Радио Свобода продолжает дискуссию о взаимоотношениях искусства с современной историей. На эту тему в интервью Радио Свобода уже высказались режиссер Александр Миндадзе, драматург Михаил Угаров, художник Михаил Златковский, режиссер Юрий Мамин.
В ближайшие недели в интернете состоится премьера нового фильма Павла Бардина "Гоп-стоп" – о команде гопников, которые решили стать Робин Гудами и бороться с коррупцией. Выход его предыдущего фильма о банде скинхедов "Россия 88" был скандальным: сорванные показы, давление чиновников на членов жюри кинофестивалей, наконец, обвинения в экстремизме.
– Судьба проката вашего нового фильма "Гоп-стоп" окажется лучше, чем у "России 88"?
– Средства в прокат никто не инвестирует: ни в копии, ни в рекламу. Поэтому судьба "Гоп-стопа" очень скромная. Недавно я был в Иваново. Там кинотеатр хотел взять копию моего фильма, но прокатчик не дал: производство копий стоит дорого, и она может не окупиться. Чтобы копия "отбивалась", нужна реклама, инвестиции. Когда стало ясно, что киностудия "Леополис" не выпустит "Гоп-стоп" большим тиражом, я понял, что показ скорее всего будет ограниченным. Хотя надежды были. С другой стороны, там же, в Иваново я зашел в соседний магазин "Союз", и увидел DVD с фильмом. Буквально через две недели состоится интернет-премьера на портале ivi.ru. Это бесплатно, но придется посмотреть рекламу. Надеюсь, фильм не разбили рекламой в середине. Впрочем, осенью все-таки разобьют: фильм должны показать на телеканале ТНТ.
– Герои фильма "Гоп-стоп" многих заставили вспомнить приморских партизан. Только реальные персонажи кончили плохо, а герои фильма – сплелись в хороводе с теми, против кого боролись.
– Для внимательного зрителя в финальном танце я специально вывел погибшего героя. Возможно, есть ощущение счастливого конца, но по смыслу, конечно, все герои умерли. Это кино о двух мирах, которые не пересекаются, хотя живут в них на самом деле абсолютно одинаковые люди. К сожалению, пока диалога не видно. В фильме грустный юмор: это не диалог, когда прилетает волшебник, и происходит хеппи энд. Я сторонник того, чтобы обе стороны шли на диалог. Я против крови и войны. Это игры для мальчиков, а что, когда они выходят на улицу с ружьем, делать детям и старикам?
– В своей недавней колонке в РИА-новостях вы сравнили продюсеров с мафией. Колонку сняли, разгорелся скандал. Но никто не стал активно обсуждать поднятую вами проблему – недобросовестность продюсеров. Почему?
– Я до сих пор не знаю, что такое полноценная общественная дискуссия. В любом случае происходит так: поговорили и разошлись. Вопрос лишь в том, где происходит разговор: на кухне, за круглым столом или на пресс-конференции. Было бы интересно, если бы вторая сторона – телевизионные и кинопродюсеры – выступила активнее, если бы они попробовали на равных вступить в этот спор, а не сверху вниз, делая вид, что собака лает, а они какой-то караван. Дискуссия внутри экспертного сообщества – это очень здорово, но, как показывает практика последних лет, это наши маленькие радости.
– Так ли препятствует диктат продюсеров тому, чтобы режиссеры снимали кино на острые темы? Распространенный контраргумент – существуют же малобюджетные картины. Есть, в конце концов, Вуди Аллен, который обходится относительно небольшими бюджетами, и у которого при этом играют ведущие актеры.
– Без денег можно снимать кино лишь в определенном формате, например, для YouTube. Снимать же без денег для большого экрана – неэтично по отношению к зрителям: это некачественное зрелище. Оно имеет право на существование лишь в качестве провокации или видеоарта (произведение изобразительного искусства, созданное с использованием видеотехники - РС). Вуди Аллен снимает кино не за 30–100, а за 10-20 миллионов долларов. Но диктат продюсеров не сводится только к деньгам. Если тебе заказывают проект, появляются столько людей, готовых принять за тебя все художественные и творческие решения, ты вынужден подписывать столько бумажек, что противостоять очень сложно. Неизбежен конфликт. А конфликтных людей не очень любят. Зовут удобных.
Если говорить об осмыслении собственной истории в кинематографе, мне кажется, предъявить претензии можно не только к продюсерам и к администрации президента. Сотни кинематографистов, в том числе студенты, считают, что искусство должно говорить только о вечном. Любая попытка приблизиться к актуальности – это, по их мнению, уход к низкому жанру, КВН или публикации в газете. На такую позицию, на мой взгляд, имеет право человек, которого уже при жизни оценили другие именно с точки зрения вечности. Я понял бы двух-трех режиссеров, говорящих о вечности: философские притчи, условное время и пространство, архетипические герои, ясновидческие образы, поиск нового киноязыка... Но почему этим должны заниматься несколько тысяч человек? Жизнь страшная, неприятная, с острыми углами, больно бьет. Гораздо приятнее окружить себя интеллектуалами, создать вокруг себя маленький комфортный мирок, делать вид, что вокруг ничего не происходит и никаких политических потрясений нет. Этим ребятам хорошо бы проснуться. Тогда, может быть, из их энтузиазма, любви к кино и энергии, которой в нынешних разговорах о вечности совсем нет, что-то родится.
Существует госзаказ на осмысление истории – это, мне кажется, очень плохо, особенно госзаказ на осмысление в художественной форме, как, например, в фильме "Тихая застава". Там какая-то чушь про афганскую войну вместо разоблачений, которых, я думаю, мы давно ждем. Осмысление должно исходить от автора. Я не верю, что продюсер или чиновник на Старой площади способны создавать эти образы так, как это может сделать талантливый автор. Доверили бы лучше Миндадзе и дальше делать то, что он считает нужным, а не писали бы "темники". В формате документального кино государство, мне кажется, должно размещать заказ – но не на инфотеймент, а именно на документальную историю, основанную на архивах. Для этого, кроме госзаказа, нужно еще и общественное телевидение...
– У художника, который все же решается снять кино о важном, не возникает этический конфликт: с одной стороны, он не может молчать. С другой стороны, у него нет денег, чтобы создать картину не на уровне YouTube?
– Кино надо снимать в первую очередь ради кино, а ради политики, социального, славы, денег – во вторую, третью, десятую очередь. Тут есть еще профессиональная, не гражданская составляющая. Странный феномен: в театре ставят много пьес, напрямую привязанных к действительности. Это не только Театр.doc и театр Практика, Михаил Угаров и Кирилл Серебренников. И "Ревизора" ставят актуально. В театре много авторов, в основном представителей Новой драмы, и многие там не считают зазорным, низким искусством спектакли о реальности. Я не могу сказать, что я поклонник всего актуального. Но почему-то в театре этим занимаются, а в кино нет. Очевидно, потому что в театре нужен меньший ресурс. Там больше самостоятельности, а в кино существует тот самый диктат продюсеров, который сводится к диктату государственных денег. Продюсеры сами готовы кастрировать собственную гражданскую позицию и художественный вкус, думая о лояльности тем, кто выдает деньги и о том, как сделать кино попроще, чтобы увеличить кассовые сборы.
– Противостоят ли этому те, кто создал альтернативу Союзу кинематографистов Никиты Михалкова?
– Как мне видится со стороны, – я не состою ни в одном союзе, ни в другом, – Киносоюз (под руководством Бориса Хлебникова – РС), действительно, стал альтернативой Союзу кинематографистов: там происходит интеллектуальная работа – попытка выстроить другие взаимоотношения власти и творческого союза, авторов, разумно обходиться с государственным финансированием. Отказаться от этого финансирования невозможно. Ограничивать его никто не будет, потому что кино – это мощный пропагандистский ресурс, значит, надо сделать так, чтобы хотя бы часть денег доставалась приличным людям. Киносоюз этим и занимается. Молодцы. Но мне лично это не очень интересно: с властью мне выстраивать в общем нечего, и вряд ли мне дадут госфинансирование.
– Есть два типичных примера отношения к людям искусства, которые предпочитают на острые темы произведений не создавать. Первый: требовать с них этого и не стоит, поскольку если они были бы настоящими художниками, молчать бы не смогли. Второй: институты в России не сформированы, все зависит от конкретных людей, с которых требовать все-таки нужно. Какая позиция вам ближе?
– Что сделали те, кто требует, чтобы иметь на это основание? Ангажируйте режиссера, который вам нравится, для какого-то перспективного проекта, скажем, фильма про войну в Афганистане, и предоставьте ему возможность. Другой возможности, кроме как собрать деньги, к примеру, через "Яндекс.Деньги", дать их человеку и сказать "делай", я не вижу. Требовать мы вправе отчета и внятной политики с тех, кто пользуется государственными деньгами. Особенно если на эти деньги производят кино, которое мы не смотрим. Причем мне не кажется, что те, кто снимает кино на острые темы лучше тех, кто снимает на не острые. И там, и там есть конъюнктурщики, или бездари, или талантливые люди.
– Некоторые режиссеры обвиняют зрителей. Якобы те ищут лишь развлечений. Этот тезис опровергается, скажем, тем, что "Россию 88" скачали рекордное количество интернет пользователей. Значит, фильмы на острые темы зрителями востребованы?
– Для этого нужен эксперимент. Эксперимент с сериалом "Школа" показал, что зритель готов к другому формату. Рейтинги фильма Олега Дормана о Лилианне Лунгиной показали то же самое. Просто зрителя подсаживают на иглу развлечений, на вечный карнавал. Это специальная политика. Происходит это уже второй десяток лет. Зритель не так плох, как кажется, если предложить ему что-то достойное и если он об этом узнает. Но кино отделено от зрителя.
Никто, скажем, не перевооружил провинциальные дома культуры, а качество показа в них ужасное. Там работают замечательные люди, но денег у них нет, потому что они тратятся на патриотический блокбастер, который потом там показывают с шипящим звуком и тусклыми лампами. Мог бы спасти ситуацию срочный перевод на цифровые технологии тех залов, которые развивают свою аудиторию, показывают неформатное кино. Но, думаю, они всегда будут финансироваться по остаточному принципу. Вместо того, чтобы улучшить те помещения, которые есть, создают новые малозальные кинотеатры для Федора Бондарчука и Кронверк Синема (проект по строительству кинотеатров в малых городах России был разработан Федором Бондарчуком, основателем сети кинотеатров "Кронверк Синема" Эдуардом Пичугиным и продюсером Сергеей Сельяновым, финансируется, по данным РБК daily, за счет государства – РС). Это хороший нужный проект, но зачем что-то делать с нуля, если можно перестроить то, что есть?
– В одной из своих колонок вы написали, что зритель "предъявил современному российскому кино вотум недоверия". Это ответ на государственную политику и нежелание кинематографистов ей сопротивляться?
– Политика у нас очень удачно сочетается с нежеланием конфликтовать. В этом смысле нашим правителям иногда удается управлять государством, не затрачивая особенных усилий, потому что все подстраиваются сами. Думаю, модель именно такая – никто не хочет неприятностей.
– Фильм "Россия-88" вышел в свет в начале 2009 года. А в конце 2010 года тысячи людей вышли на Манежную площадь. Сколько в идеале нужно было фильмов о скинхедах, чтобы предотвратить Манежную? Иными словами, насколько опасна ситуация, когда искусство в долгу перед историей?
– Фильмы не решают этой проблемы. Они могут открыть ее для тех, кто о ней ничего не знает. Когда мы только начали показывать "Россию 88", очень многие люди говорили: это неправда, такого у нас в стране нет. Во многом эта позиция коррелировалась с официальной точкой зрения, с милицией, которая заявляла, что среди футбольных фанатов нет ультраправых. Фильмы вскрывают проблему, а дальше вопрос уже к педагогам, к власти, к правозащитникам – ко всем: что каждый из них может сделать?
Думаю, то, что фанаты вышли на Манежную, в каком-то смысле, может быть, и хорошо. Люди увидели, что они есть. Власть поняла, что с этим надо что-то делать. Как бы сказали герои "Гоп-стопа", я за то, чтобы было "определялово". Впрочем, так бы выразились и члены правительства. Хорошо, если все происходит в открытую. Раньше ультраправых фанатов поддерживали исподтишка, а после Манежной стало ясно, что это электоральная игра в открытую. Теперь мы можем это оценивать.
Мне кажется, уличного насилия было бы меньше, если бы появились легальные националисты, менее потешные, чем те, что есть сейчас, и в меньшей степени ангажированные администрацией. Среди уличных я никогда не слышал о том, что они считают своим лидером ДПНИ. Иногда называли НСО (национал-социалистическое общество – РС), но его разогнали. Достаточно большое количество молодых ребят понимают, кто с кем и за кого. Декорационные модели националистических организаций и партий работать не будут. Надо дать им право голоса, тогда они не будут выходить на площадь, а будут заседать в парламенте. Среди них есть достаточное количество людей, которые готовы контролировать свою речь и играть в политику по ее правилам. Этим, мне кажется, надо пользоваться.
– Если проблему не спешат решать те, к кому обращен фильм, имеет ли смысл его снимать?
– Попытки людей делать то, что они хотят, – в кино или других областях – это, мне кажется, способ ответить на вопрос, почему вообще стоит жить, и почему стоит жить здесь. Это попытка преодоления и преобразования негативных эмоций, а вовсе не природный оптимизм. Она дарит ощущение наполненности жизни. Если этим не заниматься, возникает ощущение, что ничего не происходит, а есть лишь то самое болото: ни суда, ни туда. Когда занимаешься делом, как тебе кажется, небесполезным, возникает временная иллюзия оптимизма и осмысленности собственного существования. Но никакого оптимизма на самом деле нет, потому что нет денег на следующее кино. Оптимизм возникает при наличии перспектив.
В ближайшие недели в интернете состоится премьера нового фильма Павла Бардина "Гоп-стоп" – о команде гопников, которые решили стать Робин Гудами и бороться с коррупцией. Выход его предыдущего фильма о банде скинхедов "Россия 88" был скандальным: сорванные показы, давление чиновников на членов жюри кинофестивалей, наконец, обвинения в экстремизме.
– Судьба проката вашего нового фильма "Гоп-стоп" окажется лучше, чем у "России 88"?
– Средства в прокат никто не инвестирует: ни в копии, ни в рекламу. Поэтому судьба "Гоп-стопа" очень скромная. Недавно я был в Иваново. Там кинотеатр хотел взять копию моего фильма, но прокатчик не дал: производство копий стоит дорого, и она может не окупиться. Чтобы копия "отбивалась", нужна реклама, инвестиции. Когда стало ясно, что киностудия "Леополис" не выпустит "Гоп-стоп" большим тиражом, я понял, что показ скорее всего будет ограниченным. Хотя надежды были. С другой стороны, там же, в Иваново я зашел в соседний магазин "Союз", и увидел DVD с фильмом. Буквально через две недели состоится интернет-премьера на портале ivi.ru. Это бесплатно, но придется посмотреть рекламу. Надеюсь, фильм не разбили рекламой в середине. Впрочем, осенью все-таки разобьют: фильм должны показать на телеканале ТНТ.
– Герои фильма "Гоп-стоп" многих заставили вспомнить приморских партизан. Только реальные персонажи кончили плохо, а герои фильма – сплелись в хороводе с теми, против кого боролись.
– Для внимательного зрителя в финальном танце я специально вывел погибшего героя. Возможно, есть ощущение счастливого конца, но по смыслу, конечно, все герои умерли. Это кино о двух мирах, которые не пересекаются, хотя живут в них на самом деле абсолютно одинаковые люди. К сожалению, пока диалога не видно. В фильме грустный юмор: это не диалог, когда прилетает волшебник, и происходит хеппи энд. Я сторонник того, чтобы обе стороны шли на диалог. Я против крови и войны. Это игры для мальчиков, а что, когда они выходят на улицу с ружьем, делать детям и старикам?
– В своей недавней колонке в РИА-новостях вы сравнили продюсеров с мафией. Колонку сняли, разгорелся скандал. Но никто не стал активно обсуждать поднятую вами проблему – недобросовестность продюсеров. Почему?
– Я до сих пор не знаю, что такое полноценная общественная дискуссия. В любом случае происходит так: поговорили и разошлись. Вопрос лишь в том, где происходит разговор: на кухне, за круглым столом или на пресс-конференции. Было бы интересно, если бы вторая сторона – телевизионные и кинопродюсеры – выступила активнее, если бы они попробовали на равных вступить в этот спор, а не сверху вниз, делая вид, что собака лает, а они какой-то караван. Дискуссия внутри экспертного сообщества – это очень здорово, но, как показывает практика последних лет, это наши маленькие радости.
– Так ли препятствует диктат продюсеров тому, чтобы режиссеры снимали кино на острые темы? Распространенный контраргумент – существуют же малобюджетные картины. Есть, в конце концов, Вуди Аллен, который обходится относительно небольшими бюджетами, и у которого при этом играют ведущие актеры.
– Без денег можно снимать кино лишь в определенном формате, например, для YouTube. Снимать же без денег для большого экрана – неэтично по отношению к зрителям: это некачественное зрелище. Оно имеет право на существование лишь в качестве провокации или видеоарта (произведение изобразительного искусства, созданное с использованием видеотехники - РС). Вуди Аллен снимает кино не за 30–100, а за 10-20 миллионов долларов. Но диктат продюсеров не сводится только к деньгам. Если тебе заказывают проект, появляются столько людей, готовых принять за тебя все художественные и творческие решения, ты вынужден подписывать столько бумажек, что противостоять очень сложно. Неизбежен конфликт. А конфликтных людей не очень любят. Зовут удобных.
Если говорить об осмыслении собственной истории в кинематографе, мне кажется, предъявить претензии можно не только к продюсерам и к администрации президента. Сотни кинематографистов, в том числе студенты, считают, что искусство должно говорить только о вечном. Любая попытка приблизиться к актуальности – это, по их мнению, уход к низкому жанру, КВН или публикации в газете. На такую позицию, на мой взгляд, имеет право человек, которого уже при жизни оценили другие именно с точки зрения вечности. Я понял бы двух-трех режиссеров, говорящих о вечности: философские притчи, условное время и пространство, архетипические герои, ясновидческие образы, поиск нового киноязыка... Но почему этим должны заниматься несколько тысяч человек? Жизнь страшная, неприятная, с острыми углами, больно бьет. Гораздо приятнее окружить себя интеллектуалами, создать вокруг себя маленький комфортный мирок, делать вид, что вокруг ничего не происходит и никаких политических потрясений нет. Этим ребятам хорошо бы проснуться. Тогда, может быть, из их энтузиазма, любви к кино и энергии, которой в нынешних разговорах о вечности совсем нет, что-то родится.
Существует госзаказ на осмысление истории – это, мне кажется, очень плохо, особенно госзаказ на осмысление в художественной форме, как, например, в фильме "Тихая застава". Там какая-то чушь про афганскую войну вместо разоблачений, которых, я думаю, мы давно ждем. Осмысление должно исходить от автора. Я не верю, что продюсер или чиновник на Старой площади способны создавать эти образы так, как это может сделать талантливый автор. Доверили бы лучше Миндадзе и дальше делать то, что он считает нужным, а не писали бы "темники". В формате документального кино государство, мне кажется, должно размещать заказ – но не на инфотеймент, а именно на документальную историю, основанную на архивах. Для этого, кроме госзаказа, нужно еще и общественное телевидение...
– У художника, который все же решается снять кино о важном, не возникает этический конфликт: с одной стороны, он не может молчать. С другой стороны, у него нет денег, чтобы создать картину не на уровне YouTube?
– Кино надо снимать в первую очередь ради кино, а ради политики, социального, славы, денег – во вторую, третью, десятую очередь. Тут есть еще профессиональная, не гражданская составляющая. Странный феномен: в театре ставят много пьес, напрямую привязанных к действительности. Это не только Театр.doc и театр Практика, Михаил Угаров и Кирилл Серебренников. И "Ревизора" ставят актуально. В театре много авторов, в основном представителей Новой драмы, и многие там не считают зазорным, низким искусством спектакли о реальности. Я не могу сказать, что я поклонник всего актуального. Но почему-то в театре этим занимаются, а в кино нет. Очевидно, потому что в театре нужен меньший ресурс. Там больше самостоятельности, а в кино существует тот самый диктат продюсеров, который сводится к диктату государственных денег. Продюсеры сами готовы кастрировать собственную гражданскую позицию и художественный вкус, думая о лояльности тем, кто выдает деньги и о том, как сделать кино попроще, чтобы увеличить кассовые сборы.
– Противостоят ли этому те, кто создал альтернативу Союзу кинематографистов Никиты Михалкова?
– Как мне видится со стороны, – я не состою ни в одном союзе, ни в другом, – Киносоюз (под руководством Бориса Хлебникова – РС), действительно, стал альтернативой Союзу кинематографистов: там происходит интеллектуальная работа – попытка выстроить другие взаимоотношения власти и творческого союза, авторов, разумно обходиться с государственным финансированием. Отказаться от этого финансирования невозможно. Ограничивать его никто не будет, потому что кино – это мощный пропагандистский ресурс, значит, надо сделать так, чтобы хотя бы часть денег доставалась приличным людям. Киносоюз этим и занимается. Молодцы. Но мне лично это не очень интересно: с властью мне выстраивать в общем нечего, и вряд ли мне дадут госфинансирование.
– Есть два типичных примера отношения к людям искусства, которые предпочитают на острые темы произведений не создавать. Первый: требовать с них этого и не стоит, поскольку если они были бы настоящими художниками, молчать бы не смогли. Второй: институты в России не сформированы, все зависит от конкретных людей, с которых требовать все-таки нужно. Какая позиция вам ближе?
– Что сделали те, кто требует, чтобы иметь на это основание? Ангажируйте режиссера, который вам нравится, для какого-то перспективного проекта, скажем, фильма про войну в Афганистане, и предоставьте ему возможность. Другой возможности, кроме как собрать деньги, к примеру, через "Яндекс.Деньги", дать их человеку и сказать "делай", я не вижу. Требовать мы вправе отчета и внятной политики с тех, кто пользуется государственными деньгами. Особенно если на эти деньги производят кино, которое мы не смотрим. Причем мне не кажется, что те, кто снимает кино на острые темы лучше тех, кто снимает на не острые. И там, и там есть конъюнктурщики, или бездари, или талантливые люди.
– Некоторые режиссеры обвиняют зрителей. Якобы те ищут лишь развлечений. Этот тезис опровергается, скажем, тем, что "Россию 88" скачали рекордное количество интернет пользователей. Значит, фильмы на острые темы зрителями востребованы?
– Для этого нужен эксперимент. Эксперимент с сериалом "Школа" показал, что зритель готов к другому формату. Рейтинги фильма Олега Дормана о Лилианне Лунгиной показали то же самое. Просто зрителя подсаживают на иглу развлечений, на вечный карнавал. Это специальная политика. Происходит это уже второй десяток лет. Зритель не так плох, как кажется, если предложить ему что-то достойное и если он об этом узнает. Но кино отделено от зрителя.
Никто, скажем, не перевооружил провинциальные дома культуры, а качество показа в них ужасное. Там работают замечательные люди, но денег у них нет, потому что они тратятся на патриотический блокбастер, который потом там показывают с шипящим звуком и тусклыми лампами. Мог бы спасти ситуацию срочный перевод на цифровые технологии тех залов, которые развивают свою аудиторию, показывают неформатное кино. Но, думаю, они всегда будут финансироваться по остаточному принципу. Вместо того, чтобы улучшить те помещения, которые есть, создают новые малозальные кинотеатры для Федора Бондарчука и Кронверк Синема (проект по строительству кинотеатров в малых городах России был разработан Федором Бондарчуком, основателем сети кинотеатров "Кронверк Синема" Эдуардом Пичугиным и продюсером Сергеей Сельяновым, финансируется, по данным РБК daily, за счет государства – РС). Это хороший нужный проект, но зачем что-то делать с нуля, если можно перестроить то, что есть?
– В одной из своих колонок вы написали, что зритель "предъявил современному российскому кино вотум недоверия". Это ответ на государственную политику и нежелание кинематографистов ей сопротивляться?
– Политика у нас очень удачно сочетается с нежеланием конфликтовать. В этом смысле нашим правителям иногда удается управлять государством, не затрачивая особенных усилий, потому что все подстраиваются сами. Думаю, модель именно такая – никто не хочет неприятностей.
– Фильм "Россия-88" вышел в свет в начале 2009 года. А в конце 2010 года тысячи людей вышли на Манежную площадь. Сколько в идеале нужно было фильмов о скинхедах, чтобы предотвратить Манежную? Иными словами, насколько опасна ситуация, когда искусство в долгу перед историей?
– Фильмы не решают этой проблемы. Они могут открыть ее для тех, кто о ней ничего не знает. Когда мы только начали показывать "Россию 88", очень многие люди говорили: это неправда, такого у нас в стране нет. Во многом эта позиция коррелировалась с официальной точкой зрения, с милицией, которая заявляла, что среди футбольных фанатов нет ультраправых. Фильмы вскрывают проблему, а дальше вопрос уже к педагогам, к власти, к правозащитникам – ко всем: что каждый из них может сделать?
Думаю, то, что фанаты вышли на Манежную, в каком-то смысле, может быть, и хорошо. Люди увидели, что они есть. Власть поняла, что с этим надо что-то делать. Как бы сказали герои "Гоп-стопа", я за то, чтобы было "определялово". Впрочем, так бы выразились и члены правительства. Хорошо, если все происходит в открытую. Раньше ультраправых фанатов поддерживали исподтишка, а после Манежной стало ясно, что это электоральная игра в открытую. Теперь мы можем это оценивать.
Мне кажется, уличного насилия было бы меньше, если бы появились легальные националисты, менее потешные, чем те, что есть сейчас, и в меньшей степени ангажированные администрацией. Среди уличных я никогда не слышал о том, что они считают своим лидером ДПНИ. Иногда называли НСО (национал-социалистическое общество – РС), но его разогнали. Достаточно большое количество молодых ребят понимают, кто с кем и за кого. Декорационные модели националистических организаций и партий работать не будут. Надо дать им право голоса, тогда они не будут выходить на площадь, а будут заседать в парламенте. Среди них есть достаточное количество людей, которые готовы контролировать свою речь и играть в политику по ее правилам. Этим, мне кажется, надо пользоваться.
– Если проблему не спешат решать те, к кому обращен фильм, имеет ли смысл его снимать?
– Попытки людей делать то, что они хотят, – в кино или других областях – это, мне кажется, способ ответить на вопрос, почему вообще стоит жить, и почему стоит жить здесь. Это попытка преодоления и преобразования негативных эмоций, а вовсе не природный оптимизм. Она дарит ощущение наполненности жизни. Если этим не заниматься, возникает ощущение, что ничего не происходит, а есть лишь то самое болото: ни суда, ни туда. Когда занимаешься делом, как тебе кажется, небесполезным, возникает временная иллюзия оптимизма и осмысленности собственного существования. Но никакого оптимизма на самом деле нет, потому что нет денег на следующее кино. Оптимизм возникает при наличии перспектив.
