Мария Фаворская, художник-керамист, вдова анималиста Александра Белашова;
Александр Казачок, скульптор;
Игорь Иогансон, скульптор, поэт, галерист;
Марина Перчихина, художник, арт-критик;
Галина Быстрицкая, художник;
Олег Кораблин, инженер, фотограф;
Артем Кириллов, математик;
Борис Тархов, солист Камерного театра им. Бориса Покровского;
Лина Тархова, писатель, журналист
Первый раз в эфире в воскресенье в 11:00.
Повторы в воскресенье в 23:00 и в понедельник в 7:00 и в 14:00
Фрагмент программы
Александр Казачок: Я работал в то время у Сергея Тимофеевича Коненкова, работа была очень тяжелая, напряженная. Он говорит: «Надо тебе отдохнуть. Ты где-нибудь бы избу купил». Мне дали отпуск, я поехал в Дом творчества. Мы там погуляли, и хорошо погуляли, появились на этом берегу озера. Утром я проснулся в стогу сена и увидел на горизонте деревню. Говорить о красоте этой деревни не приходится, потому что это была настоящая русская деревня: мычали коровы, ходили гуси, валялись свиньи в лужах, – красота непомерная! И пахло молоком на всю деревню. Я пошел в середину деревни, там был магазинчик. Надо было взять какого-нибудь вина. Вылезла рыжая, очаровательная женщина Маша и сказала: «Чё тебе нужно-то?». Я говорю: «Вина – голова болит». Она говорит: «Малиновая настойка, больше ничего». Я говорю: «Сойдет». Я сел, выпил бутылку малиновой настойки – и начал уже смотреть через розовые очки на деревню. И поклялся вдруг внутри себя, что я должен здесь жить. Я спрашивал: «Какой-нибудь дом продается?». Мне в одном месте сказали: «Дураков нет здесь дома продавать». Потом мой будущий друг Андрей говорит: «Тут две сестры Дратинские продают дом. Они в городе живут. Найди их». Я нашел этих сестер, купил дом. И в 68-м году въехал туда. А это был дом посередине деревни. Ну, потом всякое было.
Последняя работа у меня была – это «Петр I» в 90-м году. Я его делал бесплатно - денег у города не было. Они набрали только на литье. Ну, конкурс был, естественно. А потом в Москве работы нет, зубы на полку. Что делать? У меня большая мастерская была на Юго-Западе. И мы решили уехать сюда выживать. В это время у меня была третья жена, самая-самая хорошая, и мы купили дом на краю деревни. У нас родился сын в 90-м году. И мы начали выживать: куры, свиньи, козы, кот черный, который прожил 19 лет. Я торговал огурцами в Москве, в Переславле. Никакой работы. И так продолжалось лет 7-8. А потом Бог послал работу.
Лина Тархова: Мы влюбились в эту деревню. Приезжая сюда, я всегда звоню домой и говорю: «Я уже в раю». Конечно, были всякие сложности. Я помню, когда первый раз чувство рая дало трещину. Жили здесь люди сельские, и мы видели, несколько они хуже живут, чем горожане, чем москвичи. И мы им возили, как и все здесь присутствующие, колбасу, масло. Дед наш батонами пытался купить колбасу «Любительскую», а ее батонами не продавали, ее специально разрезали, чтобы нельзя было купить целый батон. Но однажды мы приехали сюда зимой и услышали вдруг какой-то звук. Была полная тишина – и какой-то страшный крик. Мы спрашиваем соседку-телятницу: «В чем дело?». А она говорит: «Так телята орут – жрать им нечего». Вода есть, а вот сена не могли запасти, потому что совхоз «Рассвет» рассветает до сих пор, не знаю, в каком он сейчас состоянии, но тогда он упадал. И вот этот крик телят голодных очень резко черной чертой по моему райскому ощущению мазнул. Но ничего нельзя было сделать. Телятница сказала: «У нас хоть вода есть, а вот на центральной усадьбе коровы стоят, подвязанные веревками, чтобы они стояли». Я говорю: «А чего ж их не зарежут-то?». Она говорит: «До 1 января никак нельзя поголовье снижать. А уж 1-го все под ножичек пойдут». Я журналистка, много ездила и видела, но когда рядом с тобой кричит и спать тебе не дает телок несчастный, от голода умирающий… За это мы тоже благодарны этой деревне. Потому что увидели поглубже жизнь, чем до этого.
Борис Тархов:Для меня лично эта деревня послана Богом. Мы как-то с братом ехали из Углича в Москву часа в 3 ночи, и уже надо было куда-то приютиться на отдых. Мы подъехали к какой-то воде, разобрали сиденья, легли спать. А наутро просыпаемся – как в сказке! Сквозь стекло бьет свет, чистое небо, огромное пространство воды с высокими берегами, и на каждом почти – по храму белому. Переглянулись с ним: «Мы попали в град Китеж какой-то, неимоверной красоты место». И мы поехали дальше. Потом меня услали на гастроли. Мне звонят из дома и говорят: «Боря, продается изба на Плещеевом озере». Я говорю: «Беру, не глядя».
Галина Быстрицкая: Несколько лет я была увлечена местными стариками, крестьянами и крестьянками, рисовала, фотографировала их, писала красками, делала графику, и даже шелкографические портреты. Их лица казались мне матрицей всего столетия, прожитого Россией, и несли для меня какую-то очень важную информацию, которую я нашла. И лица, и руки, и рассказы о жизни, которые они доверчиво тут же доносят до тебя. Потом я увидела в пейзаже те же морщины в дорогах, те же вены на руках. Я тут обходила пешком все вокруг со своей собакой, и поняла кайф путника с котомкой, который идет, и дорога под его ногами едет, как эскалатор, и все время показывает тебе что-то новое. И ты хочешь видеть еще и еще, и деревня за деревней, и здороваться, и узнавать. Но сейчас мне приятно просто быть здесь, я испытываю творческий подъем. И этим летом я обрабатываю материалы о своем путешествии в Камбодже и Вьетнаме.
Мария Фаворская: Здесь, в деревне, делать музей все-таки сложно. Зима, все занесено снегом... А музей – это ведь и охрана, и какое-то хранение особое, и все такое. Летом ко мне приходят ребятишки с семьями, ходят, смотрят, открыв рот, потому что это не только скульптура. Мой муж Александр Михайлович Белашов путешествовал очень много, собирал камушки, черепа, какие-то необыкновенные, красивые перья даже каких-то экзотических птиц. В общем, чего только нет у него здесь на полках. А череп ему подарили, когда работали в Палеонтологическом музее, громадный, окаменелый, какой-то древний носорог. Даже трудно себе представить, что такое может быть. И он сам собирал от мышей, от птичек. Ракушки разные, водоросли засохшие, прекрасные, как кружева. Тут собрание каких-то диковинных вещей и прекрасных скульптур. И графики очень много, но графику нельзя выставить – она выгорает. Лепил он в Москве, в большой мастерской своей матери на Масловке. А как только отформует какого-нибудь зверя большого, привозил сюда, потому что работал он с утра до ночи и каждый день, и ему нужна была свободная мастерская. Как только занята мастерская, он собирает и везет сюда, в Криушкино.
Марина Перчихина: В чем, наверное, уникальность этого места – что это место у водопоя, где сходятся, казалось бы, непримиримые вещи, допустим, очень традиционное искусство или очень традиционный образ жизни, или этнографическая деревня, как ни странно, не вступают в конфронтацию с достаточно радикальными формами искусства, к которому, скажем, я принадлежу, или то пространство, которое мы держим в Москве. И даже к таким радикальным формам, как акционизм.
Это видео у меня есть от Антона Николаева, организатора группы «Бомбилы». По-моему, это было снято в 2007 году. Два участника группы «Бомбилы» и идеолог самой громкой и самой знаменитой в России и теперь в мире группы «Война» здесь снимали акционистский сюжет, стилистически близкий к хоум-видео. И один из сюжетов – это поездка к Никитскому монастырю и купание в Никитском источнике. Сегодня оно смотрится удивительно. Олег Воротников купается в источнике и просит силы у самых мощных, с его точки зрения, художников современного искусства. Олега Кулика вошла в него сила, Андрея Монастырского и Иосифа Бакштейна. Это как бы лидеры этой площадки. Никому не известный в 2007 году Олег Воротников. В итоге силы вошли.
Елена Фанайлова: И эти силы позволили поднять Литейный мост.
Артем Кириллов: Нужно сказать, что преподобный Никита тоже обладал недюжинной силой, если посмотреть на его вериги. Так что, может быть, и источник чем-то помог.
Марина Перчихина: Место, действительно, очень традиционное. И когда я первый раз сюда приехала, я собиралась вообще уезжать из страны, это был 89-ый год, как раз все шлюзы открылись. И для меня это было этнографическое прощание. В деревенской среде я не жила, но, тем не менее, погружение в этнографию с направленностью совсем не сюда, а вовне. Потом наступили 90-ые, я умудрилась много чего наработать, и как-то стало интересно здесь существовать. В итоге отъезд не состоялся именно потому, что стало интересно. И все 90-ые я сюда наезжала «на грибы» только, не включаясь в эту среду. А когда стало совсем по-другому в начале 2000-ых, был исчерпан весь заряд нашей активности и свободного дыхания 90-ых, уже в течение 10 лет заглядывая сюда «на грибы», но потихоньку осваиваясь с пространством, я очень долго понимала, что энергия этого озера такова, что я, как художник, работающий с пространственными проектами, пока ей не могу отвечать. Она меня пугала. И где-то к 2001 году я вдруг ощутила, что, кажется, я готова с этим пространством существовать и вести диалог. И мы начали с Игорем совместно серию лендартовских работ, выставляли их на Форуме Арт-инициативы в Москве. Начиная с 2001 года, первая была «Арендованная земля. Попытка обустройства». И дальше – бессрочный проект «Вавилонская яма», который на нашем участке существует. А в других масштабах был осуществлен еще в двух проектах: в прошлом году на «Архстоянии» и в 2008-м в станице Вешенской.
Елена Фанайлова: А как это выглядит чисто пластически? «Вавилонская яма» в вашем дворе выкапывается специально?
Игорь Иогансон: Это спираль – 13 метров в поперечнике, уходящая, и поскольку она уходит внутрь, устремляясь к центру Земли, вокруг вырастают валы. По этой спирали люди идут и погружаются в точку силы, так скажем. Там можно призывать силу Земли, можно не призывать. Во всяком случае, это очень впечатляет. Но это относится, Марина правильно сказала, к ленд-арту, к земляной скульптуре. Но она имеет очень большое эмоциональное и психологическое воздействие на людей, которые стремятся связаться с землей и почувствовать ее силу. А дальше получилось, что мы сделали здесь пару фестивалей, приезжали из Переславля, из Ярославля, из музея. Потом меня приглашали, с выставкой я был в Ярославле. У меня большая выставка в этом году была. И я там тоже объяснял, поскольку фото большие там висели, что же это такое. Во всяком случае, это очень интересно. Потом нас пригласили в станицу Вешенская, в гигантский Музей Шолохова. У этого музея – 40 тысяч гектаров. Чуть ли не Бельгия какая-то. И на сегодняшний день музеи хотят каким-то своим крылом касаться современного искусства. И когда мы приехали туда, то нам предоставили огромную возможность сделать то, что мы хотели. И мы сделали там спираль с помощью бульдозеров, дали бригаду из 15 рабочих. И вот эта спираль там уже приобрела полукосмические масштабы. И все с недоумением: «А почему Шолохов?». А тема-то – «Тихий Дон». Я копнул «Тихий Дон», честно прочитал оба тома - и понял, как же это интересно. В каком-то кусочке, который никто не знает, дед Гришака говорит, когда Григорий в полуразрушенную усадьбу барскую, которую он сторожил, приходит: «И все ваши царства, и все, что вы возводите, и все эти города, и все ваши строи сегодня одни, завтра другие. Сколько вы возводите вверх, столько же это потом обрушится и погрузится вниз. И как Царство вавилонское это все будет обрушено». И когда я работягам начал это рассказывать, они поняли хорошо. И они так здорово это сделали, и всем премии выдали. Это туристический объект номер один сейчас в станице Вешенской, где, ну слава Богу, достаточно ортодоксальный дух. А нам уже прислали видео в том году, и год назад присылали видео, как идут туда туристы, смотрят. Им там объясняют, что это такое. Оказалось, что все это просто, что все это очень понятно.
Александр Казачок, скульптор;
Игорь Иогансон, скульптор, поэт, галерист;
Марина Перчихина, художник, арт-критик;
Галина Быстрицкая, художник;
Олег Кораблин, инженер, фотограф;
Артем Кириллов, математик;
Борис Тархов, солист Камерного театра им. Бориса Покровского;
Лина Тархова, писатель, журналист
Первый раз в эфире в воскресенье в 11:00.
Повторы в воскресенье в 23:00 и в понедельник в 7:00 и в 14:00
Фрагмент программы
Александр Казачок: Я работал в то время у Сергея Тимофеевича Коненкова, работа была очень тяжелая, напряженная. Он говорит: «Надо тебе отдохнуть. Ты где-нибудь бы избу купил». Мне дали отпуск, я поехал в Дом творчества. Мы там погуляли, и хорошо погуляли, появились на этом берегу озера. Утром я проснулся в стогу сена и увидел на горизонте деревню. Говорить о красоте этой деревни не приходится, потому что это была настоящая русская деревня: мычали коровы, ходили гуси, валялись свиньи в лужах, – красота непомерная! И пахло молоком на всю деревню. Я пошел в середину деревни, там был магазинчик. Надо было взять какого-нибудь вина. Вылезла рыжая, очаровательная женщина Маша и сказала: «Чё тебе нужно-то?». Я говорю: «Вина – голова болит». Она говорит: «Малиновая настойка, больше ничего». Я говорю: «Сойдет». Я сел, выпил бутылку малиновой настойки – и начал уже смотреть через розовые очки на деревню. И поклялся вдруг внутри себя, что я должен здесь жить. Я спрашивал: «Какой-нибудь дом продается?». Мне в одном месте сказали: «Дураков нет здесь дома продавать». Потом мой будущий друг Андрей говорит: «Тут две сестры Дратинские продают дом. Они в городе живут. Найди их». Я нашел этих сестер, купил дом. И в 68-м году въехал туда. А это был дом посередине деревни. Ну, потом всякое было.
Последняя работа у меня была – это «Петр I» в 90-м году. Я его делал бесплатно - денег у города не было. Они набрали только на литье. Ну, конкурс был, естественно. А потом в Москве работы нет, зубы на полку. Что делать? У меня большая мастерская была на Юго-Западе. И мы решили уехать сюда выживать. В это время у меня была третья жена, самая-самая хорошая, и мы купили дом на краю деревни. У нас родился сын в 90-м году. И мы начали выживать: куры, свиньи, козы, кот черный, который прожил 19 лет. Я торговал огурцами в Москве, в Переславле. Никакой работы. И так продолжалось лет 7-8. А потом Бог послал работу.
Лина Тархова: Мы влюбились в эту деревню. Приезжая сюда, я всегда звоню домой и говорю: «Я уже в раю». Конечно, были всякие сложности. Я помню, когда первый раз чувство рая дало трещину. Жили здесь люди сельские, и мы видели, несколько они хуже живут, чем горожане, чем москвичи. И мы им возили, как и все здесь присутствующие, колбасу, масло. Дед наш батонами пытался купить колбасу «Любительскую», а ее батонами не продавали, ее специально разрезали, чтобы нельзя было купить целый батон. Но однажды мы приехали сюда зимой и услышали вдруг какой-то звук. Была полная тишина – и какой-то страшный крик. Мы спрашиваем соседку-телятницу: «В чем дело?». А она говорит: «Так телята орут – жрать им нечего». Вода есть, а вот сена не могли запасти, потому что совхоз «Рассвет» рассветает до сих пор, не знаю, в каком он сейчас состоянии, но тогда он упадал. И вот этот крик телят голодных очень резко черной чертой по моему райскому ощущению мазнул. Но ничего нельзя было сделать. Телятница сказала: «У нас хоть вода есть, а вот на центральной усадьбе коровы стоят, подвязанные веревками, чтобы они стояли». Я говорю: «А чего ж их не зарежут-то?». Она говорит: «До 1 января никак нельзя поголовье снижать. А уж 1-го все под ножичек пойдут». Я журналистка, много ездила и видела, но когда рядом с тобой кричит и спать тебе не дает телок несчастный, от голода умирающий… За это мы тоже благодарны этой деревне. Потому что увидели поглубже жизнь, чем до этого.
Борис Тархов:Для меня лично эта деревня послана Богом. Мы как-то с братом ехали из Углича в Москву часа в 3 ночи, и уже надо было куда-то приютиться на отдых. Мы подъехали к какой-то воде, разобрали сиденья, легли спать. А наутро просыпаемся – как в сказке! Сквозь стекло бьет свет, чистое небо, огромное пространство воды с высокими берегами, и на каждом почти – по храму белому. Переглянулись с ним: «Мы попали в град Китеж какой-то, неимоверной красоты место». И мы поехали дальше. Потом меня услали на гастроли. Мне звонят из дома и говорят: «Боря, продается изба на Плещеевом озере». Я говорю: «Беру, не глядя».
Галина Быстрицкая: Несколько лет я была увлечена местными стариками, крестьянами и крестьянками, рисовала, фотографировала их, писала красками, делала графику, и даже шелкографические портреты. Их лица казались мне матрицей всего столетия, прожитого Россией, и несли для меня какую-то очень важную информацию, которую я нашла. И лица, и руки, и рассказы о жизни, которые они доверчиво тут же доносят до тебя. Потом я увидела в пейзаже те же морщины в дорогах, те же вены на руках. Я тут обходила пешком все вокруг со своей собакой, и поняла кайф путника с котомкой, который идет, и дорога под его ногами едет, как эскалатор, и все время показывает тебе что-то новое. И ты хочешь видеть еще и еще, и деревня за деревней, и здороваться, и узнавать. Но сейчас мне приятно просто быть здесь, я испытываю творческий подъем. И этим летом я обрабатываю материалы о своем путешествии в Камбодже и Вьетнаме.
Мария Фаворская: Здесь, в деревне, делать музей все-таки сложно. Зима, все занесено снегом... А музей – это ведь и охрана, и какое-то хранение особое, и все такое. Летом ко мне приходят ребятишки с семьями, ходят, смотрят, открыв рот, потому что это не только скульптура. Мой муж Александр Михайлович Белашов путешествовал очень много, собирал камушки, черепа, какие-то необыкновенные, красивые перья даже каких-то экзотических птиц. В общем, чего только нет у него здесь на полках. А череп ему подарили, когда работали в Палеонтологическом музее, громадный, окаменелый, какой-то древний носорог. Даже трудно себе представить, что такое может быть. И он сам собирал от мышей, от птичек. Ракушки разные, водоросли засохшие, прекрасные, как кружева. Тут собрание каких-то диковинных вещей и прекрасных скульптур. И графики очень много, но графику нельзя выставить – она выгорает. Лепил он в Москве, в большой мастерской своей матери на Масловке. А как только отформует какого-нибудь зверя большого, привозил сюда, потому что работал он с утра до ночи и каждый день, и ему нужна была свободная мастерская. Как только занята мастерская, он собирает и везет сюда, в Криушкино.
Марина Перчихина: В чем, наверное, уникальность этого места – что это место у водопоя, где сходятся, казалось бы, непримиримые вещи, допустим, очень традиционное искусство или очень традиционный образ жизни, или этнографическая деревня, как ни странно, не вступают в конфронтацию с достаточно радикальными формами искусства, к которому, скажем, я принадлежу, или то пространство, которое мы держим в Москве. И даже к таким радикальным формам, как акционизм.
Это видео у меня есть от Антона Николаева, организатора группы «Бомбилы». По-моему, это было снято в 2007 году. Два участника группы «Бомбилы» и идеолог самой громкой и самой знаменитой в России и теперь в мире группы «Война» здесь снимали акционистский сюжет, стилистически близкий к хоум-видео. И один из сюжетов – это поездка к Никитскому монастырю и купание в Никитском источнике. Сегодня оно смотрится удивительно. Олег Воротников купается в источнике и просит силы у самых мощных, с его точки зрения, художников современного искусства. Олега Кулика вошла в него сила, Андрея Монастырского и Иосифа Бакштейна. Это как бы лидеры этой площадки. Никому не известный в 2007 году Олег Воротников. В итоге силы вошли.
Елена Фанайлова: И эти силы позволили поднять Литейный мост.
Артем Кириллов: Нужно сказать, что преподобный Никита тоже обладал недюжинной силой, если посмотреть на его вериги. Так что, может быть, и источник чем-то помог.
Марина Перчихина: Место, действительно, очень традиционное. И когда я первый раз сюда приехала, я собиралась вообще уезжать из страны, это был 89-ый год, как раз все шлюзы открылись. И для меня это было этнографическое прощание. В деревенской среде я не жила, но, тем не менее, погружение в этнографию с направленностью совсем не сюда, а вовне. Потом наступили 90-ые, я умудрилась много чего наработать, и как-то стало интересно здесь существовать. В итоге отъезд не состоялся именно потому, что стало интересно. И все 90-ые я сюда наезжала «на грибы» только, не включаясь в эту среду. А когда стало совсем по-другому в начале 2000-ых, был исчерпан весь заряд нашей активности и свободного дыхания 90-ых, уже в течение 10 лет заглядывая сюда «на грибы», но потихоньку осваиваясь с пространством, я очень долго понимала, что энергия этого озера такова, что я, как художник, работающий с пространственными проектами, пока ей не могу отвечать. Она меня пугала. И где-то к 2001 году я вдруг ощутила, что, кажется, я готова с этим пространством существовать и вести диалог. И мы начали с Игорем совместно серию лендартовских работ, выставляли их на Форуме Арт-инициативы в Москве. Начиная с 2001 года, первая была «Арендованная земля. Попытка обустройства». И дальше – бессрочный проект «Вавилонская яма», который на нашем участке существует. А в других масштабах был осуществлен еще в двух проектах: в прошлом году на «Архстоянии» и в 2008-м в станице Вешенской.
Елена Фанайлова: А как это выглядит чисто пластически? «Вавилонская яма» в вашем дворе выкапывается специально?
Игорь Иогансон: Это спираль – 13 метров в поперечнике, уходящая, и поскольку она уходит внутрь, устремляясь к центру Земли, вокруг вырастают валы. По этой спирали люди идут и погружаются в точку силы, так скажем. Там можно призывать силу Земли, можно не призывать. Во всяком случае, это очень впечатляет. Но это относится, Марина правильно сказала, к ленд-арту, к земляной скульптуре. Но она имеет очень большое эмоциональное и психологическое воздействие на людей, которые стремятся связаться с землей и почувствовать ее силу. А дальше получилось, что мы сделали здесь пару фестивалей, приезжали из Переславля, из Ярославля, из музея. Потом меня приглашали, с выставкой я был в Ярославле. У меня большая выставка в этом году была. И я там тоже объяснял, поскольку фото большие там висели, что же это такое. Во всяком случае, это очень интересно. Потом нас пригласили в станицу Вешенская, в гигантский Музей Шолохова. У этого музея – 40 тысяч гектаров. Чуть ли не Бельгия какая-то. И на сегодняшний день музеи хотят каким-то своим крылом касаться современного искусства. И когда мы приехали туда, то нам предоставили огромную возможность сделать то, что мы хотели. И мы сделали там спираль с помощью бульдозеров, дали бригаду из 15 рабочих. И вот эта спираль там уже приобрела полукосмические масштабы. И все с недоумением: «А почему Шолохов?». А тема-то – «Тихий Дон». Я копнул «Тихий Дон», честно прочитал оба тома - и понял, как же это интересно. В каком-то кусочке, который никто не знает, дед Гришака говорит, когда Григорий в полуразрушенную усадьбу барскую, которую он сторожил, приходит: «И все ваши царства, и все, что вы возводите, и все эти города, и все ваши строи сегодня одни, завтра другие. Сколько вы возводите вверх, столько же это потом обрушится и погрузится вниз. И как Царство вавилонское это все будет обрушено». И когда я работягам начал это рассказывать, они поняли хорошо. И они так здорово это сделали, и всем премии выдали. Это туристический объект номер один сейчас в станице Вешенской, где, ну слава Богу, достаточно ортодоксальный дух. А нам уже прислали видео в том году, и год назад присылали видео, как идут туда туристы, смотрят. Им там объясняют, что это такое. Оказалось, что все это просто, что все это очень понятно.
