Дмитрий Волчек: На русском языке вышла автобиографическая книга Пьера Гийота ''Воспитание'', рассказ о первых 14 годах жизни писателя, родившегося в 1940 году. Семья провинциальных интеллигентов из городка Бург-Арженталь оказывается свидетельницей и участницей больших событий истории: оккупация Франции, депортации, Сопротивление. Дядя писателя, Юбер, участник Сопротивления, был арестован немцами и погиб в концлагере Заксенхаузен. Пьер Гийота говорит, что, когда ему не исполнилось и года, он видел над головой своего дяди нимб. Мученическая смерть юного святого порождает размышления о вере: выросший в католической среде, мальчик хочет стать священником, но решает, что это путь не для него. О ''Воспитании'' и пока еще не переведенной на русский книге ''Второй план'' с Пьером Гийота беседует Маруся Климова.

Пьер Гийота: Это вовсе не книга воспоминаний о детстве. Она называется "Воспитание" и посвящена воспитанию некоего человека, который является художником. Поэтому я описываю в ней зарождение желаний и жажды творчества у ребенка в самом раннем детстве, хотя и не думаю, что я точно помню что-либо случившееся до того, как мне исполнился год. Однако могу вам определенно сказать, что у меня сохранилось совсем краткое, но яркое воспоминание, связанное с моим дядей. Это случилось в 42-м году, когда мне было примерно года полтора, то есть еще до того, как я начал ходить. Возможно, конечно, мне все это потом рассказали мои старшие сестры, а я всегда был существом чрезвычайно чувствительным и восприимчивым. Но в данном случае я почему-то совершенно уверен, что помню, как видел своего юного дядю, и над головой у него был нимб: в точности, как на иконах святых мучеников. Он был такой высокий и красивый, а я был совсем младенцем, не мог самостоятельно передвигаться. Однако подобные вещи, мне кажется, вполне способны запечатлеться в памяти даже в таком нежном возрасте. Мой дядя умер прежде, чем я стал способен все это осознать. Моя мать редко о нем говорила, но всегда с большой грустью. Возможно, она тоже помогла мне запомнить его. Вы знаете, у меня есть близкие друзья, которые, прочитав ''Воспитание'', тоже стали задумываться о своем детстве. И если ты знаешь, в каком месте ты жил и знаешь людей, с которыми общался, то вполне можешь многое вспомнить, реконструировать все это у себя в голове. Особенно если у тебя есть старшие братья и сестры, которые помогают тебе восстановить определенные моменты.

Маруся Климова: Лев Толстой когда-то писал, что помнит вкус материнского молока. Вы думаете, такое возможно?

Пьер Гийота: Конечно, возможно, почему бы и нет! Беккет тоже писал, что помнит, как находился в утробе своей матери. Конечно же, это всего лишь какие-то смутные ощущения, ускользающие от полного понимания. Например, когда я рассказываю о том, как я сделал свои первые шаги. Вообще такие воспоминания напоминают сны: их нужно тут же записывать, или они испарятся и исчезнут навсегда.

Маруся Климова: Почему вы пишете о своем прошлом в настоящем времени?

Пьер Гийота: Да, я практически всегда так делаю: использую настоящее время для описания воспоминаний почти во всех своих книгах. Хотя я прекрасно понимаю, как это действует на читателей, которые сильнее вовлекаются в повествование, ибо все происходит прямо сейчас и временная дистанция отсутствует. Так что я понимаю, на что иду. Но я не хочу использовать прошедшее несовершенное, например, а хочу писать о том, что делаю именно сейчас. Потому что все, что я сделал, все, что со мной когда-то случилось, присутствует в моей жизни и сейчас, никуда не исчезло. По большому счету, это настоящее время творчества, которое длится постоянно.

Маруся Климова: Ваша мать была католичкой, в ''Воспитании'' вы часто упоминаете Библию, тем не менее критики чаще всего сравнивают вас с Жаном Жене. Насколько оправдано подобное сравнение?

Пьер Гийота: Ну да, конечно же, Жан Жене, я постоянно о нем слышу. Кто же еще? Хотя детство Жене очень сильно отличалось от моего – вот уж точно ничего общего. Однако фактическая сторона не имеет тут абсолютно никакого значения. Важно лишь то, что ребенок переживает и ощущает сам, а не то, что его окружает, хотя, конечно, это тоже нельзя не учитывать. Но важна природа ребенка, поскольку каждый ребенок является личностью и отличается от другого. Ребенок может расти в благополучной семье, быть окруженным вниманием и стать хулиганом – такое тоже часто случается. Я не хочу ничего придумывать о своем происхождении и стараюсь говорить о себе только правду. Я никогда не стремился ничего романтизировать, не хотел окружать свою жизнь мифами, никогда. Хотя если бы я так делал, то я бы, вероятно, заработал гораздо больше денег. Но тогда все было бы ненастоящим и фальшивым. Между тем миф и так заложен внутри моей жизни. Каждый ребенок - это личность со своей внутренней природой. Безусловно, ребенок связан со своей семьей, со своими родителями. Воспитание тоже имеет значение, но воспитывается именно внутренняя природа человека. И мы вовсе не обязательно являемся продуктом воспитания, мы еще очень сильно зависим от всякого рода случайностей. Точно так же не следует все сводить исключительно к генетике. Посмотрите на крупных преступников и известных безумцев – они все являются продуктом самых различных факторов, в совокупности. Я, во всяком случае, это ощущаю именно так.

Маруся Климова: Может ли ваша книга ''Воспитание'' быть чем-то полезна для молодого поколения?

Пьер Гийота: Я родился в очень большой семье с очень интересной историей. Можно сказать, что в этой книге я попытался описать историю своей семьи. Конечно, многое так и осталось "за кадром". Но я ничего не придумывал, не приукрашивал, а просто описал все, как это и было в реальности. И, безусловно, молодежи тут тоже есть чему поучиться. Я уже получил много писем от молодых людей, которые благодарили меня за эту книгу, и за то, что я подсказал им, как себя вести в некоторых непростых ситуациях. Однако я вовсе не считаю себя учителем нации и вообще ни для кого не стремлюсь быть примером. Это не так. Я просто описываю жизнь, безо всяких мифов, чистую реальность.
Моя семья ведь не является каким-то исключением. Во Франции было огромное количество таких семей, и к одной из них принадлежу я. Моя мать родилась в Польше, хотя и была из семьи французов с юго-востока страны. Члены ее семьи придерживались определенной морали, поскольку были католиками. Протестантов у меня в семье не было ни с одной стороны. И я об этом сожалею, потому что очень люблю протестантов. Кроме того, я родился в регионе, где жило много протестантов. Сам регион, конечно, был католическим. И мы с детства воспитывались католиками, но это вовсе не означает, мы совсем не знали, каким гонениям в свое время католики подвергали протестантов, как обращался с протестантами король Людовик XIV, например. Мы знали и о Варфоломеевской ночи, и о том, что протестантов ссылали на галеры, и о том, как ужасно с ними обращались на юге. Мы же жили в Севене, совсем рядом с Испанией, где протестантов подвергали особо сильным гонениям. И в тех краях было место, называемое "пустыней", где протестанты могли молиться. Они поднимались в горы, собирались на плато и молились – это называлось у них собраниями в пустыне. Очень красиво! Такие плато находились неподалеку от места, где я жил. Так что мы все ощущали еще нечто вроде местного патриотизма и просто не могли ненавидеть протестантов. Наоборот, мы считали, что после того, как они были побеждены, с ними обращались крайне недостойно. Так что католическое воспитание было далеко не таким уж односторонним и ограниченным, как многие считают. В своей книге я также попытался это показать.

Маруся Климова: Вы считаете себя верующим человеком?

Пьер Гийота: Иногда – да, а иногда – нет. В этом отношении я мало отличаюсь от других людей. Если верить – это сомневаться, как утверждают большинство известных святых, то да, я верующий. В любом случае я ощущаю глубокую связь с мифологией католицизма и дорожу ей. Не знаю, кто я в первую очередь – христианин или гуманист, однако я не чувствую никакого противоречия между тем, кем я фактически являюсь, и тем, кем я должен быть в соответствии с христианскими ценностями. И то, и другое прекрасно во мне сочетается. Я никогда не осуждал никого за то, чем он является в данный момент. Я всегда считал, что человек может измениться, преобразиться, в том числе и под воздействием прощения.

Маруся Климова: А вам не кажется, что религия находится в противоречии с человеческой природой?

Пьер Гийота: Религия прекрасно соответствует моей природе. Я не знаю, кто создал мою природу такой, какова она есть, но я не думаю, что религия вредна. Религия – это универсальная вещь, она охватывает буквально все, что делает человек. Так что я – за религию.

Маруся Климова: В своих последних книгах вы довольно много пишете о своей матери, образ которой, судя по всему, для вас гораздо важнее, чем образ отца. Почему?

Пьер Гийота: Даже не знаю. В моих отношениях с отцом было слишком много экспрессии и эмоций, возможно, поэтому мы с ним очень рано столкнулись, и произошел разрыв. С матерью отношения у меня были куда более спокойные. Она вообще была более уравновешенной, образованной и интеллигентной. Поэтому, занимаясь моим воспитанием, она часто приводила мне в пример поступки разных художников и поэтов. Моя мать очень много читала, в том числе и русские романы, она даже знала русский язык. Поэтому в детстве я иногда слышал, как она читает вслух по-русски некоторые фразы. Это выглядело как настоящее волшебство. Мой отец очень ценил мою мать и искренне ей восхищался. Однако сам он был не столь образован.

Маруся Климова: Является ли ваша новая книга "Второй план", которая недавно вышла в издательстве "Галлимар", продолжением "Воспитания"?

Пьер Гийота: ''Второй план'' – это то, что не поддается воспитанию, самое глубинное во мне, скрытая природа, которая ускользает даже от моих родителей. То есть это сфера нереализованных желаний и ускользающих от понимания мотивов человеческого поведения. Именно им посвящена моя книга.

Маруся Климова: При этом ''Второй план'' чуть ли ни в два раза толще, чем ''Воспитание''...

Пьер Гийота: Больше, чем в два раза. ''Второй план'' – важнее, ибо эта книга о том, чего не может изменить никакое воспитание, поскольку это то, чем я являюсь на самом деле.
Конечно, без воспитания моя скрытая природа не могла бы реализоваться. Именно христианское, католическое, гуманитарное и классическое воспитание помогло мне начать писать. Но то, что я писал, мои родители не могли до конца понять, причем не только содержание, но и форму. Поэтому "Второй план" – это не только моя внутренняя сущность, но также и некая первичная форма, если так можно выразиться.