Елена Рыковцева: Оказывается, есть люди, которые полагают, что в наши дни рядовая театральная рецензия в центральной газете может возыметь примерно те же последствия, что постановления ЦК 40-х годов или рецензии в тогдашней «Правде». Поэтому перед тем, как рассказать современную историю, предлагаем вам вспомнить постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» В.Мурадели от 10 февраля 1948 года. Конечно, сокращенный вариант.
Диктор: «ЦК ВКП(б) считает, что опера «Великая дружба» (музыка В.Мурадели, либретто Г.Мдивани), поставленная Большим театром Союза ССР в дни 30-й годовщины Октябрьской революции, является порочным как в музыкальном, так и в сюжетном отношении антихудожественным произведением. Основные недостатки оперы коренятся, прежде всего, в музыке оперы. Она сумбурна и дисгармонична, построена на сплошных диссонансах, на режущих слух звукосочетаниях. Композитор не воспользовался богатством народных мелодий, песен, напевов, танцевальных и плясовых мотивов, которыми так богато творчество народов СССР, пренебрег лучшими традициями русской классической оперы.
Как показало совещание деятелей советской музыки, проведенное в ЦК ВКП(б), провал оперы Мурадели не является частным случаем, а тесно связан с неблагополучным состоянием современной советской музыки. Речь идет о композиторах, придерживающихся формалистического, антинародного направления. Это направление нашло свое наиболее полное выражение в произведениях таких композиторов, как товарищи Д.Шостакович, С.Прокофьев, А.Хачатурян, В.Шебалин, Г.Попов, Н.Мясковский и другие, в творчестве которых особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам.
ЦК ВКП (Б) постановляет:
1. Осудить формалистическое направление в советской музыке как антинародное и ведущее на деле к ликвидации музыки.
2. Предложить Управлению пропаганды и агитации ЦК и Комитету по делам искусств добиться исправления положения в советской музыке, ликвидации указанных в настоящем постановлении ЦК недостатков и обеспечения развития советской музыки в реалистическом направлении.
3. Призвать советских композиторов проникнуться сознанием высоких запросов, которые предъявляет советский народ к музыкальному искусству».
Елена Рыковцева: Это было больше, чем полвека назад. А в наши дни все началось с премьеры «Князя Игоря» в Новой опере. Театральный критик газеты «Московский комсомолец» Александр Минкин сходил на эту премьеру и написал совершенно восторженную рецензию, назвав постановку шедевром. Театральный критик газеты «Известия» Мария Бабалова тоже сходила на ту же премьеру и написала на нее разгромную рецензию. Послушаем фрагменты из рецензии Марии Бабаловой.
Диктор: «В театре «Новая опера» показали «Князя Игоря» Бородина. Для постановки ангажировали известного петербургского режиссера Юрия Александрова в тандеме с художником Вячеславом Окуневым. В итоге получился не оригинальный спектакль, а брат-близнец тех, что уже рождены данным дуэтом в Ростове-на-Дону и Самаре. О героизме и патриотизме здесь нет даже речи. Почему господин Александров так увлекся «Князем Игорем» - непонятно. Разве что из откровенно деструктивных побуждений. Своей «сценической редакцией» (так его труды обозначены в программке) он не только уничтожает дух русской патриотической оперы как музыкального жанра, но и смеется над идеей священной «русскости» как таковой. Все русское представлено в этом спектакле в максимально неприглядном обличье. Путивль - это убогость и дикие нравы, повсюду бомжи и алкаши. Зато половецкая степь - красота, которой глаз радуется, роскошь и «цивилизация». Здесь художник поработал на славу: шелка, меха, золото. Даже юрты «инкрустированы» драгоценными камнями. Игорь Святославич, главная героико-трагическая фигура оперы, выведен если не комическим, то психически нездоровым персонажем. Какой там доблестный князь и ратный полководец... Когда в плену у хана Кончака Игорь поет наконец арию «Ни сна, ни отдыха измученной душе», слова «О, дайте, дайте мне свободу! Я свой позор сумею искупить» кажутся плодом воображения человека, полностью потерявшего связь с реальностью. Финал оперы режиссер развернул на кладбище. Свой главный дуэт князь Игорь и Ярославна поют на фоне мрачного, затянутого тучами неба, а хористы стоят, словно надгробия, - с фосфоресцирующими крестами на одеждах. Среди них и растворяется княжеская чета. Никакого величального финала, никакой надежды на то, что русский дух воспрянет снова. Театрализованные похороны родного и патриотического с поклонами и аплодисментами».
Елена Рыковцева: И вот именно эту рецензию Александр Минкин назвал «политическим доносом в духе 40-х годов» и посвятил ей отдельный текст в своей газете с названием «Политический донос. На патриотическую оперу». Послушаем главное.
Диктор: «В центральной прессе появилась ловкая статья. Вроде бы, про классическую оперу, но по духу и стилю - классический донос в стиле конца 1940-х. Родине (и Кремлю) сообщают про банду антипатриотических двурушников, пробравшихся на столичную сцену. Цитирую: «Он (режиссер) не только уничтожает дух русской патриотической оперы, но и смеется над идеей священной «русскости» как таковой». Что такое «как таковой»? Зачем русскость в кавычках? Какой именно патриотизм защищает авторша статьи?
Во времена князя Игоря, в ХII веке, России не было. Откройте учебник. Были удельные княжества и непрерывные междоусобные войны, грабежи и безобразия (осуждаемые великими историками: Карамзиным, Ключевским и прочими). Князья о патриотизме не печалились. Их власть привела к тому, что здесь на триста лет воцарилось татаро-монгольское иго.
Во времена композитора Бородина, в ХIХ веке, Россия была и патриотизм был. Именно с точки зрения патриотизма тогдашние гении русской культуры писали о русской истории с глубокой печалью (Пушкин «История Пугачева», Толстой, Достоевский, Лесков...).
Авторше доноса не понравилось все: танцуют плохо, поют плохо, оркестр слишком громкий… Она имеет полное право так думать и писать. На вкус и цвет товарищей нет. Но речь не об эстетике, речь о политике. Это совсем из другой оперы.
Авторша пишет: «Почему господин Александров (режиссер) так увлекся «Князем Игорем» - непонятно. Разве что из откровенно деструктивных побуждений». Деструктивные - по-русски, разрушительные. После таких статей в сталинские времена режиссера расстреливали, а театр закрывали. У нас демократия. Преступного оперного режиссера не расстреляют, не сошлют. У нас вегетарианские времена. Достаточно, чтобы на спектакль повадились ходить правильные молодые люди с помидорами. Или просто не дать денег. Опера - удовольствие дорогое. Задушить легко».
Елена Рыковцева: Может ли сегодня обычная театральная рецензия оказаться политическим доносом? А это значит - возыметь неблагоприятные последствия для тех творцов, на которых донесли? Возможно ли, что возвращаются времена 40-х? И где грань между политическим доносом и творческим разносом? Все эти вопросы мы сегодня обсудим.
Представляю гостей нашей программы. С нами - обозреватель газеты «Московский комсомолец» Александр Минкин и театральный критик газеты «Известия» Мария Бабалова.
А чтобы наши слушатели прониклись предметом обсуждения – а это все-таки опера «Князь Игорь» - мы решили сделать небольшой аудиосюрприз: показать, как знаменитую арию «Ни сна, ни отдыха измученной душе» исполняет певец «Новой оперы» Сергей Артамонов в премьере 2011 года, которая вызвала столь горячую дискуссию, и народный артист России, солист Мариинского театра Николай Путилин, в записи 1998 года. Одни те же фрагменты арии вы услышите в исполнении одного и другого по очереди.
Звучит музыкальный коллаж.
Елена Рыковцева: Итак, где же грань между разносом и доносом? Возможны ли сегодня, в наше время, политические последствия обычной театральной рецензии?
Александр Минкин: Я вам скажу, где грань проходит. Пока критик пишет о том, как поют, как звучит оркестр, какие декорации – это он занимается искусством. Ему понравилось либо не понравилось – это дело вкуса и дело его ответственности, личности, знаний, таланта и тому подобное. Когда он пишет, что это произведение унижает русский народ, или восхваляет каких-то иностранцев, - это самая непристойная, просто грязная политика. Вот тут грань и проходит. Если ты пишешь про искусство – это одно дело. Если ты пишешь про патриотизм, который подвергся унижению, - это другое. Вы цитировали длинное постановление...
Елена Рыковцева: Это крошечный фрагмент.
Александр Минкин: Я бы так сказал: это было долгое цитирование маленького фрагмента огромного постановления. Это был 48-ой год.
Я вам принес кусочек гораздо меньший 58-го года. Вот он как звучит: «Вся система образов подобрана так, что все мало-мальски светлое, освещенное интеллектом, гибнет, задавленное, растоптанное, и остаются только люди тупые, низкие, алчные, жестокие. Вся система образов подобрана именно так. Вся борьба народа представлена только как цепь жестокостей, казней, интриг вождей. Я был оскорблен не только как советский человек, я был оскорблен и как русский человек, потому что ни одного светлого образа из среды русского народа». Тут только мужские окончания, а то была бы чистая Бабалова. Это 58-ой год, выступление писателей по поводу «Доктора Живаго» Пастернака, где они все говорили «Вон из России!», что ему нет места, что «свинья» и прочее, прочее. И человек, который говорил «я был оскорблен и как интеллигент, и как человек, и как солдат, и как русский человек, и как советский человек» - как пять человек он был оскорблен – это был очень замечательный Смирнов, который про Брестскую крепость написал. Ему вторили Солоухин, Ошанин, Сафронов, замечательный поэт Мартынов, и многие-многие вторили в один голос. Это про роман, который, может быть, плохой и скучный, но говорить «убирайся из СССР», говорить, что его надо казнить, выгнать, затоптать... Ну, это был политический разнос.
Елена Рыковцева: Понятно. Мария, я бы хотела, чтобы вы рассказали нам, почему нельзя было ограничиться... Предлагает Александр ограничиться разбором арии, голосов, постановки, авторских решений. Почему нужно было писать «уничтожает дух русской патриотической оперы и смеется над идеей священной «русскости» как таковой»? Тут же надо объяснять, что такое «идея священной «русскости».
Александр Минкин: Да и не известно, есть ли такой жанр «русская патриотическая опера». Есть жанры: оперетта, опера и так далее.
Мария Бабалова: Александр, есть жанр «русская патриотическая опера», но дело совершенно не в этом. В данном случае вы предлагаете рецензировать только музыкальную часть спектакля и не рецензировать постановочную часть – это другой вопрос. Дело даже не в том, что я не согласна с теми оценками, которые вы выдвигаете. Я не согласна с тем, что мы живем в «вегетарианское время», потому что то, что творится в Ливии, Сирии и так далее, что творится у нас на Северном Кавказе...
Александр Минкин: Не надо про джунгли Амазонки! Я говорю про Россию.
Мария Бабалова: А Северный Кавказ – это не Россия?
Александр Минкин: «Мы живем в вегетарианское время» - написал я, говоря о том, что ГУЛАГа нет, и что сейчас не расстреливают за антипатриотические оперы. Не понятно?
Мария Бабалова: Очень широко. Что касается антипатриотической оперы. Бородин не писал антипатриотическую оперу. В моей статье нет никаких повелительных наклонений. Это вы в ней их увидели, и это ваше право. Писать рецензию на рецензию – это тоже ваше право, хотя немножко пошло. Ну, спасибо вам большое за пиар – такого прилива на рядовую рецензию на рядовой спектакль, интереса, внимания и всяких откликов я даже не ожидала получить. Спасибо вам большое! Хотя были друзья, которые предлагали мне подать на вас в суд за клевету и дискриминацию.
Александр Минкин: Дурачье!
Мария Бабалова: Но я считаю, что пошло судиться с коллегами. Хотя господин Гусев, которого как журналиста я очень уважаю, очень удивил меня тем, что позволил своему сотруднику писать рецензию на рецензию. Тем более, на рецензию, написанную в другом издании. Меня ваша позиция не удивила, не разозлила. Моя позиция вас явно раззадорила, скажем мягко. И ради Бога. Но я считаю, что самая большая беда этой постановки не в ее патриотических или антипатриотических посылах, а в том, что она просто неталантлива. То, что нам показывают, - это есть набор гэгов, никак не совпадающих с партитурой, с акцентами, с темами теми, что заложил композитор. Вы где-то оговорились, что опера Бородина не слишком гениальна, но если не считать ее гениальной...
Александр Минкин: А где вы это прочли? Вы же сейчас просто соврали.
Мария Бабалова: Извиняюсь, если это не так.
Александр Минкин: Соврал и извинился – очень хорошо.
Елена Рыковцева: А вы где-то писали, что она гениальна?
Александр Минкин: Мария говорит, что я написал, что она не гениальная. Ну, Бог с ней, с Марией.
Елена Рыковцева: Может быть, вы что-то в этом смысле писали. Потому что гениальной эту оперу действительно никто не зовет.
Мария Бабалова: Ну, если не любишь какое-либо произведение, не берись за него, возьми то, что ты можешь делать с любовью, а не от противного. Потому что все, что делается от противного, результата никогда не получает.
Елена Рыковцева: Мария, а вы считаете ее гениальной?
Мария Бабалова: Нет, я не считаю ее гениальной, но...
Александр Минкин: Сейчас происходит типичный случай. Мария говорит: если берешься с нелюбовью, без любви... Таким образом, сейчас она проникает в душу режиссера, обнаруживает там нелюбовь...
Елена Рыковцева: Ага! Мария имела в виду режиссера, а я почему-то решила, что Александра.
Александр Минкин: Мария говорит о постановке: если ты берешь вещь без любви, если ты все это ненавидишь, презираешь, зачем ты это берешь? Таким образом, она знает, что думает в душе своей режиссер, художник, артисты. Она читает в душах. А это заведение называется «Лубянка».
Мария Бабалова: Я читаю их интервью.
Александр Минкин: А в их интервью нелюбви нет. Любовь бывает разная, в том числе, любовь к Отечеству бывает такая, как у Марии и у Михалкова, который ее начальник, а бывает...
Мария Бабалова: Извините, Михалков не мой начальник. Не надо заниматься шельмованием.
Александр Минкин: Михалков - начальник Ямпольской, а Ямпольская – ваш.
Елена Рыковцева: Во-первых, мы сейчас можем сбиться на прямые оскорбления. Во-вторых, боюсь, что половина наших слушателей должна сначала получить справку о том, кто такая Елена Ямпольская, почему вы называете ее начальником Никиту Михалкова, и что вообще происходит.
Александр Минкин: Беру свои слова обратно и говорю: любовь, в том числе и к России, и родине, может быть разной. Может быть такая, как представляется Бабаловой – восторженной и героической. А может быть такая, как у Гоголя, у Щедрина. И когда Гоголь написал, скажем, «Ревизора» - «кругом одни свиные рыла», никто же его не упрекнул в том, что он антипатриот. И Щедрина никто не упрекал. Вы подумайте, что по сравнению со Щедриным и Гоголем постановка в Новой опере – это просто ласковая, дружеская, теплая...
Мария Бабалова: Проблема в том, что она никак не монтируется с партитурой Бородина. Там все акценты не совпадают.
Александр Минкин: Монтируется.
Мария Бабалова: Если разложить музыковедческие...
Александр Минкин: Музыковедческое обсуждать не буду – я не музыковед. Вы написали, что она смеется над священной «русскостью» вообще. Но это не музыкальный термин.
Мария Бабалова: И совершенно противоречит партитуре. Давайте Ивана Сусанина заставим плясать в польском акте. Тема Игоря не совпадает с темой Кончака, не совпадает то, что происходит на сцене. И, конечно, опера – один из самых политизированных жанров.
Елена Рыковцева: И давайте теперь, уважаемые коллеги, для того, чтобы слушатели понимали, почему речь зашла о политике, расскажем о той рецензии, которая была первой, а это восторженная рецензия Александра Минкина на спектакль, которая, собственно, начиналась с политического посыла: народный хор славит своего князя, в то время, как его отдельных представителей тут же, на сцене – хрясь - мордой об стол. То есть народ, который, с одной стороны, воспевает своего вождя, терпит всяческое над собой насилие и надругательство...
Александр Минкин: Выгляните на улицу – и увидите это все.
Елена Рыковцева: Да, вы увидите то же самое. То есть вы видите прямые параллели, вы все время говорите о том, что если бы сегодня была написана эта опера, то было бы даже неинтересно, слишком лобовые ассоциации.
Александр Минкин: Конечно. И есть же доказательства. Князь Игорь идет вдруг на половцев, хотя все его отговаривают это делать. Зачем он на них пошел – неизвестно. И для нас, живущих теперь, Ельцин, который неизвестно зачем начал бомбить Чечню, хотя мог бы залить ее деньгами, например, как сегодня, или повесить им ордена – и не было бы этой страшной войны, которая длится уже 15 лет.
Театр обязан показывать так, чтобы мы видели сегодня – это Шекспир сказал. Роль, цель театра на все времена одна и та же – показывать каждому веку его истинное лицо. Не кунсткамеру показывать, не музей, не партитуру из архива, а показывать так, чтобы мы видели сегодня.
Елена Рыковцева: И Александр Минкин это в спектакле увидел.
Мария Бабалова: А, на мой взгляд, Александров показал кунсткамеру. Вот и вся разность позиций.
Елена Рыковцева: Александров – это режиссер. И вот политическое видение режиссера Александрова своего же спектакля, которое он высказал в одном из интервью: «Дело в том, что у меня подряд три "Князя Игоря». Ростовский спектакль - это такой эскиз к московскому, который будет очень жестким и бескомпромиссным. Они так от меня получат в морду, что дай бог. Потому что рядом Кремль, дойдет. Это будет спектакль наотмашь - о российском скотстве, о шапкозакидательстве, о горе, которое нам приносят руководители».
Александр Минкин: То, что вы сейчас прочли, я впервые слышу, вполне возможно, что это так. Но это не политическое заявление.
Елена Рыковцева: Это политическое обещание.
Александр Минкин: Нет, это не политика.
Мария Бабалова: Это политический посыл, гражданский посыл.
Александр Минкин: Это гражданский посыл, но не политический.
Мария Бабалова: И политический.
Александр Минкин: Как хотите. Я предлагаю вам сейчас чуть-чуть оторваться от политики и подняться немножко выше.
Елена Рыковцева: Александр, я хочу довести до конца мысль с политикой, а потом мы поднимемся выше. Что самое поразительное в этой истории? Я видела спектакль, к сожалению, в записи, но все-таки видела. Я этого в спектакле как раз не ощутила. Я не вижу никакой концептуальной разницы в видении смысла похода князя Игоря у Александрова и самого Бородина, потому что и в классическом, в каноническом варианте оперы вы совершенно не понимаете, чего князь туда поперся-то. Там же нет никакого логического патриотического посыла за этим. Он же сам потом страдает от своей дури.
Мария Бабалова: Логического нет, но мотивация есть.
Елена Рыковцева: Да, мотивация личностная.
Мария Бабалова: А в искусстве логика не нужна, в искусстве нужна мотивация.
Александр Минкин: А князьям логика нужна?
Мария Бабалова: Мы все-таки должны рассматривать художественное произведение.
Александр Минкин: В художественном произведении все говорят: «Зачем ты туда идешь?». Его никто не благословляет на это, это его дурь, безусловно, и ничего больше.
Мария Бабалова: Можно сказать и Сусанину, зачем он туда шел.
Александр Минкин: Ну, вы сравнили! Он был взят в плен поляками.
Мария Бабалова: Но он мог никуда не ходить.
Александр Минкин: Он их завел в болото, и правильно сделал.
Мария Бабалова: Одно правильно, а другое неправильно. Если бы князь Игорь победил, мы бы его сейчас не обсуждали. Когда мы проигрывали Аустерлиц, мы думали о чем-то другом?
Елена Рыковцева: Мы отложим ненадолго новую оперу и посмотрим старую, 98-го года, которую мы цитировали в музыкальном фрагменте. И мы увидим, в чем внешняя «патриотическая разница» – в том, что там декорации яркие, а здесь мрачные, что там Россия раскрашена в лубочной стилистике, а здесь она в мрачных тонах? Но смысл-то тот же. Там в финале они благословляют его на новый бессмысленный поход, а здесь он на кладбище оказывается. В чем разница по части патриотизма?
Мария Бабалова: Есть большая разница. Квинтэссенция для меня постановки Александрова в том, что он одевает русского князя Игоря в халат, в шапку и заставляет плясать. Вы видите в этом парафраз с дирижирующим Ельциным? Может быть. Но для меня это слишком просто.
Александр Минкин: У меня в руках «Известия» с вашей статьей. Вы пишете: «Все русское представлено в этом спектакле в максимально неприглядном обличье. Путивль - это убогость и дикие нравы, повсюду бомжи и алкаши. Зато половецкая степь - красота, которой глаз радуется, роскошь и «цивилизация». Итак, бедность, по-вашему, ужасна, а роскошь заслуживает восхищения. Тут есть проблема очень серьезная. Богатство - по-вашему, это достоинство и высота духа, а бедность – отвратительный порок. Это прямо антихристианская позиция. Вам кажется, что бедные – это значит плохие, а богатые – это хорошие.
Мария Бабалова: Не надо передергивать! Что касается исторического момента, то Александров здесь тоже не очень точен, потому что Россия хоть и была на удельные княжества, как говорится, разделена, но все-таки в ней были зачатки государственности, в отличие от кочевников, от татаро-монгольского ига, которое кочевало по чужим землям. А то, что бедность – не порок, как вы хотите сказать, да, бедность – не порок. Но здесь показаны алкаши и бездельники, если хотите, поэтому и бедные.
Александр Минкин: Ничего подобного! Там все есть.
Елена Рыковцева: У Бородина тоже есть алкаши и бездельники.
Мария Бабалова: Да, допустим, ария Галицкого. Но дело не в этом. Дело в том, что Александров все это валит в кучу, не доводит ни до какой логической завершенности. Он через запятую кидает какие-то гэги, агитки. Он не прочувствовал ни одного своего персонажа.
Александр Минкин: Мы все время съезжаем с оперы на политику.
Елена Рыковцева: И будем съезжать. Мария, а в чем логическая завершенность оперы «Князь Игорь» Бородина, пусть в самой канонической постановке?
Мария Бабалова: С одной стороны, Бородин не завершил эту оперу, как не завершил Пуччини «Турандот», как не завершены сказки Гофмана. Но, с другой стороны, это и дает режиссеру какую-то свободу. Другой вопрос, как он этой свободой распоряжается. Можно на все закрыть глаза и принять то, что сделал Александров – ради Бога. Но тогда возникает вопрос вкуса и таланта. Если мы это будем спокойно в театре воспринимать, не делая никакого отклика, не польется ли ушат грязи с театральных подмостков, как на нас льется с телевидения и так далее?
Елена Рыковцева: Но я так и не поняла, в чем логическая завершенность постановки Соковнина, например. В чем там логика, завершенность чего по мысли?
Мария Бабалова: Главное, будь то Соковнин или Александров, чтобы режиссер знал, для чего он ставит эту оперу.
Елена Рыковцева: Для чего она ранее была поставлена, в классическом, в скучном варианте, как угодно его назовите, в том, который вы признаете?
Мария Бабалова: Я должна оговориться, что я признаю любой вариант, который меня убеждает.
Елена Рыковцева: А какой вариант «Князя Игоря» вас убеждает?
Мария Бабалова: «Князь Игорь» Большого театра, допустим. Хотя, может быть, глядя на него сегодняшними глазами, к чему призывал Александр, он мне покажется скучноватым, но он мне покажется справедливым, продуманным...
Елена Рыковцева: Хорошо, берем версию Большого театра. В чем ее идея, логически завершенная?
Мария Бабалова: Что все-таки князь Игорь – герой.
Александр Минкин: У меня есть к вам вопрос, который возник уже после наших с вами публикаций. Вы пишете, что «не только уничтожается дух русской патриотической оперы, как музыкального жанра, но и режиссер смеется над идеей священной «русскости» как таковой». За три дня до вас пишет Корябин: «Разрушение устоев не только русской патриотической оперы...
Елена Рыковцева: А кто такой Корябин, и что это за издание?
Александр Минкин: Какой-то сайт «Belcanto.ru», я его не знаю. Но я вижу, что на три дня раньше написано: «Разрушение устоев не только русской патриотической оперы как музыкального жанра, но и устоев священной «русскости» вообще».
Мария Бабалова: Ну, я не одинока.
Александр Минкин: Да, вы не одиноки. «Все русское представлено в этом спектакле в максимально неприглядном обличье», - пишете вы. Он пишет: «Принизить все русское, выставить русских в самом неприглядном обличье». Вы пишите: «Половецкая степь - красота, роскошь и «цивилизация». И он пишет: «Степь – это роскошь и «цивилизация». Он пишет на три дня раньше вас, и даже кавычки вокруг слова «цивилизация» стоят на том же месте.
Мария Бабалова: Видите, как мы совпадаем. А в чем вы меня хотите обвинить?
Александр Минкин: Это воровство, плагиат.
Мария Бабалова: Во-первых, я этого не читала, а во-вторых, статья была сдана за три дня до публикации.
Александр Минкин: Вы пишете: «Князь Игорь лихо отплясывает на потеху всем». И он на три дня раньше: «Князь Игорь на потеху всем сам пускается в пляс».
Мария Бабалова: Мы пишем об одном и том же, но разными словами.
Александр Минкин: Нет, одинаковыми словами – вот в чем беда-то!
Мария Бабалова: Нет, разными. Вы сами зачитываете разные слова.
Александр Минкин: Ну, ладно! Я вам зачитаю одинаковые слова.
Мария Бабалова: На самом деле, Александр, вы меня очень обрадовали. Я обязательно постараюсь найти эту рецензию, потому что, значит, я не одна так думаю.
Александр Минкин: Мария, я получил по Интернету и то, что вы пишете про «Иоланту»: «В музыке - нервическое сердцебиение ночного кошмара. На сцене - мечущаяся в постели, напуганная играми собственного подсознания Иоланта». За полгода до вас Ренанский пишет: «В оркестровой яме – лихорадочное сердцебиение ночного кошмара, на сцене – мечущаяся в постели, перепуганная играми подсознания девушка». Вы до буквы совпадаете. Вы занимаетесь плагиатом. Это называется – плагиат. С вами, в общем-то, и говорить-то не о чем. Потому что если бы все эти ваши мнения были вашими, мы могли бы спорить. А вы их списываете.
Мария Бабалова: Александр, это мои мнения, а вы уходите от разговора.
Александр Минкин: Куда?
Мария Бабалова: Я не знаю куда.
Александр Минкин: Как вас терпят в редакции, когда вы переписываете чужие заметки?
Мария Бабалова: А как вас терпят в редакции, когда вы занимаетесь рецензированием чужих материалов и, не имея музыкального образования, лихо судите...
Елена Рыковцева: Если вы сейчас не сделаете оба паузу, то будет перебранка.
Мария Бабалова: Я понимаю, что вам нравится мордобой. Мне мордобой не нравится. Я даже не люблю тот мордобой, за который вручают олимпийские медали. А вам нравится мордобой.
Александр Минкин: Я пишу сам, а вы воруете – вот и вся разница между нами.
Елена Рыковцева: На этом ставим точку и переходим к мирному выводу, что не только Мария, но и еще один критик считает, что идея «русскости» здесь потерпела фиаско, крах и так далее.
Александр Минкин: Это прекрасно, что есть люди, у которых такое мнение, но плохо, когда одинаковые слова пишутся, до кавычек, до запятой одинаковые.
Мария Бабалова: Процитированные вами слова – разные, должна вам заметить.
Александр Минкин: А я их опубликую, и мы сравним прямо в печати.
Мария Бабалова: Кажется, Александр Минкин хочет стать моим биографом. Я ему очень благодарна!
Александр Минкин: Не крутитесь, ничего не получится.
Елена Рыковцева: Я хочу сказать о других ваших коллегах, которые писали рецензии на этот же спектакль. В более спокойной, Маша, чем вы, форме, тем не менее, очень многих оскорбил сам факт того, что Игорь отплясывал в половецком стане, будучи пленником. Очень многих шокировала эта режиссерская находка. Я как зритель не увидела здесь ничего страшного и опасного. Это отчаяние. Человека долго поили перед этим прямо на сцене, и это отчаянная акция, может быть. Но меня другой момент смутил во всех этих театральных рецензиях. Вот сидит и смотрит дилетант – это я себя так называю, и еще очень мягко – дилетант. Я хочу сверить свое восприятие этой оперы с восприятием профессиональных людей. И хочу понять: мне правильно нравится, как поет эту арию вот этот певец, и права ли я в том, что меня раздражает другой исполнитель. И что же я вижу, когда поднимаю рецензии на «Князя Игоря»? Я обнаруживаю, что вы хвалите, например, исполнителя роли Владимира Игоревича, а другой критик считает, что он недотянул, что он даже не покрыл своим голосом помещение оперы. Один Ярославну возносит до небес, а другой говорит, что она не справилась.
Мария Бабалова: Александр, вам будет сложно, мы не все друг у друга списываем.
Елена Рыковцева: Лучше бы списывали – мне было бы проще.
Мария Бабалова: Вокал – это зыбкая субстанция, инструмент находится как бы в теле человека. И сегодня эта певица может спеть замечательно, а завтра она может быть не в голосе.
Елена Рыковцева: Маша, речь идет об одном и том же спектакле...
Мария Бабалова: Нет. Александр смотрел два спектакля – предпрогон и премьеру. Я смотрела одну премьеру. Некоторые коллеги смотрели вторую премьеру.
Елена Рыковцева: Я сравнивала отклики на одни и те же фамилии. Я понимаю, что можно по-разному отнестись к режиссерской находке, к идее с князем Игорем, который вдруг начинает танцевать. Но так по-разному оценивать исполнение!..
Александр Минкин: Это возможно. Возьмите любой фильм, не важно – Сокуров или Михалков, и вы найдете разные точки зрения не только на режиссуру, но и на игру актеров. Это вкусовое, это личностное. Кому-то это нравится, а кому-то – нет. Я пытаюсь уйти от оценки голосов и от музыкальных оценок, где вы, наверное, лучше разбираетесь, но я с вами там и не спорю. Я спорю и шокирован был политическим доносом. А как только мы будем говорить о том, хорошо ли танцует, хорошо ли поет, мы тут же окажемся в искусствоведении, которое – личное мнение каждого: нравится или не нравится.
Мария Бабалова: Смею заметить, что слова «донос» в моей рецензии не было, императивности в ней не было.
Елена Рыковцева: Ну, императивность – это «пойдите и расстреляйте». Конечно, у вас этого не было.
Мария Бабалова: Ту силу и мощь, которую вы придали, которая в ней сейчас читается, вы придали своей рецензией на рецензию.
Елена Рыковцева: Это не императив, но это утвердительная интонация.
Александр Минкин: Когда есть в какой-нибудь рецензии 49-го или 52-го года «доколе же эти будут глумиться над...» - это только вопрос, это не императив. Но люди шли в зону, безусловно, после таких вопросов.
Мария Бабалова: Я Александрова по многим параметрам, если так можно выразиться, не равняю, допустим, с Мейерхольдом. И времена, как вы заметили, вегетарианские...
Александр Минкин: Кстати, про режиссеров, дирижеров и так далее. В вашей заметке написано, что публика встречает что-то смешочками. Смешок – это «ха-ха». А когда я был на том же спектакле, я слышал овации.
Мария Бабалова: И я пишу про аплодисменты.
Александр Минкин: Вы пишете: «Присутствовавший на премьерном показе английский дирижер Кениг всем своим видом демонстрировал недоумение».
Мария Бабалова: Запись разговора у меня с ним есть.
Александр Минкин: Скажите, как он демонстрировал недоумение, какими способами? Плевался, мимикой?
Мария Бабалова: Может быть, мы сейчас станцуем? Для радио это было бы очень уместно.
Елена Рыковцева: Я тоже подумала, что все равно не увидят.
Александр Минкин: А что он вам сказал?
Мария Бабалова: Он сказал, что комментировать это не будет, он не знаток русской оперы, но все, что ему показалось, было странным.
Елена Рыковцева: Я пересмотрела все рецензии с 98-го до 2001 года на восстановленный спектакль «Князь Игорь» в Мариинке - смешно то, что совершенно новую версию этой оперы, которая появилась в 98-ом году, тоже в каком-то смысле ругали за непатриотичность, за то, что режиссер одел всех в космические костюмы, превратил все это в «Диснейленд». Потом, когда оперу снова переделали по каноническому образцу 54 года, ругали уже за то, что она чересчур патриотичная, до скуки: «Шершавым языком плаката обозначаются две-три популярных идеи государственной важности. Русский народ могуч, сплочен и всецело предан своему государю. Государь – всенародный любимец, мудрый правитель и защитник отечества. Толпа вокруг Игоря, припав на колени, замирает, молитвенно воздев к государю руки. Сама по себе великая идея патриотизма, декларируемая столь трафаретно, тут же и выхолащивается».
Мария Бабалова: Единственное, что я хочу сказать, что опера, конечно, всегда была политизированным жанром, я повторюсь. Но единственное мое желание, чтобы эта довольно нелепая дискуссия, построенная на котурнах и так далее, стала поводом для очень многих сходить на этот спектакль и составить свое мнение. По-моему, 17 мая ближайший спектакль. Свое мнение – это самый лучший компас в жизни.
Александр Минкин: Вот я сидел и пытался вспомнить какие-то сцены. Есть знаменитые фильмы советские, когда советский солдат попадает в плен к немцам во время Великой Отечественной войны. Они ему наливают стакан, он пьет...
Мария Бабалова: Александр, не занимайтесь политической журналистикой. Займитесь театроведением.
Александр Минкин: Не учите меня жить! Он пьет стакан, он пьет второй. Ему дают буханку хлеба, восхитившись его способностью выпить литр. И его можно было бы упрекнуть...
Мария Бабалова: В двух стаканах – 400 граммов.
Александр Минкин: Балда! Спирт! 400 граммов спирта – это литр водки. Он пьет, принимая спиртное из рук фашиста, он принимает из рук фашиста буханку хлеба - и проще всего было бы его упрекнуть, как он так унизился. Но фильм-то его воспевает. Поэтому когда князь Игорь в плену выпивает и пляшет, он не на потеху вам пляшет, это горе горькое, это отчаяние. А вам злонамеренно кажется, что это на потеху.
Мария Бабалова: А почему вы лезете в мои мысли?
Александр Минкин: Вы их написали, дорогая.
Елена Рыковцева: Сообщение от Розы: «Нас в ужас привела эта статья, еще когда она была напечатана, и все это после смехотворной, жуткой истории с «Золушкой». Интересно, какую еще русскую классику они подведут под путинское время. К сожалению, значительная часть московской творческой интеллигенции способна на «порнуху» и «чернуху». Откуда ей знать, что хорошо и плохо?».
Николай Павлович пишет: «О чем базар?! У каждого свое мнение, и каждый прав. Музыка Бородина не подлежит обсуждению, она гениальна. А вот постановка ее, как и многих других спектаклей нынешних времен, уродуется в угоду извращенной элитной публики. Вот если бы оставили «Князя Игоря» в интерпретации советских времен, то и базара бы не было». Да я уже сказала, что и вокруг советской интерпретации базар еще почище, чем вокруг этой. Так же недовольны и так же ругаются.
Мария Бабалова: Ну, это же хорошо!
Елена Рыковцева: Мы завершим на том, что это хорошо, эфир программы «Час прессы» на волнах Радио Свобода.
Вместо приложения.
Выдержки из рецензий на постановку «Князя Игоря» в «Новой опере», где даются оценки звучания оркестра:
Operanes.24 апреля
Несколько слов об оркестре под управлением Евгения Самойлова. Bravi - молодцы! Богатство нюансировки, интересные смысловые акценты, редкий баланс звучания между группами и с певцами – давно так не радовался слух.
Бельканто.Ру 16 апреля
Оркестр под руководством Евгения Самойлова – оркестр очень громкий, очень зычный, не признающий никаких нюансов и филигранных отделок.
«Культура», 28 апреля
Достаточно качественна музыкальная основа спектакля. Дирижер Евгений Самойлов, в отличие от концертного исполнения двухлетней давности, ныне предложил во многом иную трактовку, свободную от тогдашних помпезности и чрезмерно форсированной звучности. Чувствуется, что партитура на сей раз им проработана досконально, временами даже не без тонкости.
«Известия», 19 апреля.
Не стыкуется со сценическим действием неосмысленно громкое звучание
оркестра (в основу взята "каноническая" музыкальная редакция
Римского-Корсакова - Глазунова). Похоже, Евгений Самойлов, формально стоя
за дирижерским пультом, просто самоустранился.
«Российская газета» 18 апреля
Уровень хора и оркестра оказался той опорной точкой в спектакле, которая удержала представленное зрелище в тонусе бородинской партитуры – с ее тревожными смутными настроениями, с ее фантастической по красоте восточной колористикой, с ее глубинной и подлинной русской задушевностью.
