственно говоря, хотеть от Запада.

Бесо Барателия вспоминает 2004-й год: "Я тогда учился в Москве, и приехав домой, обнаружил как потеплела Абхазия по отношению к Западу". Абхазия тогда уже догадалась, что война давно закончилась, смысла ненавидеть вчерашнего врага прежней страстью не больше, чем в готовности и дальше терпеть гарнизонный стиль жизни. А превратить его в полноценную диктатуру у власти уже не было сил. 2004-й год – год окончания эпохи Владислава Ардзинбы, которая готова была превратить свою агонию в гражданскую войну.

Спустя семь лет здесь принято считать: если Запад не признает Абхазию, то нет и западной проблемы. Как считает политолог Ираклий Хинтба, трехлетний опыт признания Россией показал, что признание Западом не так уж и важно – жить можно и без него: "Но с Западом надо работать. Можно обижаться на его невнимание, но нельзя игнорировать тот факт, что он нам нужен".

А ведь раз нет Запада, то не перед кем и опускать глаза. Интонации, с которыми повторяется всегда говорившееся, становятся все безапелляционнее. Новый президент – о грузинских беженцах: про возвращение во внутреннюю Абхазию грузины должны забыть. Он ведь обещал быть жестким. "Да, - полагает Хинтба, - отсутствие западной проблемы, декларируемое властью, позволяет не решать очень важные вопросы..."

Чужие свои

Гальский район на границе с Грузией всегда считали пятой колонной, причем по обе стороны границы. Для абхазов гальские грузины были пособником врага, для исторической родины – едва ли не предателями. Для бандитов с обеих сторон – легкой и постоянной добычей. Здесь до сих пор есть села, из которых родители боятся отпускать своих детей в Сухуми.

Здесь не было войны, но руин здесь больше, чем где-нибудь еще. Наступавшая грузинская армия сопротивления не встречала, а когда отступала – сопротивления не оказывала. "Если бы они хотели – говорит Александр Анкваб об абхазских грузинах, - могли бы встать рядом с нами, и защищать Абхазию. Не встали – о каком возвращении говорить…"

Надо полагать, президент знает, что не могли. Кто-то, действительно, встречал танки цветами, кто-то – а таких было большинство - просто оказались заложниками. Но изгонявшая грузин абхазская армия прошлась по Гальскому району огнем и мечом, не вдаваясь в конкретные биографии. И, конечно, можно считать убытки, которые одна сторона нанесла другой в ходе жесточайшей войны, и чей вклад был больше. Но прошло 18 лет, а про людей, для которых эти руины когда-то были домами, новые слова так и не появились, и надо себя убедить в том, что ничего предосудительного в этом нет. Нет, однако, и врага, которого надо ненавидеть: Грузия из всех возможных планет – самая далекая.

Но дело вовсе и не в ненависти. Просто у каждого пепелища давно есть неформальный хозяин, о правах которого все знают безо всяких нотариально заверенных бумаг. Между прочим, где-то за год до августа 2008-го рынок недвижимости в Абхазии замер: то была пора неопределенности и загадочных переговоров Тбилиси и Сухуми при благосклонности Москвы и Вашингтона. Особо осторожные выходили даже на связь с бывшими хозяевами, давно осевшими в Грузии.


А потом, весной 2008-го в абхазском небе стали сбивать грузинские беспилотники, Москва ввела в Абхазию дополнительный воинский контингент, назвав его железнодорожным, сюжет неуклонно покатился к августу. Но рынок все не ожил, потому что чужим продавать нельзя, а для своих дорого. В общем, рынка нет. Для рынка к тому же нужен закон, кадастр – все то, о чем уговаривали Багапша его сподвижники, понимая, что без стрельбы не обойдется, но если тянуть, то потом стрельбы будет еще больше.

Багапш по обыкновению не рисковал и до августа-2008, а после него и вовсе мог себе позволить любое недеяние. Дело его жизни явочным порядком получилось: Абхазию признали, пусть и несколько трагикомично. Анкваб же не замечать, что вопрос о том, что делать с независимостью, задан, уже не может.

А делать нечего. Хотя бы потому, что незачем. И к тому же не для кого. Даже для России.

Отдельные горячие головы на выборах пошли в команду Сергея Шамбы, надеясь, что в случае его победы Абхазия спасительно дойдет до ручки намного быстрее.