Передача девятая >>>
ГРУЗИНСКИЙ РАЙ
Чем дольше Стейнбек с Капой находились в СССР, чем сильнее уставали они от непривычных бытовых неудобств, раздражались от постоянных запретов и хронической неорганизованности своей поездки, чем больше узнавали они об этой малопонятной стране, тем больше начинали верить, что на завершающем этапе путешествия ждет их за все переносимые ими невзгоды некое вознаграждение - Грузия.
Стейнбек: Где бы мы ни были - в России, в Москве, на Украине, в Сталинграде, магическое слово "Грузия" возникало постоянно. Люди, которые ни разу там не были и которые, возможно, не смогли бы туда поехать, говорили о Грузии с восхищением и страстным желанием туда попасть. Они говорили о грузинах, как о суперменах, как о знаменитых выпивохах, известных танцорах, прекрасных музыкантах, работниках и любовниках. И говорили они об этом месте на Кавказе у Черного моря просто как о втором рае. Мы стали верить, что большинство русских надеются, что если они проживут всю жизнь в честности и добродетели, то когда умрут, попадут не в рай, а в Грузию - с прекрасным климатом, богатой землей и маленьким собственным океанчиком. Заслуги перед государством иногда вознаграждаются поездкой в Грузию. Сюда едут, чтобы восстановить силы после долгой болезни.
ЗАКРЕПЛЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
В пятидесятилетней давности советских маршрутах иностранцев Грузия была как бы приятным и обязательным десертом, завершающим пиршество их знакомства с суровыми послевоенными буднями СССР. Там, по замыслу советских хозяев, должно было происходить, как выражаются учителя, "закрепление пройденного материала": под ласковым кавказским солнцем заграничным гостям надлежало окончательно усваивать, что советская жизнь хоть и трудна (этого было не скрыть), но счастлива и радостна. Щедрые грузинские застолья предназначались для уничтожения впечатлений о скудости советской повседневности. А обязательный визит в Гори - эту Мекку тогдашнего коммунизма, город, где родился его "пророк", вождь и учитель - являлся высшей и завершающей стадией идеологической обработки немногочисленных в ту пору иноземных паломников.
"ЗЛОЙ ГНОМ"
В Тбилиси Стейнбек и Капа вылетели 27 августа. Их сопровождал неизменный Хмарский. Общее радостное ощущение, вынесенное из этой поездки, сгладило в воспоминаниях Стейнбека его, ставшие уже обычными, стычки с заведующим Американского отдела ВОКСа и он записал позднее:
Стейнбек: Злой гном Хмарского практически бездействовал во время нашего пребывания в Грузии, и это заставило нас относиться к нему лучше, а он в свою очередь лучше относился к нам.
Секретный дневник Ивана Дмитриевича Хмарского - свидетельство, что Стейнбек ошибался. Но поначалу, действительно, Хмарский, огорченный организационным неуспехом поездки в Сталинград, нацелил бдительность своего "гнома" прежде всего на отечественные недостатки, оказывавшиеся в поле зрения сопровождаемых им иноземцев:
Хмарский: Перед вылетом на американцев произвел удручающее впечатление беспорядок в аэропорту Внуково. Они заказали чай, но смогли получить его после троекратного напоминания через 40 минут. Уборная в здании аэропорта не действует и грязна. Самолет вылетел позже назначенного времени. Не менее неприятное впечатление произвели на американцев грязь и беспорядок с обслуживанием в отстраиваемом аэропорту Ростов.
В Ростове у них была промежуточная посадка.
ВСЕ НРАВИТСЯ
Но зато, когда прилетели в Тбилиси, Стейнбеку и Капе сразу стало нравиться все - и радушно встретившие их в аэропорту глава грузинских писателей товарищ Чиковани и сотрудники общества культурных связей под руководством товарища Микавы, и пирожные с вином, которыми их тут же угостили, и подаренный Микавой "Витязь в тигровой шкуре" по-английски.
(Капа свидетельствовал, что Стейнбек впоследствии, несмотря на накопляемую за день усталость , ежевечерне тщился постичь величие поэзии Руставели:
Он лежит на кровати, твердо держит в руках толстый том "Витязя в тигровой шкуре". Его лицо полностью расслаблено, рот открыт, он тихонько, не стесняясь и не сдерживая себя, ...похрапывает. )
Понравился американцам и удивительный город, в котором они оказались, и его жители, и даже отель, в котором их разместили:
Стейнбек: Жители Тифлиса лучше одеты, лучше выглядят, и кажутся более раскованными, чем люди, которых мы видели в России. Улицы кажутся веселыми и яркими. Люди красиво одеты, а женщины покрывают головы цветными платками. [...]
В гостинице "Интурист" нам дали две большие комнаты. Они выходили на улицу, а окна были с трех сторон комнаты, поэтому в помещении чувствовался легкий сквознячок.
Они вставали рано, и наспех позавтракав, отправлялись бродить по очаровавшему их Тбилиси, чтобы успеть увидеть как можно больше. И даже то, что завтрак им ни разу не подали вовремя, Стейнбека, обычно находившегося по утрам "не в настроении", в Тбилиси не раздражало.
ЛИЯ
Мне тоже никак не удавалось в Тбилиси получить завтрак вовремя. Готовила его Лия. Еще не начав жарить каждодневную яичницу, она уже пускалась в рассуждения о жизни.
У нас в Грузии, - повествует Лия - говорят: есть два испытания - должностью и деньгами. Мало кто выдерживает их и остается "хорошим парнем" (эта она произносит по-грузински: "`карги `бичи").
Лия - архитектор. Больше всего любит путешествовать. И потому жалеет, что безвозвратно ушло советское время, когда по дешевым путевкам она побывала и в Индии, и во Вьетнаме, и на Цейлоне, и в ГДР. И Советский Союз объездила от Владивостока до Ленинграда. (Ленинград она очень любит.)
- Теперь я, наверное, уже больше никуда не поеду, - говорит она.- Нэту денег.
Лия в разводе. Живет с младшей дочерью. Старшая - художница - уехала учиться в Амстердам и там вышла замуж за итальянца. Раз в году приезжает в Грузию. ("У нас, грузин, - говорит Лия, - совершенно специфические отношения с детьми: мы не можем их не видеть.") Но самой Лие в Голландию к дочке не выбраться. - Нет денег.
С 89-го года Лия на пару со своей сестрой Нелли стала менеджером гостиницы "Метехи". Не той большой и дорогой, куда селят богатых иностранцев, а маленькой "Старой Метехи", куда тбилисское начальство испомещало своих избранных друзей и полезных людей, что часто - одно и то же.
Гостиница славилась своими выходящими на Куру балконами, откуда открывается замечательный вид на город, а также именитыми постояльцами, среди которых бывали и генералы, а в 89-м - "даже академик Сахаров". До Лии и Нелли здесь работали русские блондинки ("неинтеллигентные, но очень сексапильные", - вспоминает со скрытым осуждением Лия), и генералы блондинок этих, как и ночной вид Куры с балкона, очень любили.
Балконы и вид сохранились. Но от былой гостиничной роскоши остались только следы: старинная мебель на кривых ножках с плюшевой обивкой некогда благородных цветов, протершиеся стильные обои, выщербленный каменный пол в ванных комнатах. Но из кранов постоянно капает, и часто нет света. ("Свет ушел",- говорят в Тбилиси, когда он гаснет; "свет пришел" - когда он наконец-то вновь зажигается.)
Теперь "Старый Метехи" принадлежит "товариществу с ограниченной ответственностью", состоящему из прежних "руководящих товарищей". (Они и теперь руководят, но только должности их называются по-новому.) Лия и Нелли - их наемные работники, хотя раньше им обещали, что сделают пайщиками. Получают они по 30 лари в месяц и "страшно довольны".- Мало кто из интеллигентов советского времени, по словам Лии, смог получить такое место. Таким, неустроенным в новой жизни, Лия, как может, помогает. (Белье постояльцев по ее заказу стирает Медея - дочь профессора "из очень приличной семьи".)
Но о путешествиях теперь Лия может только мечтать: "нэту денег".
Когда я был в Тбилиси, по телеку объявили: официальный прожиточный минимум в Грузии - 90 лари.
РЕЛИГИОЗНАЯ СВОБОДА
27 августа 47-го года Хмарский зафиксировал в своем дневнике, что американцы "осматривали достопримечательные места Тбилиси", в том числе Церковь Святого Давида и Сионский собор. В Сиони им разрешили даже заснять богослужение.
Хмарский докладывал:
Стейнбек и Капа заявили, что снимки, относящиеся к религии, будут иметь колоссальное значение в США, так как разоблачат наглядно измышления антисоветской пропаганды о том, что религия в СССР снова запрещена.
(Даже зная о придуманной и лишь частично реализованной Стейнбеком схеме: надо-де спорить с теми стереотипами об СССР, которые кочуют по страницам американской печати, я весьма сомневаюсь, что известный писатель мог сказать нечто подобное - суконная лексика эта более напоминает газету "Правда" 47-го года да 58 статью тогдашнего российского уголовного кодекса.)
Стейнбек же в своем дневнике записал:
Когда мы спустились из церкви Давида, гулко зазвонили соборные колокола, и мы вошли внутрь. Это была восточная богатая церковь с сильно почерневшими от ладана и времени росписями. Здесь толпился народ. Службу вел седовласый старик в золотом венце, он был так красив, что казался нереальным. Этот старый человек называется католикосом, он глава грузинской церкви: одеяние его пышно заткано золотом. Служба шла величественно, а звучание большого хора было несравненным.
GEORGIA
Мне тоже посчастливилось видеть католикоса. Правда, служба, которую он служил в Сиони в тот день уже закончилась, и у входа патриарха ждал внушительный черный лимузин, а также небольшая группа людей, желающих еще раз взглянуть на первосвященника. С одним из них, признавшим во мне иноземца, с почтенного вида стариком по имени Георгий я и разговорился.
Вообще, мне кажется, что большинство мужчин в Грузии носят имя Георгий - славное имя христианского святого, воина и страстотерпца из Каппадокии, легендарного победителя Дракона. Не случайно и называется эта страна на многих языках "Georgia"...
Вот и президент Грузии Эдуард Шеварднадзе в недавнем крещении своем - Георгий. ("Я был Савлом, а стал Павлом,"- сказал после крещения Эдуард Амвросиевич.)
О ПАВЛАХ И ПАВЛИКЕ
В Грузии, как я понял, относятся к этому по-разному. Доводилось слышать пренебрежительное:
- Подумаешь, был Эдик, стал Жорик. Что изменилось?
Другие - со сдержанным одобрением.
- Это хорошо, конечно, что бывший главный наместник безбожной партии здесь крестился,- говорит мне мой собеседник Георгий, с которым мы вместе наблюдаем выход Патриарха из Сионского собора. Почтительно поцеловав Его Святейшеству край одеяния и руку, мой собеседник возвращается ко мне и продолжает тему. - Конечно, это прежде всего политический шаг, а не моральное преображение. Но если они (тут он на мгновенье переводит глаза куда-то в сторону) последуют его примеру, то потихоньку что-то, может быть, произойдет и в их душе.
Помолчав добавляет:
- Только бы эти новоявленные Павлы не обернулись Грузии Павликами Морозовыми.
ВОПРОСЫ
Что же, однако, происходит в душах новообращенных Павлов и свежекрещенных Георгиев? Происходит не только в Грузии, где глава государства подал личный пример своим бывшим партийным, а ныне государственным чиновным соратникам? Как эти вчерашние советские гонители веры оказались вдруг в первых рядах молящихся в храмах и мечетях? Что значит эта трансформация начальствующих слуг безбожной коммунистической идеи во внешне, по крайней мере, набожных служителей своей родине (теперь уже - родинам)?
В Грузии я задал эти вопросы известному, в прошлом партийному, а теперь уже просто общественному деятелю Нугзару Попхадзе:
Попхадзе: Будучи на всех постах, я помогал церкви, несмотря на то, что ни тогда, ни сейчас я не верю в бога - я атеист. Я не знаю, какие проблемы у других, особенно у бывших партийных функционеров - вы абсолютно правильно сказали - это так, трансформация какая-то состоялась... Но я не могу, честно признаться, оценивать это, потому что для того, чтоб оценивать трансформацию других, ты тоже должен был трансформироваться. Но я такой же, как был раньше.
Когда я приехал в Грузию, навестил католикоса. Он очень тепло встретил меня и в конце беседы сказал, что приготовил для меня подарок - распятого Христа. И говорит: ты же молишься. Я сказал: должен вас огорчить, Ваше Святейшество, - говорю, - я не верю в бога. Он расхохотался, сказал: спасибо, вы хоть один из бывших функционеров, который сказал правду.
РУССКИЙ СТАЛИН
50 лет назад, когда Стейнбек и Капа приехали в Грузию, ее уроженец, "чудный, - по словам его старшего партийного соратника,- грузин" Сталин, которого в Тбилиси еще многие помнили тогда как Сосо Джугашвили, окончательно ощутил себя русским национальным вождем. Отождествление его с Грузией и грузинами стало тяготить Иосифа Виссарионовича. Он заявил, к примеру, что грузинский актер Геловани - исполнитель его роли в довоенном кино - "страдает национальной ограниченностью" и не вполне отвечает образу общерусского лидера. Министру кинематографии Большакову Сталин выговаривал (о себе, как всегда, в третьем лице):
У Геловани сильный грузинский акцент. Разве у меня такой акцент? Подумайте о подходящем актере на роль товарища Сталина. Лучше всего из русских.
(Подобранного на замену Геловани Алексея Дикого вождь одобрил за исполнение его сталинской роли во МХАТе "без акцента"; это позволило продемонстрировать, "что товарищ Сталин принадлежит русскому народу и великой русской культуре".
Один из немногочисленных нынешних поклонников Сталина утверждает даже, что поздние дилетантские увлечения вождя "вопросами языкознания" были связаны с надеждой, "что когда во всем мире победит советская власть, главным языком на Земном шаре, языком межнационального общения станет русский язык". Ну, а это всемирное торжество советской власти в послевоенном сознании Сталина было, в свою очередь, связано с победой коммунизма в "одной, отдельно взятой стране,- в Советском Союзе, разумеется,- который вождь, также как и многие нелюбимые им иностранцы, воспринимал как Россию.
Много позднее низвергнутый его соратник Молотов вспоминал сталинские слова:
Я считаю, начальная или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем населению раздавать хлеб задаром... Если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году.
Но вообще-то "международных осложнений" Сталин в 1947-м весьма опасался. А потому весь его "русский патриотизм" был изрядно начинен подозрительностью к иностранцам и ксенофобией. За полгода до приезда в Союз Стейнбека вождь растолковывал Эйзенштейну и Черкасову собственное понимание симпатичного ему русского исторического персонажа - Ивана Грозного:
Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния.
Ну, а если уж пускать, как пустили Стейнбека и Капу, то только для того, чтобы вернувшись в свои заграницы, они приближали то светлое будущее, когда русский станет главным языком межнационального общения на земле, советская власть восторжествует в планетарном масштабе, а в России, включающей в себя, конечно же, и Украину, где уже побывал Стейнбек, и Грузию - родину русского вождя,- начнется раздача дарового хлеба, то есть коммунизм.
КОММУНИЗМ СЕГОДНЯ
С тех пор прошло полвека. - Что коммунизм для вас сейчас? И верили ли вы в него раньше? - спрашиваю я одного из бывших предводителей грузинских коммунистов Нугзара Попхадзе:
Вопрос, конечно... Да, я верю и, честно признаться, я и сейчас коммунист. И самое святое, что было в этой теории для меня, правда, утопия, но для того, чтобы прийти к заключению такому, что это - утопия, нужно было время... Я верил и считал, что многое, что делается в нашей стране нашей партией - это не то, что надо было, но я считал, что я делаю все для исправления этих ошибок, тех негативных явлений, которые были. Ну что ж. Это есть жизнь.
Для меня карьера не была явлением, что я должен был служить для карьеры. Вообще карьеру все должны делать. Это не ругательство. Но надо делать это чистыми руками. Порядочные люди - везде и всюду и всегда порядочные люди. Подонки были и тогда, и сейчас их меньше не стало. Так что в этом плане я был верующим коммунистом и считал, что служу идее честно, порядочно.
Что из этого получилось - ясно. От ошибок никто не застрахован.
50 лет назад, пожалуй, никто в Грузии не мог сказать открыто и безнаказанно, как сегодня в этой передаче бывший секретарь ЦК Грузинской компартии Нугзар Попхадзе, об "ошибках" коммунистической утопии. Разве что иностранец, вроде Стейнбека. Однажды подвыпив, он, судя по секретному донесению Хмарского, запальчиво заявил своим тбилисским собеседникам, что американский народ "никогда не будет иметь коммунизма" Правда, тут же, - вот оно, веяние времени! - он оговорился, что в Америке все же будет социализм. (Интересно, найдется ли сейчас в Штатах хоть один известный писатель, который станет утверждать такое?) Советская сторона сочла необходимым "дать отпор". Ход последовавшей перепалки Хмарский изложил так:
Тов. Микава: "Не думаете ли вы, что для одного человека слишком смело решать, как сложится будущее американского народа. Может быть, г-н Стейнбек не полностью понимает коммунизм?"
Стейнбек ответил, что, якобы, исторические условия Америки сложились таким образом, что она не может воспринять коммунизм. "Он чужд характеру американца".
Тов. Микава: "Никто не собирается навязывать американскому народу коммунизм. Каждый народ выбирает себе ту социальную систему, которая ему больше подходит."
Полвека назад Стейнбек поверил, что грузины выбрали социализм. Этот грузинский социализм для иностранных посетителей, - с виноградом и мандаринами, легким вином и обильными закусками, с чачей и полюбившимся ему грузинским чаем, - эта показная идиллия на фоне мягких соцреалистических ландшафтов и развалин древних храмов, которую ему под звуки замечательного хорового пения и бесконечные тосты демонстрировали, показались Стейнбеку реальной жизнью, очень подходящей даже для Соединенных Штатов.
Полвека спустя от этого идиллического миража остались лишь декорации - все те же прекрасные церкви и холмистые пейзажи, горбатые улочки старого Тбилиси и подсократившиеся виноградники. Рекламного социализма больше нет, жизнь совсем другая. Но полюбившиеся Стейнбеку "душа Грузии", характер грузин - они и в новой жизни сохранились, хотя, что с ними будет?. Один из жителей Тбилиси говорит мне:
Вот эта рыночная экономика сейчас захлынула практически всю Грузию, и Грузия переходит - как все страны СНГ - из той стадии загниющей, или как хотите, так назовите, на нормальные рельсы, как весь мир живет.
Знаете, у меня возникает иногда мысль, что если мы заживем, как живут какие-то бюргеры в Германии - в хорошем смысле этого слова... Мне бы не хотелось видеть Грузию как немцы живут, как французы живут, как американцы живут... Мне бы хотелось, чтоб Грузия сохранила все те прелести, которые она имела и имеет по сей день. И как-то получится так, что вот эта рыночная экономика вольется в наши души, в нашу жизнь, как-то так, что это будет совокупность этих двух вещей - грузинского менталитета и этой рыночной экономики, без которой ни одна страна не может существовать в мире, - тогда я буду счастливым человеком.
Но я думаю, что я не доживу до этого, потому что рыночная экономика очень медленно входит в нашу жизнь.
"ПРЕКРАСНЫЕ ЛЕТНИЕ НОЧИ"
После неприветливой Москвы и сталинградских неудач Стейнбек и Капа в Грузии просто отдыхали душою. Обстоятельства вполне способствовали этому.
В Тифлисе стояли прекрасные летние ночи; воздух мягкий, легкий и сухой. Молодые люди и девушки шатались по улицам, наслаждаясь погодой. [...]
Над западными горами стояла огромная луна, и от этого город казался более таинственным и старым, а большая черная крепость на хребте выделялась под лунным светом.
Разомлев ото всего этого благолепия, Стейнбек и Капа даже, как я уже говорил, подобрели к Хмарскому - стали над ним добродушно подшучивать.
Пока мы ели, к нашему столику подошел официант и сказал:
- Одна дама хотела бы потанцевать с кем-нибудь из вас, джентльмены.
Хмарский перевел нам это и неодобрительно взглянул на официанта. Он сказал:
- Скорее всего это падшая женщина.
Мы сказали:
- Ну и что из того, что падшая? Она красивая?
Хмарский скорчил гримасу. Он единственный за столом мог видеть ее.
- Нет, - ответил он.- Очень некрасивая.
Мы сказали:
- Мы думаем, что ее надо упразднить. Мы считаем, что это социальное зло. Нам кажется, что некрасивая падшая женщина представляет угрозу самой социальной структуре, угрозу дому, безопасности, материнской любви и тому подобное.
И Хмарский уныло кивнул, согласившись с нами. Это был практически первый случай, когда мы достигли с ним какого-то соглашения.
Но подвыпившим американцам хотелось не "соглашения", а куража:
Мы сказали:
- С другой стороны, если бы она была красива, то были бы смягчающие вину обстоятельства. Может, это результат социальной несправедливости. Если бы она была красивой, мы бы посоветовали изучить ее прошлое, чтобы узнать, какие общественные трудности заставили ее стать публичной женщиной, и, возможно, постараться убедить ее вернуться к честному предпринимательству.
Хмарский стал смотреть на нас подозрительным, пытливым взором. Он нам не слишком доверял.
БДИТЕЛЬНЫЙ ХМАРСКИЙ
Напрасно обольщался Стейнбек: судя по секретному дневнику Ивана Хмарского, он им совершенно не доверял. Его тогдашний начальник по ВОКСу Александр Караганов рассказывает мне сегодня:
Ну, что касается Ивана - он до сих пор жив, кстати, живет в Ульяновске, - то он чересчур старательно следовал нашим инструкциям, чересчур был так же испуган, как Стейнбек в первые дни. Но в отличие от Стейнбека он не мог отойти от этого первоначального испуга, не мог расковаться по-настоящему.
Хотя он человек умный, образованный, он окончил тот же институт, что и я. И погорел, как у нас говорят - я не знаю, известно ли вам это слово, - его исключили из партии, послали его в Ульяновск, и он там работал - сначала обычным преподавателем в институте, а потом проректором института. А сейчас уже на пенсии: рисует, выставки даже устраивает - он способный, одаренный даже, художник.
Но судьба не сложилась - в значительной степени из-за того, что он поработал в ВОКСе и погорел в ВОКСе.
"Погорел" Иван Дмитриевич на "деле КР", о котором я уже рассказывал в одной из предыдущих передач.
А тогда, в 47-м, в Тбилиси он ежеминутно ждал от Стейнбека и Капы политического подвоха и идеологической диверсии, старался давать им "отпор", бдительно следил за каждым их шагом, делал замечания "за неправильное поведение" (небрежно одеты, забыли поблагодарить экскурсовода и т.п.), а также тщательно фиксировал и осмыслял все им наблюдаемое в Тбилиси. Ну, например:
Стейнбек много пишет по утрам и жалуется на то, что он обременен впечатлениями. При этом Стейнбек намекает, что другим не понять, почему он к вечеру так устает, т.к. он человек, одаренный необычайной восприимчивостью. Но насколько я успел заметить, устает он преимущественно от преждевременной дряхлости, вызванной неумеренным потреблением вина.
ПИСАТЕЛЬСКАЯ СЛАБОСТЬ
Что ж, об известной склонности Стейнбека, как я уже отмечал, не высказывался только ленивый. Существенна в данном случае разница в тональности такого рода описаний и высказываний. К примеру, проживший 2 месяца бок о бок со Стейнбеком Капа описывал писателя так:
Утренний Стейнбек очень робок и не в состоянии взять телефонную трубку и сделать хоть малейшую попытку при помощи жестов поговорить с русскими официантками. Мне это надоедает, я встаю и заказываю завтрак по телефону на английском, французском и русском. Это поднимает дух Стейнбека и делает его несколько заносчивым. Он становится похож на деревенского философа, которому переплатили, и изрекает:
- У меня есть к тебе несколько вопросов. [...]
После принятия некоторого количества жидкости он делается оживлен, многословен и на все имеет разные, но вполне определенные взгляды.
К этим высказываниям подвыпившего писателя не питавший к нему добрых чувств Хмарский относился с особой бдительностью:
За ужином Стейнбек выпил много вина и старался вызвать нас на политический спор. Не желая спорить с ним в этом виде, я вначале уклонился от политических тем, но после того, как Стейнбек сделал несколько реакционных антисоветских заявлений, мы вынуждены были дать ему ответ.
ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ
50 лет спустя ни антисоветским, ни просоветским заявлениям при мне в Тбилиси "отпора" никто не давал. Когда я однажды вечером вернулся в отель, Лия вновь рассказывала о своих былых турпоездках в Индию и Вьетнам (на 460 советских рублей давали тогда 300 долларов да еще две недели по "хилтонам" содержали).
Возле ног бывшей архитекторши крутился гостиничный кот, статью своей напоминающий мопса. Совершенно не обращая внимания на сагу о прелестях канувшего в Лету зарубежного советского туризма, зверь стремился привлечь к себе внимание сказительницы, вызывающе мяукая и терзая когтями ее чулки. Но Лия игнорировала наглое животное, поскольку рассказывала она на сей раз по-английски, а это требовало особой концентрации на повествовании. Слушателем ее был какой-то "негр преклонных годов", который при ближайшем рассмотрении оказался индусом из Соединенных Штатов и к тому же страстным кошатником
- Он с ума сошел,- поведала мне Лия так, что я не сразу понял, о ком идет речь. - Предлагает купить коту Wiskas. Как я могу? Это же каких денег стоит?...
На следующий день заморский любитель животных принес две баночки кошачьего лакомства. Одурев от этой заграничной гуманитарной помощи, котяра полночи отвратительно вопил на моем балконе, а с утра, во время завтрака, набросился на Лиины ноги с утроенной страстью.
- Вот она, западная помощь до чего доводит, - пробормотал ни к кому не обращаясь сидевший за соседним столом постоялец. - Нам не Wiskas, нам бабу подавай! Кастрировать таких надо!..
Продолжение...
ГРУЗИНСКИЙ РАЙ
Чем дольше Стейнбек с Капой находились в СССР, чем сильнее уставали они от непривычных бытовых неудобств, раздражались от постоянных запретов и хронической неорганизованности своей поездки, чем больше узнавали они об этой малопонятной стране, тем больше начинали верить, что на завершающем этапе путешествия ждет их за все переносимые ими невзгоды некое вознаграждение - Грузия.
Стейнбек: Где бы мы ни были - в России, в Москве, на Украине, в Сталинграде, магическое слово "Грузия" возникало постоянно. Люди, которые ни разу там не были и которые, возможно, не смогли бы туда поехать, говорили о Грузии с восхищением и страстным желанием туда попасть. Они говорили о грузинах, как о суперменах, как о знаменитых выпивохах, известных танцорах, прекрасных музыкантах, работниках и любовниках. И говорили они об этом месте на Кавказе у Черного моря просто как о втором рае. Мы стали верить, что большинство русских надеются, что если они проживут всю жизнь в честности и добродетели, то когда умрут, попадут не в рай, а в Грузию - с прекрасным климатом, богатой землей и маленьким собственным океанчиком. Заслуги перед государством иногда вознаграждаются поездкой в Грузию. Сюда едут, чтобы восстановить силы после долгой болезни.
ЗАКРЕПЛЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
В пятидесятилетней давности советских маршрутах иностранцев Грузия была как бы приятным и обязательным десертом, завершающим пиршество их знакомства с суровыми послевоенными буднями СССР. Там, по замыслу советских хозяев, должно было происходить, как выражаются учителя, "закрепление пройденного материала": под ласковым кавказским солнцем заграничным гостям надлежало окончательно усваивать, что советская жизнь хоть и трудна (этого было не скрыть), но счастлива и радостна. Щедрые грузинские застолья предназначались для уничтожения впечатлений о скудости советской повседневности. А обязательный визит в Гори - эту Мекку тогдашнего коммунизма, город, где родился его "пророк", вождь и учитель - являлся высшей и завершающей стадией идеологической обработки немногочисленных в ту пору иноземных паломников.
"ЗЛОЙ ГНОМ"
В Тбилиси Стейнбек и Капа вылетели 27 августа. Их сопровождал неизменный Хмарский. Общее радостное ощущение, вынесенное из этой поездки, сгладило в воспоминаниях Стейнбека его, ставшие уже обычными, стычки с заведующим Американского отдела ВОКСа и он записал позднее:
Стейнбек: Злой гном Хмарского практически бездействовал во время нашего пребывания в Грузии, и это заставило нас относиться к нему лучше, а он в свою очередь лучше относился к нам.
Секретный дневник Ивана Дмитриевича Хмарского - свидетельство, что Стейнбек ошибался. Но поначалу, действительно, Хмарский, огорченный организационным неуспехом поездки в Сталинград, нацелил бдительность своего "гнома" прежде всего на отечественные недостатки, оказывавшиеся в поле зрения сопровождаемых им иноземцев:
Хмарский: Перед вылетом на американцев произвел удручающее впечатление беспорядок в аэропорту Внуково. Они заказали чай, но смогли получить его после троекратного напоминания через 40 минут. Уборная в здании аэропорта не действует и грязна. Самолет вылетел позже назначенного времени. Не менее неприятное впечатление произвели на американцев грязь и беспорядок с обслуживанием в отстраиваемом аэропорту Ростов.
В Ростове у них была промежуточная посадка.
ВСЕ НРАВИТСЯ
Но зато, когда прилетели в Тбилиси, Стейнбеку и Капе сразу стало нравиться все - и радушно встретившие их в аэропорту глава грузинских писателей товарищ Чиковани и сотрудники общества культурных связей под руководством товарища Микавы, и пирожные с вином, которыми их тут же угостили, и подаренный Микавой "Витязь в тигровой шкуре" по-английски.
(Капа свидетельствовал, что Стейнбек впоследствии, несмотря на накопляемую за день усталость , ежевечерне тщился постичь величие поэзии Руставели:
Он лежит на кровати, твердо держит в руках толстый том "Витязя в тигровой шкуре". Его лицо полностью расслаблено, рот открыт, он тихонько, не стесняясь и не сдерживая себя, ...похрапывает. )
Понравился американцам и удивительный город, в котором они оказались, и его жители, и даже отель, в котором их разместили:
Стейнбек: Жители Тифлиса лучше одеты, лучше выглядят, и кажутся более раскованными, чем люди, которых мы видели в России. Улицы кажутся веселыми и яркими. Люди красиво одеты, а женщины покрывают головы цветными платками. [...]
В гостинице "Интурист" нам дали две большие комнаты. Они выходили на улицу, а окна были с трех сторон комнаты, поэтому в помещении чувствовался легкий сквознячок.
Они вставали рано, и наспех позавтракав, отправлялись бродить по очаровавшему их Тбилиси, чтобы успеть увидеть как можно больше. И даже то, что завтрак им ни разу не подали вовремя, Стейнбека, обычно находившегося по утрам "не в настроении", в Тбилиси не раздражало.
ЛИЯ
Мне тоже никак не удавалось в Тбилиси получить завтрак вовремя. Готовила его Лия. Еще не начав жарить каждодневную яичницу, она уже пускалась в рассуждения о жизни.
У нас в Грузии, - повествует Лия - говорят: есть два испытания - должностью и деньгами. Мало кто выдерживает их и остается "хорошим парнем" (эта она произносит по-грузински: "`карги `бичи").
Лия - архитектор. Больше всего любит путешествовать. И потому жалеет, что безвозвратно ушло советское время, когда по дешевым путевкам она побывала и в Индии, и во Вьетнаме, и на Цейлоне, и в ГДР. И Советский Союз объездила от Владивостока до Ленинграда. (Ленинград она очень любит.)
- Теперь я, наверное, уже больше никуда не поеду, - говорит она.- Нэту денег.
Лия в разводе. Живет с младшей дочерью. Старшая - художница - уехала учиться в Амстердам и там вышла замуж за итальянца. Раз в году приезжает в Грузию. ("У нас, грузин, - говорит Лия, - совершенно специфические отношения с детьми: мы не можем их не видеть.") Но самой Лие в Голландию к дочке не выбраться. - Нет денег.
С 89-го года Лия на пару со своей сестрой Нелли стала менеджером гостиницы "Метехи". Не той большой и дорогой, куда селят богатых иностранцев, а маленькой "Старой Метехи", куда тбилисское начальство испомещало своих избранных друзей и полезных людей, что часто - одно и то же.
Гостиница славилась своими выходящими на Куру балконами, откуда открывается замечательный вид на город, а также именитыми постояльцами, среди которых бывали и генералы, а в 89-м - "даже академик Сахаров". До Лии и Нелли здесь работали русские блондинки ("неинтеллигентные, но очень сексапильные", - вспоминает со скрытым осуждением Лия), и генералы блондинок этих, как и ночной вид Куры с балкона, очень любили.
Балконы и вид сохранились. Но от былой гостиничной роскоши остались только следы: старинная мебель на кривых ножках с плюшевой обивкой некогда благородных цветов, протершиеся стильные обои, выщербленный каменный пол в ванных комнатах. Но из кранов постоянно капает, и часто нет света. ("Свет ушел",- говорят в Тбилиси, когда он гаснет; "свет пришел" - когда он наконец-то вновь зажигается.)
Теперь "Старый Метехи" принадлежит "товариществу с ограниченной ответственностью", состоящему из прежних "руководящих товарищей". (Они и теперь руководят, но только должности их называются по-новому.) Лия и Нелли - их наемные работники, хотя раньше им обещали, что сделают пайщиками. Получают они по 30 лари в месяц и "страшно довольны".- Мало кто из интеллигентов советского времени, по словам Лии, смог получить такое место. Таким, неустроенным в новой жизни, Лия, как может, помогает. (Белье постояльцев по ее заказу стирает Медея - дочь профессора "из очень приличной семьи".)
Но о путешествиях теперь Лия может только мечтать: "нэту денег".
Когда я был в Тбилиси, по телеку объявили: официальный прожиточный минимум в Грузии - 90 лари.
РЕЛИГИОЗНАЯ СВОБОДА
27 августа 47-го года Хмарский зафиксировал в своем дневнике, что американцы "осматривали достопримечательные места Тбилиси", в том числе Церковь Святого Давида и Сионский собор. В Сиони им разрешили даже заснять богослужение.
Хмарский докладывал:
Стейнбек и Капа заявили, что снимки, относящиеся к религии, будут иметь колоссальное значение в США, так как разоблачат наглядно измышления антисоветской пропаганды о том, что религия в СССР снова запрещена.
(Даже зная о придуманной и лишь частично реализованной Стейнбеком схеме: надо-де спорить с теми стереотипами об СССР, которые кочуют по страницам американской печати, я весьма сомневаюсь, что известный писатель мог сказать нечто подобное - суконная лексика эта более напоминает газету "Правда" 47-го года да 58 статью тогдашнего российского уголовного кодекса.)
Стейнбек же в своем дневнике записал:
Когда мы спустились из церкви Давида, гулко зазвонили соборные колокола, и мы вошли внутрь. Это была восточная богатая церковь с сильно почерневшими от ладана и времени росписями. Здесь толпился народ. Службу вел седовласый старик в золотом венце, он был так красив, что казался нереальным. Этот старый человек называется католикосом, он глава грузинской церкви: одеяние его пышно заткано золотом. Служба шла величественно, а звучание большого хора было несравненным.
GEORGIA
Мне тоже посчастливилось видеть католикоса. Правда, служба, которую он служил в Сиони в тот день уже закончилась, и у входа патриарха ждал внушительный черный лимузин, а также небольшая группа людей, желающих еще раз взглянуть на первосвященника. С одним из них, признавшим во мне иноземца, с почтенного вида стариком по имени Георгий я и разговорился.
Вообще, мне кажется, что большинство мужчин в Грузии носят имя Георгий - славное имя христианского святого, воина и страстотерпца из Каппадокии, легендарного победителя Дракона. Не случайно и называется эта страна на многих языках "Georgia"...
Вот и президент Грузии Эдуард Шеварднадзе в недавнем крещении своем - Георгий. ("Я был Савлом, а стал Павлом,"- сказал после крещения Эдуард Амвросиевич.)
О ПАВЛАХ И ПАВЛИКЕ
В Грузии, как я понял, относятся к этому по-разному. Доводилось слышать пренебрежительное:
- Подумаешь, был Эдик, стал Жорик. Что изменилось?
Другие - со сдержанным одобрением.
- Это хорошо, конечно, что бывший главный наместник безбожной партии здесь крестился,- говорит мне мой собеседник Георгий, с которым мы вместе наблюдаем выход Патриарха из Сионского собора. Почтительно поцеловав Его Святейшеству край одеяния и руку, мой собеседник возвращается ко мне и продолжает тему. - Конечно, это прежде всего политический шаг, а не моральное преображение. Но если они (тут он на мгновенье переводит глаза куда-то в сторону) последуют его примеру, то потихоньку что-то, может быть, произойдет и в их душе.
Помолчав добавляет:
- Только бы эти новоявленные Павлы не обернулись Грузии Павликами Морозовыми.
ВОПРОСЫ
Что же, однако, происходит в душах новообращенных Павлов и свежекрещенных Георгиев? Происходит не только в Грузии, где глава государства подал личный пример своим бывшим партийным, а ныне государственным чиновным соратникам? Как эти вчерашние советские гонители веры оказались вдруг в первых рядах молящихся в храмах и мечетях? Что значит эта трансформация начальствующих слуг безбожной коммунистической идеи во внешне, по крайней мере, набожных служителей своей родине (теперь уже - родинам)?
В Грузии я задал эти вопросы известному, в прошлом партийному, а теперь уже просто общественному деятелю Нугзару Попхадзе:
Попхадзе: Будучи на всех постах, я помогал церкви, несмотря на то, что ни тогда, ни сейчас я не верю в бога - я атеист. Я не знаю, какие проблемы у других, особенно у бывших партийных функционеров - вы абсолютно правильно сказали - это так, трансформация какая-то состоялась... Но я не могу, честно признаться, оценивать это, потому что для того, чтоб оценивать трансформацию других, ты тоже должен был трансформироваться. Но я такой же, как был раньше.
Когда я приехал в Грузию, навестил католикоса. Он очень тепло встретил меня и в конце беседы сказал, что приготовил для меня подарок - распятого Христа. И говорит: ты же молишься. Я сказал: должен вас огорчить, Ваше Святейшество, - говорю, - я не верю в бога. Он расхохотался, сказал: спасибо, вы хоть один из бывших функционеров, который сказал правду.
РУССКИЙ СТАЛИН
50 лет назад, когда Стейнбек и Капа приехали в Грузию, ее уроженец, "чудный, - по словам его старшего партийного соратника,- грузин" Сталин, которого в Тбилиси еще многие помнили тогда как Сосо Джугашвили, окончательно ощутил себя русским национальным вождем. Отождествление его с Грузией и грузинами стало тяготить Иосифа Виссарионовича. Он заявил, к примеру, что грузинский актер Геловани - исполнитель его роли в довоенном кино - "страдает национальной ограниченностью" и не вполне отвечает образу общерусского лидера. Министру кинематографии Большакову Сталин выговаривал (о себе, как всегда, в третьем лице):
У Геловани сильный грузинский акцент. Разве у меня такой акцент? Подумайте о подходящем актере на роль товарища Сталина. Лучше всего из русских.
(Подобранного на замену Геловани Алексея Дикого вождь одобрил за исполнение его сталинской роли во МХАТе "без акцента"; это позволило продемонстрировать, "что товарищ Сталин принадлежит русскому народу и великой русской культуре".
Один из немногочисленных нынешних поклонников Сталина утверждает даже, что поздние дилетантские увлечения вождя "вопросами языкознания" были связаны с надеждой, "что когда во всем мире победит советская власть, главным языком на Земном шаре, языком межнационального общения станет русский язык". Ну, а это всемирное торжество советской власти в послевоенном сознании Сталина было, в свою очередь, связано с победой коммунизма в "одной, отдельно взятой стране,- в Советском Союзе, разумеется,- который вождь, также как и многие нелюбимые им иностранцы, воспринимал как Россию.
Много позднее низвергнутый его соратник Молотов вспоминал сталинские слова:
Я считаю, начальная или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем населению раздавать хлеб задаром... Если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году.
Но вообще-то "международных осложнений" Сталин в 1947-м весьма опасался. А потому весь его "русский патриотизм" был изрядно начинен подозрительностью к иностранцам и ксенофобией. За полгода до приезда в Союз Стейнбека вождь растолковывал Эйзенштейну и Черкасову собственное понимание симпатичного ему русского исторического персонажа - Ивана Грозного:
Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния.
Ну, а если уж пускать, как пустили Стейнбека и Капу, то только для того, чтобы вернувшись в свои заграницы, они приближали то светлое будущее, когда русский станет главным языком межнационального общения на земле, советская власть восторжествует в планетарном масштабе, а в России, включающей в себя, конечно же, и Украину, где уже побывал Стейнбек, и Грузию - родину русского вождя,- начнется раздача дарового хлеба, то есть коммунизм.
КОММУНИЗМ СЕГОДНЯ
С тех пор прошло полвека. - Что коммунизм для вас сейчас? И верили ли вы в него раньше? - спрашиваю я одного из бывших предводителей грузинских коммунистов Нугзара Попхадзе:
Вопрос, конечно... Да, я верю и, честно признаться, я и сейчас коммунист. И самое святое, что было в этой теории для меня, правда, утопия, но для того, чтобы прийти к заключению такому, что это - утопия, нужно было время... Я верил и считал, что многое, что делается в нашей стране нашей партией - это не то, что надо было, но я считал, что я делаю все для исправления этих ошибок, тех негативных явлений, которые были. Ну что ж. Это есть жизнь.
Для меня карьера не была явлением, что я должен был служить для карьеры. Вообще карьеру все должны делать. Это не ругательство. Но надо делать это чистыми руками. Порядочные люди - везде и всюду и всегда порядочные люди. Подонки были и тогда, и сейчас их меньше не стало. Так что в этом плане я был верующим коммунистом и считал, что служу идее честно, порядочно.
Что из этого получилось - ясно. От ошибок никто не застрахован.
50 лет назад, пожалуй, никто в Грузии не мог сказать открыто и безнаказанно, как сегодня в этой передаче бывший секретарь ЦК Грузинской компартии Нугзар Попхадзе, об "ошибках" коммунистической утопии. Разве что иностранец, вроде Стейнбека. Однажды подвыпив, он, судя по секретному донесению Хмарского, запальчиво заявил своим тбилисским собеседникам, что американский народ "никогда не будет иметь коммунизма" Правда, тут же, - вот оно, веяние времени! - он оговорился, что в Америке все же будет социализм. (Интересно, найдется ли сейчас в Штатах хоть один известный писатель, который станет утверждать такое?) Советская сторона сочла необходимым "дать отпор". Ход последовавшей перепалки Хмарский изложил так:
Тов. Микава: "Не думаете ли вы, что для одного человека слишком смело решать, как сложится будущее американского народа. Может быть, г-н Стейнбек не полностью понимает коммунизм?"
Стейнбек ответил, что, якобы, исторические условия Америки сложились таким образом, что она не может воспринять коммунизм. "Он чужд характеру американца".
Тов. Микава: "Никто не собирается навязывать американскому народу коммунизм. Каждый народ выбирает себе ту социальную систему, которая ему больше подходит."
Полвека назад Стейнбек поверил, что грузины выбрали социализм. Этот грузинский социализм для иностранных посетителей, - с виноградом и мандаринами, легким вином и обильными закусками, с чачей и полюбившимся ему грузинским чаем, - эта показная идиллия на фоне мягких соцреалистических ландшафтов и развалин древних храмов, которую ему под звуки замечательного хорового пения и бесконечные тосты демонстрировали, показались Стейнбеку реальной жизнью, очень подходящей даже для Соединенных Штатов.
Полвека спустя от этого идиллического миража остались лишь декорации - все те же прекрасные церкви и холмистые пейзажи, горбатые улочки старого Тбилиси и подсократившиеся виноградники. Рекламного социализма больше нет, жизнь совсем другая. Но полюбившиеся Стейнбеку "душа Грузии", характер грузин - они и в новой жизни сохранились, хотя, что с ними будет?. Один из жителей Тбилиси говорит мне:
Вот эта рыночная экономика сейчас захлынула практически всю Грузию, и Грузия переходит - как все страны СНГ - из той стадии загниющей, или как хотите, так назовите, на нормальные рельсы, как весь мир живет.
Знаете, у меня возникает иногда мысль, что если мы заживем, как живут какие-то бюргеры в Германии - в хорошем смысле этого слова... Мне бы не хотелось видеть Грузию как немцы живут, как французы живут, как американцы живут... Мне бы хотелось, чтоб Грузия сохранила все те прелести, которые она имела и имеет по сей день. И как-то получится так, что вот эта рыночная экономика вольется в наши души, в нашу жизнь, как-то так, что это будет совокупность этих двух вещей - грузинского менталитета и этой рыночной экономики, без которой ни одна страна не может существовать в мире, - тогда я буду счастливым человеком.
Но я думаю, что я не доживу до этого, потому что рыночная экономика очень медленно входит в нашу жизнь.
"ПРЕКРАСНЫЕ ЛЕТНИЕ НОЧИ"
После неприветливой Москвы и сталинградских неудач Стейнбек и Капа в Грузии просто отдыхали душою. Обстоятельства вполне способствовали этому.
В Тифлисе стояли прекрасные летние ночи; воздух мягкий, легкий и сухой. Молодые люди и девушки шатались по улицам, наслаждаясь погодой. [...]
Над западными горами стояла огромная луна, и от этого город казался более таинственным и старым, а большая черная крепость на хребте выделялась под лунным светом.
Разомлев ото всего этого благолепия, Стейнбек и Капа даже, как я уже говорил, подобрели к Хмарскому - стали над ним добродушно подшучивать.
Пока мы ели, к нашему столику подошел официант и сказал:
- Одна дама хотела бы потанцевать с кем-нибудь из вас, джентльмены.
Хмарский перевел нам это и неодобрительно взглянул на официанта. Он сказал:
- Скорее всего это падшая женщина.
Мы сказали:
- Ну и что из того, что падшая? Она красивая?
Хмарский скорчил гримасу. Он единственный за столом мог видеть ее.
- Нет, - ответил он.- Очень некрасивая.
Мы сказали:
- Мы думаем, что ее надо упразднить. Мы считаем, что это социальное зло. Нам кажется, что некрасивая падшая женщина представляет угрозу самой социальной структуре, угрозу дому, безопасности, материнской любви и тому подобное.
И Хмарский уныло кивнул, согласившись с нами. Это был практически первый случай, когда мы достигли с ним какого-то соглашения.
Но подвыпившим американцам хотелось не "соглашения", а куража:
Мы сказали:
- С другой стороны, если бы она была красива, то были бы смягчающие вину обстоятельства. Может, это результат социальной несправедливости. Если бы она была красивой, мы бы посоветовали изучить ее прошлое, чтобы узнать, какие общественные трудности заставили ее стать публичной женщиной, и, возможно, постараться убедить ее вернуться к честному предпринимательству.
Хмарский стал смотреть на нас подозрительным, пытливым взором. Он нам не слишком доверял.
БДИТЕЛЬНЫЙ ХМАРСКИЙ
Напрасно обольщался Стейнбек: судя по секретному дневнику Ивана Хмарского, он им совершенно не доверял. Его тогдашний начальник по ВОКСу Александр Караганов рассказывает мне сегодня:
Ну, что касается Ивана - он до сих пор жив, кстати, живет в Ульяновске, - то он чересчур старательно следовал нашим инструкциям, чересчур был так же испуган, как Стейнбек в первые дни. Но в отличие от Стейнбека он не мог отойти от этого первоначального испуга, не мог расковаться по-настоящему.
Хотя он человек умный, образованный, он окончил тот же институт, что и я. И погорел, как у нас говорят - я не знаю, известно ли вам это слово, - его исключили из партии, послали его в Ульяновск, и он там работал - сначала обычным преподавателем в институте, а потом проректором института. А сейчас уже на пенсии: рисует, выставки даже устраивает - он способный, одаренный даже, художник.
Но судьба не сложилась - в значительной степени из-за того, что он поработал в ВОКСе и погорел в ВОКСе.
"Погорел" Иван Дмитриевич на "деле КР", о котором я уже рассказывал в одной из предыдущих передач.
А тогда, в 47-м, в Тбилиси он ежеминутно ждал от Стейнбека и Капы политического подвоха и идеологической диверсии, старался давать им "отпор", бдительно следил за каждым их шагом, делал замечания "за неправильное поведение" (небрежно одеты, забыли поблагодарить экскурсовода и т.п.), а также тщательно фиксировал и осмыслял все им наблюдаемое в Тбилиси. Ну, например:
Стейнбек много пишет по утрам и жалуется на то, что он обременен впечатлениями. При этом Стейнбек намекает, что другим не понять, почему он к вечеру так устает, т.к. он человек, одаренный необычайной восприимчивостью. Но насколько я успел заметить, устает он преимущественно от преждевременной дряхлости, вызванной неумеренным потреблением вина.
ПИСАТЕЛЬСКАЯ СЛАБОСТЬ
Что ж, об известной склонности Стейнбека, как я уже отмечал, не высказывался только ленивый. Существенна в данном случае разница в тональности такого рода описаний и высказываний. К примеру, проживший 2 месяца бок о бок со Стейнбеком Капа описывал писателя так:
Утренний Стейнбек очень робок и не в состоянии взять телефонную трубку и сделать хоть малейшую попытку при помощи жестов поговорить с русскими официантками. Мне это надоедает, я встаю и заказываю завтрак по телефону на английском, французском и русском. Это поднимает дух Стейнбека и делает его несколько заносчивым. Он становится похож на деревенского философа, которому переплатили, и изрекает:
- У меня есть к тебе несколько вопросов. [...]
После принятия некоторого количества жидкости он делается оживлен, многословен и на все имеет разные, но вполне определенные взгляды.
К этим высказываниям подвыпившего писателя не питавший к нему добрых чувств Хмарский относился с особой бдительностью:
За ужином Стейнбек выпил много вина и старался вызвать нас на политический спор. Не желая спорить с ним в этом виде, я вначале уклонился от политических тем, но после того, как Стейнбек сделал несколько реакционных антисоветских заявлений, мы вынуждены были дать ему ответ.
ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ
50 лет спустя ни антисоветским, ни просоветским заявлениям при мне в Тбилиси "отпора" никто не давал. Когда я однажды вечером вернулся в отель, Лия вновь рассказывала о своих былых турпоездках в Индию и Вьетнам (на 460 советских рублей давали тогда 300 долларов да еще две недели по "хилтонам" содержали).
Возле ног бывшей архитекторши крутился гостиничный кот, статью своей напоминающий мопса. Совершенно не обращая внимания на сагу о прелестях канувшего в Лету зарубежного советского туризма, зверь стремился привлечь к себе внимание сказительницы, вызывающе мяукая и терзая когтями ее чулки. Но Лия игнорировала наглое животное, поскольку рассказывала она на сей раз по-английски, а это требовало особой концентрации на повествовании. Слушателем ее был какой-то "негр преклонных годов", который при ближайшем рассмотрении оказался индусом из Соединенных Штатов и к тому же страстным кошатником
- Он с ума сошел,- поведала мне Лия так, что я не сразу понял, о ком идет речь. - Предлагает купить коту Wiskas. Как я могу? Это же каких денег стоит?...
На следующий день заморский любитель животных принес две баночки кошачьего лакомства. Одурев от этой заграничной гуманитарной помощи, котяра полночи отвратительно вопил на моем балконе, а с утра, во время завтрака, набросился на Лиины ноги с утроенной страстью.
- Вот она, западная помощь до чего доводит, - пробормотал ни к кому не обращаясь сидевший за соседним столом постоялец. - Нам не Wiskas, нам бабу подавай! Кастрировать таких надо!..
Продолжение...
