Иван Толстой: Вопрос о том, как называть город, где ежегодно проходит знаменитый Каннский фестиваль, поднимается, как минимум, раз в год – по весне – и стихает, когда большая Пальмовая ветвь вручается победителю и гости разъезжаются по домам, торжествовать или жаловаться на несправедливость и обойденность.
Но есть и несезонные интересы. Сегодня мы поговорим о двух вариантах передачи французского топонима и надеемся прояснить норму: Канны или Канн?
Сами словари и справочники не дают нам четкого ответа, причем тянется это издавна, чуть ли не с первых упоминаний этого средиземноморского курорта в русских источниках. Уже Словарь Брокгауза и Ефрона сто с лишним лет назад писал: Каннъ, в единственном числе. Федор Шаляпин в 1912 году в одном из писем сообщал: ''Сейчас здесь, в Cannes, живет М.И.Терещенко'' - Шаляпин, что важно, писал при этом название по-французски, не зная, как придумать русское соответствие.
Географические атласы, словари иностранных географических названий, указатели, путеводители, книги исторической тематики - все они упражнялись в разнообразии написания: то множественное число, то единственное, то с одним ''н'', то с двумя, то склоняя, то оставляя в именительном падеже, - кто во что горазд. Большая Советская Энциклопедия последнего издания предлагала вообще оба варианта, через запятую.
Но как же здравый смысл? Для всякого человека, знающего хотя бы немного французский язык, Канны не случайно употребляются во множественном числе, потому что они Les Cannes. Есть два толкования, что значит само слово – то ли холмы, то ли камыши. Большинство склоняется к камышам, к тростнику. И вздрагиваешь каждый раз от дикости другого произнесения.
И очень долго, несколько десятилетий, в Советском Союзе говорили: Канны, уважая множественное число. Но параллельно нарастала тенденция (или мода) сводить средиземноморские камыши до одного камыша. Сегодня, открывая интернет, мы видим, что попадаются обе формы. Но поскольку читатели, зрители, слушатели, как правило, повторяют за людьми медийными, то мы и начнем сегодняшний разговор с такой медийной фигуры, с человека, во многом определяющего моду на то, что смотреть в кино, что от кого ждать, чему удивляться. Я имею в виду одного из членов ФИПРЕССИ, кинокритика, непременно бывающего на Каннском фестивале, многолетнего участника программ Радио Свобода Андрея Плахова.
Андрей, это ведь Вы у нас закрепили традицию говорить не Канны (как мы говорили прежде), а Канн. На чем Вы основываете свой выбор?

Андрей Плахов: Спор о том, как говорить, Канн или Канны, по-моему, уже такой же долгий, как спор о том, что было вначале — курица или яйцо. Кто-то упорно держится за Канн, кто-то считает, что это очень не культурно и не интеллигентно и предпочитает придерживаться старой российской традиции, в которой принято было называть этот город Канны.
Я исхожу из своего опыта. Я соприкоснулся с этим городом, как вы догадываетесь, в связи с кинофестивалем, и произошло это в ту пору, когда этот фестиваль уже был в достаточной степени англизирован или американизирован, то есть это было место встречи мирового кинобизнеса. И поскольку в этом кинобизнесе тон задают американцы, хотя французы активно сопротивляются, тем не менее это факт, что по-английски произносится ''Cannes Film Festival'' и, собственно говоря, когда французы говорят о Канне, то они тоже говорят о нем как бы в единственном числе. Хотя мы понимаем, что это множественное число и, действительно, российская традиция, русская традиция - назвать Канны во множественном числе. Поэтому я абсолютно не настаиваю на том, что я прав, я, скорее, раб привычки или ситуации, в которой я оказался, мы привыкли называть Канны Канном, когда мы приезжаем на фестиваль - все говорят Канн, и мы, конечно, тоже говорим Канн, а не Канны. Но, наверное, более благородное традиционное звучание тоже имеет право на существование, и если кому-то нравится назвать этот город Каннами, то я абсолютно ничего против не имею и готов присоединиться.

Иван Толстой: Тридцать с лишним лет назад Сектор культуры речи в Институте Русского Языка в Москве возглавил Виталий Григорьевич Костомаров, ныне президент Государственного Института русского языка имени Пушкина. Виталию Костомарову принадлежит небольшая статья 1978 года, озаглавленная ''Кинофестиваль в Канне или Каннах?''. Итак, какова норма? Виталий Григорьевич у нашего микрофона.

Виталий Костомаров: ''Норма'' - это слово, которое в русский язык пришло очень поздно, через немцев. Хотя, конечно, это латинское слово, но пришло оно через немцев и начало употребляться, видимо, в первой трети 19 века (Пушкин не очень знал, наверное, что такое норма) в значении узаконенная мера чего-нибудь, принятый объем, и так далее. Скажем, верста - это норма, километр - тоже. Пример хороший, потому что меняется на самом деле эталонность, но в какой-то период, синхронно, это не меняющаяся вещь. И в конце, очевидно, 19 века стали применять это ''норму'' очень широко. В медицине стали говорить о норме, что 36,6 - норма, как будто 36, 7 это не норма. И языковеды стали употреблять. Под нормой понимается, где есть варианты или могут быть варианты, - что-то такое, что можно характеризовать как наиболее узаконенное, распространенное, и так далее. Опасность того, что при этом русский язык затянут в узкий военный мундир немецкой униформы есть, она несомненна, но, с другой стороны, все-таки какая-то эталонность в языке должна быть, а то люди перестанут понимать друг друга. А русские-то лингвисты вообще обходились словом ''правильность'', для них не было никакой нормы, но было понятие правильно и неправильно. Это понятие, конечно, не имеет значения узаконенность и требует всегда дальнейшей расшифровки. Правильно, но скучно. Замечательно, но не правильно. Особенно применительно к художественному тексту это совершенно очевидно. Во всяком случае, видимо, какие-то такие спорные варианты должны быть узаконены.
Вот по должности я и занимался такими вещами. В 50-е годы - в начале 60-х, когда это произошло в моей жизни, настроение у нас было такое, что не надо нам никаких иностранных слов, вариантов не надо, вот есть передовицы ''Правды'', есть речи Иосифа Виссарионовича, вот там и учитесь, как правильно. Правда, допускалось, что Тургенев, почему-то, был автором, который всегда знал, как правильно. И на этом фоне у меня появилось довольно много заметок тогда, и, в частности, вот ''Кинофестиваль в Канне или Каннах?''. У нас говорили и ''Фестиваль в Кане'', и ''Фестиваль в Канах'', и ''Фестиваль в Каннах'', поэтому мне надо было разобраться между словами, которые по-французски пишутся. Я французский очень плохо знаю: Каен, Кан, Канн и вот французское Канны, то есть все восходит к латинскому названию тростника, что ли, и так далее. И вот я об этом написал, пытаясь что-то здесь наладить. Логику я уже даже не совсем помню, но я думаю, что, да, сейчас никто не назовет ''Фестиваль в Кане'', а все называют ''в Каннах'', а, как правило, зная, что есть такое настроение, по-моему, наши журналисты сейчас предпочитают вообще говорить ''Каннский фестиваль'', с тем, чтобы избежать названия города.

Иван Толстой: Если бы только так. Но вот последняя, новейшая тенденция назвать - Канн, вообще даже не склоняя.

Виталий Костомаров: Да, это ужасная тенденция современного русского языка. Есть и у нас, и есть зарубежные русские лингвисты, в отличие от нерусских по происхождению, они почему-то очень хотят, чтобы русский язык развивал черты аналитизма, то есть отказывался от склонений, вообще от изменений, потому что им это кажется признаком прогресса. Вот это происходило в английском языке, английский язык - образец, давайте и у нас. У меня готов материал, который, вообще говоря, связан с московской топонимикой, но у нас много прилагательных, названий топонимов такого типа — Бирюлево, Бескудниково, Переделкино. Они все склоняются. Сейчас - нет. И особенно остро это стало видно с этим Инновационным центром в Сколкове, говорят, что этот центр находится в Сколково. То есть, разница между ''я еду в Сколково'' и ''я живу в Сколкове'' теряется. Я связан с журналистами ''Российской газеты'', это такая полуправительственная газета, она правительственная, но иногда любит против правительства выступить, это у нас модно сейчас, и они не склоняют. Я говорю: ''Ребята, что вы вообще делаете? Это же в школе, в 5 классе на всю жизнь запоминается''. ''Я еду в Москву'', ''я живу в Москве''. Корней Иванович Чуковский очень хорошо мне как-то говорил (я его знал и очень люблю его), что ''если русский писатель говорит, что у него дача в Переделкино, то я не могу назвать его русским писателем''. Вот что происходит? Караул! Потому что теперь:

''Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые?
Да, говорят, еще какие!
Не даром помнит вся Россия
Про день …..''

Иван Толстой: Бородино!

Виталий Костомаров: Бедный Михаил Юрьевич, не умел склонять, не мог найти рифму. Уж в чем, в чем, а в этом Михаила Юрьевича упрекнуть нельзя, у него всегда были очень хорошие рифмы.

Иван Толстой: Рассказывал академик Виталий Костомаров. Что же писал он в статье 1978 года, опубликованной в журнале ''Русская речь''?

''Естественно передать название с ориентацией на письменную французскую форму и по типу русских имен Броды, Крестцы, Гагры. (…)''.

Приводятся примеры из ''Правды'' и ''Известий''.

''Однако в целом, - продолжает Костомаров, - авторы многочисленных сообщений, связанных с кинофестивалями, упорно узаконивают иную форму''.

Следуют примеры из тех же ''Правды'', ''Известий'', ''Литературной газеты''. Хочется сказать: вот кто сам себе противоречил, в одни и те же годы писал и так, и эдак.
Дальше Виталий Костомаров писал:

''Важнейшей причиной появления формы Канн и ее стихийного укоренения речевой практикой вместо нормативного Канны явилось, несомненно, желание избежать омонимии (то есть одинакового произношения) названия курорта на юге Франции с названием селения Канны а юго-востоке Италии (…). Последнее закреплено как историзм в сочетании битва при Каннах (…).
Французские Канны именовать Канном и не смешивать их таким образом с Каннами итальянскими заманчиво, но влечет за собой возможность новой географической путаницы уже в пределах Франции. Ведь Каном (…) называется крупный французский город, университетский центр в Нормандии – Caen''. (Пример: Марата заколола в ванне женщина, прибывшая нарочно из Кана, чтобы совершить это преступление'' (Анатоль Франс. ''Боги жаждут''. Перевод Бенедикта Лифшица).
''Нет сомнения, - писал Виталий Костомаров в 78 году, - что нормандский город следует называть Кан, а итальянское местечко -Канны. (…) Сложнее дать рекомендацию относительно французского кинофестивального курорта, хотя ясно, что наблюдающийся разнобой следует прекратить. При всем желании сохранить традиционную для таких случаев форму Канны, целесообразно все же признать нормой новую форму Канн. Написание с двумя н отличает это название, по крайней мере на письме, от название Кан, а единственное число устраняет риск его смешения с названием Канны (…) Преобразование формы Канны (…) в Канн находится вполне в русле торжествующей ориентации на произносительную (а не письменную!) норму языка-источника''.

Конец цитаты из статьи Виталия Костомарова 1978 года.
Трудно, честно говоря, согласиться, что современный читатель будет путать итальянские Канны с французскими. Вот вы, уважаемые радиослушатели, когда последний раз ссылались на итальянский городок? Когда последний раз читали о нем вне путеводителей, вне римской истории? Подозреваю, что таких случаев и не было вовсе, потому что итальянские Канны прикреплены к одному-единственному историческому событию почти двухтысячелетней давности, а Канны французские не сходят с языка.
Кроме того, если, по Костомарову, именно произносительная норма находится ''в русле торжествующей ориентации'', то добавлять к одному французскому Кану второй – это, извините, ни в какие ворота.
Нашим следующим экспертом будет директор Института лингвистики Российского Государственного Гуманитарного университета Максим Кронгауз.

Максим Кронгауз: Вы знаете, тут вопрос, скорее, не к науке, а к культуре, потому что есть правила транскрипции, и они успешно применяются к огромному количеству населенных пунктов, городов, рек и так далее. Но есть традиция, и это традиция культурная, которая нам очень дорога. Поэтому, скажем, мы не меняем название Париж, хотя французы говорят иначе, не меняем название Рим, хотя итальянцы произносят его иначе, потому что это названия, внедрённые в русскую культуру. И с Каннами, вообще говоря, происходит то же самое, хотя это маленький город, но в культуру он вошел как столица мирового кинофестиваля, и традиционно предается именно как Канны, во множественном числе.
Что касается других источников, то, к сожалению, здесь некоторая путаница и, скажем, энциклопедические наши издания дают Канн с двумя ''н'' на конце в единственном числе, на картах он иногда встречается и с одним ''н'' на конце, и есть разные способы транскрипции, передачи названия этого города.
Вообще говоря, если строго придерживаться правил, то мы получим Канн. Но еще раз повторяю, здесь важны не строгие правила, а некая традиция культурная, к которой мы привыкли. Хотя я, в принципе, являюсь законопослушным человеком и считаю, что писать надо всем одинаково, но в данном случае рекомендую идти против энциклопедии и писать в соответствии с нашей интуицией - Канны с двумя ''н'' во множественном числе и с ''ы'' на конце.

Иван Толстой: Получается, что энциклопедические справочники и советские атласы на протяжении ХХ века, ''Большая Советская Энциклопедия'', да и некоторые дореволюционные издания, они как бы репрессировали культуру в этом смысле, репрессировали некую традицию и придерживались этого ГОСТа ХХ века?

Максим Кронгауз: Это непростой вопрос. Я ведь работал в издательстве ''Энциклопедия'' и знаю, как это делается. Есть несколько традиций. Скажем, Лиссабон правильно писать с двумя ''с'' или одним? Энциклопедия придерживалась написания с одним ''с'', а на картах всегда было с двумя ''с'' - это были как бы конкурирующие, сосуществовавшие традиции. Поэтому здесь тоже ситуация такой вариативности. Мы часто боимся, а, в действительности, здесь нет ничего плохого и, скажем, мы же перешли с Вильяма Шекспира на Уильяма, мы перешли с Ганса Христиана Андерсена на Ханса Кристиана. Так что иногда мы меняем традицию, здесь тоже нет ничего страшного, но, тем не менее, традиция привычнее, комфортнее, и я думаю, что если выбирать из тех трех написаний, я бы предложил написание во множественном числе с двумя ''н''.

Иван Толстой: А как вы объясните то, что тенденция последнего времени, разговорная, та, которая встречается в СМИ, у журналистов, у кинокритиков, все-таки писать Канн с двумя ''н'' на конце в единственном числе, и эта традиция как будто бы одерживает верх сейчас?

Максим Кронгауз: Здесь есть общая тенденция. Она состоит в том, что мы все больше и больше повторяем произношение на языке оригинала. Мы отказались от наших исконных произношений - БостОн произносим БОстон, мы раньше говорили ПЕру, сейчас - ПерУ.... Так что есть тенденция произносить так, как произносят носители языка. Кроме того, у журналистов есть такое ощущение причастности. Это характеризует и журналистов, пишущих о культуре, и о спорте, они любят такие словечки местные, и это создает некое ощущение того, что они посвящены, а вот все остальные не знают как. На самом деле это не так, но тенденция есть.

Иван Толстой: Возможно ли и разумно ли бороться с теми процессами, которые происходят в языке, даже если это по такому частному вопросу, речь идет о совершенно локальных и точечных проблемах?

Максим Кронгауз: Я не думаю, что здесь надо вставать стеной, я думаю, что традиция сама себя защищает именно тем, что она привычнее. Другое дело, что в языке есть тоже агрессоры, которые внедряют нечто новое, считая, что оно правильно, а, может, оно и на самом деле является более точным.
Но что такое защита? Будем писать так, и все будут писать так. Скажем, смена написания столицы Эстонии Таллина с заменой одного ''н'' на конце на два ''н'', как пишут эстонцы латиницей, не очень прижилась в русском языке, все-таки традиция победила, хотя разнобой сейчас существует. Поэтому я не думаю, что надо с чем-то бороться в языке, язык сам довольно точно устанавливает приоритеты, и тенденции не всегда доходят до конца, их можно притормозить, иногда нечто считается неграмотным, скажем, ударение на первом слоге в глаголе ''звОнить'', здесь притормозили тенденцию, но она, безусловно, есть. Так что борьба - это норма и словари. В словарях, я думаю, лучше писать так.

Иван Толстой: Лучше писать традиционно?

Максим Кронгауз: Да, потому что есть, так сказать, культурно-выделенные объекты, культурно выделенные события, и здесь лучше сохранять традицию, потому что передача культуры ведь тоже выделяет культурных людей из массы некультурных, важно не только знать, как по-французски или на каком-то еще языке, а важно знать, как это по-русски в течение века.

Иван Толстой: Я беседовал с директором Института лингвистики Российского Государственного Гуманитарного университета Максимом Кронгаузом.

Продолжаем программу. Канны или Канн? Как правильно называть французский фестивально-курортный городок?
В поисках ответа на этот вопрос я обратился к многолетнему преподавателю французского языка Института Международных Отношений (МГИМО) Ольге Губаревой. Об Ольге Михайловне говорят, что она воспитала половину российского дипломатического корпуса во Франции. Летом моей собеседницы в Москве не оказалось, телефонная связь была затруднена и мы условились, что Ольга Михайловна Губарева ответит на мой вопрос в письме. С ее разрешения я это письмо сейчас и прочту.

''Уважаемый Иван,
Я не сразу отвечаю на Ваш вполне закономерный вопрос о правильном произношении по-русски этих двух разных городов Франции: Caen et Cannes, не потому, что это не имеет никакого отношения к лингвистике и топонимике с моей точки зрения. Эти два города находятся в разных районах Франции, Caen это север – Нормандия, с одним из старейших университетов страны. Следует его произносить по-русски Кан, дабы не путать с Каннами на юге. Это неправильное произнесение родилось не так давно и, на мой взгляд, (уж извините меня великодушно за камень в огород журналистов) вызвано элементарным незнанием географии Франции и французского языка. Канны, Афины, Сиракузы и т.д. давно вошли в русский язык, а город Кан мало известен нашим читателям и слушателям. Я имела возможность, благодаря своему большому другу –французу дважды побывать в Кане и даже прочесть две лекции в университете. (…) До меня (1976 год) русских там не было. Этим, вероятно, и объясняется тот факт, что об этом городе мало кто знает, а Вы задаетесь вопросом: “pourquoi?”, француз или француженка Вам бы ответили просто: “parce que”.
Мне очень обидно, что с моей любимой Францией и с французским языком так жестоко поступают. Вот Вам свежий пример: эксклюзивный – от фр. exclusif – ''исключительный'' в грамотном переводе. Когда я вижу рекламу: ''эксклюзивная мебель'' и т.п. мне это также дико, как для Вас путаница с этими 2-мя городами. А таких примеров, увы, множество. Это даже не неологизмы, лингвистика здесь не при чем. Желание блеснуть иностранным словечком, не зная его значение. Так и с Вашим (нашим) вопросом. Вы, наверняка, нашли меня через каких-нибудь моих учеников. У них у всех есть мои тетради по лексике, где Cannes et Caen неизменно присутствуют с моим объяснением. Это, действительно, элементарно.
Спасибо, что затронули этот вопрос. Его бы ещё до нашего телевидения донести.
С уважением,
Ольга Михайловна Губарева''.

И еще один эксперт – доктор филологических наук, специалист в области топонимики, председатель правления Гильдии лингвистов-экспертов Михаил Викторович Горбаневский.

Михаил Викторович, на вашей входной двери висит табличка: ''Судебный эксперт''. Значит ли это, что вопрос о Каннах или Канне мы будем решать в судебном порядке? Что это значит применительно к лингвисту?

Михаил Горбаневский: Радиостанция Свобода - Свободная Европа не находится в юрисдикции российских судов, поэтому, даже если вы возжелаете подать иск против своего руководства, обжаловав решение произносить так-то или так-то, то это дело не будет принято к производству на территории Российской Федерации, очень сожалею. Вряд ли в чешском суде или в американском суде я смогу достойно выступить в качестве судебного эксперта.
Но если говорить серьезно, то иногда и те лингвисты, которые осуществляют лингвистические экспертизы в рамках судебных дел, сталкиваются с проблемами неадекватного толкования или специфической биографии имен собственных. У нас, к сожалению, в России, бывает так, что человек не может войти в права наследования после смерти своего родственника, потому что в документах разное написание одного и того же имени. Например, Наталья и Наталия. И нам приходится доказывать или давать официальное заключение, что Наталья Петровна Сергеевна и Наталия Петровна Сергеевна - это одно и то же лицо, потому что это просто две разных формы одного и того же имени. Бывают и более сложные ситуации, но по поводу географических названий судебных экспертиз нам выполнять не приходилось.

Иван Толстой: Давайте смоделируем такую ситуацию и представим себе, что к вам обратились за экспертным заключением по поводу того, как же все-таки нужно по-русски передавать название этого французского города, знаменитого своим кинофестивалем.

Михаил Горбаневский: В любой экспертизе есть предварительная часть, которая объясняет терминологию и понятийный аппарат. Поэтому, если мы с вами используем такую виртуальную форму, полушутливую форму, то я тоже должен уважаемым радиослушателям объяснить, что существуют два основных способа передачи в русской речи - и письменной, и устной - иноязычных имен и названий. Точнее говоря, три способа. Первый - практическая транскрипция, согласно которой передается звучание, предположим, географического названия в языке источнике или фамилия футболиста, предположим. Для лучшего понимания приведу такой пример: в Москву может приехать для того, чтобы сразиться с футболистами клуба ЦСКА, футбольная команда Наполи из города Неаполя.
Что мы здесь имеем? Мы имеем практическую транскрипцию, которую претерпело название Наполи, название футбольного клуба. Это и есть практическая транскрипция, то есть передача звучания этого слова в итальянском языке.

Иван Толстой: Точно так же команда ''Пари Сен-Жермен'' передается именно фонетически, а не ''Париж Сен-Жермен''. Ее спортивные комментаторы и журналисты передают именно в своем звучании.

Михаил Горбаневский: Я с вами согласен. Наполи - это практическая транскрипция, передающая звучание. Транслитерация - это передача написания буквы в букву. В отличие от практической транскрипции, которая сейчас является самым распространенным способом передачи иноязычных имен и названий, транслитерация используется в некоторых почтовых отправлениях, в логистике, где нужно очень точно передать - на больших ящиках с грузами, на рефрижераторах и прочих логистических объектах. Там передается буква в букву.

Иван Толстой: Можно примерчик?

Михаил Горбаневский: Давайте возьмем пример, наверняка известный вашим богомудрым радиослушателям. Дени Дидро (Denis Diderot), великий французский философ и энциклопедист, известен нам как Дени Дидро. Передача его имени и фамилии осуществлена способом практической транскрипции - предается звучание его имени и его фамилии. Но Екатерина Вторая в своих дневниках пишет: ''Сегодня написала письмо Дидероту''. Дидерот - именно такое написание в конце 18 века было принято в русском языке, именно такое написание фамилии Дидро (Diderot) есть классическая транслитерация - буква в букву. Как пишется, так и предается, Дидерот, а не Дидро.
Третий способ передачи - это перевод. Скажем, английский король Джон Лендлэк (Landlack) у нас в энциклопедических справочниках и исторической литературе фугирует как Иоанн Безземельный. То есть, его историческое прозвище переводится. И этот способ передачи не является ни распространённым, ни активным в настоящее время. В географических названиях он встречается, потому что, например, Острова Зеленого мыса у нас по-русски это не Капо Верде, а Острова Зеленого мыса. А логично было бы их именовать так, как их именуют во всем мире. И точно так же какой-нибудь пролив или Огненная земля - это классические примеры перевода.

Иван Толстой: А правительство Берега Слоновой Кости потребовало, чтобы название ее страны больше не переводили в других языках и произносили только Кот Д'Ивуар.

Михаил Горбаневский: Я считаю, что это логично, потому что в контексте нелюбимой многими людьми глобализации, то есть унификации и стандартизации системы географических названий, это полезно, вектор этот полезен.

Иван Толстой: Вектор не-перевода?

Михаил Горбаневский: Да. Этот вектор можно назвать естественным, потому что он помогает более успешно осуществлять языкам свою коммуникативную функцию. Самая главная функция любого географического названия - это функция идентификации, выделения из ряда, а не кумулятивная, как мы говорим в науке, функция сохранения (очень, может быть, важная и интересная) историко-культурной информации. Поэтому важнее для коммуникации Кот Д'Ивуар, чем Берег Слоновой Кости. А так - учите языки и вы будете знать, как переводится Кот Д'Ивуар.
Есть еще один феномен, о котором стоит упомянуть, говоря о трех видах передачи в русском языке иноязычных имен и названий. Это, так называемые, исторические наименования. Исторические формы наименований, которые сложились в течение веков и закрепились в нашем русском языке и в нашей культуре. К их числу относится масса названий известнейших даже европейских городов. Например, название столицы Великобритании мы используем в исторической форме, мы говорим и пишем Лондон, а не ''Ландон'' как следовало бы сделать по правилам практической транскрипции. То же самое уже упомянутое вами название столицы Франции мы произносим и пишем - Париж, а не ''Пари'', как следовало бы.
Канн и Канны - это географическое название средиземноморского очень красивого города (мне довелось в нем бывать, я неподалёку преподавал русский язык как иностранный) относится к числу исторических названий. Равно как и недалеко, но западнее расположенный Марсель. Ведь мы по-французски произносим ''Марсей'', и мы должны были бы писать с ''й'' - у нас даже есть буква, которая очень близко предает звучание. Но мы произносим Марсель, и мы знаем Марсель как Марсель. Если мы будем писать сейчас ''Марсей'' в угоду какому-нибудь министру культуры Франции, который скажет: ''Я сам родом из Марселя, я люблю русский язык, так вот на самом деле вы должны писать ''Марсей'', а иначе мы с вами не подпишем какой-нибудь договор'', - это будет глупость, конечно, на то они и есть исторические традиционные названия, которые нужно уважать.
Поэтому я бы напомнил в этом контексте историю с Таллиным. Наши уважаемые эстонские соседи, когда получили свою заслуженную независимость, распространили эту независимость на лингвистику и начали учить нас в России как по-русски писать нам в наших СМИ название их столицы - Таллинн, с двумя ''н''. Это только Высоцкий мог в конце слова тянуть согласные.

Иван Толстой: Я засосал стакан, и - в Ватиканннн.

Михаил Горбаневский: Совершенно верно. Я засосал стакан, и - в Таллинннн. Это противоречит, конечно, это только Владимир Семенович мог себе позволить, а в нормальной, обыденной русской речи невозможно произнести длинное ''н'', если оно не двойное в середине слова. Конечно, логика там была: ''линна'' - это значит город, и вот наши эстонские коллеги говорили, что мы должны. Уж позвольте, мы сами решим, как нам в русском языке название Таллин писать. Это не прижилось, хотя я знаю одного шустрого лингвиста, доктора наук, который в газете ''Правда'' (тогда, когда Эстония обретала свою независимость) написал статью, которая обосновывала необходимость обязательного написания в нашей российской, советской прессе Таллинн с двумя ''н''.

Иван Толстой: Позвольте спросить вас в скобках, как быть с Украиной - ''в Украине'' или ''на Украине''?

Михаил Горбаневский: Знаете, на этот вопрос самый гениальный ответ дал покойный Виктор Степанович Черномырдин. Когда журналисты к нему приставали, он говорит: ''Ну, слушайте, ну если я тебя посылаю в жопу, я же говорю ''в'', а не ''на''.
Прошу прощения, но Виктору Степановичу было это позволено. Это не позволено профессору русской филологии, поэтому заранее нужно извиниться.
Конечно же, нормой русского литературного языка является ''на Украине'', а не ''в Украине''. Я произношу так, хотя знаю очень многих моих коллег, которые считают, что нужно произносить ''в Украине''. Ну, у нас есть определенные традиции, мы же не говорим ''в Кубе'', мы говорим ''на Кубе'', имея в виду, что имеется в виду остров. Но Куба - это и название острова, и название государства: ''я поехал на Кубу'', ''я работал на Кубе'', а не ''в Кубе''.

Иван Толстой: В статье Виталия Костомарова выдвигаются два положения. С одной стороны, он согласен с тем, что вы говорите о традиционном произнесении и написании Канны, и он считает это совершенно естественной и устоявшейся нормой. С другой стороны, он говорит о необходимости различения разных городов, имеющих сходное название, и для того, чтобы отличать французские Канны, где проходит фестиваль, от итальянского - Канны, где Ганнибал одержал победу, - для этого, считает Виталий Костомаров, нужно изменить написание и произнесение французского городка. Он предлагает писать его с двумя ''н'', как и по-французски, но на этом обрывать слово. Канн - это город, в котором проходит фестиваль. Конечно, пишет Виталий Костомаров в своей статье уже 30-летней давности, тогда начинается смешение с другим французским городом Кан, который пишется Caen и который расположен в Нормандии, и на слух или, даже, в написании русский человек не будет отличать один город от другого, разве что там будет разное число ''н''. Значит, с точки зрения профессора Костомарова, с итальянским городом следует отличаться в написании, чтобы их не путать, а если будут смешиваться два французских города, очень похоже звучащих и написанных, то в этом большой беды нет. Как бы вы прокомментировали такую позицию?

Михаил Горбаневский: Я хорошо помню статью, о которой вы говорите - она была опубликована в журнале ''Русская речь''.

Иван Толстой: А теперь перепечатана в прошлом году в большом сборнике ''Статьи старых лет'' Виталия Костомарова.

Михаил Горбаневский: Тогда эта статья появилась в связи с тем, что некоторые СМИ начали употреблять название города Канны в новой форме, не в традиционной исторической форме Канны, а в форме Канн, то есть, фактически, как результат практической транскрипции. Я думаю, что Виталий Григорьевич преувеличил степень энциклопедичности знаний носителей русского языка и, прошу прощения, срочную необходимость различения ими итальянского города и нормандского города. Я бы добавил еще: а что делать тогда с Каной Галилейской?
Я должен сказать, что если следовать этой логике, логике необходимости различения, то что тогда делать с рекой Дон? Если вы откроете первую страницу романа ''Айвенго'', то в русском переводе вы прочитаете примерно следующее: ''В той части старой доброй Англии, где, прихотливо извиваясь, медленно несет свои воды река Дон...''. Это, скорее всего, кельтское название или еще какое-то древнее - это случайное совпадение. Но это случайное совпадение никоим образом не мешает функционированию названия реки Дон, которое стало названием романа еще одного Нобелевского лауреата, и уж массы ираноязычных, скифских названий, расположенных на территории Осетии, где Дон - ничто иное, как скифский термин означающий ''вода'', ''водный поток'', не боле чем. Такого рода совпадений бывает много. Давайте взглянем еще раз на карту Франции, и на Западе мы найдем название города Бреста.

''Rappelle-toi, Barbara,
Il pleuvait sans cesse
sur Brest ce jour-là... ''

Это в Бресте шел дождь. Но какое отношение прекрасный город военно-морской базы Франции имеет к древнему местечку Берестье, ставшему городом Брестом и символом сопротивления фашизму во время Второй мировой войны, теперь расположенном на территории лукашенковской батьковщины? Это случайное совпадение географических названий и к этому надо относиться совершенно спокойно - они не мешают друг другу.
Поэтому этот мотив в аргументации Виталия Григорьевича я не считаю сколько-нибудь решающим. Вот русскому человеку нужно различать итальянский город и французский город! Нет, человеку нужно различать двух Саш, когда они учатся в одном классе. Тогда, да, появится ''Саша беленький'' или ''черненький'', или будет обязательно добавляться фамилия. Их нужно различать, имя должно идентифицировать. А здесь такой особой необходимости механической идентификации я не вижу. Я - традиционалист в вопросах кухни, секса и географических названий.

Иван Толстой: И еще одно замечание. Ведь по-французски Cannes существует не просто в форме Cannes, а существует в форме Les Cannes, то есть это дополнительное, точное, жесткое подчеркивание того, что имеется в виду множественное число чего-то, каких-то тростиночек, камышей или откуда там происходит этимологически слово Cannes. То есть, по-французски вообще нет и тени сомнения - это множественное число или единственное. Да, множественное! Почему же, переводя на русский язык, мы должны такое двойное подчеркивание множественного числа так просто отбрасывать? (Это я защищаю свою позицию в пользу множественного числа в этом названии).

Михаил Горбаневский: Вы абсолютно правы. Единственное, я всегда придираюсь к терминам. Я бы поправил вас в термине ''переводя''. Когда мы переводим, мы предаем смысл слова, здесь мы не переводим, мы предаем в русской речи написание и звучание этого географического названия. Но вы абсолютно правы, я считаю, что это один из очень существенных аргументов. В лингвистике существительное (а любое географическое название - это существительное собственное), которое имеет форму только множественного числа, для этого существует термин плюрале тантум, как, например, Кимры (нет же слова ''Кимр'') или Семивраги под Москвой на реке Пахре - это географическое название существует только в форме множественного числа. (И, кстати, там понятна мотивировка, потому что ''семь'' означает в русском языке неопределенное количество, там не семь оврагов, там просто их много). Вот это семь указывает на неопределенное количество оврагов в этой пересеченной части берега реки Пахры.
Это на самом деле интересно, и я думаю, что Les Cannes, конечно же, имеет право на существование и в связи со своей исторической мотивацией - формой плюрале атантум, прошедшей через века. Давайте откроем один из основных топонимических словарей географических названий мира, он так и называется ''География мира. Новейший топонимический словарь''. Автор — человек, к памяти которого я отношусь с огромным уважением, потому что он создавал этот словарь, будучи уже тяжело больным, это Евгений Михайлович Поспелов, профессор Поспелов, доктор географических наук и председатель, в течение долгих лет, Топонимической комиссии Русского географического общества, один из главных авторитетов в нашей науке топонимике.
Открываем на странице 223. ''Канн, Канны - город на побережье Средиземного моря, Франция. Название Канн - от латинского canna, французское cannes — тростник, камыш, в форме множественного числа, что иногда отражается в русском Канны. Современное - Кан''.
Что имеется в виду? Что следует понимать под имплицитным объяснением Поспелова? Допускается сейчас написание, если в названии словарной статьи две формы топонима, значит, официально допускается написание и Кан, и Канны.

Иван Толстой: Причем, Кан в единственном числе с одним ''н''.

Михаил Горбаневский: Да, конечно.

Иван Толстой: Что есть полное смешение с другим - Кан.

Михаил Горбаневский: Как раз то, против чего боролся академик Костомаров. Таким образом (а здесь словарь не позволяет написать статью), современная тенденция (здесь отсутствует слово в этой словарной статье) направлена на более частое употребление этого географического названия в форме Кан.
Но я повторяю, что это дело вкуса, это дело любого СМИ. Если словарь, такой фундаментальный словарь, как словарь Поспелова, дает обе формы, как возможные, следовательно, перед вами la liberte de choix - свобода выбора. А это - главная свобода нашей жизни.