Марина Тимашева: В Петербурге вручена ежегодная литературная премия журнала ''Звезда''. На церемонии побывала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: При небогатом нынешнем существовании петербургских литературных журналов, наличие премии при одном из таких журналов само по себе удивительно. Тем не менее, в культурной жизни города премия давно уже стала традицией, которую - по утверждению соредактора ''Звезды'' Андрея Арьева - журнал и далее намерен хранить.
Андрей Арьев: Каким бы журнал ни был, а он, кажется, такой хороший, добропорядочной журнал, все-таки хочется всегда кого-то и что-то в нем выделить. Получается так, что каждый год, когда мы присуждаем премии, вдруг неожиданно оказывается, что при всей нашей традиционности появляются имена, которые раньше на страницах журнала ''Звезда'' вовсе не бывали. Действительно, премия эта имеет уже даже не вековое звучание, а тысячелетнее, потому что началась она уже в прошлом тысячелетии, в 90-е годы, когда нам пришла эта спасительная мысль. Причем тогда нас еще кто-то поддерживал, было время, когда, так называемые, ''демократические журналы'' не стеснялись поддерживать даже финансовые структуры. Но вот такого рода организации как-то быстро сошли на нет, а прекращать вручать премии уже как-то было ниже нашего достоинства. Мы должны держаться и мы держимся до сих пор, и впредь будем эти премии присуждать. Они имеют даже какой-то эквивалент, но разглашению все это не подлежит, потому что несколько смешно об этом говорить.
Татьяна Вольтская: Как всегда, премия состоит из нескольких номинаций. В номинации поэзия лауреатом стал Денис Датешидзе.
Андрей Арьев: Мы очень рады, что именно Денис получил эту премию. Не потому, что он в прошлом работник нашего журнала, а, как вы понимаете, из любых учреждений в наше время обычно люди выходят не по доброму расположению, а по каким-то обстоятельствам неприятным. Вот такого в журнале ''Звезда'' не бывает, никто никогда из журнала ''Звезда'' уволен не был и уволен не будет. Но у Дениса свои соображения, он живет так, как заповедано было жить петербургским поэтам. Когда я читаю его стихи, а повторяю, что мы журнал достаточно традиционный, ориентированный на ценности культуры более или менее вечные, я всегда вспоминаю второй том Блока, такой сугубо петербургский, в котором ''Свет в окошке шатался, В полумраке - один - У подъезда шептался. С темнотой арлекин''. Вот огромное количество стихов Дениса Датешидзе примерно с такой экспозиции начинается: он встает, жить как-то плохо, но что-то в окне есть, что-то в окне брезжит, даже если это тучи или Бог знает какая питерская морось... Вот это толкает его на какие-то поэтические медитации, и мне эти медитации действительно очень нравятся, так же, как, слава Богу, и остальным членам редколлегии, потому, что у нас голосование совершенно анонимное.
Татьяна Вольтская: О своих стихах говорит Денис Датешидзе.
Денис Датешидзе: Конечно, мне хотелось, чтобы писалось больше и лучше, я мог прилагать какие-то усилия, но от этих усилий, самих по себе, не так много зависит, они не гарантируют результата. То есть процессами я управлять никогда не мог. Впрочем, была, наверное, одна установка на личный опыт, и при всей простоте такого подхода вроде бы какое-то время он был или казался более или менее продуктивным. А потом начинаешь замечать: ну, да, ситуация, ну, да, жизнь, - но они все больше повторяются и переживания по этому поводу тоже все больше повторяются, они уже высказаны, иногда даже не раз, и тот ресурс, на который ты привык опираться, вдруг представляется почти исчерпанным, и возникает ощущение тупика, бессилия, конца. Состояния, которые связаны с этим ощущением, бывали, да иногда и сейчас бывают едва ли не депрессивными. В одном из подобных состояний и возникли те тексты, которые были опубликованы в ''Звезде'' в прошлом году.
Татьяна Вольтская: Такой вот развернутой вариацией на тему ''когда б вы знали, из какого сора'' Денис Датешидзе подошел к чтению собственных стихов.
Денис Датешидзе:
Если Бог милосерден и существует рай
(Или нечто подобное), может быть, лично ты
Там, увы, не окажешься. Но все равно, пускай,
Чтобы не были эти надежды совсем пусты,
Там хоть кто-то — окажется!.. Если же рая нет,
Тоже можно утешиться: в низменном и земном
Жизнь продолжится, будет свой старый крутить сюжет —
Расцветать, увядать и вновь прорастать зерном.
Говорят, что, однако, и это — не навсегда.
И по многим причинам, раньше или поздней,
Так изменится окружающая среда,
Что ни птиц, ни цветов не останется. Ни людей.
А потом все планеты сольются в один комок
И — какая нам разница?! — в свет превратятся? в тьму?
Ну тогда уж... пускай остается хотя бы Бог.
Даже если всего, что было, не жаль Ему.
Татьяна Вольтская: Это были стихи Дениса Датешидзе. Премию в номинации проза получил московский литератор Игорь Золотусский за роман ''Нас было трое''.
Игорь Золотусский: Моя семья существовала всего лишь восемь лет, потому что сначала арестовали отца, потом мать... Я попал в детскую тюрьму, в детский дом. Я мог стать шпаной, вором. Что меня спасло? Меня спасало воспоминание о моем детстве, о моих родителях, которых я очень любил и люблю до сих пор. Они оба, пройдя через то, через что проходили очень многие люди их времени, остались людьми, которых можно уважать и перед которыми можно преклоняться. Я читал в архивах КГБ на Кузнецком 25, куда мы с мамой приносили передачи для отца, которые до него не доходили, протоколы допросов, которые мне не позволили ксерокопировать (они считаются документами, которые нельзя показывать), а также ордера на арест , и под каждым допросом подпись отца - ''не считаю себя виновным''. И то же самое с мамой. Я всегда опирался на эту троицу - на папу, на маму, и на меня. Меня – того, счастливого мальчика, которого очень любили. Все-таки дитя любви это особое дитя, потому что оно, во-первых, не может жить без любви, во-вторых, оно не может не помнить о той любви, которая ему была дана и, наконец, оно обязано спастись. Когда я вспоминал родителей, я их идеализировал, я своего отца все время повышал в звании, когда со своими ребятами-детдомовцами мы беседовали о родителях. Отец мой сидел в тюрьме, а я считал, что он воюет на фронте, он там генерал-лейтенант, и так далее. Это была попытка защитить себя и свое сердце, хотя это было трудно, но мне повезло, что у меня были такие родители. И мама, которая подарила мне любовь к слову, к русском языку, к русской литературе. Когда отца арестовали, нас выбросили, я болел, она мне читала ''Войну и мир''. Вот эти звуки, этот язык, этот голос Толстого доходил до меня еще с детства, через маму. Так что, это моя дань любви к моим родителям.
Татьяна Вольтская: Семью Игоря Золотусского хорошо знал литературный критик Александр Рубашкин.
Александр Рубашкин: Отец возвращается в 56-м году, он хочет, чтобы его реабилитировали, и один из чиновников говорит ему: ''А зачем вы приехали из Сибири? Мы бы вас и так в Сибири реабилитировали''. Он говорит: ''В Сибири я уже был, теперь вы туда езжайте''. А потом, через какое-то время, происходит совершенно другое с самим Игорем Петровичем. Он работает в ''Литературной газете'', люди приходят, уходят, написал - ушел, и вот там чиновник один вызвал Игоря Петровича, говорит: ''Игорь Петрович, вот вы то ходите на работу, то не ходите, вот если бы это было все там (имея в виду - на Западе), то вас давно бы выгнали''. А Игорь Петрович говорит ему: ''Если бы это было там, то я бы сидел на вашем месте, а вы были бы на улице''. И вот мне показалось, что эти два разговора, они близки. Человек, прошедший через все на свете, разговаривает с коммунистическим чиновником так же, как говорил писатель Игорь Золотусский с чиновником ''Литературной газеты''.
Татьяна Вольтская: Лауреатом премии ''Звезды'' стала и Алла Подрабинек — за мемуарную повесть ''На пути к Большой Медведице''. И эта повесть, и роман Игоря Золотусского - очень важные вехи, - считает соредактор журнала ''Звезда'' историк Яков Гордин.
Яков Гордин: У меня есть один горячо любимый и уважаемый мной русский философ и историк Георгий Петрович Федотов, и я несколько раз цитировал его слова, написанные в 1918 году. Он еще был тогда в советской России, потом он эмигрировал. ''Надо понимать, что позади нас не история города Глупова, а великая история, изувеченная, трагическая, но великая история. Эту историю предстоит написать заново''. Эту же формулу можно приложить ко всей нашей истории 20-го века. Казалось бы, что великого, кроме военной победы, в советской истории? Тем не менее, это трагическая история и великая история. Чем она трагична - понятно, а велика она тем, о чем говорит Игорь Петрович, она велика человеческим мужеством и тем достоинством, с которым очень многие люди прошли это время и, фактически, сохранили страну.
Марина Тимашева: Лауреатами премии журнала ''Звезда'', о которой рассказывала Татьяна Вольтская, также стали: литератор, философ Борис Рогинский и филолог Николай Богомолов
