Передача шестая >>>
Второй киевский день 47 года начался для Стейнбека с посещения Партизанской выставки. Расчитывавшие на силу ее пропагандистского воздействия на американцев киевляне были разочарованы:
Из секретного дневника Полторацкого: И Стейнбек , и Капа проходили по выставке с довольно равнодушным видом. У экспонатов не задерживались, почти не задавали вопросов. На снимки, демонстрирующие гитлеровские зверства и геройские дела партизан реагировали очень вяло, по крайней мере, ничем свои впечатления не подчеркивали.1
Кроме того в головы бдительных хозяев закралось страшное подозрение: Стейнбек знает русский и понимает больше, чем следует.
Из секретного дневника Полторацкого: Рассматривая образцы разных самодельных предметов, изготовленных партизанами, Стейнбек весело улыбнулся при слове "зажигалка", прежде чем посмотрел на нее. Видимо, он все-таки знаком с русским языком.2
По ходу последующего обеда эти подозрения, подогретые алкоголем, усилились:
Из секретного дневника Полторацкого: Во время этих бесед все более возникало подозрение, что Стейнбек, и особенно Капа, знают в какой-то мере русский язык: они отвечали раньше, чем успевали переводить, явно реагировали на сказанное до перевода.3
Теперь-то я понимаю, что опасения эти были безосновательны. После того, как пошли в эфир первые передачи этой стейнбековской серии, один из моих давних слушателей прислал мне копии нескольких опубликованных, но мне до того неизвестных писем Стейнбека. Одно из них, адресованное Паскалю Ковичи, написано в августе 47-го в Киеве. Стейнбек в частности пишет:
Мне страшно тяжело дается написание русских имен, а мой словарный запас ограничивается примерно десятью словами, и те в основном связаны с выпивкой.4
Но тем не менее бдительность была повышена; еще и потому, что слишком уж, по мнению хозяев, стал любопытничать Капа:
Из секретного дневника Полторацкого: ...подскочил к окну, и стал рассматривать, что происходит на дворе. Капа проявляет стремление посмотреть "черные ходы" тех мест, где находится.5
Хозяева вновь попытались направить интерес американцев в идейно выдержанное русло: стали показывать им фильмы о партизанской борьбе. Первую, короткую документальную ленту американцы просмотрели молча, как сказано в секретном отчете, "никакими репликами не выдавая своих впечатлений". Но когда сразу после "Народных мстителей" стали показывать фильм "Она защищает Родину", не выдержали. Полторацкий доносил:
Из секретного дневника Полторацкого: Оба, Стейнбек и Капа, проявили открытое недовольство, заскучали и заерзали на стульях. Капа вскоре бесцеремонно заявил: "Я надеюсь, что она защитит Родину очень быстро, потому что я зверски голоден." Стейнбек улыбнулся.6
Превосходный, по оценке Стейнбека, обед в "Интуристе" их уже ждал. Чтобы разговорить "отмалчивающегося" писателя водки и вина не жалели. А для новой идеологической атаки на него к столу были приглашены зам директора Партизанской выставки товарищ Кузовков и украинский письменник товарищ Владко. Полторацкий и Хмарский "посоветовали" им "заговорить со Стейнбеком о нравах американской реакционной прессы".7 Водка подействовала, и расчет удался. Как докладывал вечером того же дня Полторацкий,
Из секретного дневника Полторацкого: Вскоре и Стейнбек, и особенно Капа заговорили уже без пауз. Капа буквально перебивал и тараторил без умолку.
Основная тема, вокруг которой вертелись споры - был вопрос о том, что советский народ дружелюбно настроен к американскому народу и его отрицательное отношение касается только американских реакционных кругов. Стейнбек настойчиво повторял, что часть наших газет пишет о "плохих американцах" вообще, не отделяя народ от правительства. Капа вторил. Мы отвергали это. Но Стейнбек остался при своем мнении.8
В своем секретном суммарном отчете о киевкой поездке Стейнбека, составленном тремя неделями позднее, Иван Дмитриевич Хмарский уведомлял ЦК, МИД и собственное начальство:
Стейнбек ответил встречными обвинениями. Он заявил, что советская печать распространяет в народе шовинистические настроения, подвергая нападкам все американское.[...] В доказательство справедливости своего мнения [он] привел тот факт, что ко всему плохому советская печать добавляет слово "американский", что оскорбляет национальное достоинство американцев. Я разъяснил, что эпитет "американский" в дурном смысле применяется у нас только к американскому империализму.
"Вот видите, - возразил Стейнбек,- даже имериализм и тот американский.9
ПОЛВЕКА СПУСТЯ
Полвека спустя это словосочетание ("американский империализм") мне на Украине довелось встретить лишь однажды. Когда я вместе с моим киевским коллегой Пашей Бальковским приехал в штаб-квартиру скандального революционно-националистического движения УНА-УНСО. На одной из стен жалкого двухкомнатного подвальчика, украшенного потретами Бендеры, Донцова, Че Гевары и Хомейни висел лозунг "В двадцять пэршэ столiття бэз американьского империализму!"
"ЛУЧШЕ БЫТЬ ПОДАЛЬШЕ"
Сейчас это - архаичная экзотика. Но 50 лет назад советские пропагандисты говорили о нем постоянно. А рупором американского империализма объявлялась вся американская печать. Кроме коммунистической, разумеется.
От многого, что печаталось в Штатах в 47-м, и что там тогда происходило, Стейнбек был не в восторге. В уже цитированном мною киевском письме Паскалю Ковичи он писал:
Я не получаю новостей из Америки, и это даже приятно. Я все равно ничего не могу изменить, а потому уж лучше быть подальше от наших проблем.10
ПОЧЕМУ НЕ КОНТРОЛИРУЮТ ГАЗЕТЫ
Но даже в этом депрессивном настроении, характерном для многих американских интеллектуалов летом 47-го, Стейнбек не намерен был терпеть обобщенные пропагандистские нападки на его страну, и на ее печать, которую он, кстати, в Киеве и представлял. Поначалу он пытался объяснить что-то своим советским собеседникам в доступных для них терминах: "у нас в США сейчас идет настоящая гражданская война между реакционерами и прогрессивными силами"11; говорил и о том, что (я процитирую по донесению Полторацкого) "херстовская и прочая реакционная пресса не выражает мнения всего народа"12
Из "Русского дневника": И тут всплыл старый-старый вопрос, который возникает всегда:"Почему же тогда ваше правительство не контролирует газеты и журналистов, которые призывают к войне?" И нам снова приходилось объяснять, как и много раз до этого, что мы не считаем, что нашу прессу нужно контролировать, и думаем, что побеждает, как правило, правда, а контроль просто загоняет все плохое вглубь. /47/
СКРЫТЫЕ НАМЕКИ?
Теперь, прочтя секретные отчеты Хмарского и Полторацкого, об этой сильно разогретой алкоголем и взаимным недорверием беседе, я знаю, что советские собеседники Стейнбека восприняли все эти доводы, как скрытый намек на советские несвободы.
Из секретного дневника Полторацкого: В общем Стейнбек и Капа упорно намекали на отсутствие свободной прессы в СССР, "нажиме" на сознание.
Из секретного дневника Хмарского: В доказательство ошибочности и опасноcти такого рода убеждения мы привели в пример немецкий народ, на который многолетняя фашистская пропаганда оказала пагубное влияние.
Стейнбек запротестовал, заявив, что между американским и немецким народами аналогия невозможна. "Немецкий народ испортила не пропаганда, а экономические условия", - сказал он.
- В чем состояли эти условия в фашистской Германии,- спросили мы.
- В том, что в Гeрмании человек, который не являлся членом партии, не мог прокормить своих детей,- ответил Стейнбек раздельно и многозначительно, намекенув на известный клеветнический тезис антисоветской пропаганды в США о якобы имеющейся "аналогии" между СССР и фашистской Германией.13
"ВРЕМЯ ТУХАЧЕВСКИХ"
Эта застольная перепалка, в которой говорили сразу о многом - о классовой борьбе (Стейнбек утверждал, что классов в США в марксистском понимании нет) и о расовой проблеме, о порочности советской пропаганды и том, что от членов украинской культурной делегации в США потребовали "оскорбительной регистрации",- этот сумбурный спор нашел на страницах "Русского дневника" лишь частичное отражение. Не попали в "Дневник" сюжеты довольно интересные. И то, что они остались "за бортом", для меня, - свидетельство весьма лояльного отношения американского писателя к стране, в которой он гостил. Ну, вот к примеру:
Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек заявил [...]: В 1936 году я приехал в СССР. Я был обыскан до нитки, все мои чемоданы перевернуты вверх дном, отняты даже американские газеты. Это было время тухачевских. Но я отдавал себе ясный отчет в значении происходившего и никаких неправильных выводов не сделал."
Хмарский тут же объяснил Стейнбеку, что это был особый исторический период, когда немецкая разведка - наш общий враг, наводнила страну шпионами, готовясь к нападению на СССР. Стейнбек и Капа с горячностью заявили, что именно так все было воспринято - Стейнбек же по возвращении домой ничего об этом не писал и никого не обвинял.14
Когда я в архиве впервые прочел этот абзац потраченного временем секретного дневника Полторацкого, я задумался: а понимал ли Стейнбек в 47-м, о чем он предпочел промолчать в 36-м? Понимал ли он, что тот "особый исторический период" (время террора, если попросту) в СССР в общем-то отнюдь не кончился. Да, "тухачевских", как он выразился, перестреляли, поубивали и многих из их палачей. Но другие - и Вышинский, утверждавший программу пребывания Стейнбека в Союзе 47-го года, и Ульрих, живший в "Метрополе" в нескольких шагах от номера Джо Ньюмена, в котором останавливался Стейнбек (он мог просто встречать его в коридоре - этого щедро надушенного "Шипром" коротышку), не говоря уже о Сталине, без разрешения которого в СССР (это Стейнбек сам писал!) ничего не происходило - все эти люди продолжали жить и активно действовать. "Особый исторический период" продолжался. И уже состовлялись списки псевдо-шпионов (на сей раз американских и английских), и уже шли первые их аресты (об академике Парине я уже говорил в одной из предыдущих передач)...
Знал ли об этом Стейнбек, когда уверял своих собеседников в лояльности?
"СТЕЙНБЕК, ВИДИМО, ПОЛУЧИЛ УКАЗАНИЕ..."
Так или иначе, они ему не поверили, более того, заподозрили, что он действует по наущению. Хмарский сообщал начальству:
Из отчета Хмарского: Из этой беседы я вынес убеждение, что Стейнбек и Капа хорошо подготовлены, вероятно в "Нью-Йорк Геральд Трибюн", по основным вопросоам американо-советских отношений. Установка, которой придерживаются Стейнбек и Капа, состоит в следующем: американский и советский народ хотят мира и сближения, но этому, с одной стороны, препятствует правительство Трумэна, а с другой стороны - "тоталитарное советское правительство" и, в частности, советская печать, якобы воспитывающая народ в духе шовинизма. Стейнбек, видимо, получил указание не связывать себя никакими заявлениями, которые могли бы дать повод обвинить его как "плохого американца".15
ФИШЕР
Казалось бы, после нескольких часов выпивания и политических дискуссий все остались при своих: [Стейнбек не поступился принципами, советские ему не поверили. Казалось бы... Если б не появился в результате этого обеда в "Русском дневнике" писателя пассаж о неком "американце, который приехал в Киев в составе делегации какого-то международного комитета". (На самом деле речь шла о представителе УНРРА Фишере, которого советские заподозрили в сборе материалов о голоде на Украине.) Со слов своих киевских хозяев Стейнбек записал, что американец этот мало что узнал об их стране, поскольку редко выходил из своего номера в отеле. И тем не менее, вернувшись в Штаты, написал книгу об Украине. "Украинцы, - пишет Стейнбек,- утверждали, что в книге много неточностей". Стейнбек уловил их беспокойство по поводу того, что такому автору в Америке могут поверить как знатоку Украины. (А ведь даже его начальник признал наличие этих неточностей! - закусывая говорили Стейнбеку киевские весельчаки, несмотря на обильную выпивку не забывавшие о своей миссии; ссылка на начальника была, думаю, тоже не случайной. - Они предупреждали... )
Из "Русского дневника": Они рассказали со смехом, как однажды вечером с улицы у гостиницы, где американец ужинал, донесся автомобильный выхлоп. Американец сильно вздрогнул и закричал: "Большевики расстреливают заключенных!" Скорее всего, сказали украинцы, он до сих пор этому верит/45/
Стейнбек записал этот эпизод без комментариев. Не думаю, что скрытое в рассказе его киевских собутыльников предупреждение подействовало. Он, может быть, даже и не поверил в эту веселую историю. Просто сработал декларированный писателем принцип: записываю то, что слышу.
Но то, что эпизод этот в версии его расказчиков вошел в изданную в Штатах книгу, было для них большой идеологической победой. Ресторанные затраты на веселое гостеприимство были оправданы!
"ИДЕИ И ВЫВОДЫ ОБДУМАНЫ И ПРЕДРЕШЕНЫ"
Оставим на некоторое время Стейнбека, Капу и угощавщих их советских хозяев, дружно посмеявшихся над американским специалистом по украинскому сельскому хозяйству Фишером, поверившим, что он слышит звуки расстрелов. (Я, между прочим, думаю, - историки, если захотят, легко проверят, - что названный американец был тем самым Фишером,- бывшим сотрудником АРА.- перу которого принадлежит первое исследование о голоде в советской России; так что он вполне представлял, о чем говорил, и напрасно подвыпивший Капа, соглашаясь со своими киевскими хозяевами, окрестил его "злопыхателем и дураком".) Оно и понятно: про Фишера ни Стейнбек, ни Капа раньше слыхом не слыхивали, но уже твердо знали - они будут делать свою книгу иначе, чем он. Суммируя в своем секретном отчете то, что удалось вытянуть из них в ходе затянувшегося застолья в "Интуристе", Полторацкий сообщал:
Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек и Капа несколько раз отчетливо сформулировали цель своего посещения СССР: направление их будущих статей и книги, главные идеи и выводы, обдуманы и предрешены ими еще до приезда сюда. Они приехали не за тем, чтобыполучить новые знания, сведения, а чтобы организовать материалы, которые составят техническое оснащение их работы - послужат способом доказательств перед американским читателем, что написанное ими в действительности существует - они сами это видели и слышали. Они ясно намекали присутствующим, что поэтому их не нужно учить или разъяснять им положение вещей, а лишь помочь им в выборе и накоплении фактического материала наблюдений...16
И, если "идеи и выводы", обдуманные еще до приезда на Украину, и вызывали у хозяев некоторые опасения, то просба помочь "в выборе и накоплении фактического материала" вполне устраивала.
ЧЕРНОВОЛ
Вот об этом-то "фактическом материале" (не специально для иноземных гостей отобранном, а о том, что запомнилось из каждодневной голодной мальчишеской послевоенной жизни) и беседовал я в Киеве с депутатом Верховной Рады, бывшим советским политзаключенным Вячеславом Максимовичем Черноволом.
Вячеслав Чорновол: Вы знаете, это были очень тяжелые для Украины послевоенные годы. Я рос в семье сельских учителей. Они имели какую-то гарантированную зарплату и чуточку лучше жили, но все-таки сельские учителя это были те же крестьяне, тоже надо было и корову пасти, и живность домашнюю содержать, и так далее. Разрывались между огородом, полем и школой. Мы босыми бегали от снега до снега. Ну, и это был еще голод 1947 года на Украине. Когда говорят о голоде 1933 года, это было все-таки еще до меня, это уже рассказывали. Мне показывали полусумасшедшую женщину, которая убила одного своего ребенка, варила и кормила других детей. Показывали места, заросшие уже кустами, где сбрасывали и мертвых и еще немножко живых в 1933 году. Но это было раньше, это была история. А теперь я видел сам. Возле школы, отец был тогда директором школы, выстраивалась очередь голодных детей, которых мы все-таки немного подкармливали, что-то давали. Делали так называемую затирушку. Это муку растирали на горячей воде, какой-то кулеш, раз в день. И вот они с утра, знали, что будут кормить где-то после обеда. Они с утра становились в эту очередь. Жадные глаза. Опухшие дети. Много умирало. Вот это был таким 1947 год на Украине.
Черновол родом из центральной Украины (в 47-м это была Киевская, а сейчас Черкасская область). Послевоенной вооруженной борьбы там, в отличие от западной Украины не было.
Вячеслав Чорновол: У нас лесостепь. Вот в этих лесах прятались так называемые дезертиры. Это те, которые не хотели идти в армию. Иногда даже были случаи убийств, нападений и так далее. Но вооруженное сопротивление было долго, до середине 50-х годов на Западной Украине. Об этом я узнал уже позже, когда начал работать в Западной Украине и познакомился со многими участниками этого движения. У нас этого не было. В наших краях сопротивление кончилось в 25-26 году. Недалеко от нас Холодный Яр. Это знаменитая Холодноярская республика, которая держалась еще даже после смерти Ленина, там еще партизаны, восставшие против советской власти, держались. Ну, и были выступления отдельные в конце 20-х начале 30-х годов, когда проводили коллективизацию. Но в послевоенные годы уже некому было выступать. Село было обессилено.
Вот еще что. Не было мужчин. Очень было много вдов.
С Вячеславом Черноволом мы беседовали и о тех пятидесяти годах, что отделяли нас от приезда Стейнбека в СССР. Для Украины самым важными (эпохальными, можно сказать) за эти полвека были, наверное, два события - Чернобыль и создание независимого украинского государства. Вячеслав Максимович согласился со мной, но добавил:
Вячеслав Чорновол: Я бы назвал еще третье. Это, наверное, для всего Союза. Это, наверное, смерть Сталина, и вот эта оттепель хрущевская, и прекращение физического истребления народа. Ведь были массовые репрессии.
Помню моего отца, еще таскал в КГБ в конце 40-х, начале 50-х годов из-за того, что он очень хорошо преподавал свой предмет. Это был украинский язык и литература. Его сразу сделали украинским буржуазным националистом. Вот это еще события.
Все-таки, подсчитывают ученые, если взять все потери - гражданская война, не нами организованная, потом вот репрессии еще с ленинских времен начиная, вывоз населения массовый, раскулачивание и другое, голодоморие одно и другое, да еще естественный прирост населения истребленных, - Украина бы сегодня начисляла бы около 100 миллионов человек. То есть половина нации уничтожена.
Ну, а Чернобыль, наверное, все-таки пробудил народ. После Чернобыля перестали верить. Народ был готов.
Референдум 1 декабря 1991 года показал - 92 процента. Это не только украинцы и русские, и другие голосовали за независимость.
Другое дело, что мы не сумели распорядиться своей независимостью. Так, как распорядились, допустим, там эстонцы, латыши и так дальше. Мы оставили у власти старую номенклатуру, которая быстренько поменяла флажки с красного на сине-желтый. Вместо секретаря райкома партии был представитель президента, сидел в том же кабинете и так далее. Реформ они никаких не хотят, они им не нужны, они не умеют их делать. И вот до сих пор мы пожинаем плоды незрелости украинской демократии этих годов.
СОВЕТСКИЙ ЦИРК
Слегка проспавшись после политдискуссионного обеда, Стейнбек и Капа в сопровождении Полторацкого и старшего референта УОКСа Ушомирской отправились в цирк. Стейнбек записал:
Из "Русского дневника": В любом русском городе, независимо от его величины, есть свой постоянный цирк, который размещается в постоянном помещении. Но немцы конечно же сожгли киевский цирк, поэтому пока он размещается под шатром, но является все же одним из самых популярных в городе заведений[...]
Лучше всех были клоуны. Когда они в первый раз вышли, мы заметили, что все смотрят на нас, и скоро мы поняли почему. Теперь их клоуны неизменно изображают американцев. Один изображал богатую даму из Чикаго, и то, как русские представляют богатую даму из Чикаго, поистине замечательно. Зрители посматривали в нашу сторону: не обидит ли нас такая сатира, но было действительно смешно. И точно так, как некоторые наши клоуны цепляют длинные черные бороды и выходят с бомбой, называя себя при этом русскими, так русские клоуны называют себя американцами. Публика смеялась от души.
На богачке из Чикаго были красные шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, усыпанные фальшивыми бриллиантами, на голове - смешная, похожая на тюрбан шляпа. Ее вечернее платье с блестками было похоже на длинную уродливую ночную рубашку. Женщина ходила зигзагами по манежу, тряся искусственным животом, а ее муж кувыркался и пританцовывал, поскольку он был богатым чикагским миллионером. Шутки, по всей вероятности, были очень смешными; мы не понимали их, но публика стонала от хохота. Все, казалось, были рады, что мы не обиделись на клоунов. /51-52/
Они не обиделись, хотя мало что поняли. (Ведь старший референт Ушомирская, представленная им переводчицей, шуток не переводила; она вообще не для того присутствовала.) Вечером Полторацкий записал в своем секретном дневнике:
Из секретного дневника Полторацкого: Обоим очень понравились номера и сама обстановка непринужденного народного веселья, что их видимо больше всего занимает.17
КОРНЕЙЧУК
Но не ради этого непринужденного народного веселья повели в цирк американцев, и даже не для того, чтобы продемонстрировать им клоунскую сатиру на чикагских миллионеров. В цирке запланированно было ввести в действие тяжелую пропагандистскую артиллерию - как бы случайно оказавшегося там орденоносца и лауреата Александра Корнейчука - человека доверенного и проверенного (и обаятельного!), бывавшего и на Западе и в Кремле, личного знавшего и товарища Хрущева, и товарища Кагановича, и самого товарища Сталина. Именно из-за Корнейчука и прибыла в цирк старший референт Ушомирская; Полторацкому, прекрасно, как писал Стейнбек, знавшему английский, переводчик не требовался.
О забытом сегодня уже многими Александре Корнейчуке нам рассказывает литературовед, профессор Мариэтта Чудакова:
Мариэтта Чудакова: Советский драматург Корнейчук прославился, пожалуй, более чем либо другим своей пьесой "Фронт" 1943 года. К тому времени, когда он берется за пьесу "Макар Дубрава" в 1948 году, он уже четырежды лауреат Сталинской премии первой степени, и хорошо знает, как пишутся пьесы на премию.
Прочитаем первые же ремарки пьесы, которая пишется об Украине через 3-4 года после разрушительной войны: "В саду домик на две квартиры. На веранде зеленеют листья дикого винограда. Вдали в пышных садах рабочий поселок. В центре поселка большая площадь, на которой находится дом культуры, школа, больница".
Создается впечатление греческого или римского полиса, города-государства, в котором полностью благоустроенная жизнь, ничем не напоминающая о войне только что проутюжившей, можно сказать, эту территорию. Отрицательный герой пьесы, (возьмем слово "отрицательный" в кавычки, широко распространенный термин в советское время), - под конец выправляющийся начальник шахты недооценивает научные методы и надеется на силовые приемы. Но семья его стоит на страже. Тесть - старый шахтер, он и есть Макар Дубрава, давший имя пьесе, пишет в газету о том, что на шахте плохо используется техника. Жена-медик предупреждает мужа, что приводит в своем докладе пример его шахты как отрицательный. Простые шахтеры вовремя предлагают ему свою помощь - передовые методы. Припертый к стенке семьей герой соглашается. Оставленный женой за плохую работу он за 4 месяца одинокой жизни выправляет дела на шахте, готовится к экзаменам в институт и едет сдавать, поняв теперь значение высшего образования. В конце пьесы виднеется хэппи-энд.
В третьем томе Краткой литературной энциклопедии, которая вышла в 1966 году, сообщалось: конфликт между сторонниками передовых методов шахтерского труда и теми, кто препятствует их внедрению - основа сюжета пьесы "Макар Дубрава", государственная премия 1949 года. Статья о Корнейчуке занимает в этом томе полторы страницы. На полстраницы с небольшим меньше, чем следующая за ней статья о Корнеле. А спустя 30 лет в однотомном Большом энциклопедическом словаре 1997 года пропорции изменились. Статья о Корнеле занимает 13 строк, о Корнейчуке - 8. Перечислено пять его главных пьес, охарактеризованных одной фразой - характерные образцы драматургии социалистического реализма.
"РАСПОЛАГАЮЩИЙ ПОДЪЕМ"
Корнейчук появился цирке в антракте между вторым и третьем действием. Полторацкий зафиксировал:
Из секретного дневника Полторацкого: Сразу завязалась непринужденная беседа. Тов. Корнейчук создал подъем в настроении Стейнбека и Капы, и этот располагающий подъем все время возрастал.18
"РИВЬЕРА"
После цирка - опять ресторан, на сей раз "Ривьера", с открытой танцплощадкой и видом на Днепр, оркестром, исполнявшим одесские мелодии. Стейнбеку эта, как он решил, "русская, украинская и грузинская музыка" очень понравилась; Днепр, как известно, чуден при тихой погоде - В общем условия дальнейшей работы общества культурных связей с американцами - самые благоприятные. Способы идеологического воздействия на них в "Ривьере" были применены для голодающей Украины, можно сказать, традиционные - автор "Гроздьев гнева" запомнил "хороший шашлык, обязательную икру и грузинские вина". (Ну, и водка, конечно.) Плюс - непринужденная веселая беседа в которой солировал Корнейчук.
Из "Русского дневника": Александр Корнейчук, известный украинский драматург, человек с большим обаянием и юмором. Они с Полторацким стали приводить стали приводить нам старые украинские поговорки, а украинцы знамениты этим. Нашей любимой стала: "Лучшая птица - колбаса". [...] Они научили нас произносить на украинском тост "Выпьем за счастье наших родных". И опять они произносили неизменные тосты за мир. /52/
Не забывавший за тостами о своих обязанностях Алексей Полторацкий фиксировал:
Из секретного дневника Полторацкого: Совершенно очевидно большое расположение Стейнбека к т. Корнейчуку и надежда, котоую он возлагает на предстоящие встречи с ним в смысле писательского взаимопонимания, откровенных бесед.19
Между тостами, икрой и шашлыком Корнейчук участливо расспросил Стейнбека, о его впечатлениях и том, с чем он еще хотел бы познакомиться. Американец отвествовал, что (я цитирую секретный отчет) "больше всего он хотел бы повидать простых людей - колхозников, рабочих - и их послевоенный быт и труд", и что завтра он собирается поехать в колхоз. Ненавязчиво подчеркнув, что когда он был в Нью-Йорке и Детройте, ему "с простым народом встретиться не удалось", драматург-орденоносец предложил свою помощь: поехали вместе; он (я опять цитирую один из секретных отчетов) "хорошо знает украинские колхозы, пишет о них и надеется быть полезным Стейнбеку. Стейнбек выразил большое желание поехать с т. Корнейчуком".
ВЗАИМНОЕ УГОЩЕНИЕ БАЙКАМИ
Слегка захмелевший Полторацкий был в восторге: все, на что он расчитывал, получалось:
Из секретного дневника Полторацкого: В ресторане последние льдинки сдержанности Стейнбека сломились. Он был очень оживлен, разговорчив, много смеялся, и радовался шуткам т.Корнейчука, который "угощал" его украинскими анекдотами и пословицами. Стейнбек много пил и произносил дружеские тосты. Тов.Корнейчук явно его к себе расположил.20
Подвыпив, Стенбек действительно разговорился: стал рассказывать, как он запросто встречался с покойным президентом Рузвельтом, писал для него речи, потом принялся ругать сына Рузвельта - Эллиота ("дурак", написавший глупую книгу об отце). Корнечук поддакивал, жаловался на то, что в мемориальном музее Рузвельта - он сам видел! - сняли все фотографии, на которых президент изображен с т.Сталиным... Стейнбек обещал разобраться: поговорить с Элеонорой Рузвельт. В общем работа шла!...
ЧТО НЕ ВОШЛО В ОТЧЕТЫ
Не все, что происходило в тот веселый вечер в "Ривьере" и что говорилось за изобильным столом, нашло отражение в секретных донесениях Полторацкого и Хмарского, которые мне довелось прочитать. Несмотря на подпитие и непонимание многого, что происходило вокруг, Стейнбек сумел заметить и описать то, на что не обратили внимания его советские собутыльники: и "дикий танец" двух бритоголовых русских солдат - "танец топающих сапог и машущих рук", и одинокую, танцующую сама с собой девушку, и воспоминания пьяных фронтовиков "о том, как человек грел руки в крови только что погибшего друга, для того, чтобы спустить курок пистолета." Не попало в отчеты и имя подошедшего к их столику поэта, поразившего Стейнбека загадочной "русскостью" рассказа о своих переживаниях:
Из "Русского дневника":
- У меня есть теща, и, когда война пришла в Ростов, теща не захотела уезжать, потому что у нее был восточный ковер, которым она очень дорожила.
Он продолжал: Мы отступили, мы сражались всю войну и потом вернулись в Ростов. Я приехал к ней, она была жива, и восточный ковер тоже сохранился.
- Знаете, - сказал он,- когда в город входит армия, происходит много несчастных случаев, людей убивают по ошибке. И когда я пришел к своей теще, и она подошла к двери, в моей голове промелькнула мысль - а что, если теперь с ней произойдет несчастный случай? Почему бы моему пистолету случайно не выстрелить?
И он закончил: Этого не произошло. И до сих пор я думаю, почему? /53/
На пути из ресторана, в машине состоялось окончательное братание: Корнейчук пригласил Стейнбека к себе и сказал, что его жена, товарищ Ванда Василевская очень ценит "Гроздья гнева" и имеет к их автору ряд вопросов; Стейнбек "высказал ему - по словам Полторацкого - свои симпатии, как писателю, вышедшему из народа".
Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек сказал о себе, что он сам был рабочим многих квалификаций - маляром и т.д. - и терпеть не может писателей-белоручек, замкнутых интеллигентов.
Расстались на том, что 9-го едут вместе в колхоз.21
ЗАГАДОЧНЫЙ СБОЙ
И вот тут произошел непонятный для меня сбой. Стейнбек и Корнейчук отправились спать, Полторацкий и Хмарский, весьма довольные вечером и завтрашними планами - строчить для своего начальства секретные дневники, но еще кто-то, мне неизвестный (хотя я поименно знаю теперь почти всех, кто был за писательским столиком в "Ривьере") сигнализировал в недремные по ночам инстанции, и там, похоже, поведение Корнейчука в ресторане не было одобрено.
Ни свет, ни зоря похмельный драматург позвонил Полторацкому и сообщил, что получено директивное указание (я-то знаю теперь: от секретаря ЦК Компартии Украины Литвина) - в колхоз он со Стейнбеком не поедет; Полторацкий должен сообщить американцам, что Корнейчук "заболел"...
Но все это было уже завтра. А пока, в предвкушении своего завтрашнего свидания с простым народом - с той самой настоящей Россией, ради которой они и ехали в такую даль, Стейнбек и Капа мирно спали...
1 ГАРФ, ф. 5283, оп. 22с, д.26, л. 178.
2 Там же.
3 Там же.
4 "Наедине со временем. Письма американских писателей" Сборник. М., "Прогресс", 1988, с. 374.
5 ГАРФ, ф. 5283, оп. 22с, д.26, л. 178.
6 Там же.
7 См.ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 158.
8 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 179.
9 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 159.
10 "Наедине со временем..."с.375.
11 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 179.
12 Там же, л.181.
13 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 159.
14 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 179.
15 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 160-161
16 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 182.
17 Там же.
18 Там же, л.183.
19 Там же, л.185.
20 Там же, лл.183-184.
21 Там же, лл.185.
Продолжение...
Второй киевский день 47 года начался для Стейнбека с посещения Партизанской выставки. Расчитывавшие на силу ее пропагандистского воздействия на американцев киевляне были разочарованы:
Из секретного дневника Полторацкого: И Стейнбек , и Капа проходили по выставке с довольно равнодушным видом. У экспонатов не задерживались, почти не задавали вопросов. На снимки, демонстрирующие гитлеровские зверства и геройские дела партизан реагировали очень вяло, по крайней мере, ничем свои впечатления не подчеркивали.1
Кроме того в головы бдительных хозяев закралось страшное подозрение: Стейнбек знает русский и понимает больше, чем следует.
Из секретного дневника Полторацкого: Рассматривая образцы разных самодельных предметов, изготовленных партизанами, Стейнбек весело улыбнулся при слове "зажигалка", прежде чем посмотрел на нее. Видимо, он все-таки знаком с русским языком.2
По ходу последующего обеда эти подозрения, подогретые алкоголем, усилились:
Из секретного дневника Полторацкого: Во время этих бесед все более возникало подозрение, что Стейнбек, и особенно Капа, знают в какой-то мере русский язык: они отвечали раньше, чем успевали переводить, явно реагировали на сказанное до перевода.3
Теперь-то я понимаю, что опасения эти были безосновательны. После того, как пошли в эфир первые передачи этой стейнбековской серии, один из моих давних слушателей прислал мне копии нескольких опубликованных, но мне до того неизвестных писем Стейнбека. Одно из них, адресованное Паскалю Ковичи, написано в августе 47-го в Киеве. Стейнбек в частности пишет:
Мне страшно тяжело дается написание русских имен, а мой словарный запас ограничивается примерно десятью словами, и те в основном связаны с выпивкой.4
Но тем не менее бдительность была повышена; еще и потому, что слишком уж, по мнению хозяев, стал любопытничать Капа:
Из секретного дневника Полторацкого: ...подскочил к окну, и стал рассматривать, что происходит на дворе. Капа проявляет стремление посмотреть "черные ходы" тех мест, где находится.5
Хозяева вновь попытались направить интерес американцев в идейно выдержанное русло: стали показывать им фильмы о партизанской борьбе. Первую, короткую документальную ленту американцы просмотрели молча, как сказано в секретном отчете, "никакими репликами не выдавая своих впечатлений". Но когда сразу после "Народных мстителей" стали показывать фильм "Она защищает Родину", не выдержали. Полторацкий доносил:
Из секретного дневника Полторацкого: Оба, Стейнбек и Капа, проявили открытое недовольство, заскучали и заерзали на стульях. Капа вскоре бесцеремонно заявил: "Я надеюсь, что она защитит Родину очень быстро, потому что я зверски голоден." Стейнбек улыбнулся.6
Превосходный, по оценке Стейнбека, обед в "Интуристе" их уже ждал. Чтобы разговорить "отмалчивающегося" писателя водки и вина не жалели. А для новой идеологической атаки на него к столу были приглашены зам директора Партизанской выставки товарищ Кузовков и украинский письменник товарищ Владко. Полторацкий и Хмарский "посоветовали" им "заговорить со Стейнбеком о нравах американской реакционной прессы".7 Водка подействовала, и расчет удался. Как докладывал вечером того же дня Полторацкий,
Из секретного дневника Полторацкого: Вскоре и Стейнбек, и особенно Капа заговорили уже без пауз. Капа буквально перебивал и тараторил без умолку.
Основная тема, вокруг которой вертелись споры - был вопрос о том, что советский народ дружелюбно настроен к американскому народу и его отрицательное отношение касается только американских реакционных кругов. Стейнбек настойчиво повторял, что часть наших газет пишет о "плохих американцах" вообще, не отделяя народ от правительства. Капа вторил. Мы отвергали это. Но Стейнбек остался при своем мнении.8
В своем секретном суммарном отчете о киевкой поездке Стейнбека, составленном тремя неделями позднее, Иван Дмитриевич Хмарский уведомлял ЦК, МИД и собственное начальство:
Стейнбек ответил встречными обвинениями. Он заявил, что советская печать распространяет в народе шовинистические настроения, подвергая нападкам все американское.[...] В доказательство справедливости своего мнения [он] привел тот факт, что ко всему плохому советская печать добавляет слово "американский", что оскорбляет национальное достоинство американцев. Я разъяснил, что эпитет "американский" в дурном смысле применяется у нас только к американскому империализму.
"Вот видите, - возразил Стейнбек,- даже имериализм и тот американский.9
ПОЛВЕКА СПУСТЯ
Полвека спустя это словосочетание ("американский империализм") мне на Украине довелось встретить лишь однажды. Когда я вместе с моим киевским коллегой Пашей Бальковским приехал в штаб-квартиру скандального революционно-националистического движения УНА-УНСО. На одной из стен жалкого двухкомнатного подвальчика, украшенного потретами Бендеры, Донцова, Че Гевары и Хомейни висел лозунг "В двадцять пэршэ столiття бэз американьского империализму!"
"ЛУЧШЕ БЫТЬ ПОДАЛЬШЕ"
Сейчас это - архаичная экзотика. Но 50 лет назад советские пропагандисты говорили о нем постоянно. А рупором американского империализма объявлялась вся американская печать. Кроме коммунистической, разумеется.
От многого, что печаталось в Штатах в 47-м, и что там тогда происходило, Стейнбек был не в восторге. В уже цитированном мною киевском письме Паскалю Ковичи он писал:
Я не получаю новостей из Америки, и это даже приятно. Я все равно ничего не могу изменить, а потому уж лучше быть подальше от наших проблем.10
ПОЧЕМУ НЕ КОНТРОЛИРУЮТ ГАЗЕТЫ
Но даже в этом депрессивном настроении, характерном для многих американских интеллектуалов летом 47-го, Стейнбек не намерен был терпеть обобщенные пропагандистские нападки на его страну, и на ее печать, которую он, кстати, в Киеве и представлял. Поначалу он пытался объяснить что-то своим советским собеседникам в доступных для них терминах: "у нас в США сейчас идет настоящая гражданская война между реакционерами и прогрессивными силами"11; говорил и о том, что (я процитирую по донесению Полторацкого) "херстовская и прочая реакционная пресса не выражает мнения всего народа"12
Из "Русского дневника": И тут всплыл старый-старый вопрос, который возникает всегда:"Почему же тогда ваше правительство не контролирует газеты и журналистов, которые призывают к войне?" И нам снова приходилось объяснять, как и много раз до этого, что мы не считаем, что нашу прессу нужно контролировать, и думаем, что побеждает, как правило, правда, а контроль просто загоняет все плохое вглубь. /47/
СКРЫТЫЕ НАМЕКИ?
Теперь, прочтя секретные отчеты Хмарского и Полторацкого, об этой сильно разогретой алкоголем и взаимным недорверием беседе, я знаю, что советские собеседники Стейнбека восприняли все эти доводы, как скрытый намек на советские несвободы.
Из секретного дневника Полторацкого: В общем Стейнбек и Капа упорно намекали на отсутствие свободной прессы в СССР, "нажиме" на сознание.
Из секретного дневника Хмарского: В доказательство ошибочности и опасноcти такого рода убеждения мы привели в пример немецкий народ, на который многолетняя фашистская пропаганда оказала пагубное влияние.
Стейнбек запротестовал, заявив, что между американским и немецким народами аналогия невозможна. "Немецкий народ испортила не пропаганда, а экономические условия", - сказал он.
- В чем состояли эти условия в фашистской Германии,- спросили мы.
- В том, что в Гeрмании человек, который не являлся членом партии, не мог прокормить своих детей,- ответил Стейнбек раздельно и многозначительно, намекенув на известный клеветнический тезис антисоветской пропаганды в США о якобы имеющейся "аналогии" между СССР и фашистской Германией.13
"ВРЕМЯ ТУХАЧЕВСКИХ"
Эта застольная перепалка, в которой говорили сразу о многом - о классовой борьбе (Стейнбек утверждал, что классов в США в марксистском понимании нет) и о расовой проблеме, о порочности советской пропаганды и том, что от членов украинской культурной делегации в США потребовали "оскорбительной регистрации",- этот сумбурный спор нашел на страницах "Русского дневника" лишь частичное отражение. Не попали в "Дневник" сюжеты довольно интересные. И то, что они остались "за бортом", для меня, - свидетельство весьма лояльного отношения американского писателя к стране, в которой он гостил. Ну, вот к примеру:
Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек заявил [...]: В 1936 году я приехал в СССР. Я был обыскан до нитки, все мои чемоданы перевернуты вверх дном, отняты даже американские газеты. Это было время тухачевских. Но я отдавал себе ясный отчет в значении происходившего и никаких неправильных выводов не сделал."
Хмарский тут же объяснил Стейнбеку, что это был особый исторический период, когда немецкая разведка - наш общий враг, наводнила страну шпионами, готовясь к нападению на СССР. Стейнбек и Капа с горячностью заявили, что именно так все было воспринято - Стейнбек же по возвращении домой ничего об этом не писал и никого не обвинял.14
Когда я в архиве впервые прочел этот абзац потраченного временем секретного дневника Полторацкого, я задумался: а понимал ли Стейнбек в 47-м, о чем он предпочел промолчать в 36-м? Понимал ли он, что тот "особый исторический период" (время террора, если попросту) в СССР в общем-то отнюдь не кончился. Да, "тухачевских", как он выразился, перестреляли, поубивали и многих из их палачей. Но другие - и Вышинский, утверждавший программу пребывания Стейнбека в Союзе 47-го года, и Ульрих, живший в "Метрополе" в нескольких шагах от номера Джо Ньюмена, в котором останавливался Стейнбек (он мог просто встречать его в коридоре - этого щедро надушенного "Шипром" коротышку), не говоря уже о Сталине, без разрешения которого в СССР (это Стейнбек сам писал!) ничего не происходило - все эти люди продолжали жить и активно действовать. "Особый исторический период" продолжался. И уже состовлялись списки псевдо-шпионов (на сей раз американских и английских), и уже шли первые их аресты (об академике Парине я уже говорил в одной из предыдущих передач)...
Знал ли об этом Стейнбек, когда уверял своих собеседников в лояльности?
"СТЕЙНБЕК, ВИДИМО, ПОЛУЧИЛ УКАЗАНИЕ..."
Так или иначе, они ему не поверили, более того, заподозрили, что он действует по наущению. Хмарский сообщал начальству:
Из отчета Хмарского: Из этой беседы я вынес убеждение, что Стейнбек и Капа хорошо подготовлены, вероятно в "Нью-Йорк Геральд Трибюн", по основным вопросоам американо-советских отношений. Установка, которой придерживаются Стейнбек и Капа, состоит в следующем: американский и советский народ хотят мира и сближения, но этому, с одной стороны, препятствует правительство Трумэна, а с другой стороны - "тоталитарное советское правительство" и, в частности, советская печать, якобы воспитывающая народ в духе шовинизма. Стейнбек, видимо, получил указание не связывать себя никакими заявлениями, которые могли бы дать повод обвинить его как "плохого американца".15
ФИШЕР
Казалось бы, после нескольких часов выпивания и политических дискуссий все остались при своих: [Стейнбек не поступился принципами, советские ему не поверили. Казалось бы... Если б не появился в результате этого обеда в "Русском дневнике" писателя пассаж о неком "американце, который приехал в Киев в составе делегации какого-то международного комитета". (На самом деле речь шла о представителе УНРРА Фишере, которого советские заподозрили в сборе материалов о голоде на Украине.) Со слов своих киевских хозяев Стейнбек записал, что американец этот мало что узнал об их стране, поскольку редко выходил из своего номера в отеле. И тем не менее, вернувшись в Штаты, написал книгу об Украине. "Украинцы, - пишет Стейнбек,- утверждали, что в книге много неточностей". Стейнбек уловил их беспокойство по поводу того, что такому автору в Америке могут поверить как знатоку Украины. (А ведь даже его начальник признал наличие этих неточностей! - закусывая говорили Стейнбеку киевские весельчаки, несмотря на обильную выпивку не забывавшие о своей миссии; ссылка на начальника была, думаю, тоже не случайной. - Они предупреждали... )
Из "Русского дневника": Они рассказали со смехом, как однажды вечером с улицы у гостиницы, где американец ужинал, донесся автомобильный выхлоп. Американец сильно вздрогнул и закричал: "Большевики расстреливают заключенных!" Скорее всего, сказали украинцы, он до сих пор этому верит/45/
Стейнбек записал этот эпизод без комментариев. Не думаю, что скрытое в рассказе его киевских собутыльников предупреждение подействовало. Он, может быть, даже и не поверил в эту веселую историю. Просто сработал декларированный писателем принцип: записываю то, что слышу.
Но то, что эпизод этот в версии его расказчиков вошел в изданную в Штатах книгу, было для них большой идеологической победой. Ресторанные затраты на веселое гостеприимство были оправданы!
"ИДЕИ И ВЫВОДЫ ОБДУМАНЫ И ПРЕДРЕШЕНЫ"
Оставим на некоторое время Стейнбека, Капу и угощавщих их советских хозяев, дружно посмеявшихся над американским специалистом по украинскому сельскому хозяйству Фишером, поверившим, что он слышит звуки расстрелов. (Я, между прочим, думаю, - историки, если захотят, легко проверят, - что названный американец был тем самым Фишером,- бывшим сотрудником АРА.- перу которого принадлежит первое исследование о голоде в советской России; так что он вполне представлял, о чем говорил, и напрасно подвыпивший Капа, соглашаясь со своими киевскими хозяевами, окрестил его "злопыхателем и дураком".) Оно и понятно: про Фишера ни Стейнбек, ни Капа раньше слыхом не слыхивали, но уже твердо знали - они будут делать свою книгу иначе, чем он. Суммируя в своем секретном отчете то, что удалось вытянуть из них в ходе затянувшегося застолья в "Интуристе", Полторацкий сообщал:
Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек и Капа несколько раз отчетливо сформулировали цель своего посещения СССР: направление их будущих статей и книги, главные идеи и выводы, обдуманы и предрешены ими еще до приезда сюда. Они приехали не за тем, чтобыполучить новые знания, сведения, а чтобы организовать материалы, которые составят техническое оснащение их работы - послужат способом доказательств перед американским читателем, что написанное ими в действительности существует - они сами это видели и слышали. Они ясно намекали присутствующим, что поэтому их не нужно учить или разъяснять им положение вещей, а лишь помочь им в выборе и накоплении фактического материала наблюдений...16
И, если "идеи и выводы", обдуманные еще до приезда на Украину, и вызывали у хозяев некоторые опасения, то просба помочь "в выборе и накоплении фактического материала" вполне устраивала.
ЧЕРНОВОЛ
Вот об этом-то "фактическом материале" (не специально для иноземных гостей отобранном, а о том, что запомнилось из каждодневной голодной мальчишеской послевоенной жизни) и беседовал я в Киеве с депутатом Верховной Рады, бывшим советским политзаключенным Вячеславом Максимовичем Черноволом.
Вячеслав Чорновол: Вы знаете, это были очень тяжелые для Украины послевоенные годы. Я рос в семье сельских учителей. Они имели какую-то гарантированную зарплату и чуточку лучше жили, но все-таки сельские учителя это были те же крестьяне, тоже надо было и корову пасти, и живность домашнюю содержать, и так далее. Разрывались между огородом, полем и школой. Мы босыми бегали от снега до снега. Ну, и это был еще голод 1947 года на Украине. Когда говорят о голоде 1933 года, это было все-таки еще до меня, это уже рассказывали. Мне показывали полусумасшедшую женщину, которая убила одного своего ребенка, варила и кормила других детей. Показывали места, заросшие уже кустами, где сбрасывали и мертвых и еще немножко живых в 1933 году. Но это было раньше, это была история. А теперь я видел сам. Возле школы, отец был тогда директором школы, выстраивалась очередь голодных детей, которых мы все-таки немного подкармливали, что-то давали. Делали так называемую затирушку. Это муку растирали на горячей воде, какой-то кулеш, раз в день. И вот они с утра, знали, что будут кормить где-то после обеда. Они с утра становились в эту очередь. Жадные глаза. Опухшие дети. Много умирало. Вот это был таким 1947 год на Украине.
Черновол родом из центральной Украины (в 47-м это была Киевская, а сейчас Черкасская область). Послевоенной вооруженной борьбы там, в отличие от западной Украины не было.
Вячеслав Чорновол: У нас лесостепь. Вот в этих лесах прятались так называемые дезертиры. Это те, которые не хотели идти в армию. Иногда даже были случаи убийств, нападений и так далее. Но вооруженное сопротивление было долго, до середине 50-х годов на Западной Украине. Об этом я узнал уже позже, когда начал работать в Западной Украине и познакомился со многими участниками этого движения. У нас этого не было. В наших краях сопротивление кончилось в 25-26 году. Недалеко от нас Холодный Яр. Это знаменитая Холодноярская республика, которая держалась еще даже после смерти Ленина, там еще партизаны, восставшие против советской власти, держались. Ну, и были выступления отдельные в конце 20-х начале 30-х годов, когда проводили коллективизацию. Но в послевоенные годы уже некому было выступать. Село было обессилено.
Вот еще что. Не было мужчин. Очень было много вдов.
С Вячеславом Черноволом мы беседовали и о тех пятидесяти годах, что отделяли нас от приезда Стейнбека в СССР. Для Украины самым важными (эпохальными, можно сказать) за эти полвека были, наверное, два события - Чернобыль и создание независимого украинского государства. Вячеслав Максимович согласился со мной, но добавил:
Вячеслав Чорновол: Я бы назвал еще третье. Это, наверное, для всего Союза. Это, наверное, смерть Сталина, и вот эта оттепель хрущевская, и прекращение физического истребления народа. Ведь были массовые репрессии.
Помню моего отца, еще таскал в КГБ в конце 40-х, начале 50-х годов из-за того, что он очень хорошо преподавал свой предмет. Это был украинский язык и литература. Его сразу сделали украинским буржуазным националистом. Вот это еще события.
Все-таки, подсчитывают ученые, если взять все потери - гражданская война, не нами организованная, потом вот репрессии еще с ленинских времен начиная, вывоз населения массовый, раскулачивание и другое, голодоморие одно и другое, да еще естественный прирост населения истребленных, - Украина бы сегодня начисляла бы около 100 миллионов человек. То есть половина нации уничтожена.
Ну, а Чернобыль, наверное, все-таки пробудил народ. После Чернобыля перестали верить. Народ был готов.
Референдум 1 декабря 1991 года показал - 92 процента. Это не только украинцы и русские, и другие голосовали за независимость.
Другое дело, что мы не сумели распорядиться своей независимостью. Так, как распорядились, допустим, там эстонцы, латыши и так дальше. Мы оставили у власти старую номенклатуру, которая быстренько поменяла флажки с красного на сине-желтый. Вместо секретаря райкома партии был представитель президента, сидел в том же кабинете и так далее. Реформ они никаких не хотят, они им не нужны, они не умеют их делать. И вот до сих пор мы пожинаем плоды незрелости украинской демократии этих годов.
СОВЕТСКИЙ ЦИРК
Слегка проспавшись после политдискуссионного обеда, Стейнбек и Капа в сопровождении Полторацкого и старшего референта УОКСа Ушомирской отправились в цирк. Стейнбек записал:
Из "Русского дневника": В любом русском городе, независимо от его величины, есть свой постоянный цирк, который размещается в постоянном помещении. Но немцы конечно же сожгли киевский цирк, поэтому пока он размещается под шатром, но является все же одним из самых популярных в городе заведений[...]
Лучше всех были клоуны. Когда они в первый раз вышли, мы заметили, что все смотрят на нас, и скоро мы поняли почему. Теперь их клоуны неизменно изображают американцев. Один изображал богатую даму из Чикаго, и то, как русские представляют богатую даму из Чикаго, поистине замечательно. Зрители посматривали в нашу сторону: не обидит ли нас такая сатира, но было действительно смешно. И точно так, как некоторые наши клоуны цепляют длинные черные бороды и выходят с бомбой, называя себя при этом русскими, так русские клоуны называют себя американцами. Публика смеялась от души.
На богачке из Чикаго были красные шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, усыпанные фальшивыми бриллиантами, на голове - смешная, похожая на тюрбан шляпа. Ее вечернее платье с блестками было похоже на длинную уродливую ночную рубашку. Женщина ходила зигзагами по манежу, тряся искусственным животом, а ее муж кувыркался и пританцовывал, поскольку он был богатым чикагским миллионером. Шутки, по всей вероятности, были очень смешными; мы не понимали их, но публика стонала от хохота. Все, казалось, были рады, что мы не обиделись на клоунов. /51-52/
Они не обиделись, хотя мало что поняли. (Ведь старший референт Ушомирская, представленная им переводчицей, шуток не переводила; она вообще не для того присутствовала.) Вечером Полторацкий записал в своем секретном дневнике:
Из секретного дневника Полторацкого: Обоим очень понравились номера и сама обстановка непринужденного народного веселья, что их видимо больше всего занимает.17
КОРНЕЙЧУК
Но не ради этого непринужденного народного веселья повели в цирк американцев, и даже не для того, чтобы продемонстрировать им клоунскую сатиру на чикагских миллионеров. В цирке запланированно было ввести в действие тяжелую пропагандистскую артиллерию - как бы случайно оказавшегося там орденоносца и лауреата Александра Корнейчука - человека доверенного и проверенного (и обаятельного!), бывавшего и на Западе и в Кремле, личного знавшего и товарища Хрущева, и товарища Кагановича, и самого товарища Сталина. Именно из-за Корнейчука и прибыла в цирк старший референт Ушомирская; Полторацкому, прекрасно, как писал Стейнбек, знавшему английский, переводчик не требовался.
О забытом сегодня уже многими Александре Корнейчуке нам рассказывает литературовед, профессор Мариэтта Чудакова:
Мариэтта Чудакова: Советский драматург Корнейчук прославился, пожалуй, более чем либо другим своей пьесой "Фронт" 1943 года. К тому времени, когда он берется за пьесу "Макар Дубрава" в 1948 году, он уже четырежды лауреат Сталинской премии первой степени, и хорошо знает, как пишутся пьесы на премию.
Прочитаем первые же ремарки пьесы, которая пишется об Украине через 3-4 года после разрушительной войны: "В саду домик на две квартиры. На веранде зеленеют листья дикого винограда. Вдали в пышных садах рабочий поселок. В центре поселка большая площадь, на которой находится дом культуры, школа, больница".
Создается впечатление греческого или римского полиса, города-государства, в котором полностью благоустроенная жизнь, ничем не напоминающая о войне только что проутюжившей, можно сказать, эту территорию. Отрицательный герой пьесы, (возьмем слово "отрицательный" в кавычки, широко распространенный термин в советское время), - под конец выправляющийся начальник шахты недооценивает научные методы и надеется на силовые приемы. Но семья его стоит на страже. Тесть - старый шахтер, он и есть Макар Дубрава, давший имя пьесе, пишет в газету о том, что на шахте плохо используется техника. Жена-медик предупреждает мужа, что приводит в своем докладе пример его шахты как отрицательный. Простые шахтеры вовремя предлагают ему свою помощь - передовые методы. Припертый к стенке семьей герой соглашается. Оставленный женой за плохую работу он за 4 месяца одинокой жизни выправляет дела на шахте, готовится к экзаменам в институт и едет сдавать, поняв теперь значение высшего образования. В конце пьесы виднеется хэппи-энд.
В третьем томе Краткой литературной энциклопедии, которая вышла в 1966 году, сообщалось: конфликт между сторонниками передовых методов шахтерского труда и теми, кто препятствует их внедрению - основа сюжета пьесы "Макар Дубрава", государственная премия 1949 года. Статья о Корнейчуке занимает в этом томе полторы страницы. На полстраницы с небольшим меньше, чем следующая за ней статья о Корнеле. А спустя 30 лет в однотомном Большом энциклопедическом словаре 1997 года пропорции изменились. Статья о Корнеле занимает 13 строк, о Корнейчуке - 8. Перечислено пять его главных пьес, охарактеризованных одной фразой - характерные образцы драматургии социалистического реализма.
"РАСПОЛАГАЮЩИЙ ПОДЪЕМ"
Корнейчук появился цирке в антракте между вторым и третьем действием. Полторацкий зафиксировал:
Из секретного дневника Полторацкого: Сразу завязалась непринужденная беседа. Тов. Корнейчук создал подъем в настроении Стейнбека и Капы, и этот располагающий подъем все время возрастал.18
"РИВЬЕРА"
После цирка - опять ресторан, на сей раз "Ривьера", с открытой танцплощадкой и видом на Днепр, оркестром, исполнявшим одесские мелодии. Стейнбеку эта, как он решил, "русская, украинская и грузинская музыка" очень понравилась; Днепр, как известно, чуден при тихой погоде - В общем условия дальнейшей работы общества культурных связей с американцами - самые благоприятные. Способы идеологического воздействия на них в "Ривьере" были применены для голодающей Украины, можно сказать, традиционные - автор "Гроздьев гнева" запомнил "хороший шашлык, обязательную икру и грузинские вина". (Ну, и водка, конечно.) Плюс - непринужденная веселая беседа в которой солировал Корнейчук.
Из "Русского дневника": Александр Корнейчук, известный украинский драматург, человек с большим обаянием и юмором. Они с Полторацким стали приводить стали приводить нам старые украинские поговорки, а украинцы знамениты этим. Нашей любимой стала: "Лучшая птица - колбаса". [...] Они научили нас произносить на украинском тост "Выпьем за счастье наших родных". И опять они произносили неизменные тосты за мир. /52/
Не забывавший за тостами о своих обязанностях Алексей Полторацкий фиксировал:
Из секретного дневника Полторацкого: Совершенно очевидно большое расположение Стейнбека к т. Корнейчуку и надежда, котоую он возлагает на предстоящие встречи с ним в смысле писательского взаимопонимания, откровенных бесед.19
Между тостами, икрой и шашлыком Корнейчук участливо расспросил Стейнбека, о его впечатлениях и том, с чем он еще хотел бы познакомиться. Американец отвествовал, что (я цитирую секретный отчет) "больше всего он хотел бы повидать простых людей - колхозников, рабочих - и их послевоенный быт и труд", и что завтра он собирается поехать в колхоз. Ненавязчиво подчеркнув, что когда он был в Нью-Йорке и Детройте, ему "с простым народом встретиться не удалось", драматург-орденоносец предложил свою помощь: поехали вместе; он (я опять цитирую один из секретных отчетов) "хорошо знает украинские колхозы, пишет о них и надеется быть полезным Стейнбеку. Стейнбек выразил большое желание поехать с т. Корнейчуком".
ВЗАИМНОЕ УГОЩЕНИЕ БАЙКАМИ
Слегка захмелевший Полторацкий был в восторге: все, на что он расчитывал, получалось:
Из секретного дневника Полторацкого: В ресторане последние льдинки сдержанности Стейнбека сломились. Он был очень оживлен, разговорчив, много смеялся, и радовался шуткам т.Корнейчука, который "угощал" его украинскими анекдотами и пословицами. Стейнбек много пил и произносил дружеские тосты. Тов.Корнейчук явно его к себе расположил.20
Подвыпив, Стенбек действительно разговорился: стал рассказывать, как он запросто встречался с покойным президентом Рузвельтом, писал для него речи, потом принялся ругать сына Рузвельта - Эллиота ("дурак", написавший глупую книгу об отце). Корнечук поддакивал, жаловался на то, что в мемориальном музее Рузвельта - он сам видел! - сняли все фотографии, на которых президент изображен с т.Сталиным... Стейнбек обещал разобраться: поговорить с Элеонорой Рузвельт. В общем работа шла!...
ЧТО НЕ ВОШЛО В ОТЧЕТЫ
Не все, что происходило в тот веселый вечер в "Ривьере" и что говорилось за изобильным столом, нашло отражение в секретных донесениях Полторацкого и Хмарского, которые мне довелось прочитать. Несмотря на подпитие и непонимание многого, что происходило вокруг, Стейнбек сумел заметить и описать то, на что не обратили внимания его советские собутыльники: и "дикий танец" двух бритоголовых русских солдат - "танец топающих сапог и машущих рук", и одинокую, танцующую сама с собой девушку, и воспоминания пьяных фронтовиков "о том, как человек грел руки в крови только что погибшего друга, для того, чтобы спустить курок пистолета." Не попало в отчеты и имя подошедшего к их столику поэта, поразившего Стейнбека загадочной "русскостью" рассказа о своих переживаниях:
Из "Русского дневника":
- У меня есть теща, и, когда война пришла в Ростов, теща не захотела уезжать, потому что у нее был восточный ковер, которым она очень дорожила.
Он продолжал: Мы отступили, мы сражались всю войну и потом вернулись в Ростов. Я приехал к ней, она была жива, и восточный ковер тоже сохранился.
- Знаете, - сказал он,- когда в город входит армия, происходит много несчастных случаев, людей убивают по ошибке. И когда я пришел к своей теще, и она подошла к двери, в моей голове промелькнула мысль - а что, если теперь с ней произойдет несчастный случай? Почему бы моему пистолету случайно не выстрелить?
И он закончил: Этого не произошло. И до сих пор я думаю, почему? /53/
На пути из ресторана, в машине состоялось окончательное братание: Корнейчук пригласил Стейнбека к себе и сказал, что его жена, товарищ Ванда Василевская очень ценит "Гроздья гнева" и имеет к их автору ряд вопросов; Стейнбек "высказал ему - по словам Полторацкого - свои симпатии, как писателю, вышедшему из народа".
Из секретного дневника Полторацкого: Стейнбек сказал о себе, что он сам был рабочим многих квалификаций - маляром и т.д. - и терпеть не может писателей-белоручек, замкнутых интеллигентов.
Расстались на том, что 9-го едут вместе в колхоз.21
ЗАГАДОЧНЫЙ СБОЙ
И вот тут произошел непонятный для меня сбой. Стейнбек и Корнейчук отправились спать, Полторацкий и Хмарский, весьма довольные вечером и завтрашними планами - строчить для своего начальства секретные дневники, но еще кто-то, мне неизвестный (хотя я поименно знаю теперь почти всех, кто был за писательским столиком в "Ривьере") сигнализировал в недремные по ночам инстанции, и там, похоже, поведение Корнейчука в ресторане не было одобрено.
Ни свет, ни зоря похмельный драматург позвонил Полторацкому и сообщил, что получено директивное указание (я-то знаю теперь: от секретаря ЦК Компартии Украины Литвина) - в колхоз он со Стейнбеком не поедет; Полторацкий должен сообщить американцам, что Корнейчук "заболел"...
Но все это было уже завтра. А пока, в предвкушении своего завтрашнего свидания с простым народом - с той самой настоящей Россией, ради которой они и ехали в такую даль, Стейнбек и Капа мирно спали...
1 ГАРФ, ф. 5283, оп. 22с, д.26, л. 178.
2 Там же.
3 Там же.
4 "Наедине со временем. Письма американских писателей" Сборник. М., "Прогресс", 1988, с. 374.
5 ГАРФ, ф. 5283, оп. 22с, д.26, л. 178.
6 Там же.
7 См.ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 158.
8 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 179.
9 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 159.
10 "Наедине со временем..."с.375.
11 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 179.
12 Там же, л.181.
13 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 159.
14 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 179.
15 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.21, л. 160-161
16 ГАРФ, ф.5283, оп 22с, д.26, л. 182.
17 Там же.
18 Там же, л.183.
19 Там же, л.185.
20 Там же, лл.183-184.
21 Там же, лл.185.
Продолжение...
