Петр Вайль:
Сегодня наш герой - верный Руслан, персонаж одноименной повести Георгия Владимова. Кто такой верный Руслан? Преданный цепной пес режима? Жертва обстоятельств? Доведенная до абсурда идея положительного героя? Как вышло, что образ собаки сделался метафорой народа и государства? Кем стали верные Русланы в наши дни? Об этом очередная программа из цикла "Герои времени". В ней принимают участие: литературовед Лев Аннинский, кинолог Наталья Карпышева, критик и культуролог Наталья Иванова. Ведущий - Петр Вайль.
Руслан, немецкая овчарка, конвойный лагерный пес, который остается без работы, поскольку наступила хрущевская оттепель. Лагерь расформирован. Вожатый-конвоир, который в повести именуется Хозяин, прогоняет собаку. Она больше не нужна. Руслан убегает в соседний поселок и там прибивается к бывшему заключенному, ныне поселенцу. Он в повести Русланом и Владимовым назван Потертый. Потертый и его сожительница тетя Стюра становятся новыми хозяевами Руслана. Собачьими глазами увиден окружающий мир. В стране, где в каждой семье хотя бы один человек прошел через тюрьмы и лагеря, героем становится конвойный пес.
Песня.
Петр Вайль: Верность верного Руслана никому не нужна. Руслан не служит больше, но не забыл службу. Вот здесь Георгий Владимов описывает сцену, которая становится кульминацией всей повести. Это подлинная история о том, как лагерные собаки, оставшиеся без дела, встречали на вокзале в поселке поезда с надеждой, что снова приедут вагоны с заключенными. И когда туда приехали какие-то комсомольцы-строители, они выстроили их в колонну. А тех, кто смел ступить в сторону, загоняли обратно. Случилась трагедия.
Диктор: Он ждал и дождался. Служба еще раз позвала Руслана. "Мы приветствуем молодых строителей химкомбината - посланцев ленинского комсомола". И про свои обязанности Руслан не забывал. Следил, чтобы все вышли из вагона, а там остались только проводники в фуражках, чтобы приехавшие отошли на два шага и ждали, не сходя с платформы. Собаки, точно по команде, молча, беря колонну в оцепление, стали занимать свои привычные места. Даже слепая Аза безошибочно пристроилась четвертой справа. Все было проделано быстро и четко. Бывшие его товарищи не изменили службе. Вот они все здесь, снова вместе в одном общем строю. Как тогда, вначале прошлой зимы, когда с хозяевами вели свою последнюю колонну.
Петр Вайль: Эта история кочевала по всей стране, пока не нашла себе места в повести Георгия Владимова. Рассказывает его друг, литературовед Лев Аннинский.
Лев Аннинский: Владимов мне ответил в письме в ответ на мои излияния по поводу того, что была такая легенда, о ней и Яшин написал стихи, и вообще все рассказывали. Он мне ответил следующее: "У тебя получился занимательный, былинной красоты зачин, что сперва слух пошел, будто надвигается из восточной глубинки грандиозный актуальнейший сюжет, и выходили из него разные добры молодцы, покуда не взялся Владимов. Было все немножко не так, скорее, наоборот. Сперва Владимов написал, а новомировские машинистки это распечатали, отрезав верх страницы с именем автора. Оттого и пошел слух. Рассказ этот сделался бродячей легендой, которую использовали, всяк по-своему, 12 авторов, в том числе Яшин. Я, таким образом, был 13-м, кто приступил, по второму заходу к собственному сюжету".
Владимов, действительно, был первым, кто услышал от лагерников эту историю. Дальше начинается интересная эпопея доработки. Он отнес в "Новый мир" первый вариант. Я так и вижу, как Твардовский за край эту рукопись держит и говорит в своей манере: "Мы, конечно, в "Новом мире" можем тиснуть эту вещь. Я, как главный редактор не буду против. Но ведь вы же вашего пса совершенно не разыграли". И дальше он сказал потрясающую по зоркости фразу: "Вы из вашего пса сделали полицейское дерьмо, а ведь это же живое существо!" Вот это был пункт, с которого Владимов начал перепродумывать повесть. В "Новом мире", конечно, Твардовский так и не сумел ничего напечатать, а потом "Новый мир" вообще исчез с горизонта, но в Германии, в эмигрантских "Гранях" Владимов эту вещь напечатал, добавив слово "верный" к первоначальному названию "Руслан". Появилась статья замечательного русского критика Андрея Донатовича Синявского, моего учителя, где он доказывал, что вот это точный и типичный продукт советской системы, когда из пса делают не полицейское, а лагерное, охранническое дерьмо. Этот самый Верный Руслан есть конечный финал всех выдумок советской критики про положительного героя. Положительный герой, доведенный до саркастической степени, и есть достойный венец всей той лжи, которая копилась.
Петр Вайль: Кто этот положительный герой? Говорит кинолог Наталья Карпышева.
Наталья Карпышева: Речь идет, безусловно, о немецкой, или, как у нас говорят, о восточно-европейской овчарке. В Германии их тоже использовали как конвойных, для конвоирования преступников. Особенно много их было у нас: потребности огромные. Предки немецкой овчарки - пастушьи собаки. Им свойственно собирать в стадо группу животных (или людей - все равно), отбившихся подгонять к этому стаду и наказывать тех, кто отбивается. Это их природное качество. Нужно только отбором, как это Владимов прекрасно показывает, дело поддерживать и затем шлифовать дрессировкой. Только шлифовать. Одной дрессировкой достичь этого невозможно даже у таких собак. Дело в том, что немецкая овчарка - уникальная порода, и больше она не похожа ни на одну. Ее создали немцы как инструмент. Это не собака в прямом смысле слова. То, что мы с вами видим на улице, можно сказать, только внешне немецкие овчарки. Немецкая овчарка - это инструмент, который смотрит на хозяина, на вожатого, и тот, кто с ней есть, тот ее и хозяин. Она смотрит, что делать, и ждет команды. Существовать в одиночестве или принимать собственные решения эта собака не может генетически. Это вершина человеческой мысли в кинологии, единственная такая. Которая только следит за хозяином и смотрит: "Что будем делать?". И все. Она больше ни для чего не существует.
Петр Вайль: Немецкая овчарка Руслан - совершенный инструмент, - говорит кинолог Наталья Карпышева. Очевидно, эти собаки проходят строжайший отбор?
Наталья Карпышева: Да. Они не просто отобранные. Это отселекционированные вначале разведением, потом отобранные в разном возрасте и потом, как показывает Владимов, отбраковка шла во время работы. Если собака что-то не так сделала, ее выводили и убивали сразу же, за любую ошибку. Их никуда больше не брали, они не годились для охраны, как ни пытались их приспособить. Здесь не то что ошибка Владимова, но допуск. Его консультировал кто-то очень серьезный. Все собаки конвойные - то, что мы сейчас называем словом "отмороженные". Как правило, пуля их всех ждала в конце процесса. Они не управляемы. Они никуда, кроме конвоя, не годятся. Их нельзя держать дома, нигде. У них эта злоба, адреналин, их некуда деть просто.
Диктор: Все самое страшное зверь принимает стоя. Руслан хорошо знал, что бывает, когда собака перестает понимать, что к чему. Тут не спасают никакие прежние заслуги. И ее уводят за проволоку, как Рекса, Бурана и других.
Петр Вайль: В Руслане, каков бы он ни был, есть проблески того, что можно назвать человечностью. Нам жалко его. Но есть и другой персонаж в повести Владимова. Это Джульбарс. Тупой, не разбирающийся, готовый только к атаке. Вот это, видимо, и есть самое совершенное орудие.
Наталья Карпышева: Самый лучший, самый реалистический, самый близкий, самый типичный образ в книге - это Джульбарс. Единственное, в чем Владимов не прав, - это его дальнейшая судьба. Чтобы Джульбарс стал лежать на дровянице и охранять двор, повиливая хвостом, - практически исключено. Такие собаки никогда дворы не охраняют. Они могут только слушаться и рвать, причем рвать беспощадно. Они стареют, выходят из строя и - один конец. Пуля или теперь - укол. Так всегда есть, было и будет.
Петр Вайль: Однако Владимов - не Бианки. Его книга о собаке, в первую очередь, о людях. Верный Руслан стал метафорой страны и народа, целого длинного периода истории. Псы режима были всегда. Об этом мы беседуем с критиком и культурологом Натальей Ивановой.
Наталья Иванова: Если говорить о сегодняшнем дне, то таким я вижу пролетарского депутата Юдина. Ему кто-то сказал: "Фас!" - и он делает фас. Ему кто-то дал документы, потому что трудно представить, что документы по "Юкосу" пришли к нему случайно. И его убежденность в том, что он делает все правильно... Это вот такой вот положительный депутат, решивший что его долг, его служба в этом и заключается.
Петр Вайль: Все мы знаем легенды о революционерах, потом эти революционеры довольно сильно разложились и погрязли в коррупции, как любые правители и бюрократы. Вы думаете, что и сейчас есть в этом смысле идеалисты?
Наталья Иванова: Я думаю, что есть служивые. Не могу сказать, что собака Верный Руслан идеалист. Просто это входит в состав ее генетического кода. Я не верю и в то, что депутат Юдин идеалист. Я просто думаю, что есть код, когда на "фас" делают вот так, а не этак. Но, если он почувствует запах волка, уверена, что он перестанет действовать так, как действовал. Поэтому не могу сказать, что там есть какие-то убеждения, какие-то идеалы.
Петр Вайль: Это то, что на кинологическом языке называется "не принимает самостоятельных решений".
Наталья Иванова: Да. Герой-идеалист все-таки принимает самостоятельные решения. И если думать о сегодняшнем дне в политике, то видно, что самостоятельные решения принимают совсем немногие люди, а большинство идет за тем, что так или иначе им кажется верным и справедливым или выгодным.
Петр Вайль: Интересно, что некоторые цитаты Владимова очень ложатся на сегодняшние характеры и ситуации. Например, "отличник по злобе", "отличник по недоверию к посторонним". Каковы формулировки! Или: "Так уж повелось, что служба для собаки всегда кончалась смертью от руки хозяина".
Наталья Иванова: Это тоже отлично. Если мы вспомним нашу трагическую советскую историю, скажем, процессах 37-го года. Это люди, которые создали режим, которые служили режиму, которые были близкими друзьями Кобы, которые входили в состав посвященных. Иногда спорили с ним, но, тем не менее, по слову хозяина делали то-то и то-то. И каково же было их изумление, когда хозяин вдруг, неожиданно менял свою точку зрения на них и решал, что от них пора избавляться. Они до конца не верили. Многие умирали с криком: "Да здравствует товарищ Сталин!". Поэтому они и отличники по злобе, и жертвы режима, но они же и палачи. Тот же Тухачевский, который участвовал в подавлении крестьянских восстаний, задавил Польшу и Кронштадт. А потом мы будем говорить, что это положительный герой, потому что он был расстрелян в 1937 году? Действительно советская история начинает плыть, когда идешь к ней от такого шедевра, как "Верный Руслан" Владимова.
Лев Аннинский: Вопрос в том, кто сделал из этого человеческого материала полицейское дерьмо. Другие собаки? Нет, сделали люди. Откуда берутся люди? Откуда берется в людях зло? Что такое система? Где в этой системе кончается палач и начинается жертва? Если палачи вслед за жертвами ложатся в семь слоев. И следующие, невинные люди становятся палачами. Владимов ответил. Он воззвал к другому уровню восприятия мифа. Давайте возьмем тот миф, который Синявский описал.
Это миф или, вернее, лжемиф о верном псе режима, служителе этого зла, которому нет прощения и у которого не может быть с нами никакого объяснения. Он просто подлежит полному отрицанию. Но, вместе с тем, Владимов все время говорит: "Но ведь собаку-то испортили!" Получается история пса, которая примыкает уже не к Солженицыну, не к Шаламову, а к Сетон-Томпсону, к "Холстомеру" Толстого. То есть, Владимов здесь выступает уже не как автор антисоветского, антибольшевистского мифа, а просто как писатель-реалист, который сочувствует этой собаке. Но тогда это уже не слуга режима, а нормальный пес, который попал в переплет и никуда деться не может. И вот этот второй уровень постепенно стал из антимифа возникать.
Я помню статью Аллы Латыниной в "Литгазете", где она оплакивает это замечательное существо: ах, какой был бы пес, если бы его на доброе дело, если бы он спасал детей на перевале, искал в лесу заблудившихся. Самое интересное, что и Синявский, не склонный к сентиментальности, отдал дань той же теме. Он даже сказал: вот если бы Руслан бросался под танки и спасал бы родину, это было бы совсем хорошо. Но, простите, танки - уже совсем другая реальность. Тогда нужно вникать, откуда танки идут, кто в этих танках сидит. Боец под Москвой, бросающийся под танк, может, он из колонии вышел? Александр Матросов в колонии сидел. Ни за что? Нет, за что-то.
И тут мы обращаемся к первому и главному вопрос: хороший или плохой этот пес. Если оставаться в пределах советского или антисоветского мифа, плохой, и на этом точка. И дальше ничего интересного. Если же ставить вопрос в глубину, как и полагается русскому писателю, то, простите, каким образом из замечательных, положительных черт характера, вырабатываются абсолютно отрицательные. Как получается злобное, невменяемое существо. Тут загадка, и Владимов над ней-то и бился. Потому-то он и говорил: "Господа, вы убили человека, что вы сделали?". То есть некие люди исказили живое хорошее существо. А кто самих этих людей исказил?
Песня.
Петр Вайль: Владимовская книга пронизана отчаянием. Классический русский вопрос "Что делать?", пожалуй, тут не возникает. Зато встает второй главный вопрос российского самосознания: "Кто виноват?" Кто сделал из замечательного пса Руслана вот это самое оружие людей?
Лев Аннинский: Я когда с Владимовым обсуждал и первый вариант, и последующий, я ему все время говорил: "Посмотри, откуда у тебя этот хозяин? Ведь он, казалось бы, исказил Руслана. Он и есть источник зла? Откуда он взялся? С Украины. Сколько ему лет?". Начали считать и выходит, что году в 33-34-м, когда там голодомор был, этому мальчику с Украины было лет восемь. И что он должен был там почувствовать? А его кто согнал? Все уходит в бездну. Таким образом, мы даже и здесь не нашли предела злу и его источника. Тогда Владимов мне в шутку ответил: "Ты знаешь, это моя маленькая месть украинцам. Я сам из Харькова. А если бы ты ездил на машине, то ты бы знал, что самые лютые гаишники - все с украинским акцентом".
Шутка шуткой, а, тем не менее, Стюра и Потертый - это, конечно, очень важные акценты во владимовском мироощущении. Он пытается с помощью мифа о собаке перевести весь разговор на людей. Возникает параллель с доктором, который пересадил сердце у Булгакова. Тут собачье сердце, и там собачье сердце. Там пересадили собачье сердце, и оно испортило всю реальность. А здесь собачье сердце как раз и есть та ценность, та бескомпромиссная честность, та чистота, которая должна бы, и не может спасти людей. Это очень важный глубинный и, честно говоря, неразрешимый аспект владимовской повести. Гуманистическое поле, по определению, невозможно вспахать до конца. Человек не может заменить Бога, а раз так, он все равно ждет, что с ним будет при попустительстве Божьем. Человек за себя ничего не может решить, а у Владимова человек за себя хочет все решить. И результат налицо. Мы должны думать каждую секунду своей жизни. На то он и писатель. И Толстой, когда давал ответы, это было странно и смешно. А когда ставил перед нами вопросы, это было гениально. И здесь также.
Петр Вайль: Как пишет Владимов, "всякий зверь понимает, насколько велик человек, и понимает, что величие его простирается одинаково далеко и в сторону добра, и в сторону зла".
Песня:
Петр Вайль: Очень страшно у Владимова на лагерном фоне встает тема любви, но не той, не любви мужчины к женщине или женщины к мужчине. А любви к службе, любви к идее. И здесь Владимов любопытнейшим образом перекликается с Джорджем Оруэллом, который лучше всех в мировой культуре показал феномен двоемыслия и того, что власть всегда хочет от своего подчиненного не повиновения, вернее не только повиновения, а обязательно и любви.
Наталья Карпышева: Для такой собаки работа больше, чем любовь. Ей любовь не нужна. Они не знают любви, эти собаки. Никто.
Петр Вайль: Работа важнее, чем любовь, - говорит кинолог Наталья Карпышева. Это ее принципиальное возражение автору. Кроме того, она отмечает несколько неточностей.
Наталья Карпышева: Мелочь такая: никогда собак перед работой не кормят. Только после того, как они отработали. Даже если сутки собака преследует преступника, все равно, кормят только после этого. До работы - никогда. Это ошибка. Собаку никогда не награждают лакомством, когда она преследует. Потому что в данном случае наградой является уже возможность работы. Они трудоголики. Для них работа - смысл жизни. Нет работы - нет жизни. Эти собаки без работы впадают в девиантное состояние, когда они начинают беспричинно лаять, проявляется немотивированная агрессия, они начинают бросаться, у них возникают какие-то страхи. Эта собака сделана как орудия производства.
Дальше. В повести по команде хозяина собака убегает в лес, когда он решил ее не убивать. Это абсолютно исключено. Такая поведенческая реакция невозможна у собаки. Она будет на расстоянии держаться. Заставить собаку уйти прочь невозможно. Это кинологическая ошибка. Она будет держаться на расстоянии и идти вслед за хозяином, ждать когда он, в конце концов, повернется. Он может стрелять, бросать в нее камни, все что угодно, она будет всегда идти за ним, при любых его действиях.
Яркий кусок, когда Руслан решил Потертого конвоировать. Он его встречает, провожает до дома, запоминает и решает стать его конвойным. Здесь чисто внешнее поведение можно принять за то, что описал автор. Дело в том, что такая собака обязательно ищет хозяина. Как бы ей ни противен был запах подконвойного, она без хозяина жить не может. Это условно смоделированная автором ситуация, абсолютно вымышленная. Эти собаки, так или иначе, себе хозяина ищут. Она без этого жить не может, она умрет. Для нее хозяин - это Бог. Причем, какой хозяин, совершенно не важно. Да, противен запах, на который ее дрессировали, но запах, надо сказать, выветривается, и собака все-таки чуть-чуть умнее, чем робот, поэтому со временем она мирится. Владимов чисто внешнее поведение показывает замечательно. Другое дело, что он объясняет это по-другому. Но внешне она, действительно, ложится у дома, она его провожает.
Вчера у собаки один вожатый, а завтра другой. И собака тут же машет хвостом и начинает работать.
Диктор: Служба требовала повиноваться, а не рассуждать.
Петр Вайль: Замечательный, а для непосвященных и поразительный парадокс. С одной стороны, неприкосновенность и святость хозяина, с другой стороны, важна только фигура, так сказать, место, занимаемое хозяином. И кто он - неважно. Может быть, отсюда следствие, о котором говорит кинолог Наталья Карпышева. То, что собака, даже такая, немецкая овчарка, конвойный, верный пес, может напасть на хозяина.
Наталья Карпышева: Покусать может. Это называется переключение. Вот когда Джульбарс в злобе пытался укусить хозяина. Они переключаются, когда их заливает злоба. Для того чтобы разрядиться, собака вцепляется. В Германии этого нет, они научились, у них переключения нет, а у нас они все переключались. Их боялись, держали эту собаку за уши - на Лубянке, я уж не говорю о конвойных, просто садились и держали. Потому что собака могла немедленно развернуться и вцепиться в вожатого, если ей почему-либо не давали добраться до преступника и схватить его. А у Джульбарса это просто постоянное желание - и он наиболее типичный.
Там еще есть место об охоте. Как Руслану снится, что он пастушья собака, как защищает от волков. Это смешно. Предки немецкой овчарки - 50-сантиметровые собаки, 15 килограммов веса. Какие волки? С волком на самом деле даже кавказская овчарка весом 70 килограммов не справится. Я говорю как сотрудник зоопарка, который с волками 40 лет. Они договариваются, у них особые отношения. Я имею в виду кавказских овчарок. Что касается европейских овчарок, они никогда для защиты не использовались. Это смешно. Наоборот, они к волкам чувствуют великое почтение и уходят от них.
Петр Вайль: Страх перед волком сильнее верности хозяину.
Наталья Карпышева: Она не будет защищать хозяина. Она уйдет раньше. Запах волка действует парализующе. Немецкая овчарка вообще никто в этом отношении. Она не знает этого запаха. Это запах смерти.
Петр Вайль: Повесть Владимова - блестящая, лаконичная, емкая, жестокая проза. Эта книга останется в истории русской литературы. Но в чем ее социальная актуальность? Почему эту книгу можно и нужно читать сейчас?
Наталья Иванова: Актуальность для меня социальная в том, что Верный Руслан - это весь наш народ. Даже не какой-нибудь отдельный Тухачевский. Несчастный народ, зомбированный, пошедший в революцию или гражданскую войну с какими-то идеалистическими замыслами или под лозунгами "Грабь награбленное" и, тем не менее, начавший в этом участвовать. Народ, который был второй раз введен в крепостничество, как та самая собака поставлен на службу режиму, в колхозе, около колхоза, охраняя лагеря. Ахматова замечательно сказала, что после 56-го года та Россия, которая сажала, увидит ту Россию, которая сидела. Посмотрит ей в глаза. Поэтому, Верный Руслан - он половина нашего народа.
Петр Вайль: Кстати, сидевшая половина вернулась, посмотрела в глаза сажавшей - и вместе выпивают.
Наталья Иванова: Об этом тоже написал Владимов. Вещь на все времена. С одной стороны, вместе выпивают, а с другой стороны, надо все-таки понять, как из этой парадигмы выбраться. И можно ли выбраться. Потому что сегодня вместе выпивают, а завтра будет ожесточение и опять кто-то пойдет сидеть, а кто-то пойдет сторожить. По крайней мере, в течение ХХ века это несколько раз возвращалось. Если мы вспомним письма, которые печатались по поводу Синявского и Даниэля, добровольные доносы на Иосифа Бродского, которые печатали в питерских газетах. Кто это все делал? Можно сказать, кто-то за зарплату или премиальные в КГБ, но были же и добровольцы, и их достаточно много. А сегодня, если вы услышите то, что говорят на улице, прочтете результаты социологических исследований, увидите, что преследование Ходорковского поддерживают чуть ли не 95 процентов опрошенных. Цифра очень страшная. Говорить о том, что мы из этой парадигмы вышли за последние 10-12 лет, я никак не могу.
Петр Вайль: Инстинктивная политика власти всегда выгодна, удобна, безотказна - преследовать три меньшинства: инородцев, иноверцев и богачей. Это всегда найдет отклик в широких массах. Прошлая избирательная кампания прошла под знаком борьбы с инородцами и иноверцами, а нынешняя - с богачами. Уж насколько это так называемые политтехнологи разработали, не знаю, может, и нет, потому что так работала любая власть. Хоть бы и в древнем Риме.
Наталья Иванова: Это люди с художественным воображением. Одновременно бороться с самым богатым человеком, и преследовать тех, кто ими же были названы "оборотни в погонах". Два крыла, на которых летела страна к новой избирательной кампании. Слово "оборотни" - очень художественное.
Петр Вайль: По сути, разницы особой нет. Ведь "оборотни в погонах", они же взятки огромные брали. То есть, опять богачи и захребетники, которые народные деньги хапали.
Наталья Иванова: Кроме того, что классовые чувства возбуждаются, возбуждается тот инстинкт, о котором Шариков говорил: "Все взять и поделить". Вместо лозунга "Обогащайтесь!", который был выдвинут Бухариным в свое время, возник другой. А лозунг "Обогащайтесь!" был на протяжении десятилетий скомпрометирован. Так или иначе, у людей все время что-то отнимали. Та половина России, которая сидела, часто была той половиной, которая никакой идеологией не занималась, а просто выстраивала свою собственную жизнь. Дядя моего покойного мужа был баптистом, который еще к тому же замечательно выстраивал хозяйство. У него всегда был хороший дом, и в доме все было хорошо. Сколько раз его ссылали, он всегда строил новый дом. И всегда этот дом опять отбирали - то под школу, то под больницу. Или возьмем НЭП. Когда начался НЭП, то хлеб и даже пирожные на Арбате появились буквально на следующую неделю после того, как НЭП был принят как государственная политика. А когда нэпманам свернули шею, то куда их послали, мы тоже понимаем. Народ, та часть народа, которая не занималась обустройством собственной жизни и думала о том, как бы все взять и поделить, также радовалась. К сожалению, это воспитано за последние 80 с лишним лет. Мы-то все думаем, что вышли из этого постоянного раскулачивания, а мы никак выйти не можем.
Почему это шедевр у Владимова? Потому что это написано больше, чем по конкретному поводу, больше, чем о лагерях и караульной собаке. Все наложилось на брежневское время, когда это было напечатано в "Гранях". А потом уже пришло к нам, когда повесть опубликовал журнал "Знамя" в 1989 году тиражом чуть ли не миллион экземпляров. Реакция была на эту вещь и критики и читателей очень большая. Помню, что после моей статьи, которая называлась "Трагедия преданности и ее комедия", напечатанной в журнале "Огонек", получила мешок писем.
Петр Вайль: Ну да, люди узнавали себя. У Владимова очень мало человеческих деклараций, поскольку он придерживается выбранной образной системы: его герой - собака, и все должно был увидено глазами собаки. Там, может, одна проскакивает фраза. Если помните, новый хозяин Руслана Потертый, бывший лагерник, а ныне освобожденный, разговаривает со своей сожительницей Стюрой, и та говорит: "Люди все свои, советские, какие же могут быть секреты? Таких гнид из нас понаделали, вспомнить любо". Вот это единственная фраза, когда у Владимова прорвалось. Все-таки он писал о людях, в конечном счете. Его, как и Толстого в "Холстомере", как и Чехова в "Каштанке", волновал человек.
Наталья Иванова: "Гнид из нас понаделали", а на самом деле, кто понаделал? Опять же надо думать: кто понаделал?
Петр Вайль: Те же люди.
Наталья Иванова: Дело в нас.
Петр Вайль: Книга о нас. А мы - это и верный Руслан, и Джульбарс, и дворняга Трезорка, которая живет у Потертого и Стюры и которую презирает Руслан. Лев Аннинский читал первый вариант, еще рукописный повести Владимова.
Лев Аннинский: Там еще, кроме Верного Руслана, этого жесткого, бескомпромиссного героя, был еще песик Трезорка, который жил под крыльцом, стерег кур. Я стал Владимову говорить, что его Руслан - лишь один из возможных, причем даже не выходов, а один из вариантов смертельно безвыходных. А есть еще выход, есть вариант, когда можно жить в этой реальности. Это Трезорка. Надо попробовать в него вглядеться. Владимов меня выслушал, усмехнулся своей дьявольской усмешкой и ничего не сказал. Ответил он мне потом в письме, когда уже доделывал эту повесть для "Нового мира". Трезорка вообще куда-то убежал на край. Он там не занимает заметного места.
Петр Вайль: Нет, Трезорка занимает все-таки заметное место. Тогда, когда Владимов писал свою повесть, Трезорка воспринимался шестидесятником, этаким представителем теории малых дел. Важнее всего, что он не служит, а работает.
Лев Аннинский: Вы говорите "шестидесятник", это понятие, взятое нами напрокат у Чернышевского из его романа "Что делать?", относится к первой половине 60-х годов XIX века и к первой же половине 60-х годов XX века. Это не столько теория малых дел, сколько теория кристальной честности, которую нужно извлечь из системы. Вернуть словам звучание их первородное. Я сам из таких шестидесятников. Вы знаете, вы написали книгу на эту тему. Это попытка очистить то, к чему Владимов был абсолютно привержен. Если брать в категориях западников и славянофилов, они все западники: Владимов вышел из этой когорты, там же и Аксенов, и Войнович. Они все неспроста уехали. Они не могли примириться с нашей грязью, с нашей трезорковщиной. Интеллигенция стала выпадать в теорию малых дел. Это не для Владимова было. Он был бескомпромиссный человек. И писатель кристальной истины, а не пластичный. Поэтому он и не примирился. Но проблема, в которую он уперся и упер нас, осталась.
Петр Вайль: Высокородный Руслан, конечно, высится над безродным Трезоркой. Существует ли такое понятие, как собачье высокомерие?
Наталья Карпышева: Абсолютно. На сто процентов. Не только Руслан. Рабочим собакам свойственно такое. Настоящие собаки не дерутся. Мы же видим только этих безработных собак, бомжей, или тех, которые живут у нас на диване. Настоящая никогда не будет связываться с дворняжками, она даже уступит такой мелочи. Она ощущает себя с таким, как Джульбарс, на равных. Она не будет выступать инициатором. Вот если на нее бросится бордосский дог, то ей придется отстаивать свою жизнь.
Петр Вайль: Зато Трезорка умеет думать.
Наталья Карпышева: Очень многие поддерживают точку зрения, что если у собаки хорошо развит интеллект, она способна к принятию собственных решений. Способность к принятию собственных решений характерна для собак, которые работают в одиночку. Владимов прекрасно пишет: служили конвойные собаки скверно. Им нужен был приказ. А Трезорка сам разбирался, что к чему. Меня просто потряс профессионализм этого.
Петр Вайль: Служба всегда права - это девиз Верного Руслана. А Трезорка ведает и преданность, и любовь.
Наталья Иванова: Я думаю, что благодаря этим Трезоркам мы выжили, и у страны, и у народа есть перспектива. Потому что те, которые строили, несмотря на то, что их ссылали, те, которые выращивали, несмотря на то, что у них отбирали, те, которые сажали не людей, а яблони, вишни, которые разводили сады, копали колодцы, рожали детей, и те, которые читали им по вечерам Льва Николаевича Толстого - благодаря этому выжила Россия, выжила культура. А не потому, что на государственном уровне принимались какие-то решения.
Петр Вайль: А они еще занимались делами настолько в масштабе страны малыми, что не отрывались от реальности, не утрачивали чувства окружающей действительности. Потому что человек, поднявшийся чуть повыше, его немедленно утрачивает. Будь то Тухачевский или Ходорковский. Они утрачивают чувство реальности.
Наталья Иванова: Потому что они отрываются от такой элементарной, но очень важной вещи, как почва, и теряют инстинкт безопасности в какой-то момент. А простые люди - нет. Эта владимовская вещь - по-своему очень антидеревенская. Потому что в это же время деревенская проза начала воспевать те патриархальные, идеалистические качества, которые как они считали, в русской деревне присутствуют. А Владимов написал вещь, в которой показал и доказал, что здесь есть все: свой Трезорка, свой Руслан, свой Потертый, своя Стюра. Этот набор есть всегда. Почва, на которой растет все. Что такое культура? Это культивация. Если человек, который, как Трезорка, все культивирует вокруг себя и распространяет эту культивацию на все большее и большее пространство, тогда мы имеем шанс.
Петр Вайль: Хозяин Руслана, будь он чуть пообразованней, вам бы возразил, что культура - это в первую очередь дрессировка. Репрессия, система ограничений.
Наталья Иванова: У нас с ним разные взгляды на культуру.
Петр Вайль: Культура - это то, что не дает проявиться животной основе человека. В конечном счете, это дрессировка.
Наталья Иванова: А что такое животная основа человека? Ведь у нас как получается? Вот в "Собачьем сердце" собака, получив человеческое сердце, страшно испортилась. А потом, когда она стала похожа на человека, профессор Преображенский что с ней сделал? Убил этого человека. А собака опять же мнова стала замечательной, очень человечной.
Петр Вайль: Трезорка выглядывает в качестве положительного героя даже у Владимова, хотя он ему не симпатичен. Лев Аннинский замечательно говорил о том, что у Владимова был руслановский характер. Ему трезоркины дела были неинтересны, мелковаты. Но мелковатость только и спасает, как бы это ужасно ни звучало.
Наталья Иванова: Здесь мы еще не говорили о такой вещи, как свобода, инстинкт свободы, который характерен для всего творчества Владимова, что как раз отличает его от Верного Руслана.
Петр Вайль: Безродная, но свободная дворняга благороднее породистого конвойного пса.
(В программе были использованы фрагменты из фильма 1991 года "Верный Руслан" с дикторским текстом Алексея Баталова).
Руслан, немецкая овчарка, конвойный лагерный пес, который остается без работы, поскольку наступила хрущевская оттепель. Лагерь расформирован. Вожатый-конвоир, который в повести именуется Хозяин, прогоняет собаку. Она больше не нужна. Руслан убегает в соседний поселок и там прибивается к бывшему заключенному, ныне поселенцу. Он в повести Русланом и Владимовым назван Потертый. Потертый и его сожительница тетя Стюра становятся новыми хозяевами Руслана. Собачьими глазами увиден окружающий мир. В стране, где в каждой семье хотя бы один человек прошел через тюрьмы и лагеря, героем становится конвойный пес.
Песня.
Я помню тот Ванинский порт,
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные мрачные трюмы.
От качки стонали зэка,
Ревела стихия морская,
Вставал на пути Магадан,
Столица колымского края.
Пятьсот километров тайга,
Живут там лишь дикие звери,
Машины не ходят сюда,
Бегут, спотыкаясь, олени.
Бегут, спотыкаясь, олени.
Я знаю, меня ты не ждешь,
И писем моих не читаешь,
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь - не узнаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь не узнаешь.
Петр Вайль: Верность верного Руслана никому не нужна. Руслан не служит больше, но не забыл службу. Вот здесь Георгий Владимов описывает сцену, которая становится кульминацией всей повести. Это подлинная история о том, как лагерные собаки, оставшиеся без дела, встречали на вокзале в поселке поезда с надеждой, что снова приедут вагоны с заключенными. И когда туда приехали какие-то комсомольцы-строители, они выстроили их в колонну. А тех, кто смел ступить в сторону, загоняли обратно. Случилась трагедия.
Диктор: Он ждал и дождался. Служба еще раз позвала Руслана. "Мы приветствуем молодых строителей химкомбината - посланцев ленинского комсомола". И про свои обязанности Руслан не забывал. Следил, чтобы все вышли из вагона, а там остались только проводники в фуражках, чтобы приехавшие отошли на два шага и ждали, не сходя с платформы. Собаки, точно по команде, молча, беря колонну в оцепление, стали занимать свои привычные места. Даже слепая Аза безошибочно пристроилась четвертой справа. Все было проделано быстро и четко. Бывшие его товарищи не изменили службе. Вот они все здесь, снова вместе в одном общем строю. Как тогда, вначале прошлой зимы, когда с хозяевами вели свою последнюю колонну.
Петр Вайль: Эта история кочевала по всей стране, пока не нашла себе места в повести Георгия Владимова. Рассказывает его друг, литературовед Лев Аннинский.
Лев Аннинский: Владимов мне ответил в письме в ответ на мои излияния по поводу того, что была такая легенда, о ней и Яшин написал стихи, и вообще все рассказывали. Он мне ответил следующее: "У тебя получился занимательный, былинной красоты зачин, что сперва слух пошел, будто надвигается из восточной глубинки грандиозный актуальнейший сюжет, и выходили из него разные добры молодцы, покуда не взялся Владимов. Было все немножко не так, скорее, наоборот. Сперва Владимов написал, а новомировские машинистки это распечатали, отрезав верх страницы с именем автора. Оттого и пошел слух. Рассказ этот сделался бродячей легендой, которую использовали, всяк по-своему, 12 авторов, в том числе Яшин. Я, таким образом, был 13-м, кто приступил, по второму заходу к собственному сюжету".
Владимов, действительно, был первым, кто услышал от лагерников эту историю. Дальше начинается интересная эпопея доработки. Он отнес в "Новый мир" первый вариант. Я так и вижу, как Твардовский за край эту рукопись держит и говорит в своей манере: "Мы, конечно, в "Новом мире" можем тиснуть эту вещь. Я, как главный редактор не буду против. Но ведь вы же вашего пса совершенно не разыграли". И дальше он сказал потрясающую по зоркости фразу: "Вы из вашего пса сделали полицейское дерьмо, а ведь это же живое существо!" Вот это был пункт, с которого Владимов начал перепродумывать повесть. В "Новом мире", конечно, Твардовский так и не сумел ничего напечатать, а потом "Новый мир" вообще исчез с горизонта, но в Германии, в эмигрантских "Гранях" Владимов эту вещь напечатал, добавив слово "верный" к первоначальному названию "Руслан". Появилась статья замечательного русского критика Андрея Донатовича Синявского, моего учителя, где он доказывал, что вот это точный и типичный продукт советской системы, когда из пса делают не полицейское, а лагерное, охранническое дерьмо. Этот самый Верный Руслан есть конечный финал всех выдумок советской критики про положительного героя. Положительный герой, доведенный до саркастической степени, и есть достойный венец всей той лжи, которая копилась.
Петр Вайль: Кто этот положительный герой? Говорит кинолог Наталья Карпышева.
Наталья Карпышева: Речь идет, безусловно, о немецкой, или, как у нас говорят, о восточно-европейской овчарке. В Германии их тоже использовали как конвойных, для конвоирования преступников. Особенно много их было у нас: потребности огромные. Предки немецкой овчарки - пастушьи собаки. Им свойственно собирать в стадо группу животных (или людей - все равно), отбившихся подгонять к этому стаду и наказывать тех, кто отбивается. Это их природное качество. Нужно только отбором, как это Владимов прекрасно показывает, дело поддерживать и затем шлифовать дрессировкой. Только шлифовать. Одной дрессировкой достичь этого невозможно даже у таких собак. Дело в том, что немецкая овчарка - уникальная порода, и больше она не похожа ни на одну. Ее создали немцы как инструмент. Это не собака в прямом смысле слова. То, что мы с вами видим на улице, можно сказать, только внешне немецкие овчарки. Немецкая овчарка - это инструмент, который смотрит на хозяина, на вожатого, и тот, кто с ней есть, тот ее и хозяин. Она смотрит, что делать, и ждет команды. Существовать в одиночестве или принимать собственные решения эта собака не может генетически. Это вершина человеческой мысли в кинологии, единственная такая. Которая только следит за хозяином и смотрит: "Что будем делать?". И все. Она больше ни для чего не существует.
Петр Вайль: Немецкая овчарка Руслан - совершенный инструмент, - говорит кинолог Наталья Карпышева. Очевидно, эти собаки проходят строжайший отбор?
Наталья Карпышева: Да. Они не просто отобранные. Это отселекционированные вначале разведением, потом отобранные в разном возрасте и потом, как показывает Владимов, отбраковка шла во время работы. Если собака что-то не так сделала, ее выводили и убивали сразу же, за любую ошибку. Их никуда больше не брали, они не годились для охраны, как ни пытались их приспособить. Здесь не то что ошибка Владимова, но допуск. Его консультировал кто-то очень серьезный. Все собаки конвойные - то, что мы сейчас называем словом "отмороженные". Как правило, пуля их всех ждала в конце процесса. Они не управляемы. Они никуда, кроме конвоя, не годятся. Их нельзя держать дома, нигде. У них эта злоба, адреналин, их некуда деть просто.
Диктор: Все самое страшное зверь принимает стоя. Руслан хорошо знал, что бывает, когда собака перестает понимать, что к чему. Тут не спасают никакие прежние заслуги. И ее уводят за проволоку, как Рекса, Бурана и других.
Петр Вайль: В Руслане, каков бы он ни был, есть проблески того, что можно назвать человечностью. Нам жалко его. Но есть и другой персонаж в повести Владимова. Это Джульбарс. Тупой, не разбирающийся, готовый только к атаке. Вот это, видимо, и есть самое совершенное орудие.
Наталья Карпышева: Самый лучший, самый реалистический, самый близкий, самый типичный образ в книге - это Джульбарс. Единственное, в чем Владимов не прав, - это его дальнейшая судьба. Чтобы Джульбарс стал лежать на дровянице и охранять двор, повиливая хвостом, - практически исключено. Такие собаки никогда дворы не охраняют. Они могут только слушаться и рвать, причем рвать беспощадно. Они стареют, выходят из строя и - один конец. Пуля или теперь - укол. Так всегда есть, было и будет.
Петр Вайль: Однако Владимов - не Бианки. Его книга о собаке, в первую очередь, о людях. Верный Руслан стал метафорой страны и народа, целого длинного периода истории. Псы режима были всегда. Об этом мы беседуем с критиком и культурологом Натальей Ивановой.
Наталья Иванова: Если говорить о сегодняшнем дне, то таким я вижу пролетарского депутата Юдина. Ему кто-то сказал: "Фас!" - и он делает фас. Ему кто-то дал документы, потому что трудно представить, что документы по "Юкосу" пришли к нему случайно. И его убежденность в том, что он делает все правильно... Это вот такой вот положительный депутат, решивший что его долг, его служба в этом и заключается.
Петр Вайль: Все мы знаем легенды о революционерах, потом эти революционеры довольно сильно разложились и погрязли в коррупции, как любые правители и бюрократы. Вы думаете, что и сейчас есть в этом смысле идеалисты?
Наталья Иванова: Я думаю, что есть служивые. Не могу сказать, что собака Верный Руслан идеалист. Просто это входит в состав ее генетического кода. Я не верю и в то, что депутат Юдин идеалист. Я просто думаю, что есть код, когда на "фас" делают вот так, а не этак. Но, если он почувствует запах волка, уверена, что он перестанет действовать так, как действовал. Поэтому не могу сказать, что там есть какие-то убеждения, какие-то идеалы.
Петр Вайль: Это то, что на кинологическом языке называется "не принимает самостоятельных решений".
Наталья Иванова: Да. Герой-идеалист все-таки принимает самостоятельные решения. И если думать о сегодняшнем дне в политике, то видно, что самостоятельные решения принимают совсем немногие люди, а большинство идет за тем, что так или иначе им кажется верным и справедливым или выгодным.
Петр Вайль: Интересно, что некоторые цитаты Владимова очень ложатся на сегодняшние характеры и ситуации. Например, "отличник по злобе", "отличник по недоверию к посторонним". Каковы формулировки! Или: "Так уж повелось, что служба для собаки всегда кончалась смертью от руки хозяина".
Наталья Иванова: Это тоже отлично. Если мы вспомним нашу трагическую советскую историю, скажем, процессах 37-го года. Это люди, которые создали режим, которые служили режиму, которые были близкими друзьями Кобы, которые входили в состав посвященных. Иногда спорили с ним, но, тем не менее, по слову хозяина делали то-то и то-то. И каково же было их изумление, когда хозяин вдруг, неожиданно менял свою точку зрения на них и решал, что от них пора избавляться. Они до конца не верили. Многие умирали с криком: "Да здравствует товарищ Сталин!". Поэтому они и отличники по злобе, и жертвы режима, но они же и палачи. Тот же Тухачевский, который участвовал в подавлении крестьянских восстаний, задавил Польшу и Кронштадт. А потом мы будем говорить, что это положительный герой, потому что он был расстрелян в 1937 году? Действительно советская история начинает плыть, когда идешь к ней от такого шедевра, как "Верный Руслан" Владимова.
Лев Аннинский: Вопрос в том, кто сделал из этого человеческого материала полицейское дерьмо. Другие собаки? Нет, сделали люди. Откуда берутся люди? Откуда берется в людях зло? Что такое система? Где в этой системе кончается палач и начинается жертва? Если палачи вслед за жертвами ложатся в семь слоев. И следующие, невинные люди становятся палачами. Владимов ответил. Он воззвал к другому уровню восприятия мифа. Давайте возьмем тот миф, который Синявский описал.
Это миф или, вернее, лжемиф о верном псе режима, служителе этого зла, которому нет прощения и у которого не может быть с нами никакого объяснения. Он просто подлежит полному отрицанию. Но, вместе с тем, Владимов все время говорит: "Но ведь собаку-то испортили!" Получается история пса, которая примыкает уже не к Солженицыну, не к Шаламову, а к Сетон-Томпсону, к "Холстомеру" Толстого. То есть, Владимов здесь выступает уже не как автор антисоветского, антибольшевистского мифа, а просто как писатель-реалист, который сочувствует этой собаке. Но тогда это уже не слуга режима, а нормальный пес, который попал в переплет и никуда деться не может. И вот этот второй уровень постепенно стал из антимифа возникать.
Я помню статью Аллы Латыниной в "Литгазете", где она оплакивает это замечательное существо: ах, какой был бы пес, если бы его на доброе дело, если бы он спасал детей на перевале, искал в лесу заблудившихся. Самое интересное, что и Синявский, не склонный к сентиментальности, отдал дань той же теме. Он даже сказал: вот если бы Руслан бросался под танки и спасал бы родину, это было бы совсем хорошо. Но, простите, танки - уже совсем другая реальность. Тогда нужно вникать, откуда танки идут, кто в этих танках сидит. Боец под Москвой, бросающийся под танк, может, он из колонии вышел? Александр Матросов в колонии сидел. Ни за что? Нет, за что-то.
И тут мы обращаемся к первому и главному вопрос: хороший или плохой этот пес. Если оставаться в пределах советского или антисоветского мифа, плохой, и на этом точка. И дальше ничего интересного. Если же ставить вопрос в глубину, как и полагается русскому писателю, то, простите, каким образом из замечательных, положительных черт характера, вырабатываются абсолютно отрицательные. Как получается злобное, невменяемое существо. Тут загадка, и Владимов над ней-то и бился. Потому-то он и говорил: "Господа, вы убили человека, что вы сделали?". То есть некие люди исказили живое хорошее существо. А кто самих этих людей исказил?
Песня.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой,
По трапу сойдешь ты туда,
Оттуда возврата уж нету.
По трапу сойдешь ты туда,
Оттуда возврата уж нету.
Пятьсот километров тайга,
Живут там лишь дикие звери,
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь, олени.
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь, олени.
Я знаю, меня ты не ждешь,
И писем моих не читаешь,
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь, не узнаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь, не узнаешь.
Петр Вайль: Владимовская книга пронизана отчаянием. Классический русский вопрос "Что делать?", пожалуй, тут не возникает. Зато встает второй главный вопрос российского самосознания: "Кто виноват?" Кто сделал из замечательного пса Руслана вот это самое оружие людей?
Лев Аннинский: Я когда с Владимовым обсуждал и первый вариант, и последующий, я ему все время говорил: "Посмотри, откуда у тебя этот хозяин? Ведь он, казалось бы, исказил Руслана. Он и есть источник зла? Откуда он взялся? С Украины. Сколько ему лет?". Начали считать и выходит, что году в 33-34-м, когда там голодомор был, этому мальчику с Украины было лет восемь. И что он должен был там почувствовать? А его кто согнал? Все уходит в бездну. Таким образом, мы даже и здесь не нашли предела злу и его источника. Тогда Владимов мне в шутку ответил: "Ты знаешь, это моя маленькая месть украинцам. Я сам из Харькова. А если бы ты ездил на машине, то ты бы знал, что самые лютые гаишники - все с украинским акцентом".
Шутка шуткой, а, тем не менее, Стюра и Потертый - это, конечно, очень важные акценты во владимовском мироощущении. Он пытается с помощью мифа о собаке перевести весь разговор на людей. Возникает параллель с доктором, который пересадил сердце у Булгакова. Тут собачье сердце, и там собачье сердце. Там пересадили собачье сердце, и оно испортило всю реальность. А здесь собачье сердце как раз и есть та ценность, та бескомпромиссная честность, та чистота, которая должна бы, и не может спасти людей. Это очень важный глубинный и, честно говоря, неразрешимый аспект владимовской повести. Гуманистическое поле, по определению, невозможно вспахать до конца. Человек не может заменить Бога, а раз так, он все равно ждет, что с ним будет при попустительстве Божьем. Человек за себя ничего не может решить, а у Владимова человек за себя хочет все решить. И результат налицо. Мы должны думать каждую секунду своей жизни. На то он и писатель. И Толстой, когда давал ответы, это было странно и смешно. А когда ставил перед нами вопросы, это было гениально. И здесь также.
Петр Вайль: Как пишет Владимов, "всякий зверь понимает, насколько велик человек, и понимает, что величие его простирается одинаково далеко и в сторону добра, и в сторону зла".
Песня:
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные, мрачные трюмы.
На море спускался туман,
Ревела стихия морская.
Вставал на пути Магадан,
Столица колымского края.
Не песня, а жалобный крик,
Из каждой груди вырывался,
Прощай навсегда, материк,
Хрипел пароход, надрывался.
От качки стонали зэка,
Обнявшись, как родные братья,
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Петр Вайль: Очень страшно у Владимова на лагерном фоне встает тема любви, но не той, не любви мужчины к женщине или женщины к мужчине. А любви к службе, любви к идее. И здесь Владимов любопытнейшим образом перекликается с Джорджем Оруэллом, который лучше всех в мировой культуре показал феномен двоемыслия и того, что власть всегда хочет от своего подчиненного не повиновения, вернее не только повиновения, а обязательно и любви.
Наталья Карпышева: Для такой собаки работа больше, чем любовь. Ей любовь не нужна. Они не знают любви, эти собаки. Никто.
Петр Вайль: Работа важнее, чем любовь, - говорит кинолог Наталья Карпышева. Это ее принципиальное возражение автору. Кроме того, она отмечает несколько неточностей.
Наталья Карпышева: Мелочь такая: никогда собак перед работой не кормят. Только после того, как они отработали. Даже если сутки собака преследует преступника, все равно, кормят только после этого. До работы - никогда. Это ошибка. Собаку никогда не награждают лакомством, когда она преследует. Потому что в данном случае наградой является уже возможность работы. Они трудоголики. Для них работа - смысл жизни. Нет работы - нет жизни. Эти собаки без работы впадают в девиантное состояние, когда они начинают беспричинно лаять, проявляется немотивированная агрессия, они начинают бросаться, у них возникают какие-то страхи. Эта собака сделана как орудия производства.
Дальше. В повести по команде хозяина собака убегает в лес, когда он решил ее не убивать. Это абсолютно исключено. Такая поведенческая реакция невозможна у собаки. Она будет на расстоянии держаться. Заставить собаку уйти прочь невозможно. Это кинологическая ошибка. Она будет держаться на расстоянии и идти вслед за хозяином, ждать когда он, в конце концов, повернется. Он может стрелять, бросать в нее камни, все что угодно, она будет всегда идти за ним, при любых его действиях.
Яркий кусок, когда Руслан решил Потертого конвоировать. Он его встречает, провожает до дома, запоминает и решает стать его конвойным. Здесь чисто внешнее поведение можно принять за то, что описал автор. Дело в том, что такая собака обязательно ищет хозяина. Как бы ей ни противен был запах подконвойного, она без хозяина жить не может. Это условно смоделированная автором ситуация, абсолютно вымышленная. Эти собаки, так или иначе, себе хозяина ищут. Она без этого жить не может, она умрет. Для нее хозяин - это Бог. Причем, какой хозяин, совершенно не важно. Да, противен запах, на который ее дрессировали, но запах, надо сказать, выветривается, и собака все-таки чуть-чуть умнее, чем робот, поэтому со временем она мирится. Владимов чисто внешнее поведение показывает замечательно. Другое дело, что он объясняет это по-другому. Но внешне она, действительно, ложится у дома, она его провожает.
Вчера у собаки один вожатый, а завтра другой. И собака тут же машет хвостом и начинает работать.
Диктор: Служба требовала повиноваться, а не рассуждать.
Петр Вайль: Замечательный, а для непосвященных и поразительный парадокс. С одной стороны, неприкосновенность и святость хозяина, с другой стороны, важна только фигура, так сказать, место, занимаемое хозяином. И кто он - неважно. Может быть, отсюда следствие, о котором говорит кинолог Наталья Карпышева. То, что собака, даже такая, немецкая овчарка, конвойный, верный пес, может напасть на хозяина.
Наталья Карпышева: Покусать может. Это называется переключение. Вот когда Джульбарс в злобе пытался укусить хозяина. Они переключаются, когда их заливает злоба. Для того чтобы разрядиться, собака вцепляется. В Германии этого нет, они научились, у них переключения нет, а у нас они все переключались. Их боялись, держали эту собаку за уши - на Лубянке, я уж не говорю о конвойных, просто садились и держали. Потому что собака могла немедленно развернуться и вцепиться в вожатого, если ей почему-либо не давали добраться до преступника и схватить его. А у Джульбарса это просто постоянное желание - и он наиболее типичный.
Там еще есть место об охоте. Как Руслану снится, что он пастушья собака, как защищает от волков. Это смешно. Предки немецкой овчарки - 50-сантиметровые собаки, 15 килограммов веса. Какие волки? С волком на самом деле даже кавказская овчарка весом 70 килограммов не справится. Я говорю как сотрудник зоопарка, который с волками 40 лет. Они договариваются, у них особые отношения. Я имею в виду кавказских овчарок. Что касается европейских овчарок, они никогда для защиты не использовались. Это смешно. Наоборот, они к волкам чувствуют великое почтение и уходят от них.
Петр Вайль: Страх перед волком сильнее верности хозяину.
Наталья Карпышева: Она не будет защищать хозяина. Она уйдет раньше. Запах волка действует парализующе. Немецкая овчарка вообще никто в этом отношении. Она не знает этого запаха. Это запах смерти.
Петр Вайль: Повесть Владимова - блестящая, лаконичная, емкая, жестокая проза. Эта книга останется в истории русской литературы. Но в чем ее социальная актуальность? Почему эту книгу можно и нужно читать сейчас?
Наталья Иванова: Актуальность для меня социальная в том, что Верный Руслан - это весь наш народ. Даже не какой-нибудь отдельный Тухачевский. Несчастный народ, зомбированный, пошедший в революцию или гражданскую войну с какими-то идеалистическими замыслами или под лозунгами "Грабь награбленное" и, тем не менее, начавший в этом участвовать. Народ, который был второй раз введен в крепостничество, как та самая собака поставлен на службу режиму, в колхозе, около колхоза, охраняя лагеря. Ахматова замечательно сказала, что после 56-го года та Россия, которая сажала, увидит ту Россию, которая сидела. Посмотрит ей в глаза. Поэтому, Верный Руслан - он половина нашего народа.
Петр Вайль: Кстати, сидевшая половина вернулась, посмотрела в глаза сажавшей - и вместе выпивают.
Наталья Иванова: Об этом тоже написал Владимов. Вещь на все времена. С одной стороны, вместе выпивают, а с другой стороны, надо все-таки понять, как из этой парадигмы выбраться. И можно ли выбраться. Потому что сегодня вместе выпивают, а завтра будет ожесточение и опять кто-то пойдет сидеть, а кто-то пойдет сторожить. По крайней мере, в течение ХХ века это несколько раз возвращалось. Если мы вспомним письма, которые печатались по поводу Синявского и Даниэля, добровольные доносы на Иосифа Бродского, которые печатали в питерских газетах. Кто это все делал? Можно сказать, кто-то за зарплату или премиальные в КГБ, но были же и добровольцы, и их достаточно много. А сегодня, если вы услышите то, что говорят на улице, прочтете результаты социологических исследований, увидите, что преследование Ходорковского поддерживают чуть ли не 95 процентов опрошенных. Цифра очень страшная. Говорить о том, что мы из этой парадигмы вышли за последние 10-12 лет, я никак не могу.
Петр Вайль: Инстинктивная политика власти всегда выгодна, удобна, безотказна - преследовать три меньшинства: инородцев, иноверцев и богачей. Это всегда найдет отклик в широких массах. Прошлая избирательная кампания прошла под знаком борьбы с инородцами и иноверцами, а нынешняя - с богачами. Уж насколько это так называемые политтехнологи разработали, не знаю, может, и нет, потому что так работала любая власть. Хоть бы и в древнем Риме.
Наталья Иванова: Это люди с художественным воображением. Одновременно бороться с самым богатым человеком, и преследовать тех, кто ими же были названы "оборотни в погонах". Два крыла, на которых летела страна к новой избирательной кампании. Слово "оборотни" - очень художественное.
Петр Вайль: По сути, разницы особой нет. Ведь "оборотни в погонах", они же взятки огромные брали. То есть, опять богачи и захребетники, которые народные деньги хапали.
Наталья Иванова: Кроме того, что классовые чувства возбуждаются, возбуждается тот инстинкт, о котором Шариков говорил: "Все взять и поделить". Вместо лозунга "Обогащайтесь!", который был выдвинут Бухариным в свое время, возник другой. А лозунг "Обогащайтесь!" был на протяжении десятилетий скомпрометирован. Так или иначе, у людей все время что-то отнимали. Та половина России, которая сидела, часто была той половиной, которая никакой идеологией не занималась, а просто выстраивала свою собственную жизнь. Дядя моего покойного мужа был баптистом, который еще к тому же замечательно выстраивал хозяйство. У него всегда был хороший дом, и в доме все было хорошо. Сколько раз его ссылали, он всегда строил новый дом. И всегда этот дом опять отбирали - то под школу, то под больницу. Или возьмем НЭП. Когда начался НЭП, то хлеб и даже пирожные на Арбате появились буквально на следующую неделю после того, как НЭП был принят как государственная политика. А когда нэпманам свернули шею, то куда их послали, мы тоже понимаем. Народ, та часть народа, которая не занималась обустройством собственной жизни и думала о том, как бы все взять и поделить, также радовалась. К сожалению, это воспитано за последние 80 с лишним лет. Мы-то все думаем, что вышли из этого постоянного раскулачивания, а мы никак выйти не можем.
Почему это шедевр у Владимова? Потому что это написано больше, чем по конкретному поводу, больше, чем о лагерях и караульной собаке. Все наложилось на брежневское время, когда это было напечатано в "Гранях". А потом уже пришло к нам, когда повесть опубликовал журнал "Знамя" в 1989 году тиражом чуть ли не миллион экземпляров. Реакция была на эту вещь и критики и читателей очень большая. Помню, что после моей статьи, которая называлась "Трагедия преданности и ее комедия", напечатанной в журнале "Огонек", получила мешок писем.
Петр Вайль: Ну да, люди узнавали себя. У Владимова очень мало человеческих деклараций, поскольку он придерживается выбранной образной системы: его герой - собака, и все должно был увидено глазами собаки. Там, может, одна проскакивает фраза. Если помните, новый хозяин Руслана Потертый, бывший лагерник, а ныне освобожденный, разговаривает со своей сожительницей Стюрой, и та говорит: "Люди все свои, советские, какие же могут быть секреты? Таких гнид из нас понаделали, вспомнить любо". Вот это единственная фраза, когда у Владимова прорвалось. Все-таки он писал о людях, в конечном счете. Его, как и Толстого в "Холстомере", как и Чехова в "Каштанке", волновал человек.
Наталья Иванова: "Гнид из нас понаделали", а на самом деле, кто понаделал? Опять же надо думать: кто понаделал?
Петр Вайль: Те же люди.
Наталья Иванова: Дело в нас.
Петр Вайль: Книга о нас. А мы - это и верный Руслан, и Джульбарс, и дворняга Трезорка, которая живет у Потертого и Стюры и которую презирает Руслан. Лев Аннинский читал первый вариант, еще рукописный повести Владимова.
Лев Аннинский: Там еще, кроме Верного Руслана, этого жесткого, бескомпромиссного героя, был еще песик Трезорка, который жил под крыльцом, стерег кур. Я стал Владимову говорить, что его Руслан - лишь один из возможных, причем даже не выходов, а один из вариантов смертельно безвыходных. А есть еще выход, есть вариант, когда можно жить в этой реальности. Это Трезорка. Надо попробовать в него вглядеться. Владимов меня выслушал, усмехнулся своей дьявольской усмешкой и ничего не сказал. Ответил он мне потом в письме, когда уже доделывал эту повесть для "Нового мира". Трезорка вообще куда-то убежал на край. Он там не занимает заметного места.
Петр Вайль: Нет, Трезорка занимает все-таки заметное место. Тогда, когда Владимов писал свою повесть, Трезорка воспринимался шестидесятником, этаким представителем теории малых дел. Важнее всего, что он не служит, а работает.
Лев Аннинский: Вы говорите "шестидесятник", это понятие, взятое нами напрокат у Чернышевского из его романа "Что делать?", относится к первой половине 60-х годов XIX века и к первой же половине 60-х годов XX века. Это не столько теория малых дел, сколько теория кристальной честности, которую нужно извлечь из системы. Вернуть словам звучание их первородное. Я сам из таких шестидесятников. Вы знаете, вы написали книгу на эту тему. Это попытка очистить то, к чему Владимов был абсолютно привержен. Если брать в категориях западников и славянофилов, они все западники: Владимов вышел из этой когорты, там же и Аксенов, и Войнович. Они все неспроста уехали. Они не могли примириться с нашей грязью, с нашей трезорковщиной. Интеллигенция стала выпадать в теорию малых дел. Это не для Владимова было. Он был бескомпромиссный человек. И писатель кристальной истины, а не пластичный. Поэтому он и не примирился. Но проблема, в которую он уперся и упер нас, осталась.
Петр Вайль: Высокородный Руслан, конечно, высится над безродным Трезоркой. Существует ли такое понятие, как собачье высокомерие?
Наталья Карпышева: Абсолютно. На сто процентов. Не только Руслан. Рабочим собакам свойственно такое. Настоящие собаки не дерутся. Мы же видим только этих безработных собак, бомжей, или тех, которые живут у нас на диване. Настоящая никогда не будет связываться с дворняжками, она даже уступит такой мелочи. Она ощущает себя с таким, как Джульбарс, на равных. Она не будет выступать инициатором. Вот если на нее бросится бордосский дог, то ей придется отстаивать свою жизнь.
Петр Вайль: Зато Трезорка умеет думать.
Наталья Карпышева: Очень многие поддерживают точку зрения, что если у собаки хорошо развит интеллект, она способна к принятию собственных решений. Способность к принятию собственных решений характерна для собак, которые работают в одиночку. Владимов прекрасно пишет: служили конвойные собаки скверно. Им нужен был приказ. А Трезорка сам разбирался, что к чему. Меня просто потряс профессионализм этого.
Петр Вайль: Служба всегда права - это девиз Верного Руслана. А Трезорка ведает и преданность, и любовь.
Наталья Иванова: Я думаю, что благодаря этим Трезоркам мы выжили, и у страны, и у народа есть перспектива. Потому что те, которые строили, несмотря на то, что их ссылали, те, которые выращивали, несмотря на то, что у них отбирали, те, которые сажали не людей, а яблони, вишни, которые разводили сады, копали колодцы, рожали детей, и те, которые читали им по вечерам Льва Николаевича Толстого - благодаря этому выжила Россия, выжила культура. А не потому, что на государственном уровне принимались какие-то решения.
Петр Вайль: А они еще занимались делами настолько в масштабе страны малыми, что не отрывались от реальности, не утрачивали чувства окружающей действительности. Потому что человек, поднявшийся чуть повыше, его немедленно утрачивает. Будь то Тухачевский или Ходорковский. Они утрачивают чувство реальности.
Наталья Иванова: Потому что они отрываются от такой элементарной, но очень важной вещи, как почва, и теряют инстинкт безопасности в какой-то момент. А простые люди - нет. Эта владимовская вещь - по-своему очень антидеревенская. Потому что в это же время деревенская проза начала воспевать те патриархальные, идеалистические качества, которые как они считали, в русской деревне присутствуют. А Владимов написал вещь, в которой показал и доказал, что здесь есть все: свой Трезорка, свой Руслан, свой Потертый, своя Стюра. Этот набор есть всегда. Почва, на которой растет все. Что такое культура? Это культивация. Если человек, который, как Трезорка, все культивирует вокруг себя и распространяет эту культивацию на все большее и большее пространство, тогда мы имеем шанс.
Петр Вайль: Хозяин Руслана, будь он чуть пообразованней, вам бы возразил, что культура - это в первую очередь дрессировка. Репрессия, система ограничений.
Наталья Иванова: У нас с ним разные взгляды на культуру.
Петр Вайль: Культура - это то, что не дает проявиться животной основе человека. В конечном счете, это дрессировка.
Наталья Иванова: А что такое животная основа человека? Ведь у нас как получается? Вот в "Собачьем сердце" собака, получив человеческое сердце, страшно испортилась. А потом, когда она стала похожа на человека, профессор Преображенский что с ней сделал? Убил этого человека. А собака опять же мнова стала замечательной, очень человечной.
Петр Вайль: Трезорка выглядывает в качестве положительного героя даже у Владимова, хотя он ему не симпатичен. Лев Аннинский замечательно говорил о том, что у Владимова был руслановский характер. Ему трезоркины дела были неинтересны, мелковаты. Но мелковатость только и спасает, как бы это ужасно ни звучало.
Наталья Иванова: Здесь мы еще не говорили о такой вещи, как свобода, инстинкт свободы, который характерен для всего творчества Владимова, что как раз отличает его от Верного Руслана.
Петр Вайль: Безродная, но свободная дворняга благороднее породистого конвойного пса.
(В программе были использованы фрагменты из фильма 1991 года "Верный Руслан" с дикторским текстом Алексея Баталова).
