Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
Философия острова Александра Сокурова – в его мемуарах, киносценариях и лекциях по философии,
Владислав Ходасевич от А до Я, вернее, от Москвы до Парижа: чем интересна первая русская биография поэта, критика и пушкиниста?
БальмОнт или БАльмонт? – ответ лауреата Бальмонтовской премии нынешнего года Константина Азадовского,
Культурная панорама и музыкальные записи… Хотел сказать, летнего копчения. Но, может быть, Андрей, они вообще и не копченые, а жареные?
Андрей Гаврилов: Нет, никакой жареной информации у нас с вами, Иван, не бывает, как вы знаете, слава богу. Нет, летнего ничего нет, лето только начинается, все еще впереди. Мы будем слушать фрагменты самого последнего по времени альбома трубача Александра Фишера.
Иван Толстой: Культурная панорама. В июне в городе Шуе Ивановской области пройдет Всероссийский Бальмонтовский поэтический праздник, посвященный 144-й годовщине со дня рождения поэта, прозаика, переводчика, литературного критика Константина Дмитриевича Бальмонта, родившегося в этих местах. Помимо разнообразных культурных мероприятий XXIII Бальмонтовских чтений и музыкально-поэтической программы состоится и вручение Всероссийской литературной премии имени К.Д. Бальмонта. За изучение биографии и творчества поэта 12 июня будет награжден выдающийся ученый, филолог, переводчик и бывший узник совести Константин Маркович Азадовский. Он автор двух книг о Бальмонте и множества статей и публикаций.
Меня всегда интересовало, как же правильно ставить ударение в фамилии поэта – БАльмонт или БальмОнт? С этим вопросом я обратился к лауреату нынешней премии – Константину Азадовскому.
Иван Толстой: Андрей, лето действительно начинается, и как вы себе представляете его в музыкальном, культурном, театральном, кино и книжном плане? Вот вы, я вижу, человек интеллигентный, вы, наверное, составили какой-то план? К чему-то собираетесь приобщиться?
Андрей Гаврилов: Да, конечно, я человек интеллигентный, поэтому считаю, что летом нужно отдыхать. Лето - это период купания, отпусков, пляжей, времени с семей. А если из этого ничего не получается, то что же делать. Как всегда, лето в Москве будет очень бурным, очень насыщенным и я очень надеюсь, что дым, смог, горящие торфяники и прочие прелести российской жизни не помешают насладиться тем, что Москва может нам показать. Много книг, много выставок, Московский кинофестиваль, бог знает что, куча концертов. Я думаю, мы обо всем этом поговорим, когда это будет приближаться или, наоборот, пройдет, чтобы рассказать о наших впечатлениях. Сейчас летнюю афишу, мне кажется, давать еще рановато.
Иван Толстой: А из того, что произвело на вас наибольшее впечатление в последнюю неделю или несколько дней?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, лето для меня открылось гениальной книгой. Так получилось, что только с первыми днями лета я смог открыть книгу, которая называется “100 процентов Иваново. Агитационные ткани, эскизы к ним и плакаты 1920-1930. Из собрания Ивановского государственного историко-краеведческого музея им. Дмитрия Геннадиевича Бурылина” Вот такое длинное название у этой книги, и объем у нее большой - это потрясающей альбом и, как часто бывает, это не просто книга, это не просто альбом, это часть большого проекта, о котором могу вам с удовольствием рассказать, потому что это, конечно, того стоит.
Иван Толстой: Я почему-то догадываюсь, что это должно быть интерросовское издание, претендующее на премию ''Первой публикации''.
Андрей Гаврилов: Нет, это уже результат ''Первой публикации'', а то, что издание претендует на очередную награду как лучшая книга, лучший альбом или что-нибудь в этом роде, это абсолютно естественно, потому что практически все книги, которые выходят в серии ''Первая публикация'', ценятся очень высоко не только читателями и любителями, но и профессионалами книгоиздательского дела.
Иван Толстой: Агитационные книжные обложки - знаю, агитационный фарфор — знаю. А агитационный текстиль - не знаю. Что это такое?
Андрей Гаврилов: Агитационный текстиль - это совершенно необыкновенная вещь. Те, кому повезло быть в Москве в последние месяцы, могли быть и на выставке, которая сопровождала выход книги, или выход книги сопровождал выставку. Итак, агитационный текстиль периода первой пятилетки - это, как написано в официальном пресс-релизе, визуальный язык, который доминировал в Советской России в период ''культурной революции'' и идеологического натиска, призванного разрушить остатки старого мира.
А если говорить проще, то агитационный текстиль придумали (или рисунки и картинки придумали) студенты и выпускники Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС) в Москве. Серп и молот, трактор, комбайн, самолёт и теплоход, звёзды и шестерёнки, колосья и ракеты, стройки и фабрики все это щедро было высыпано на ткани и оформлялось в цветочно-растительные орнаменты. Книга состоит из двух разделов. Первая часть – "Ивановский агитационный текстиль: рождение и жизнь, дизайн и производство, утраты и музеефикация".
Как всегда, очень интересные статьи ведущих исследователей этой темы, среди которых Эмма Уиддис (Великобритания), Константин Акинша (США), Марина Блюмин (Санкт-Петурбург), Наталия Вышар (Москва) и сотрудники Ивановского музея Галина Карева и Зоя Кусковская. Они вводят читателя в историко-культурологический контекст эпохи и рассказывают о проектировании архитектурного устройства и становлении города Иваново-Вознесенска как "Красного Манчестера" (была такая идея) и "Третьей пролетарской столицы" – идеального города советского будущего. Далее читатель узнаёт о возникновении и развитии агитационного текстиля и истории его существования. В этом разделе впервые публикуются Каталог ивановских агитационных тканей (270 единиц хранения) и Каталог рисунков и эскизов к ивановским агитационным тканям (115 единиц хранения) из коллекции музея им. Д.Г. Бурылина. Для настоящего издания произведён отбор из более чем 700 образцов агитационных тканей. Вторая часть книги – "Альбом ивановских агитационных тканей, текстильных рисунков и эскизов к ним" – содержит большинство образцов, вошедших в Каталог ивановских агитационных тканей. Все изображения воспроизводят ткани и рисунки в масштабе 1:1. Альбом структурирован по пяти тематическим разделам: "Новая идеология", "Индустриализация", "Электрификация всей страны", "Крепи оборону СССР!" и "Новая деревня". В книге есть глава, которая содержит
Словарь художников, Словарь предприятий, Словарь предпринимателей и Словарь профессиональных терминов. Так что можно считать, что это практически энциклопедическое издание.
Петербургское издательство “Вита Нова” выпустило первую русскую биографию Владислава Ходасевича, подчеркиваю – русскую, потому что существует уже английская, точнее – американская. Ее автор – профессор Дэвид Бетеа 20 с лишним лет назад написал книгу, сохраняющую до сих пор свое значение. И это значение тем выше, что Дэвид Бетеа хорошо знал вдову поэта – Нину Берберову, и сведения получал от первоисточника. Это дорогого стоит.
Но после книги Бетеа прошло почти четверть века, и накопилось множество свидетельств, архивных находок, неизвестных прежде стихов. Так что выбор издательства “Вита Нова” совершенно правильный – биография Ходасевича была заказана петербуржскому исследователю Валерию Шубинскому, хорошо известному поэту и автору биографий Николая Гумилева и Даниила Хармса.
На прошлой неделе интервью с Валерием Шубинским прозвучало на волнах Свободы в программе Дмитрия Волчека, но мне приятно (как поклоннику Ходасевича с юных лет) сказать об этой книге несколько слов и от себя. Книга того стоит.
Она действительно стоит, как вся книжная продукция “Вита Нова”, но высокая цена оправдана качеством подготовки издания. 720 страниц большого формата, не меньше двух сотен фотографий современников Ходасевича. Богатый альбом-вклейка в середине книги с цветными воспроизведениями портретов (все иллюстрации щедро подобраны Алексеем Наумовым – и это как хорошо известные фотографии, так и редкие и редчайшие). Библиография, указатель имен, шелковое ляссе – закладка. Держать этот том в руках – удовольствие. Июньский день, именины сердца.
Биография Ходасевича, написанная Шубинским, не академическая, но научная. Ее автор – человек литературный, со вкусом и пониманием эпохи, людей и самого героя. Архитектура книги держится документами, мемуарами современников и, конечно, книгами и мыслями Ходасевича. Достигнуто почти идеальное сочетание исторической фигуры и его биографа.
“Молодой Ходасевич производил на окружающих впечатление человека незаурядного: все свидетельствует об этом. Может быть, временами его заслонял более яркий Муни. Но не случайно высокомерный мэтр Брюсов считал его достойным собеседником, а Андрей Белый на равных дружил с ним. Юноша, который жил во взвинченной атмосфере символистской Москвы и вместе с другими “в полночные споры всю мальчишечью вкладывал прыть“, в то же время умел быть жестким и насмешливым. Он явно выделялся из массы молодых поэтов-символистов (условно говоря, ‘‘Койранских”), часами сидевших в кофейне ‘‘У Грека“. Его рецензии тоже несут печать ранней зрелости: общие для эпохи суждения и оценки высказаны не по-юношески четко и дельно. Можно было ожидать, что из него получится умный и высокопрофессиональный литератор. Но ничто в 1904– 1907 годах не позволяло предсказать, что из Ходасевича выйдет великий поэт. Точнее, почти ничто. Стихи могут быть слабы по-разному. Порой в неумелой юношеской писанине проскальзывают яркие строки, строфы, образы — свидетельства силы, с которой сам автор еще не умеет толком совладать. Но стихи Ходасевича 1904–1905 годов даже не таковы. В них в буквальном смысле слова ‘‘нет живого места“. Клише, унаследованные от надсоновской эпохи, сочетаются с символистскими клише, и во всем — вялость и необязательность. Это относится и к тем трем стихотворениям, которые были напечатаны в третьем “Грифе“. Сам Ходасевич так рассказывал об этой публикации: “В самом начале 1905 г. я прочитал ему (С. А. Соколову. — В. Ш.) три стихотворения. К удивлению моему (и великой, конечно, гордости), он сам предложил их напечатать. Я навсегда остался благодарен С. А. Соколову, но думаю, что в ту минуту он был слишком снисходителен: стихи до того плохи, что и по сию пору мне неприятно о них вспоминать“. В самом деле, едва ли пера Ходасевича достойны эти строки:
Тихо, так тихо, и грустно, и сладостно.
Смотрят из окон огни…
Звон колокольный вливается благостно.
Плачу, что люди — одни…
Вечно одни, с надоевшими муками,
Так же, как я, как и тот,
Кто утешается грустными звуками,
Там, за стеною, — поет“.
Иван Толстой: А вот еще одна цитата из книги Валерия Шубинского – о 1920-м годе:
“Очерк “Белый коридор”, написан в 1937 году, примерно в то время, когда свершилась судьба всех: и самого Каменева, и его лично мало в чем виноватой жены, и совсем уж ни в чем не повинного сына. Думал ли об этом Ходасевич? Предвидел ли участь “товарища Раскольникова”, да и знаменитого брата Ольги Давыдовны? Одно можно сказать достоверно: он не мог видеть в большевиках, как Мережковские, уэллсовских марсиан. Он хорошо знал их и видел: перед ним не демоны, а люди. Не лучшие из людей, но достаточно понятные — типичные доктринерствующие русские интеллигенты, местами тронутые “декадентщиной”, во многом похожие на тех же Мережковских. Он знал личные слабости и пристрастия большевистских вождей, тонкости их взаимоотношений, зачастую восходившие к эмигрантским бытовым склокам. И уже став врагом
Совдепии, он хотел, да не мог отделаться от этого человеческого отношения и понимания. Так или иначе, Ходасевич остался в своем полуподвале, а Книжная палата — на Девичьем Поле. Зимой снова пришлось всем сгрудиться в одну комнатку — Владиславу Фелициановичу, Анне Ивановне и Гаррику. Прислуге места для сна уже не было, она спала в кухне, на плите, но зато там было теплее: комната обогревалась через окошко из кухни. К Новому году прислуге отказали, “так как она вмешивается в самые интимные разговоры,
будучи все время на глазах”**. Теперь, помимо службы, все труды
по заготовке дров, растапливанию печи, приготовлению пшенки
легли на самих Ходасевичей. К весне 1920 года Владислав Фелицианович заболел фурункулезом. “Эта весна была ужасна. Дом
отсырел, с окон в комнату текли потоки от талого снега. Я лежал.
Жена днем на службе, потом — за кухарку, потом — за сестру милосердия. Своими руками перевязывала по двадцать раз все мои 121 нарыв (по точному счету)”*, — вспоминал поэт два года спустя.
Именно тогда впервые возникла мысль о переселении в Петроград”.
Иван Толстой: И неизбежный финал, описанный Шубинским беспощадно и целомудренно:
“После мучительных исследований решено было делать операцию, хотя опухоли так и не нашли, а непроходимость желчных путей не подтвердилась. Ходасевич мог отказаться, но альтернативой была медленная и мучительная смерть. 8 июня Ходасевича выпустили домой. На следующий день он простился с Берберовой. Надежд на успешный исход операции у него не было. 12 июня его снова положили в госпиталь; сутки он провел в палате на двоих, причем соседом его был соотечественник — русский еврей, торговец подтяжками с Монпарнаса. 13-го в три часа дня хирург Боссэ сделал операцию. Из печени Ходасевича было извлечено два огромных камня; желчные проходы в самом деле были забиты — камнями, кровью и гноем. До раковой опухоли (которая действительно была) хирург так и не добрался. Больному обещали не больше суток жизни. В семь вечера в госпиталь ненадолго пришли Берберова и Макеев. Ночь Владислав Фелицианович провел без сознания, в обществе медсестры и “совершенно обезумевшей Оли”. Уже в момент агонии Ольга Борисовна окликнула мужа — и он улыбнулся ей. Можно сказать, что это была ее “победа” над лучшей подругой, предшественницей и соперницей. 14 июня 1939 года, в шесть утра, Владислав Ходасевич ушел из мира, в котором он прожил пятьдесят три года и семнадцать дней. Здесь, по эту сторону, осталось окоченевшее измученное тело и мед стихов, скопленный душой-пчелой”.
Иван Толстой: Так пишет Валерий Шубинский в только что вышедшей книге “Владислав Ходасевич: Чающий и говорящий”. Первая русская биография поэта вышла в петербургском издательстве “Вита Нова”. Я прочел ее, не отрываясь, за два дня и, любя Ходасевича и ревниво относясь ко всему, что о нем пишут, могу сказать, что труд Валерия Шубинского заслуживает самой высокой похвалы и безусловного внимания всех, кто интересуется Серебряным веком и русской эмиграцией.
У нас остается еще немного времени до перерыва и, может быть, у вас есть какие-то культурные новости, о которых вы не успели нам поведать?
Андрей Гаврилов: У меня не столько культурные новости, сколько в очередной раз - глас вопиющего в пустыне. Есть сферы деятельности человеческой, которые, наверное, в силу собственной ограниченности, я не могу понять, и когда я вижу свидетельства этой деятельности или, не дай бог, последствия, я просто, как было сказано в одном американском фильме, ''замерзаю, как жена Лота''. Я с изумлением и ужасом прочел сообщение в средствах массовой информации, которое звучало так:
“В ходе раскопок на территории монастыря Святой Урсулы во Флоренции исследователи обнаружили череп ''женских размеров''. Археологи проводили здесь раскопки не случайно: они искали останки Лизы Джерардини дель Джокондо, жены богатого итальянского торговца шелком, которая, по слухам, стала музой великого художника“.
В общем, все догадались, что речь идет не о Дэне Брауне, а, наоборот, о Леонардо да Винчи.
Они искали череп, чтобы потом попробовать восстановить облик Мона Лизы и проверить - похоже рисовал Леонардо или непохоже. Вы знаете, Иван, я понимаю, что исторический факт должен быть историческим фактом, наверное, безумно важно для кого-то знать, Лиза Джерардини нарисована или какая-то дама с другим именем, отчеством и фамилией. Но когда я представляю себе, что люди занимаются тем, что вскрывают могилу (причем неизвестной женщины, они не знают точно, она это или не она) лишь для того, чтобы посмотреть, действительно ли Леонардо рисовал похоже или все-таки он позволил себе вольность и изобразил ее не такой, какой она была, честно говоря, меня это сообщение повергло в ужас. Может, на его фоне сообщение о том, что будут эксгумировать Пабло Неруду для того, чтобы выяснить, умер он своей смертью или был то ли убит, то ли брошен умирать хунтой Пиночета, даже как-то поблекло. Может, потому что это было относительно недавно, может, потому что это было свежо в памяти и, наверное, надо знать - поэт был убит или умер. В конце концов, ничего не изменится кроме нашего ощущения, если вдруг мы узнаем, что Блок, предположим, был убит, но наше отношение к эпохе станет еще более определённым, какое бы оно у нас ни было. Наверное, поэтому в Чили нужно знать о судьбе Пабло Неруды. Но, хоть убейте, я не понимаю, как счастливо живут люди в государстве, где нет других тем, как определить ''череп женских размеров'' и останки позвоночника принадлежат изображенной на картине женщине или нет.
Иван Толстой: Представляете, как радуются (и уже, наверное, есть результат этой радости) карикатуристы и другие хохотуны, которые будут теперь рисовать Мону Лизу не всеми теми способами, которыми они это делали, высмеивая это слишком знаменитое произведение, но добавят еще своего остроумия к этому, какие там появятся косточки, рентгеновские снимки, черепа и пустые глазницы?
Борис Аверин: Должен случиться день рождения Сокурова, 14 июня ему 60 лет. Юбилеев он не любит (есть люди, которые не любят юбилеев), но день рождения есть день рождения, поэтому мы приготовили для него подарок. Издательство ''Амфора'' выпустило его книгу, которая состоит из сценариев, лекций на философском факультете, из мемуаров и автобиографической прозы. Это основной состав этой книжки. Она во многих отношениях замечательная, о ней и будет речь сегодня.
Чтобы рассказать о том, почему мне эта книжка так важна, я скажу, что с первого фильма Сокурова, который я видел, и по сей день (хотя я не все фильмы видел и большинство зрителей не видело даже трети его фильмов), так сложилась судьба, что он один из самых известных режиссеров как имя, как фамилия, как лицо, и режиссер, которого редко показывают, особенно в России. Ассоциация европейских кинематографистов дважды признавала его лучшим режиссером Европы, известности у него очень много. И еще благодаря тому, что в России тоже вышла замечательная книга “Сокуров. Часть речи”. Авторы статей о его творчестве - я бы сказал, что это уникальный отбор авторов. Как пример, это Анна Ахматова - она там издает первые книжки, а о ней пишут только выдающиеся литературоведы, и так продолжалось до Виноградова, и по сей день так продолжается.
Кто пишет о нем? Олег Ковалов, Виктор Листов, Майя Туровская, Дмитрий Савельев, Петр Багров, Василий Степанов, Михаил Ямпольский, Ян Левченко, Сергей Николаевич, Алексей Гусев, Фредерик Джеймисон. Это для киноведов и философов имена из первого ряда. Я не всех называл, их много. Эта книга замечательная. И очень многое становится понятным из этой книжки.
Но вот та книга, которая сейчас выйдет в издательстве ''Амфора'', она приоткрывает такие аспекты или рефлексы, которые скрыты были для нас. Я смотрел много его фильмов. Последние три года, после того, как вышло много дисков, я скупил все, что есть в продаже, и даже в Кабардино-Балкарии я тоже купил два диска. Итак, я более или менее знаком с тем, что пишется о Сокурове, и с тем, что написал он сам. Почему и позволяю себе, в преддверии дня рождения, рассказать о том, как относятся к Сокурову люди, и я, в частности. Если брать режиссеров, то я позволю себе сослаться на двух. Алексей Герман, как мы понимаем, глубоко почитаемый и в России, и за рубежом автор. Он пишет: “Сокуров, бесспорно, из когорты больших художников. Я убежден, что его фильмы - то немногое, что останется от нашего времени как подлинная ценность. Порой мне не до конца понятна его мысль, порой я не попадаю в его манеру, интонацию, стилистику. Но масштаб его для меня ощутим всегда”.
Я здесь обращу внимание на критику - “порой мне не до конца понятна его мысль”. Я скажу, что и мне также. Но есть художники и писатели, в которых я чувствую ту самую сложность, которую я не понимаю, и эта сложность во многом идет от желания автора поставить меня в тупик перед своей эрудицией, перед сложностью образов. Это часто бывает наигранная сложность. А здесь сложность от того, что Сокуров стремится к последней простоте, это его стремление - абсолютная, последняя простота. А простота - это самое трудное, что может быть. Потому что уметь быть простым не так-то легко.
А такой почитаемый, надеюсь и вами, Анджей Вайда: “Я давний и искренний поклонник Сокурова. У этого режиссера редкий дар - он воссоздает другую эпоху с таким великолепием, с такой убедительностью, с таким глубоким пониманием, что я словно переношусь в этот мир, я начинаю мыслить категориями, которыми мыслят его герои, и экранный мир кажется мне воистину подлинным”.
Это говорит Анджей Вайда, к этому надо прислушаться. Это к тому, что наши исследователи ведь не хвалят, они анализируют. В России лучше всего знают его тетралогию, посвященную философии власти. Это, конечно, “Солнце” о Хирохито, японском императоре. Замечу в скобках, что японское правительство сказало, что этот фильм должен показываться в школах и университетах как обязательный элемент программы обучения. Попробуйте так написать о чужой стране, чтобы вас изучали в школе и университете!
Потом это знаменитые фильмы “Телец” о Ленине и “Молох” о Гитлере. А сейчас будет “Фауст”. Будет он на фестивале в Венеции в июле месяце. Я этого фильма не видел, а предыдущие видел.
Самая простая мысль вот в чем: это - философия власти. Если быть простым, как Сокуров, то можно сказать, что Ленину власть нужна для воплощения идеи. Тут никуда не денешься, как бы мы к нему ни относились, а я примерно догадываюсь, как вы к нему относитесь, я обычно говорю “не к ночи будет помянут”, но тем не менее это - власть ради идеи. Гитлер - это власть человека, который понимает себя человеко-богом. А если брать Хирохито, то это власть, от которой император отказался. При этом достиг высших гуманитарных высот, потому ему было подчинено все, у него был миллион двести тысяч самураев, которые погибли бы с восторгом за него в каждую минуту, и он капитулировал. Представляете? Сказать одному миллиону двумстам тысячам абсолютно преданных тебе солдат, что мы капитулируем, не вступая в бой, - это достижение, это немыслимое достижение. Я не знаю, есть ли еще такие властители в мире.
Мы все, естественно, абсолютная индивидуальность, похожих на нас не бывает, мы все такие умные, благоразумные, но дело в том, что Сокурову удалось показать, что это действительно абсолютно необычный человек, таких не бывает. И ему интересно все: как император одевается, как он ходит, как он говорит, как он дает интервью и как отнесся к нему американский генерал. Потому что Хирохито был в союзе с Гитлером и должен был попасть, по идее, на Нюрнбергский процесс, как преступник. Так вот, почувствовав, что это за человек, он был выведен из этого состава, он не преступник, которому нужно быть на Нюрнбергском процессе. Вот это такой Хирохито.
Какой будет Фауст - я не знаю. Но какая очень простая мысль есть у Сокурова? О том, что такое власть в России. Вот он спокойно себе и говорит: нигде, как в России, власть не бывает столь устойчиво жестокосердной по отношению к соотечественникам, потому что иной опыт ей просто неведом. И нигде, как в России, жизнь каждого человека во всех своих проявлениях столь не зависит от этой самой власти, и потому нигде, как в России, проблема власти не является столь глубоко интимной проблемой для абсолютного большинства людей.
Посмотрите! И о чем тогда его фильмы? Его фильмы - о десакрализации власти. Дело в том, что у власти всегда есть покров таинственности. Не зря Иосиф Виссарионович на людях не появлялся. Он однажды, как вы знаете, появился в Москве на стадионе, поговорил там со спортсменами, после этого все, кто был в это время на этом стадионе, оказались в тюрьме, потом в лагере. Один из бывших рассказывает: “Почему это у меня тут все футболисты сидят?”. А это все, кто присутствовали при том, как Иосиф Виссарионович появился на стадионе. Это было уникальное явление.
Одним словом, дексакрализация власти. И тут, кстати, я согласен полностью, хотя мысль моя кощунственная, а именно есть знаменитое евангельское высказывание - “всякая власть от Бога”. Так вот, при всем том, что я уважаю Священное Писание, я никак не могу согласиться с этой мыслью. Я не могу признать, что власть Гитлера от бога и власть Сталина - от бога. Но я могу встать на точку зрения Волошина, который говорил о революции, он изобразил все ужасы революции, а потом говорит: “Божий бич, приветствую тебя!”. Дескать, это нам наказание за грехи. За какие мои грехи нацизм испортил мне детство? Ей богу, я не знаю, за какие мои грехи. Я еще ничего не успел совершить, а голодал при этом значительное количество времени.
Итак, эта тетралогия должна будет завершиться фильмом “Фауст” на фестивале в Венеции.
Сокуров - хороший очень сценарист, совершенно незаурядный режиссер, о чем пишут умнейшие люди нашего времени как у нас, так и за рубежом, он очень тонко чувствует музыку, он прекрасно знает живопись, я сейчас докажу вам это. Это - вне всякого сомнения. Но при этом есть еще одно качество. Он - замечательный лектор. Я слушал Бялого, фамилия вам известная, я слушал Марковича, я слушал Мамардашвили, это выдающиеся лекторы, это нечто необычайное. Так вот, лекции Сокурова подтягиваются к этому уровню. Я был на трех лекциях Сокурова. Почему я там был? Потому что Сокуров организовал Факультет киноискусства. Это факультет при филологическом факультете Кабардино-балкарского университета. Вы меня спросите: а при чем здесь Кабардино-балкарский университет? А я вам отвечу просто, понятно. Потому что ректор этого университета, Карамурзов Барасби Сулейманович, очень умный, очень тонкий человек, бесконечно образованный. Но слово “образование” и слово “просвещение” он понимает в корне этого слова. Образование - это по образу и подобию. Вы, наверное, знаете, что одни люди произошли от бога по образу и подобию, а другие по образу и подобию обезьяны. Правда, потом они перепутались и сейчас очень трудно разделить, кто от кого. И вот этот замечательный ректор, которого я назвал, он, кстати, входит в Совет ректоров Союза и очень много делает для образования. Вот он и предложил Александру Николаевичу открыть такой факультет. Для чего и достал деньги. Александр Николаевич отобрал 16 человек студентов и 16 преподавателей. Причем, он их сам находил. И я там (похвастаюсь) преподаю русскую и зарубежную литературу. Что касается русской литературы, это нам с вами понятно, а вот зарубежная литература, это я навсегда благодарен Сокурову, что мы с ним встретились, потому что я зарубежную литературу никогда не преподавал. И я сел, и от Данте до Байрона все перечитал. И - смотрю - я, оказывается, невежественный человек, я, оказывается, не понимал жизни. Благодаря Сокурову, и это имело для меня огромное значение, я, наконец, перечитал всю зарубежную литературу. Не всю, но Данте, Шекспир, Байрон, Шиллер. Шиллер меня поразил. Но это не наша тема, а наша тема в том, что Сокуров отобрал 16 человек, сам отбирал, способных молодых людей. Там есть, по-моему, четверо русских, затем идут, естественно, адыгы, они же и кабардинцы (это надо знать, потому что кабардинцы - это не совсем точное название) и многие национальности другие, в основном, кавказские. Люди, как бы вам сказать.... Сказать необразованные - это обидеть. У них недостаточная культурная основа. Это связано не с тем, что они не умные, а с тем, что школы такие. Иногда с ними трудно беседовать, например, слова Шиллер они не знали. Но они очень способные и, более того, они очень хотят учиться, чего в моем любимом Петербургском университете я не всегда застаю, потому что жажда знаний не всегда обуревает многих студентов, а тут она именно обуревает.
Сокуров приобрел для них три японские лучшие камеры, он делает для них зал, аппаратуру, приглашает тех преподавателей, которых считает нужным, и этим преподавателям, между прочим, платит деньги. Он стипендии удвоенные сделал студентам, он студентам делает бесплатное питание, он студентов на лето, на июнь месяц, привозит в Петербург, где читает еще разные другие лекции, а экскурсии им по Эрмитажу водит Пиотровский. Вот такая вот компания.
Мне очень понравились эти студенты, и я уже там был три раза подолгу, и вот тогда-то я слушал лекции Сокурова - мы с ним однажды совпали вместе. Дело в том, что среди многих талантов, у Сокурова (о таланте организатора мы не будем говорить, это - точно) есть еще талант преподавателя. Его там все студенты не просто любят, а обожают, слушают каждое его слово. Программа у студентов очень широкая. Благодаря этой программе я, например, познакомился с немым кино начала века. Я не ожидал, что это настолько интересно. Я просто смотрел фильмы, не комментарии, но я был потрясен. Даже публицистические фильмы поразительные, потому что мы же с вами знаем, что такое начало, кинематограф 1910-х годов, это пустыня, это то самое искусство, которое мы сейчас имеем, - упрощенное, развлекательное, вот такое.
Что касается философии Сокурова, то, во-первых, у него есть совершенно своеобразная философия таланта. Когда я с ним однажды беседовал о Толстом, он произнес странную фразу, которую я до сих пор не очень понимаю. Кстати, насчет Толстого. Я говорю: “Ну, вы, конечно же, не читали педагогических статей Толстого?” Ну, кто их читал, их читали только специалисты.
Он говорит: “Почему?”.
Прекрасно знает педагогические сочинения Толстого, между прочим. Я был поражен! Не обязан режиссер читать, что такое педагогика Толстого, которая, кстати, как и все у Толстого, невероятно интересная. Так вот, он произнес странную фразу о том, что у него нет генетического таланта. Я не понял, что значит генетический, это надо обязательно иметь в роду великих писателей Толстых, что ли? Оказывается, что-то другое. Он говорит: “Когда я беседовал с Солженицыным и Тарковским, они понимали, что они гении”. Когда Тарковский хвалил Сокурова, то Сокуров говорил, что ему было неудобно и стыдно, потому что он по своей генетике, что ли, не воспринимает себя гениальным человеком. Хотя, конечно, прекрасно знает цену себе, это уж несомненно, это обязательно. И, конечно, фантастическая работоспособность.
Иван Толстой: А теперь Андрей, мы дошли и до вашей персональной рубрики. Расскажите, пожалуйста, о сегодняшних музыкантах поподробнее.
Андрей Гаврилов: Если вы не против, я буду рассказывать, в основном, о руководителе проекта Александре Фишере.
Он получил первые музыкальные впечатления в Хабаровске, где родился, там он начал учиться игре на фортепиано, а потом уже стал играть в своих первых оркестрах: духовых, эстрадных, диксилендов. В Хабаровске же он пришел пятым участником в ансамбль Вадима Горовца, который стал лауреатом московского фестиваля “Джаз-68”. Этот квинтет был очень хорошо известен слушателям Дальнего Востока, Классическое музыкальное образование Александр завершил в Институте имени Гнесиных в Москве в классе трубы профессора Тимофея Докшицера. В течение 6 лет он играл в ансамбле Олега Лундстрема, прогастролировав почти по всем республикам бывшего СССР. А затем Николай Левиновский пригласил его в ансамбль "Аллегро". Этот коллектив из 8 музыкантов был очень популярен как в нашей в стране, так и за рубежом. В 1988-1991, по опросу советских джазовых обозревателей, Александр Фишер был признан лучшим трубачом страны. С 1991 года он начал вести мастер-классы на летних международных курсах в Каринтии, это южная Австрия. С 1993 года он постоянно живёт в Вене, там и выходят все его компакт диски. Вот фрагменты последнего альбома “Половина девушек Франции” мы сегодня и слушаем.
