Андрей Бабицкий: Ингушетия опять стала центром внимания российской прессы. Следствием было уставлено, что террорист, взорвавшийся в аэропорту "Домодедово", приехал в Москву из Ингушетии. С начало февраля в республике сотрудниками силовых структур проводятся задержания соучастников террориста и уже очерчен круг подозреваемых в этом преступлении. Рассказывает руководитель ингушского отделения Правозащитного центра "Мемориал" Тимур Акиев.
Тимур Акиев: Несколько месяцев затишья для Ингушетии закончились. Закончились не потому, что активизировалось вооружённое подполье, а потому что эхо от взрыва в "Домодедово" докатилось до нашей республики. Теперь уже никто не сомневается в том, что в аэропорту взорвался уроженец ингушского села Али-Юрт, Магомед Евлоев. По данному делу арестованы брат и сестра Магомеда и его знакомый односельчанин Умар Аушев. Ещё несколько человек объявлены в розыск. Следствию предстоит выяснить кто был заказчиком и организатором теракта. Лидер северокавказских боевиков Докку Умаров постарался максимально облегчить эту задачу, выступив с двумя видео обращениями, в которых берёт ответственность за теракт на себя и без всякой связи с логикой объясняет, почему удар был направлен против мирных людей. Официальные источники в правоохранительных органах очень скупо комментируют ход расследования и выдают минимум информации. Журналисты тем временем сами пытаются разобраться в этом ситуации и предлагают всевозможные версии того, как получилось так, что молодой человек решился на столь отчаянный поступок.
Узнать удалось не так много. Магомед Евлоев в конце августа 2010 года уходит из дома. Родителям говорит, что едет на стройку в Краснодарский край. До того самого момента, когда в СМИ появилась первая информация о Евлоеве, родители были уверены в том, что Магомед работает на стройке. 31 января к ним домой приехали сотрудники силовых структур с обыском и задержали брата и сестру Магомеда. Оказалось, что они знают больше чем их родители, так как в январе Магомед приезжал в родное село и даже переночевал там, но домой заходить не стал. Он виделся с сестрой и братом, а Умар Аушев, по версии следствия, подвозил Магомеда до автобуса, на котором Евлоев отправился в Москву. Не совсем ясна роль ещё одного жителя с. Али-Юрт Ислама Евлоева, который ушёл из дома примерно в то же время когда Магомед Евлоев уехал в Москву. Его сейчас ищут спецслужбы. Это всё что известно. В деле появляются новые люди, например, говорят о причастности к организации теракта 18-летнего Башира Хамхоева, который до 3 февраля числился в розыске как активный участник НВФ, но, после того как он попал в ДТП и в бессознательном состоянии был доставлен в больницу, его задержали сотрудник милиции. Ещё один человек, житель Назрани Мовсар Цуров, 5 февраля был похищен вооружёнными людьми и о его дальнейшей судьбе пока ничего неизвестно. Родственники предполагают, что за похищением Цурова стоят спецслужбы и даже располагают информацией о том, что он был вывезен в Северную Осетию. Официально, по состоянию на 11 февраля, эта версия никак не подтверждается, но и не опровергается. Возможно, это похищение тоже как-то связано с расследованием теракта в Домодедово.
Вопросов пока больше, чем ответов. Но на самый главный вопрос ответа нет уже несколько лет. Почему же, всё-таки, становиться возможным уход молодых людей в лес, почему появляются всё новые и новые смертники? Очевидно, что государство делает недостаточно для того, чтобы выбить у радикалов почву для вербовки. И те методы, которые силовые структуры применяют в борьбе с вооружённым подольём, дают обратный эффект. Ещё десять лет назад у федерального центра была только одна проблема на Кавказе – Чечня. Сегодня борьба с вооружённым подпольем идёт уже как минимум в четырёх республиках Северного Кавказа.
Андрей Бабицкий: Власти, духовенство Ингушетии, вновь заговорили о необходимости защищать традиционные устои общества и борьбе с идеями и влиянием "Имарата Кавказ". Но методы этой борьбы остаются прежними: террор, угрозы и бюрократические призывы к тотальному контролю за молодежью. Рассказывает Магомед Ториев.
Магомед Ториев: Президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров официально признал, что смертник совершивший теракт в аэропорту Домодедово, житель села Али-юрт Магомед Евлоев. Для небольшой северокавказской республики это событие может оказаться точкой отсчёта нового витка репрессий и террора со стороны спецслужб. Силовики уже провели многочисленные аресты подозреваемых в организации теракта и, по мнению правозащитников, это лишь начало большой зачистки всей Ингушетии.
То, что силовики в очередной раз возьмут республику "в клещи" и начнут хватать людей, не разбирая правых и виноватых, не новость. Гораздо важнее – какие действия предпримут местные власти в поисках решения проблемы терроризма и борьбы с вооруженным подпольем. Президент Евкуров уже провел встречу с родственниками боевиков и духовенством. Открыто признав, что молодежь не верит властям и не желает слушать ее призывы, он в жесткой форме обязал родителей следить за детьми, а при малейших подозрениях в сочувствии идеям джихада, обращаться к властям. То есть именно неусыпный контроль за мыслями и чувствами молодых людей способен стать панацеей в борьбе с охотниками за неокрепшими душами.
Но, увы, методы тотального контроля и привлечения тейпа и общественности, вкупе с властями, скорее всего не принесут ожидаемого результата. Есть вероятность, что какая-нибудь многодетная семья в Ингушетии, испугавшись мести властей, открестится от сына-боевика, чтобы спасти других сыновей. Примеров в соседней Чечне достаточно. Но для того, чтобы это явление стало массовым, нужны условия безграничного террора по типу тех, которые установлены Кадыровым. В нынешних же обстоятельствах эта практика едва ли получит сколько-нибудь широкое распространение. Власти и сами признаются, что родственники не только неохотно идут на контакт, но, напротив, пытаются защищать своих детей. Большинство же родителей прямо говорят о том, что они бессильны вернуть своих сыновей-салафитов в лоно семьи.
Полицейский контроль в кругу семьи не удалось сделать правилом даже в советские времена. Хрестоматийный Павлик Морозов так и остался героем единичного и многократно оплеванного мифа. Реальность же такова, что дети, видя бессилие своих отцов перед сложившимся коррупционным и бесчеловечным порядком жизни на Северном Кавказе, страстно желают изменить его даже ценой собственной жизни.
Нет ничего странного в том, что молодые люди хотят перевернуть мир, который им кажется прогнившим до основания. Проблема только в том, что иных способов, кроме джихада окружающая их действительность им не предлагает. Власть, которая стоит на охране сложившегося порядка, не может быть источником нравственного авторитета. Родители, которые готовы мириться с существующим злом, считая, что тоталитарный ислам джихадистов – зло неизмеримо большее, кажутся своим отпрыскам коллоборантами и соглашателями. Конфликт отцов и детей, нехарактерный для традиционного общества, уже давно стал для Ингушетии реальностью.
Более того, вышедшие на джихад, считают, что они освобождены Аллахом от вины за те беды, которые их выбор принесет родным и близким. Молодые моджахеды принимают страдания своих родственников, как испытание, посланное им Всевышним, а не как результат собственной ошибки.
В этих обстоятельствах и власть, и духовенство раз за разом отказываются даже обсуждать вариант диалога с теми, кто еще даже не взялся за оружие. Все, что угодно, лишь бы не зашел разговор о причинах, по которым молодежь уходит в лес. Почему ее ненависть к существующему порядку вещей настолько велика, что она готова к самым крайним формам отрицания этого мира?
На самом деле, молодые люди, прочитавшие проповедь Бурятского или услышавшие призыв Умарова, вовсе не бегут, сломя голову, в лес, чтобы взорвать себя в течение ближайшего часа. Процесс, от первого захода на страницы "Кавказ-центра" до необратимого выбора длится порой годами. Всё это время неофиты стараются жить в обычной для них среде, следуя нормам вновь обретенной истины. Они пытаются примирить привычный уклад с салафитской идеологией, не прибегая к вооруженной борьбе. Но в представлении силовых структур этот поиск уже сам по себе является преступлением. В результате, ищущих истину, но еще не перешедших грань, скопом записывают в боевики и подвергают преследованиям по полной программе.
Во времена Зязикова некоторые представители официального духовенства, вообразив себя новой инквизицией, довели ситуацию до предела. Сменивший Зязикова Евкуров, вынужден был придержать зарвавшихся "святых отцов". Но и у новых властей дальше обещания, что не будут преследовать носящих бороду и хиджаб, дело не пошло.
Многие в республике уверены, что боевики попирают все нормы и законы веры, но говорить об этом вслух не принято, поскольку в этом случае ты становишься неотличим от власти. А ассоциировать себя с нею – непозволительная роскошь для обычного человека. Это означает, что ты принимаешь на себя и все ее грехи, ответственность за коррупцию, мздоимство, произвол и насилие. Поэтому ситуация, в которой невозможна дискуссия об основах ислама, вполне устраивает идеологов вооруженного подполья. Они, точно также как и официальные власти, не желают иного диалога, кроме как на языке вооруженной борьбы.
Отказ от разумного общения с "нетрадиционно верующими" лишь углубляет пропасть между властью и населением. При этом в необходимости такой дискуссии не сомневаются традиционные мусульмане, они уверены, что у них хватит религиозных знаний и аргументов, чтобы опровергнуть своих оппонентов. Но в качестве единственного способа решения проблемы муфтиятом и руководством республики в который раз предложен сталинский метод контроля за каждым вздохом своего ребёнка.
Андрей Бабицкий: Доку Умаров заявил о своей причастности к теракту в крупнейшем российском аэропорту Домодедово. Он также пообещал, что до тех пор, пока Россия не уйдет с Северного Кавказа, ее ждут новые страшные потрясения.
Какое отношение имеют беспорядки на Манежной площади к взрыву в Домодедово? Почему признательный ролик лидера боевиков появился не сразу после взрыва, а совпал с раскрытием преступления? Как борются с террором российские спецслужбы? Все эти вопросы ставит писатель Герман Садулаев.
Герман Садулаев: В Ингушетии арестовали и этапировали в Москву трёх возможных соучастников организации террористического акта в аэропорту Домодедово. Двое из подозреваемых – близкие родственники, брат и сестра Магомеда Евлоева, которого российские спецслужбы считают тем самым смертником, который подорвал себя в аэропорту.
А чуть ранее на сайте подпольной организации "Имарат Кавказ" появился ролик, в котором лидер боевиков и ещё один руководитель представляют публике смертника, отправляющегося на задание. В этом смертнике опознан Магомед Евлоев. Выходит, что террористы нарушили собственный принцип – не раскрывать личности смертника, чтобы не подставлять под удар его родных. Каковой удар не замедлил последовать.
Почему "Имарат Кавказ" сразу не взял на себя ответственность за террористический акт? Ролик был записан якобы до отправки смертника, но появился в сети недавно. А до последнего времени сайты боевиков, напротив, отрицали причастность Имарата, или, по крайней мере – не признавали и опровергали сообщения о причастности кавказских боевиков, появлявшиеся в российских средствах массовой информации.
В ролике Доку Умаров говорит странные слова о трагической судьбе кавказцев в Москве, на которых нападают толпы местных жителей. Теракт как бы связывается с событиями на Манежной площади и идеологически переводится в дискурс национализма. Это совершенный нонсенс, если полагать "Имарат Кавказ" действительно группировкой исламских экстремистов, борющихся за победу своей религии, как они её понимают. Ведь подпольщики давно отмежевались от любого национализма. И в этом была одна из причин роспуска так называемой "Ичкерии" и замены её интернациональным "Имаратом". Теперь Умаров пытается предстать как защитник национальных меньшинств, лиц кавказской национальности, в Москве и России. Какое ему дело до лиц любой национальности, если он взрывает всех подряд?
Похоже, это грубый популизм в надежде расширить базу поддержки подполья за счёт националистически настроенных кругов.
Но не только. Теперь по особому звучат и свидетельства о связи Умарова с российскими спецслужбами, которые привёл, в частности, военный обозреватель Вячеслав Измайлов в интервью радиостанции "Голос Америки". Причём совсем ведь не обязательно, что Умаров – агент и действует по заданию ФСБ. В этих играх каждый сам за себя, и каждый думает, что это он использует другого. ФСБ может думать, что она использует Доку Умарова, а лидер боевиков может думать, что это он использует ФСБ.
А конечные цели ни той, ни другой стороны, нам, обывателям, неизвестны и непонятны.
И об истинном положении дел мы не узнаем. Ведь, в конце концов, о том, что это он, Умаров, отправил смертника в Домодедово – мы знаем только со слов самого Умарова, кстати, весьма запоздавших. А о том, что подорвавшийся человек был Магомедом Евлоевым – только со слов российских спецслужб. И о том, что смертник из ролика и Магомед Евлоев – одна и та же личность, мы знаем тоже только от спецслужб. Односельчане настоящего Магомеда Евлоева из Али-Юрта не признают в фигуранте умаровского ролика своего соседа.
Что касается террористов, здесь весьма вероятна ситуация, когда Доку Умаров на самом деле не знает, кто совершил подрыв, а ролик – это поздняя фальсификация. В сетевом подполье ни у кого нет полного списка членов организации, нет никакого единого руководства, каждая ячейка самостоятельна, ниточки от каждого террориста идут всего к двум-трём сообщникам, больше он и сам никого не видит, не знает и не сможет выдать. Такую структуру подпольной организации спрогнозировал ещё Джордж Оруэлл в своём романе "1984".
А что касается спецслужб, то… Впрочем, сегодня и спецслужбы могут действовать по аналогичной методике, и не факт, что где-то есть централизованная информация о том, кто чьим агентом является и кто какую операцию осуществил. Но им нужно показывать эффективность своей работы. И ролик Умарова оказался весьма кстати, чтобы свести концы с концами и сформировать условно убедительную гипотезу.
Даже слишком кстати.
Но для нас, простых обывателей, эффективность спецслужб не в том, чтобы в короткое время после террористического акта найти сообщников, организаторов, показать, что преступление раскрыто и получить ордена. А в том, чтобы предотвратить саму возможность террористических атак.
11 сентября 2001 года в Америке случилась трагедия. Это был глобальный провал американских спецслужб. Преступление до конца не раскрыто. Но, видимо, их спецслужбы сделали выводы и за последующие почти 10 лет ничего подобного в Америке не происходило.
За те же 10 лет в России произошли несколько крупных терактов только в Москве. И каждый раз кого-то находят, уничтожают, заявляют о полном раскрытии преступления. Но всё повторяется снова и снова. А, значит, деятельность российских спецслужб по борьбе с террором – по большому счёту только фикция.
Я не знаю и не могу знать, кто является чьим агентом и кто на кого работает. Но объективно и террористы, и спецслужбы делают одно общее дело – погружают нас в мрак и ужас.
Андрей Бабицкий: Знаменуют ли угрозы Доку Умарова начало нового этапа борьбы северокавказских исламистов против России? Чем может ответить Москва? И готова ли она вообще адекватно реагировать? Об этом политолог Сергей Маркедонов.
Сергей Маркедонов: У террористической акции в Домодедово появился автор. Собственно говоря, лидер так называемого "Имарата Кавказ" Доку Умаров не сделал никаких принципиальных открытий. Еще в феврале прошлого года он грозил переносом террористическо-диверсионной войны в центральные регионы России. Тогда он заявлял: "Война идет не только по телевизору далеко на Северном Кавказе. Границы боевых действий будут расширены с волей Аллаха на всю территорию России, и в этом году нас ждут великие успехи". Теперь Умаров грозит тем, что 2011 год станет для страны "годом слез".
Таким образом, на первый взгляд, вопрос об "авторстве" страшной террористической атаки разрешен. Пресловутый кавказский эмир сам развеял все возможные сомнения. Но есть некоторые нюансы, на которые хотелось бы обратить внимание. "Имарат Кавказ" - это структура в значительной степени виртуальная. Не в том смысле, что ее активисты и сторонники не совершают терактов и диверсий, а в том, что она не представляет собой единой централизованной структуры. Это - не Боевая организация и не ЦК эсеровской партии. Это - сеть, в которой даже горизонтальные связи не являются жесткими. Такое сообщество объединено общими идеологическими установками и жизненным опытом определенного типа. Однако тактика отдачи приказа отличается от армейской строго иерархичной структуры. Следовательно, возможны многие случаи, когда отдельные ячейки террористической сети производят действия автономно без приказов своего "эмира". Да и устранение самого "главного эмира" или "эмиров" меньшего калибра не является для всей сети невосполнимой катастрофой (что показали и события последних лет). У этой борьбы нет единого "приводного механизма". Группировки боевиков немногочисленны, что делает борьбу с ними более сложной, нежели с инфраструктурой де-факто государства или централизованной системой (на которую легче воздействовать извне, и которую можно намного эффективнее разлагать).
Однако в виртуальном пространстве "эмир" берет ответственность на себя, производя впечатление мощного подпольного государства, граждане которого, говоря словами популярной песни, "скованы одной цепью, связаны одной целью". Цель подобного действа понятна: демонстрируется мощь, убежденность в собственной правоте, доказывается соответствие слов делу. Отсюда же и стремление преувеличить собственные ресурсы и возможности, взять на себя ответственность даже за то, что не совершал (вспомним хотя бы заявления о причастности северокавказских исламистов к инциденту на Саяно-Шушенской ГЭС). Таков жанр информационной войны. Она успешна тогда, когда ведется на опережение, жмет на известные "болевые точки", эксплуатирует понятные образы. Но самое главное она эффективна тогда, когда твой противник невнятен и действует в оборонительном, а не наступательном ключе, вяло реагируя на те или иные события и инициативы.
Увы, но от российской власти не исходит сколько-нибудь адекватных оценок ситуации. Так Владимир Путин недавно заявил, что террористы "даже не понимают часто, чего хотят. Не могут сформулировать свои требования". По его словам, мы стоим перед угрозой "анархического терроризма против всех и всего: против государства, против существующей власти, против страны". Между тем, подобные выводы можно было бы с полным основанием отнести к российской власти. В том смысле, что она уже который год не может внятно сформулировать свои цели, базовые задачи, требования и нарисовать перед обществом четкие перспективы будущего. Вы говорите у террористов нет целей? Так это просто не соответствует действительности. Доку Умаров более, чем определенно говорит о том, что для России ценой удержания Северного Кавказа станет "год слез". Что это, как ни манифестация цели? А что в ответ! Рейд президента на Киевский вокзал а-ля визит первого секретаря обкома в магазин в эпоху тотального дефицита. Создание Совета старейшин при полпреде из заранее проверенных кадров! Или возможное появление специального советника президента по национальным вопросам, который, скорее всего, станет очередным высокопоставленным церемониймейстером двора, а не эффективным антикризисным управленцем.
Между тем, такая невнятная реакция только усиливает убежденность за рубежами нашей страны, что Россия не контролирует Кавказ, что она растеряна, и может потерять этот регион в кратчайшие сроки. Это же провоцирует самые нелепые выводы, страхи и предположения. И в итоге неадекватную политику по отношению к РФ. Допустим, российская власть не хочет общаться с собственными гражданами. Но от зарубежных партнеров проблему утаить не удастся. Тем паче, если страна стремится интегрироваться в современный мир, привлекать инвесторов, проводить спортивные праздники и осуществлять модернизацию. Следовательно, четкая и внятная интерпретация целей и ценностей антитеррористической борьбы нужна Москве не в силу каких-то абстрактных причин, а по вполне прагматичным соображениям. Не только внутриполитическим! Теракт в Домодедово показал, что Северный Кавказ рассматривается уже в гораздо более широких контекстах, чем российская внутренняя политика. Таким образом, имидж страны надо спасать не вложениями в дорогие пиар-проекты, а адекватным пониманием стоящих перед государством и обществом угроз и качественной политикой по их преодолению. Вопрос только, кто взвалит на себя это тяжкое бремя?
Андрей Бабицкий: В минувшие выходные в Кабардино-Балкарии о себе заявила новая террористическая организация, именующая себя "Черные ястребы". Цель организации - уничтожение исламского подполья. Рассказывает наш корреспондент в Черкесске Мурат Гукемухов.
Мурат Гукемухов: В республике распространяются листовки с призывами "черных ястребов" присоединиться к борьбе против "религиозной диктатуры".
В Интернете распространены два видеозаявления новой организации. Судя по голосу, молодой человек в маске обещает покончить с исламским подпольем. Вот выдержки из его заявления:
"За вас объявили награду – два миллиона. Нам эта награда не нужна – мы ликвидируем вас бесплатно, – говорит человек в черной маске, скрывающей лицо и шею. - Никогда в истории не было такого, чтобы адыг или балкарец подчинялся каким-то чеченцам. Ты, Джапуев (амир объединенного вилайята Кабарды, Балкарии и Карачая –прим. "ЭК"), открыто заявил, что твой хозяин Доку Умаров. Он приказал тебе убивать и грабить свой народ, отчитываться о своих подвигах на видеороликах, а награбленные деньги отдавать ему. Умаров предал свой народ – он поставляет молодых на убой, а потом провозглашает их шахидами. Что-то сам он не торопится в райские сады? Убийцы – Мамишев, Шамеев, вам не долго осталось, мы вышли на ваш след, а расправа будет короткой".
Презентацией новой организации можно считать нападение в Вольном ауле (пригород Нальчика) на дом родителей участника исламского подполья
Астемира Мамишева, который находится в федеральном розыске по подозрению в причастности к целому ряду громких убийств.
"Черные ястребы" закинули во двор четыре бутылки с зажигательной смесью, в результате в доме возник пожар. На воротах домочадцы боевика обнаружили записку следующего содержания: "Если ваш сын убьет еще хотя бы одного жителя Кабардино-Балкарии, вы будете уничтожены".
Старший научный сотрудник Института международных исследований МГИМО Леонид Гусев говорит, что впервые стакивается с противодействием исламскому террору - террором светским: "Я впервые сталкиваюсь с такой организацией, выступающей против исламистов. До этого были и существуют организации, выступающие, наоборот - за исламизацию своих государств. Но вот, чтобы такая организация появилась, отвечающая террором на террор – это что-то новое".
Гусев считает, что подобная практика может привести к еще большей эскалации напряженности в регионе.
По мнению черкесского общественника из Кабардино–Балкарии Ибрагима Яганова, сегодня в обществе нет ресурсов, чтобы инициировать такое противодействие исламистскому подполью: "Такого стихийного вооруженного сопротивления лесным братьям, я думаю, в Кабардино-Балкарии не будет. На сегодняшний день в Кабарде полное затишье и апатия ко всему, что происходит. Все люди до такой степени напуганы, что все вопросы, связанные с общественной деятельностью, социальными проблемами – отошли на второй план. Все население, особенно интеллигенция, сидит и ждет - "кто следующий?". Я думаю, это как раз та ситуация, которой добивались в последнее время те, кто расстреливал ни в чем не повинных людей, и эффект, которого они хотели – он достигнут".
Яганов считает, что за "черными ястребами" стоят силовики. Их цель - активизировать до сегодняшнего дня безучастное общество. Кроме того, "черные ястребы" дают возможность открытого давления на социальную базу боевиков – их семьи.
Романтическое название организации, почти театральная маска и хороший, без акцента, русский язык выдают в новоявленном "анти-боевике" представителя интеллигенции.
"Черные ястребы" явно не готовы убивать, судя по их первой бескровной акции против семьи боевика. Но они могут генерировать идеи и вести за собой людей, способных к более решительным действиям. В этом случае, нас ждет новое наполнение термина "гражданская война" – употребляемого сегодня в определении ситуации на Северном Кавказе.
Андрей Бабицкий: Осетинское население, покинувшее в результате грузино-югоосетинского конфликта в 90-е годы Южную Осетию и внутренние районы Грузии, за прошедшие годы, преодолев колоссальные трудности, сумело интегрироваться в североосетинское общество. Репортаж Жанны Тархановой из Владикавказа.
Жанна Тарханова: Первые беженцы появились в Северной Осетии еще в самом начале 90-х гг., после прихода к власти в Грузии Звиада Гамсахурдия. И с тех пор они стали неотъемлемой частью жизни республики. Но местные власти встретили их, как непрошенных гостей – люди, потерявшие кров и имущество, не могли рассчитывать на помощь и внимание к собственным бедам. На них махнули рукой, мол, делайте, что хотите! Поиск жилья и работы, который беженцы вели самостоятельно, превращался для них в нескончаемую муку без всякой надежды на положительный результат. Сложности при приеме на работу в государственные учреждения возникали разные - прежде всего, у приезжих не было необходимых связей, но, кроме того, беженцы из внутренних районов Грузии не всегда хорошо владели русским языком. Но главное препятствие заключалось в том, что североосетинское руководство с подачи Москвы занимало однозначную позицию: беженцы должны вернуться в места прежнего проживания.
Однако какая-то работа была - беженская община стала очень потихоньку осваивать рынок труда: и непрестижные, малооплачиваемые виды деятельности, и предпринимательство, требовавшее рискованных денежных вложений и умения ходить по самому краю. Людям, потерявшим все, последнее было не в диковинку. Проще всего было устроиться на стройку разнорабочим, пойти торговать на рынок, сесть за баранку такси, но со временем появились и новые горизонты – кто-то купил или получил землю и стал ее обрабатывать, а кто-то стал заниматься бизнесом. Время шло, и люди, начинавшие свое дело с нуля, мотивированные отчаянием и непреодолимым желанием обосноваться на новом месте, стали добиваться каждый в своей области зримых успехов. Одним удалось поднять и развить свое дело, другим – стать сотрудниками милиции или даже обосноваться в высоких прокурорских кабинетах. Осознав необратимость происходящего, власть в начале 2000-х выдвинула новую программу: "Беженцы должны быть интегрированы в североосетинское общество".
С этого момента процесс интеграции стал набирать обороты, но, как отмечают эксперты, в различных сферах деятельности по-разному: в экономической активнее, нежели, например, в культурной. Степень интеграции также очень зависит от возраста: дети, в отличие от родителей, уже не отличаются по языку и стереотипам поведения от местного населения. Говорит Нодар Каберты, кандидат экономических наук:
"Безработица среди беженцев из Грузии и Южной Осетии в два-три раза выше. Интеллигенция адаптировалась намного лучше. Основные проблемы были у людей низкоквалифицированных профессий. Среди них очень высок уровень безработицы. Их много на разных неорганизованных биржах труда".
Несмотря на достигнутый относительно высокий социальный уровень, уроженцы Южной Осетии в органах власти Северной Осетии практически не представлены.
Петр Козаев, историк, руководитель общественной организации "Зилахар", полагает, что "у нас много людей выходцев оттуда. Не тунеядствуют, как это пытаются подавать. Они нормально работают. Что касается процента беженцев в криминальных группах группировок, он не выше, чем процент местных жителей. На руководящих постах республики южных осетин встретить можно крайне редко. А потомки выходцев из Южной Осетии 1920-го – 1944-го гг. вообще не представлены в руководстве республики".
К процессу возможного возращения беженцев в места прежнего проживания мои собеседники относятся скептически.
Инал Санакоев, кандидат политических наук, политолог, считает, что "возврат в Южную Осетию возможен и желателен, но отсутствуют социально-экономические условия. В Грузию же вообще большинство не хотят возвращаться. В Южную Осетию хотели бы вернуться, но они знают, что, вернувшись туда, они столкнутся с таким проблемами, решить которые практически невозможно. Прецеденты, о которых мы иногда слышим, обычно заканчиваются ре-возвратом. Там всё на стадии становления пока, и югоосетинские власти сами признают, что они хотели бы вернуть людей, но мало чем могут им помочь".
По мнению экспертов, в целом североосетинское общество уже не отделяет себя от "пришлых", "чужаков", но считать процесс интеграции завершившимся еще рано.
Андрей Бабицкий: "Кавказский перекресток" - программа, которая готовится совместно азербайджанской, грузинской и армянской службами Радио Свобода, а также радио "Эхо Кавказа". Очередной ее выпуск посвящен событиям в Египте.
Олег Кусов: Сегодняшний выпуск "Кавказского перекрестка" посвящен событиям в Египте. В ней принимают участие: из Тбилиси Каха Гоголашвили – директор центра европейских исследований при грузинском фонде стратегических и международных исследований, из Еревана – Александр Искандерян, директор института Кавказа, и из Баку – Элчин Велиев, политический обозреватель газеты "Зеркало". Веду программу я, Олег Кусов, и рядом со мной в студии находится главный редактор радио "Эхо Кавказа" Андрей Бабицкий.
Мой первый вопрос в Тбилиси. В чем специфика этих событий?
Каха Гоголашвили: Выступления, которые имеют место в Египте, нас особенно тревожат, потому что все это может обернуться гораздо более жестокими событиями. Мы можем наглядно увидеть огромную страну, ввергнутую в хаос. Из той страны, в то же время, мы можем получить такой поток революции или поток восстания, который низвергнется на окружающие арабские государства. И вот именно это, конечно же, очень пугает мировое общество. Беспокоит также и нас.
Андрей Бабицкий: У меня вопрос к Эльчину. Мне кажется, что все-таки в большей степени из стран южнокавказского региона, события и в Тунисе, и в Египте, затрагивают именно Азербайджан. Есть очень серьезная опасность, и ее сейчас обсуждают многие, что в результате этих волнений укрепит свои позиции уже вышедшая из подполья партия "Братья мусульмане", это, в свою очередь, приведет к значительному усилению позиции Ирана в регионе, и к ослаблению Израиля, который сейчас является стратегическим партнером Азербайджана. И это придаст какую-то силу свежую исламистам внутри Азербайджана. Что у вас думают об этом, Эльчин?
Эльчин Велиев: Те события, которые произошли в Египте, показали, что как раз впереди были "Братья мусульмане", потому что должна быть определенная идеологическая база для людей. Многие западные аналитические агентства, среди стран, которые могут повторить египетский сценарий, называют и Азербайджан. Но в ближайшее время, именно под религиозной подоплекой, какого-нибудь волнения в Азербайджане не ожидается. Потому что для этого нет элементарной социальной базы. Религиозные общины очень разобщены, у них нет лидера.
Адрей Бабицкий: Александр Искандерян, я читал репортаж с пресс-конференции, где вы отвечали на вопросы журналистов. Вы сказали, что события в Египте были стихийными, что у них не было ни организаторов, ни тех, кто их возглавил впоследствии. Это вышла улица, и она меняет облик своей страны и сбрасывает надоевшую власть. Модель, которая вполне, как мне кажется, применима ко многим странам постсоветского пространства. И здесь есть несменяемые руководства, как отдельные руководители, так и политические силы, которые не желают выпускать власть из своих рук.
Александр Искандерян: То, что произошло в Египте, напрямую экстраполировать на страны типа: Армения, Грузия, и даже Азербайджан, нельзя. Нет тех составляющих, которые подготовили этот конфликт. Я имею в виду социальную структуру, я имею в виду то количество феллахов, которые есть в Египте, я имею в виду ту передачу от твиттера к верблюдам, которая там произошла. Таких составляющих нет в этих странах. Это не значит, что здесь невозможно волнение, какие-то попытки изменения власти и так далее. Все три страны это переживали. Но эти явления имеют другую природу. То, что интересует нас, это не причины, а последствия того, что происходит в Египте. Меняется геополитическая структура региона – это другой тон в политике на Ближнем Востоке. А под рукой Сирия, а под рукой Ливан. Это может привести к совершенно новому Ближнему Востоку.
Андрей Бабицкий: Каха Гоголашвили, вы тоже считаете, что изменится и политическая физиономия региона и всего арабского мира в целом? И последствия для европейской, западной цивилизации могут оказаться весьма тяжелыми, драматическими?
Каха Гоголашвили: В случае если подобные революции перенесутся на другие страны южного средиземноморья, то все это, конечно же, отразится на экономике Европы, это отразится на политической стабильности всего средиземноморского региона, а не только Ближнего Востока. Организация "Братья мусульмане", о которой здесь шла речь, ее нынешние позиции во многом прогрессивны. Но, в любом случае, например, вопросы гендера, вопросы равноправия общин, положение христиан в Египте, которых немало, пятнадцать миллионов коптов. Мы не видим там такого же будущего, как в развитых демократических странах. Египет, возможно, вновь будет осуществлять влияние на весь Ближний Восток, однако это влияние уже не будет осуществляться в том направлении, в каком Египет играл свою роль до сих пор. То есть это стабилизация региона, возможность вестернизации.
Олег Кусов: Вопрос в Баку Эльчину Велиеву. Эльчин, я хотел бы вернуться к тезису о том, что в Азербайджане нет социальной среды для подобных массовых выступлений. Но ведь известно, что уровень жизни в среднем в стране невысок, а у власти находится семья, и очень долго находится, и, судя по всему, не собираются уходить. Как власти пытаются снять это напряжение? Путем каких-то социальных возможностей, повышения зарплат?
Эльчин Велиев: Коллеги, я не сказал, что нет социальной базы. В Азербайджане, конечно, есть социальная база для подобного, не будем говорить египетского сценария, но все-таки сценария другого характера. Я имел в виду религиозный оттенок. Да, действительно, сегодня азербайджанская власть, эта семья, сидит и думает сидеть еще много лет. Вот недавно в Азербайджане началась борьба с коррупцией. Якобы началась, я имею в виду и подчеркиваю это. На всевозможных форумах, сайтах, в министерствах проводятся определенные совещания…
Андрей Бабицкий: Да, кстати говоря, Эльчин, уже некоторые аналитики пишут, что это прямая реакция на события в Тунисе и Египте.
Эльчин Велиев: Да, это прямая реакция на события в Египте и в Тунисе, и, скорее всего, наши власти испугались, и вроде рапортуют о том, что в стране все нормально. Но это далеко не так. В Азербайджане большинство населения стоит на черте, с которой могут прямо скатиться в нищенское положение.
Андрей Бабицкий: Александр Искандерян, Ортега-и-Гассет написал в первой половине прошлого века книгу "Восстание масс", в которой было сказано, что человечество изменилось, что массы определяют общественный вкус, движение жизни, ценности и так далее. Вот сегодня мы снова видим восстание масс, причем усиленное интернетом. Может ли это стать каким-то паттерном для, скажем, начала века нынешнего?
Александр Искандерян: Очень хороший вы привели пример, потому что то, что происходит в Египте сейчас - это европейский девятнадцатый век. Это восстание масс, которое происходит в Египте - это, на мой взгляд несомненно, восстание масс. Это некоторое сочетание того, что, во-первых, есть какой-то "узкий класс" людей, умеющих пользоваться твиттером и интернетом вообще, и обладающих соответствующими потребностями. И окружающего их вот этого моря, условно говоря, феллахов. То есть революция начинается в каком-то узком кругу, она начинается при помощи тех технических средств, которые имеются. И я внимательно следил за телевизионной картинкой из Египта. Первые день-два этого "восстания масс", на улицах была не масса. Это были городские люди, которые, опять же условно говоря, знают английский язык. Как только это выходит за пределы этой узкой группы людей, как только подтягиваются феллахи, совершенно меняется толпа. Больше демоса, больше ислама, это всегда так в мусульманских странах. И разговоры о демократии на сегодняшний день, они там абсолютно неуместны. И, в этом смысле, сейчас уже велика вероятность того, что эту ситуацию удержит Сулейман. Будет роздано каким-то "сестрам" по каким-то "серьгам", но в восьмидесятимиллионной стране с таким уровнем жизни, с таким уровнем неравенства, как там, принципиально невозможно сделать то, что можно сделать даже в Азербайджане. В Египте порядка шести миллионов людей получают свою зарплату поденно, то есть это сравнимо с населением того же Азербайджана и в два раза больше населения Армении. Вот это люди, которые уже несколько недель не приносят вечером лепешку своим детям. И вот этот выход за пределы площади и переход в восстание масс, его можно каким-то образом удержать ситуативно. Но грядет тот период, когда такого рода страны будут меняться. И я очень боюсь, что они будут меняться не в сторону европеизации, а в сторону, скажем так, ливанизации, децентрализации, расплывания власти. Это, боюсь, достаточно реальная перспектива. Не стопроцентная, конечно. И тут говорить об Ортеге-и-Гассете, конечно же, довольно уместно.
Андрей Бабицкий: В завершении программы вопрос. Вы говорили о том, что Ортега-и-Гассет уместен. Может быть, мы немного "продвинем" это сравнение, и скажем о клубке революций, разразившихся в разных странах в начале прошлого века? Может мы сегодня имеем дело вот с такой же революционной гроздью уже в арабском мире? И Запад, имея такой печальный опыт понимания последствий коммунистических революций, сегодня может попытаться этот процесс заморозить?
Александр Искандерян: Вы знаете, я не считаю, что проблема лежит в коррупции. Коррупция есть и в Саудовской Аравии, коррупция есть и Объединенных Арабских Эмиратах, коррупция есть и в Кувейте и так далее. Но в силу другого соотношения между населением и ресурсами, удается всем вот этим шейхам сделать так, что представить себе египетские события в Бахрейне или Саудовской Аравии, я лично не могу. Проблема тут не в распределении, проблема в экономической состоятельности. Если теоретически можно предположить, что в Тунисе таким образом ситуация будет "устаканена", то в восьмидесятимиллионной стране, с такими контрастами, с таким уровнем жизни, и с таким состоянием масс, как в Египте - это просто невозможно по определению. И от того, что там установится немного другой режим, от того, что другим кланам будет что-то дано. Сделать так, чтобы борьба с коррупцией, которая, кстати, тоже сама по себе невозможна в такого рода обществах, чтобы в такой ситуации она разлилась по всему восьмидесятимиллионному обществу, я это представить себе не могу. Думать, что можно прилететь на вертолетах, раздать сосиски и сделать так, чтобы "теперь в Египте без коррупции будет хорошо", это, повторюсь, невозможно принципиально.
