Марина Тимашева: Приходится постоянно сожалеть, как ленивы и нелюбопытны драматурги: выдумывают и переписывают друг у друга, не пойми что, в то время как реальная история дарит нам россыпи захватывающих сюжетов. Из новой книги издательства ''Индрик'' можно узнать, как царь Алексей Михайлович чуть не стал королем Речи Посполитой, а Пруссия - вассалом России. ''В подданстве под его государскою оборонною высокою рукою'' (99, 121). Итак, Борис Флоря, ''Русское государство и его западные соседи (1655 – 1661 гг.)''. Комментирует Илья Смирнов.
Илья Смирнов: И город Гданьск мог перейти под русский протекторат (57) – что б тогда было с профсоюзом ''Солидарность''? С другой стороны, Украина могла стать шведской задолго до Мазепы (65), а Таллин оказался бы датским городом (303). Интересно, как бы он назывался по-датски.
Хотя Ваши, Марина, обращения к драматургам еще менее эффективны, чем русская пропаганда в сеймах и сеймиках: ''Голосуйте за нашего кандидата Алексея Михайловича!''. Не в коня корм. Мне как-то попалась пьеса как бы про эти самые времена, польская крепость, украинское восстание, и всё это еще на премию выдвигается, то ли Букер, то ли Антибукер. Читаю и вижу, что автора на самом деле ничего не интересует, кроме собственных сексуальных комплексов, а шляхтичи и казаки – только условный антураж.
Ну да бог с ними, со сраматургами. Настоящие военно-дипломатические приключения, о которых нам рассказал Борис Николаевич Флоря
начинаются весной 1654 года, когда молодой царь Алексей Романов выступает в поход против Речи Посполитой в защиту ''святой Восточной церкви Греческого закона'' и своих единоверцев (10). И одерживает блестящие победы. Под властью его ''оказались к концу 1655 г. почти все белорусские и большая часть украинских земель'' (43), ''после недолгих боев литовские войска оставили столицу, большая их часть вместе с гетманами отступила в Жемайтию, 4 августа царь въехал в столицу Великого княжества. 6 августа высланные из-под Вильно войска заняли Ковно'' (25). ''Речь Посполитая переставала существовать как самостоятельное государство'' (44), распадалась на составные части, Польская ''корона'' отдельно, Великое княжество Литовское отдельно (361), даже и не отдельно уже, а под властью соседей, Швеции и России, в литовском варианте это звучало так: ''лучше поддатца было б царскому величеству'' (63). Дворяне, так гордившиеся своими ''европейскими'' вольностями, теперь больше всего озабочены тем, как сохранить ''маетности'' (то есть имения) и быстро усваивают тот самый ''менталитет'' (''азиатский'', ''тоталитарный'' и пр.), которым до сих пор попрекают Россию Смотрите, как они начинают ''сигнализировать'' новой власти друг на друга: ''Госевской и канцлер Пац такие великие франты, пуще их у нас в Литве никого нет, никак тому верить нечему, они к царскому величеству и ко всем вам никак не приятны'' (386). Кстати, в этих словах виленского епископа заключен вполне актуальный здравый смысл: ''франтам'' в политике никакой веры, действительно, быть не может.
Но как же всё переменилось! Ведь сравнительно недавно офицеры польского гарнизона в Москве всерьез воображали себя конкистадорами среди варваров, а русские бояре и епископы искали милости короля Сигизмунда.
В чем же дело? Мы с вами уже обсуждали "Описание Украины" французского инженера Гийома де Боплана, который служил в войсках коронного гетмана Станислава Конецпольского и фактически предсказал губительное для Речи Посполитой развитие событий, четко указав причины: ''столь велика свобода польской знати (которая живёт словно в раю, а крестьяне пребывают как бы в чистилище)... Наиболее смелые убегают в Запорожье... Их легионы постоянно увеличиваются''. Но специфическая ''демократия'' для избранных не внимала предостережениям военспеца, да и вообще оказалась не слишком дееспособна и погружалась в феодальную раздробленность, дубль два, в то самое время, когда другие народы уже строили национальные государства.
Это и открыло для Москвы перспективу не только вернуть все потери Смутное времени, но и воссоединить ''Великую'', ''Малую'' и ''Белую'' Русь (149), выйти на Балтику, стать морской державой задолго до Петра, ну а дальше… А дальше – история не имеет сослагательного наклонения. Одержав несколько побед, успокоились и завели бесконечные переговоры об избрании Алексея или его сына королем побежденного государства (195). Не понимали, что феодальная – в кавычках – ''демократия'' легко может взять обратно любое обещание или обставить его заведомо невыполнимыми условиями. О переходе царя в католичество (138-139). Или так: мы вам завтра (может быть, если ничего не изменится) корону, а вы нам сегодня Смоленск (391).
''В Коруне Польской люди вольные, ныне хотя то и учинят…, а впредь того в вольностях своих не сдержат'' (140).
И главное: корона, полученная таким образом, всё равно бы весила очень мало, оставаясь игрушкой разных группировок магнатов и шляхты.
Итак, время было потеряно, обстановка изменилась , польско-литовское государство восстановило силы, обзавелось союзниками и - фронт покатился обратно на восток.
Особенно подробно в монографии рассматриваются события на Украине в связи с деятельностью такого политика, как гетман Ива́н Выго́вский, который, опять-таки, задолго до Мазепы проделал примерно то же самое, то есть во время войны перешел на сторону противника. И даже более того, сумел нанести поражение своим же вчерашним товарищам по оружию в битве под Конотопом. Годовщину ее Ющенко велел отмечать как национальный праздник Хотя победа была одержана в основном силами крымско-татарской конницы, которую гетман пригласил на Украину, после чего сам Выговский терпел одно поражение за другим, пока не был свергнут собственным народом.
Рассказывая об этом, профессор Флоря старательно избегает публицистики, текст академичен, но акценты расставлены очень внятно, причем не национальные, а прежде всего социальные.
''Против кого он (гетман – И.С.) войною шол и татар призывал, а им… неприятеля никова нет… Татаровя побивают их братью и в загонех грабят и в полон емлют'' (439). ''Короля нам не надобно, у нас есть государь'' (259) ''А что, де, каких поборов сбираетца…, и то всё забирает к себе гетман же, а в войско ничего не дает''. Приводится цитата из М.С. Грушевского, который усмотрел в казацких жалобах ''опасный удар по нарождающимся институтам украинской государственности'' и, дословно, ''сервiлiзм, необмежане служальство, пiдпорядкованне всяких iнтересiв украiнського життя планам московського бюрократизму i централiзму'' (295). И дальше ироничный комментарий автора монографии: ''исследователь не дает ответа на вопрос, откуда могли появиться ''сервилизм'' и ''служальство'' у запорожских казаков, срусской администрацией… Не ''сервилизм'', а отчаянное стремление получить какие-нибудь средства к существованию и полное неверие в то, что такие средства сможет получить от казацкой элиты'' (296), которая быстро феодализировалась, причем по польскому образцу, и имела собственный интерес: стать ''самовластными панами''. А ''польский король должен был помочь полковникам стать ''панами'' и поставить рядовых казаков в зависимость от себя. Защиты от такой угрозы казаки готовы были искать у царя'' (260).
Если подводить итоги, то России тогда так и не удалось выйти на простор большой европейской политики в качестве великой державы, как отмечает автор, ''сказалась ограниченность военных и финансовых возможностей… государства, не прошедшего еще петровских преобразований'' и, в частности, слабость дипломатической службы, отсутствие постоянных контактов ''между русской политической элитой и элитой других стран'', надежных источников информации и рычагов воздействия (645).
Задачи, поставленные при Алексее Михайловиче, предстояло решать его сыну.
