Хуго Ранер. Играющий человек. – М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2010. – (Современное богословие). – xvii. – 95 с.
Ну, насколько представляемое этим изданием богословие современно – вопрос отдельный. Всё-таки книга Хуго Ранера (1900-1968) – автора многих книг по истории церкви, патрологии и философии религии, признаваемого одним из выдающихся немецких (католических) богословов, - вышла более шестидесяти лет назад – в 1949-м. То есть - спустя всего десятилетие после той, классической, название которой при виде её заголовка приходит на ум первым делом. Это - "Человек играющий", "Homo Ludens" - самый знаменитый труд голландского культуролога Йохана Хёйзинги, изданный в 1938-м, распространивший понятие игры на все, кажется, мыслимые области культуры и надолго – вместе с не менее архетипичной "Игрой в бисер " (1943) Германа Гессе - определивший отношения западной мысли с этим предметом. Перед нами всё-таки – памятник мысли уже далеко отодвинувшегося от нас культурного состояния.
Но что правда, то правда: для русского читателя и книга, и предложенный в ней подход к игре - действительно внове. До сей поры мы этого не читали – есть смысл начать.
Что касается Гессе, он, несомненно, один из важнейших собеседников автора: "Игру в бисер" Ранер постоянно упоминает и цитирует.
К Хёйзинге же название книги отсылает совершенно намеренно. Ранер прямо его продолжает – правда, не как культуролог, а как богослов и христианский антрополог. Понятие игры он распространяет на сущность христианской церкви и отношений между человеком и Богом. И даже – между Богом и миром.
Игра, получается у него – онтологична. Она лежит в основе Творения. Принадлежит к сущности мира.
Ранеровское понимание игры, помещающее её в самую сердцевину религиозности вообще и христианства в частности, может показаться изрядно смелым и неожиданным. (Кстати, помнится, в "Игре в бисер " монахи Игру как раз не слишком жаловали и своего родства с нею уж точно не усматривали). А между тем оно глубочайше укоренено в истории христианства – и того античного, греческого мироотношения, прямое (без малейших противоречий!) продолжение которого Ранер видит в христианской мысли.
Ранер показывает это убедительно – в его книге множество цитат из греческих и латинских авторов от античности до Средневековья, от Аристотеля до Фомы Аквинского. Не откуда-нибудь, а из Писания естественно вычитывается, что сам Бог творил мир, играя, – и греческие Отцы Церкви, наследники Платона и Плотина, "сформировали своё чудесное богословие играющего" - и радующегося Творению – Бога-художника.
Противопоставление "игры" и "серьёзности" в западной культуре, полагает автор, – и очень позднее исторически, и, главное, - совершенно неплодотворное. Вырождаются при этом и игра, и серьёзность, и сам человек. Между тем игра родственна одновременно двум – нераздельным и коренным -человекообразующим началам: свободе и смыслу. Она, пишет Ранер, - "это прежде всего некая сущностная душевно-телесная деятельность человека: удачное выражение через видимый телесный жест, слышимый звук, осязаемую материю некоего сокровенного "мастерства" души", ""сыгранность", слаженность духа с его воплощением". Играя, человек уподобляется Творцу: то есть, становится как раз тем, что он есть по своей сути.
Как известно, читатели любого текста делятся на "внутренних " - принадлежащих к кругу представлений и ценностей автора – и "внешних", наблюдающих этот круг в основном или полностью извне. Собственно, всякий текст на равных правах адресуется и тем и другим, и у обоих прочтений – свои незаменимые смыслы. Автору этих строк, несомненно принадлежащему к числу "внешних" читателей текстов о богословии и смотрящему на них скорее с позиций современной нам культуры вообще, явно не хватило в этом издании основательной комментирующей статьи. Такой, которая ставила бы концепцию Ранера в контекст размышлений о сущности игры и человека в ней – и современных ему, и тех, что успели появиться за 60 лет, минувших со времени выхода книги в свет. Но это и понятно: издатели книги – всё-таки не теоретики культуры, а богословы, у них свои задачи.
А мы займёмся своими.
Что касается постановки книги Ранера в контекст, очень вероятно, в ближайшее время это будет сделано и русскими её комментаторами.
"Внешний" же читатель, не католик и не слишком верующий, имеет возможность задуматься под влиянием книги Ранера о некоторых очень фундаментальных вещах. Например, о соотношении мудрости и лёгкости, об условностях целей и чуткой глубине бесцельного. О внутреннем устройстве человеческой свободы, гармонии и о том доверии к миру, в котором – воплощаясь в игре – коренятся они обе.
Ну, насколько представляемое этим изданием богословие современно – вопрос отдельный. Всё-таки книга Хуго Ранера (1900-1968) – автора многих книг по истории церкви, патрологии и философии религии, признаваемого одним из выдающихся немецких (католических) богословов, - вышла более шестидесяти лет назад – в 1949-м. То есть - спустя всего десятилетие после той, классической, название которой при виде её заголовка приходит на ум первым делом. Это - "Человек играющий", "Homo Ludens" - самый знаменитый труд голландского культуролога Йохана Хёйзинги, изданный в 1938-м, распространивший понятие игры на все, кажется, мыслимые области культуры и надолго – вместе с не менее архетипичной "Игрой в бисер " (1943) Германа Гессе - определивший отношения западной мысли с этим предметом. Перед нами всё-таки – памятник мысли уже далеко отодвинувшегося от нас культурного состояния.
Но что правда, то правда: для русского читателя и книга, и предложенный в ней подход к игре - действительно внове. До сей поры мы этого не читали – есть смысл начать.
Что касается Гессе, он, несомненно, один из важнейших собеседников автора: "Игру в бисер" Ранер постоянно упоминает и цитирует.
К Хёйзинге же название книги отсылает совершенно намеренно. Ранер прямо его продолжает – правда, не как культуролог, а как богослов и христианский антрополог. Понятие игры он распространяет на сущность христианской церкви и отношений между человеком и Богом. И даже – между Богом и миром.
Игра, получается у него – онтологична. Она лежит в основе Творения. Принадлежит к сущности мира.
Ранеровское понимание игры, помещающее её в самую сердцевину религиозности вообще и христианства в частности, может показаться изрядно смелым и неожиданным. (Кстати, помнится, в "Игре в бисер " монахи Игру как раз не слишком жаловали и своего родства с нею уж точно не усматривали). А между тем оно глубочайше укоренено в истории христианства – и того античного, греческого мироотношения, прямое (без малейших противоречий!) продолжение которого Ранер видит в христианской мысли.
Ранер показывает это убедительно – в его книге множество цитат из греческих и латинских авторов от античности до Средневековья, от Аристотеля до Фомы Аквинского. Не откуда-нибудь, а из Писания естественно вычитывается, что сам Бог творил мир, играя, – и греческие Отцы Церкви, наследники Платона и Плотина, "сформировали своё чудесное богословие играющего" - и радующегося Творению – Бога-художника.
Противопоставление "игры" и "серьёзности" в западной культуре, полагает автор, – и очень позднее исторически, и, главное, - совершенно неплодотворное. Вырождаются при этом и игра, и серьёзность, и сам человек. Между тем игра родственна одновременно двум – нераздельным и коренным -человекообразующим началам: свободе и смыслу. Она, пишет Ранер, - "это прежде всего некая сущностная душевно-телесная деятельность человека: удачное выражение через видимый телесный жест, слышимый звук, осязаемую материю некоего сокровенного "мастерства" души", ""сыгранность", слаженность духа с его воплощением". Играя, человек уподобляется Творцу: то есть, становится как раз тем, что он есть по своей сути.
Как известно, читатели любого текста делятся на "внутренних " - принадлежащих к кругу представлений и ценностей автора – и "внешних", наблюдающих этот круг в основном или полностью извне. Собственно, всякий текст на равных правах адресуется и тем и другим, и у обоих прочтений – свои незаменимые смыслы. Автору этих строк, несомненно принадлежащему к числу "внешних" читателей текстов о богословии и смотрящему на них скорее с позиций современной нам культуры вообще, явно не хватило в этом издании основательной комментирующей статьи. Такой, которая ставила бы концепцию Ранера в контекст размышлений о сущности игры и человека в ней – и современных ему, и тех, что успели появиться за 60 лет, минувших со времени выхода книги в свет. Но это и понятно: издатели книги – всё-таки не теоретики культуры, а богословы, у них свои задачи.
А мы займёмся своими.
Что касается постановки книги Ранера в контекст, очень вероятно, в ближайшее время это будет сделано и русскими её комментаторами.
"Внешний" же читатель, не католик и не слишком верующий, имеет возможность задуматься под влиянием книги Ранера о некоторых очень фундаментальных вещах. Например, о соотношении мудрости и лёгкости, об условностях целей и чуткой глубине бесцельного. О внутреннем устройстве человеческой свободы, гармонии и о том доверии к миру, в котором – воплощаясь в игре – коренятся они обе.
