Ирина Лагунина: В оборонной доктрине Соединенных Штатов отныне отсутствует понятие потенциального противника. Об этом заявил в вашингтонском Центре стратегических и оборонных исследований первый заместитель министра обороны США Уильям Линн. Его выступление состоялось в рамках форума по стратегической безопасности и называлось «Будущее войны». Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: На днях генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен выступил в Лондоне с речью, посвященной противоракетной обороне. Он назвал российские планы создания баллистических ракет нового поколения порождением устаревшего мышления и бессмысленной тратой денег. «Мы не угрожаем России, - сказал Расмуссен. – Мы не нападем на Россию. Мы не подорвем безопасность России. Угрозы России исходят от других».
Первый заместитель министра обороны США Уильям Линн, выступая в Вашингтоне, подтвердил, что Пентагон в своем стратегическом планировании больше не рассматривает какое бы то ни было государство в качестве возможного противника. В условиях острого бюджетного дефицита Министерство обороны определяет, прежде всего, наиболее перспективные технологии войны будущего.
Уильям Линн: Проблема, с которой мы сталкиваемся сегодня, состоит в том, чтобы в условиях предстоящего замедления роста оборонных расходов управлять этими средствами осмысленно и ответственно. Для этого требуется оценивать обстановку в области безопасности наперед, а это исключительно каверзное дело. Как сказал один великий стратег, делать предсказания трудно, особенно о будущем. В прошлом нам не очень-то удавалось предвидеть, когда, где и с кем мы будем воевать. Министр обороны Гейтс назвал наш послужной список в этом отношении идеальным: мы никогда не предвидели правильно. Но есть один аспект, в котором, я бы сказал, мы выглядим получше – это наше представление о самой будущей войне, то есть о том, как будут вестись войны, какие технологии будут применяться и какая тактика будет эффективна.
Страны, точно предсказывавшие тенденции в прошлом, делали упор на маневренную войну вместо позиционной, покупали авианосцы вместо линкоров и верно поняли значение ядерного оружия. Чтобы поддержать должную обороноспособность в условиях замедления роста бюджета, нам необходимо такое же продуманное понимание стратегии будущего. Бóльшую часть своей истории человечество сражалось на суше и на море. Лишь в прошлом столетии ландшафт войны расширилсмя за счет войны в воздухе и под водой. Космос стал играть роль в конфликтах менее чем три поколения назад. Совсем недавно мы оказались перед необходимостью вести военные действия в киберпространстве. Таким образом, война, сначала преобразованная промышленной, а затем атомной революциями, сегодня переживает революцию информационного века.
Владимир Абаринов: В марте этого года на Арлингтонском военном кладбище торжественно похоронили ветерана двух мировых войн Фрэнка Баклса. На церемонии присутствовал президент Обама. Уильям Линн использовал судьбу Баклса как иллюстрацию изменений в военных технологиях.
Уильям Линн: Фрэнку Баклсу было 110 лет, когда он скончался в феврале этого года. Он был последним живым американским ветераном Первой мировой войны - из почти 5 миллионов тех, кто в ней участвовал.
Родившийся в сарае при свете керосиновой лампы, Баклс пошел в армию в возрасте 16 лет. Спустя несколько недель его посадили на океанский лайнер – такой же, какой спасал оставшихся в живых пассажиров «Титаника». Во Франции Баклс на собственном опыте пережил ужасы траншейной войны в качестве водителя санитарной машины на Западном фронте. Волна истории снова подхватила Баклса в 1941 году, когда японцы вторглись на Филиппины, где он работал матросом на торговом судне. Он провел в плену 38 месяцев, пока не был спасен вместе с другими узниками парашютным десантом, высадившимся в тылу врага. Именно на той неделе, когда его спасли, было завершено создание атомной бомбы, возвестивший новую эру войны, которая затмила всю мощь индустриальной эпохи. Баклс вернулся на свою ферму в Западной Вирджинии. Он ездил там на своем тракторе даже тогда, когда разменял первую сотню лет. Уже в этом возрасте он участвовал в следующей великой революции. Как сказано в его некрологе, Баклс был одним из немногих американцев, родившихся при президента Маккинли и имевших свою страницу на Фейсбуке.
Владимир Абаринов: Замминистра обороны США выделил три тенденции, на которых отныне базируется американская оборонная доктрина.
Уильям Линн: Первая и самая значимая тенденция в глобальной стратегической обстановке – это доступ к смертельному поражению. Прежде чем сильнее был потенциальный противник, тем выше был уровень потерь в живой силе. Веками наиболее экономически развитые страны обладали самой смертоносной военной мощью. Второстепенные актеры на международной арене довольствовались второразрядными возможностями. Развивающиеся страны и повстанческие отряды пользовались ограниченным доступом к самым смертоносным технологиям. Сегодня этой линейной зависимости военной силы от экономической мощи больше нет. Террористические группы с ограниченными ресурсами могут предпринять разрушительные атаки. Повстанцы могут подорвать наш самый лучший броневик взрывчаткой, сделанной из минерального удобрения. Безответственные режимы рвутся к ядерному оружию, и даже некоторые криминальные группировки теперь обладают кибервозможностями мирового класса. Целое столетие перед Второй мировой войной океаны ограждали нас от нападения. Даже в атомный век только супердержава с ядерным оружием могла всерьез угрожать нам. Но теперь технология позволяет горстке людей, сконцентрированной на истреблении живой силы, владеть такими же возможностями, какими прежде владели лишь государства.
Владимир Абаринов: Вступая в войны в Афганистане и Ираке, руководство Пентагона исходило из опыта первой войны в Персидском заливе. Но опыт этот оказался устаревшим.
Уильям Линн: Вторая стратегическая тенденция – это увеличивающаяся продолжительность войны. Вот уже несколько десятилетий военное планирование исходит из того, что активная фаза конфликта длится относительно недолго, интенсивные, но краткие боестолкновения завершаются решающей победой. Образцом стала «Буря в пустыне» – месяц бомбометания с воздуха и сто часов наземной операции
с четким переходом от конфликта к послевоенному состоянию. Эта модель больше не соответствует реальности. В течение большей части прошлого десятилетия мы вели две войны. Каждая из них началась с фазы интенсивных боевых действий, но затем, так как противник выстоял, граница между конфликтом и постконфликтным положением стала неясной, и масштаб нашей задачи резко расширился. Сегодня наше военное присутствие в Ираке и Афганистане длится дольше, чем участие США в Первой и Второй мировых войнах вместе взятых.
С напряжением, которое испытывают при этом наши вооруженные силы, гораздо труднее справиться, чем с напряжением активной начальной фазы.
Владимир Абаринов: Американским военным стратегам больше не приходится рассчитывать на классический вариант боевых действий, когда противник применял то же оружие и ту же тактику.
Уильям Линн: Третья и последняя тенденция войны – это растущее преобладание асимметричных угроз. Раньше поле битвы было местом столкновения одинаковых видов войск: кавалерия воевала с кавалерией, танки с танками, а в «холодной войне» – ядерное оружие противостояло ядерному. Мы, как правило, имели дело с противником, чья концепция применения силы была подобна нашей собственной. Наша задача состояла в том, чтобы добиться преимущества в вооружениях и тактике в рамках этой концепции. Эта парадигма исчезает. Американские вооруженные силы сегодня доминируют почти по всем параметрам. Весьма немногие армии мира способны бросить нам открытый вызов. Однако мы видим, что именно это доминирование заставляет наших противников искать другой подход. Сегодня нас может победить только тот противник, который уклоняется от нашей концепции применения силы. Наши противники полагаются на асимметричные подходы, которые нацелены на наши слабые места и сводят на нет наши преимущества.
Поэтому талибы и «Аль-Каида» в Ираке избегают прямых боестолкновений с нашими вооруженными силами. Вместо этого они используют в качестве оружия самодельные взрывные устройства и убийства в надежде изнурить нас и дождаться нашего ухода.
Владимир Абаринов: Поскольку Уильям Линн не назвал ни одного государства, от которого исходят угрозы безопасности США, один из присутствовавших решил уточнить, против кого собираются воевать американские вооруженные силы. Однако оратор отклонил такую постановку вопроса.
- Вы говорите обо всей этой будущей военной технологии и о противниках, но я так и не услышал, кто они, эти противники. Список на самом деле небольшой. Обычные межгосударственные войны, как вы сказали, прекратились, внутренние войны, как показывают все исследования, очень быстро идут на спад. Так что все это звучит большим преувеличением. Если задаться вопросом, собственно, кого мы получим в качестве противников? Северную Корею, которая разрушается и голодает. Китай, который встроен в
мировую экономику. Иран. «Хезболлах», которую некоторые считают крупнейшей угрозой со времен Советского Союза. И, конечно, большая проблема в Мексике. И разумеется, террористы, чьи силы в данный момент рассеяны и находятся в беспорядке. Как же вам удается в вашей работе избегать преувеличений и в то же время планировать действия в конкретных обстоятельствах против конкретных противников, с которыми нам предстоит сразиться?
Уильям Линн: Я полагаю, что главная идея моих замечаний идет как раз в направлении, противоположном вашему. Я думаю, что наши попытки предсказаний – в том смысле, в какой пытаетесь это делать вы – всякий раз демонстрировали свою несостоятельность. Заявления, что вы только что сделали, могли быть сделаны 10 лет назад. И тогда говорили, что с Китаем есть проблемы, что от Северной Кореи исходит серьезная угроза, но она голодает. А потом пошли воевать в Ирак и Афганистан, хотя совершенно не собирались. Если посмотреть, что предшествовало большинству конфликтов, в которых мы участвовали – возможно, за одним или двумя исключениями – вы увидите, что за год до того, как они произошли, мы понятия не имели, что будем в них участвовать. Поэтому я думаю, что очень трудно пытаться планировать военные действия, исходя из конкретных сценариев, которые вы обрисовали. Я считаю, что это следует делать на основании тех принципов, о которых я сказал. Нужно оценить, какие нам потребуются возможности,
с какими угрозами мы можем столкнуться и каким образом мы отразим эти угрозы. Вашу альтернативу я не не нахожу пригодной.
Владимир Абаринов: Если американская разведка не в состоянии точно предсказать потенциального противника, быть может, имеет смысл направить ресурсы на решение именно этой задачи?
- Вы говорили о неспособности предсказать, где произойдут конфликты и где мы будем воевать. Но все решения, о которых говорят здесь, сводятся к тому, как сохранить боеспособность, а между тем мы неспособны предсказать будущего противника. Почему бы нам не приложить больше сил, чтобы выяснить, где будут происходить конфликты, вместо того, чтобы наращивать технологическую мощь с тем, чтобы защитить себя все от тех же самых ошибок? Я понятно выразился?
Уильям Линн: Да, хотя я думаю, что отвечу несколько в другом плане.
Мы делаем очень крупные инвестиции в разведку, мы стараемся делать все, что можем, и надеемся, что дело пойдет на лад. Но я, тем не менее, думаю, что существует более эффективный подход, чем пытаться предсказывать – эти предсказания, как я уже сказал, трудно делать лучше, чем они уже делаются. Думаю, мы могли бы добиться большего успеха в предотвращении конфликтов, а это значит, что надо больше вкладывать во взаимоотношения с внешним миром, что является прерогативой Госдепартамента, в партнерство Госдепартамента с Министерством обороны, в программы военной помощи другим странам, в их экономическое развитие, в укрепление их государственных структур. Тогда можно было бы надеяться, что мы будем предупреждать кризисы прежде, чем они достигнут стадии, когда США должны направлять туда свои вооруженные силы.
Владимир Абаринов: 15 июня социологическая служба Расмуссен опубликовала данные опроса, в котором респондентов спрашивали, какие страны США должны защищать, если эти страны подвергнутся нападению. На первых трех местах оказались Канада, Великобритания и Австралия. Из европейских стран самую высокую строчку в таблице занимают Нидерланды – они на 7-м месте. Россия оказалась на 37-м, между Гватемалой и Никарагуа. Что ей стоило бы помочь в военном конфликте, считают 20 процентов американцев, что помогать не надо – 65, остальные не имеют собственного мнения по этому поводу.
Владимир Абаринов: На днях генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен выступил в Лондоне с речью, посвященной противоракетной обороне. Он назвал российские планы создания баллистических ракет нового поколения порождением устаревшего мышления и бессмысленной тратой денег. «Мы не угрожаем России, - сказал Расмуссен. – Мы не нападем на Россию. Мы не подорвем безопасность России. Угрозы России исходят от других».
Первый заместитель министра обороны США Уильям Линн, выступая в Вашингтоне, подтвердил, что Пентагон в своем стратегическом планировании больше не рассматривает какое бы то ни было государство в качестве возможного противника. В условиях острого бюджетного дефицита Министерство обороны определяет, прежде всего, наиболее перспективные технологии войны будущего.
Уильям Линн: Проблема, с которой мы сталкиваемся сегодня, состоит в том, чтобы в условиях предстоящего замедления роста оборонных расходов управлять этими средствами осмысленно и ответственно. Для этого требуется оценивать обстановку в области безопасности наперед, а это исключительно каверзное дело. Как сказал один великий стратег, делать предсказания трудно, особенно о будущем. В прошлом нам не очень-то удавалось предвидеть, когда, где и с кем мы будем воевать. Министр обороны Гейтс назвал наш послужной список в этом отношении идеальным: мы никогда не предвидели правильно. Но есть один аспект, в котором, я бы сказал, мы выглядим получше – это наше представление о самой будущей войне, то есть о том, как будут вестись войны, какие технологии будут применяться и какая тактика будет эффективна.
Страны, точно предсказывавшие тенденции в прошлом, делали упор на маневренную войну вместо позиционной, покупали авианосцы вместо линкоров и верно поняли значение ядерного оружия. Чтобы поддержать должную обороноспособность в условиях замедления роста бюджета, нам необходимо такое же продуманное понимание стратегии будущего. Бóльшую часть своей истории человечество сражалось на суше и на море. Лишь в прошлом столетии ландшафт войны расширилсмя за счет войны в воздухе и под водой. Космос стал играть роль в конфликтах менее чем три поколения назад. Совсем недавно мы оказались перед необходимостью вести военные действия в киберпространстве. Таким образом, война, сначала преобразованная промышленной, а затем атомной революциями, сегодня переживает революцию информационного века.
Владимир Абаринов: В марте этого года на Арлингтонском военном кладбище торжественно похоронили ветерана двух мировых войн Фрэнка Баклса. На церемонии присутствовал президент Обама. Уильям Линн использовал судьбу Баклса как иллюстрацию изменений в военных технологиях.
Уильям Линн: Фрэнку Баклсу было 110 лет, когда он скончался в феврале этого года. Он был последним живым американским ветераном Первой мировой войны - из почти 5 миллионов тех, кто в ней участвовал.
Родившийся в сарае при свете керосиновой лампы, Баклс пошел в армию в возрасте 16 лет. Спустя несколько недель его посадили на океанский лайнер – такой же, какой спасал оставшихся в живых пассажиров «Титаника». Во Франции Баклс на собственном опыте пережил ужасы траншейной войны в качестве водителя санитарной машины на Западном фронте. Волна истории снова подхватила Баклса в 1941 году, когда японцы вторглись на Филиппины, где он работал матросом на торговом судне. Он провел в плену 38 месяцев, пока не был спасен вместе с другими узниками парашютным десантом, высадившимся в тылу врага. Именно на той неделе, когда его спасли, было завершено создание атомной бомбы, возвестивший новую эру войны, которая затмила всю мощь индустриальной эпохи. Баклс вернулся на свою ферму в Западной Вирджинии. Он ездил там на своем тракторе даже тогда, когда разменял первую сотню лет. Уже в этом возрасте он участвовал в следующей великой революции. Как сказано в его некрологе, Баклс был одним из немногих американцев, родившихся при президента Маккинли и имевших свою страницу на Фейсбуке.
Владимир Абаринов: Замминистра обороны США выделил три тенденции, на которых отныне базируется американская оборонная доктрина.
Уильям Линн: Первая и самая значимая тенденция в глобальной стратегической обстановке – это доступ к смертельному поражению. Прежде чем сильнее был потенциальный противник, тем выше был уровень потерь в живой силе. Веками наиболее экономически развитые страны обладали самой смертоносной военной мощью. Второстепенные актеры на международной арене довольствовались второразрядными возможностями. Развивающиеся страны и повстанческие отряды пользовались ограниченным доступом к самым смертоносным технологиям. Сегодня этой линейной зависимости военной силы от экономической мощи больше нет. Террористические группы с ограниченными ресурсами могут предпринять разрушительные атаки. Повстанцы могут подорвать наш самый лучший броневик взрывчаткой, сделанной из минерального удобрения. Безответственные режимы рвутся к ядерному оружию, и даже некоторые криминальные группировки теперь обладают кибервозможностями мирового класса. Целое столетие перед Второй мировой войной океаны ограждали нас от нападения. Даже в атомный век только супердержава с ядерным оружием могла всерьез угрожать нам. Но теперь технология позволяет горстке людей, сконцентрированной на истреблении живой силы, владеть такими же возможностями, какими прежде владели лишь государства.
Владимир Абаринов: Вступая в войны в Афганистане и Ираке, руководство Пентагона исходило из опыта первой войны в Персидском заливе. Но опыт этот оказался устаревшим.
Уильям Линн: Вторая стратегическая тенденция – это увеличивающаяся продолжительность войны. Вот уже несколько десятилетий военное планирование исходит из того, что активная фаза конфликта длится относительно недолго, интенсивные, но краткие боестолкновения завершаются решающей победой. Образцом стала «Буря в пустыне» – месяц бомбометания с воздуха и сто часов наземной операции
с четким переходом от конфликта к послевоенному состоянию. Эта модель больше не соответствует реальности. В течение большей части прошлого десятилетия мы вели две войны. Каждая из них началась с фазы интенсивных боевых действий, но затем, так как противник выстоял, граница между конфликтом и постконфликтным положением стала неясной, и масштаб нашей задачи резко расширился. Сегодня наше военное присутствие в Ираке и Афганистане длится дольше, чем участие США в Первой и Второй мировых войнах вместе взятых.
С напряжением, которое испытывают при этом наши вооруженные силы, гораздо труднее справиться, чем с напряжением активной начальной фазы.
Владимир Абаринов: Американским военным стратегам больше не приходится рассчитывать на классический вариант боевых действий, когда противник применял то же оружие и ту же тактику.
Уильям Линн: Третья и последняя тенденция войны – это растущее преобладание асимметричных угроз. Раньше поле битвы было местом столкновения одинаковых видов войск: кавалерия воевала с кавалерией, танки с танками, а в «холодной войне» – ядерное оружие противостояло ядерному. Мы, как правило, имели дело с противником, чья концепция применения силы была подобна нашей собственной. Наша задача состояла в том, чтобы добиться преимущества в вооружениях и тактике в рамках этой концепции. Эта парадигма исчезает. Американские вооруженные силы сегодня доминируют почти по всем параметрам. Весьма немногие армии мира способны бросить нам открытый вызов. Однако мы видим, что именно это доминирование заставляет наших противников искать другой подход. Сегодня нас может победить только тот противник, который уклоняется от нашей концепции применения силы. Наши противники полагаются на асимметричные подходы, которые нацелены на наши слабые места и сводят на нет наши преимущества.
Поэтому талибы и «Аль-Каида» в Ираке избегают прямых боестолкновений с нашими вооруженными силами. Вместо этого они используют в качестве оружия самодельные взрывные устройства и убийства в надежде изнурить нас и дождаться нашего ухода.
Владимир Абаринов: Поскольку Уильям Линн не назвал ни одного государства, от которого исходят угрозы безопасности США, один из присутствовавших решил уточнить, против кого собираются воевать американские вооруженные силы. Однако оратор отклонил такую постановку вопроса.
- Вы говорите обо всей этой будущей военной технологии и о противниках, но я так и не услышал, кто они, эти противники. Список на самом деле небольшой. Обычные межгосударственные войны, как вы сказали, прекратились, внутренние войны, как показывают все исследования, очень быстро идут на спад. Так что все это звучит большим преувеличением. Если задаться вопросом, собственно, кого мы получим в качестве противников? Северную Корею, которая разрушается и голодает. Китай, который встроен в
мировую экономику. Иран. «Хезболлах», которую некоторые считают крупнейшей угрозой со времен Советского Союза. И, конечно, большая проблема в Мексике. И разумеется, террористы, чьи силы в данный момент рассеяны и находятся в беспорядке. Как же вам удается в вашей работе избегать преувеличений и в то же время планировать действия в конкретных обстоятельствах против конкретных противников, с которыми нам предстоит сразиться?
Уильям Линн: Я полагаю, что главная идея моих замечаний идет как раз в направлении, противоположном вашему. Я думаю, что наши попытки предсказаний – в том смысле, в какой пытаетесь это делать вы – всякий раз демонстрировали свою несостоятельность. Заявления, что вы только что сделали, могли быть сделаны 10 лет назад. И тогда говорили, что с Китаем есть проблемы, что от Северной Кореи исходит серьезная угроза, но она голодает. А потом пошли воевать в Ирак и Афганистан, хотя совершенно не собирались. Если посмотреть, что предшествовало большинству конфликтов, в которых мы участвовали – возможно, за одним или двумя исключениями – вы увидите, что за год до того, как они произошли, мы понятия не имели, что будем в них участвовать. Поэтому я думаю, что очень трудно пытаться планировать военные действия, исходя из конкретных сценариев, которые вы обрисовали. Я считаю, что это следует делать на основании тех принципов, о которых я сказал. Нужно оценить, какие нам потребуются возможности,
с какими угрозами мы можем столкнуться и каким образом мы отразим эти угрозы. Вашу альтернативу я не не нахожу пригодной.
Владимир Абаринов: Если американская разведка не в состоянии точно предсказать потенциального противника, быть может, имеет смысл направить ресурсы на решение именно этой задачи?
- Вы говорили о неспособности предсказать, где произойдут конфликты и где мы будем воевать. Но все решения, о которых говорят здесь, сводятся к тому, как сохранить боеспособность, а между тем мы неспособны предсказать будущего противника. Почему бы нам не приложить больше сил, чтобы выяснить, где будут происходить конфликты, вместо того, чтобы наращивать технологическую мощь с тем, чтобы защитить себя все от тех же самых ошибок? Я понятно выразился?
Уильям Линн: Да, хотя я думаю, что отвечу несколько в другом плане.
Мы делаем очень крупные инвестиции в разведку, мы стараемся делать все, что можем, и надеемся, что дело пойдет на лад. Но я, тем не менее, думаю, что существует более эффективный подход, чем пытаться предсказывать – эти предсказания, как я уже сказал, трудно делать лучше, чем они уже делаются. Думаю, мы могли бы добиться большего успеха в предотвращении конфликтов, а это значит, что надо больше вкладывать во взаимоотношения с внешним миром, что является прерогативой Госдепартамента, в партнерство Госдепартамента с Министерством обороны, в программы военной помощи другим странам, в их экономическое развитие, в укрепление их государственных структур. Тогда можно было бы надеяться, что мы будем предупреждать кризисы прежде, чем они достигнут стадии, когда США должны направлять туда свои вооруженные силы.
Владимир Абаринов: 15 июня социологическая служба Расмуссен опубликовала данные опроса, в котором респондентов спрашивали, какие страны США должны защищать, если эти страны подвергнутся нападению. На первых трех местах оказались Канада, Великобритания и Австралия. Из европейских стран самую высокую строчку в таблице занимают Нидерланды – они на 7-м месте. Россия оказалась на 37-м, между Гватемалой и Никарагуа. Что ей стоило бы помочь в военном конфликте, считают 20 процентов американцев, что помогать не надо – 65, остальные не имеют собственного мнения по этому поводу.
