Дориан Лински – британский музыкальный критик, колумнист газеты Guardian. Три года он работал над книгой "33 революции в минуту" – историей песен протеста в музыке Великобритании, США, Нигерии, Чили и Ямайки. Книга выйдет в свет в марте в Великобритании. В интервью Радио Свобода Дориан Лински рассуждает о том, что стало с русским роком, как Юрий Шевчук превзошел Боба Дилана, и чем Noize MC похож на средневекового менестреля.
– Вам удалось выявить некие закономерности в появлении песен протеста: связь между появлением таких песен и событиями, происходящими в стране?
– Связь эта вполне может быть, если существует общественное движение, которое в песне протеста нуждается. Музыка служит очень эффективным инструментом информирования, привлечения сторонников, поддержания боевого духа и формирования нравственных ценностей. Именно так ее использовали, например, члены правозащитного движения в Америке в 1950-60-х годах: самый известный пример – песня "Все преодолеем" ("We shall overcome"). Когда в 1980-е была запущена кампания по освобождению Нельсона Манделы, песню ему посвятила британская группа Special AKA. Ее легко было напевать, и напевающий становился участником кампании. То же можно было видеть и в 1970-е на Ямайке: политические партии использовали песни регги, чтобы больше людей узнали об их оппозиционных взглядах и выразили свою поддержку.
Песня протеста может стать общественным гимном, если в обществе есть желание перемен, но сама она не может породить такое желание и тем более его исполнение.
– Часто ли авторы песен протеста становятся правозащитниками или политиками?
– Таких примеров немного – все-таки политика и развлечение вещи очень разные. Многие музыканты выражают свое мнение, но не готовы сделать следующий шаг – в политику. Питер Гэррет был вокалистом австралийской группы Midnight Oil, которая немало песен протеста посвятила правам австралийских аборигенов. В конце 1980-х одна из них – "Better Burning" – стала хитом. Сейчас Питер Гэррет политик. Бразильский исполнитель Жильберту Жил хоть и не самый яркий протестный певец, но в 1960-е годы был однозначно на стороне левых и за свою музыку даже был арестован. А в 2003–2008 годах он был министром культуры Бразилии (Жильберту Жил также состоит в Зеленой партии Бразилии – РС). Нигерийский композитор и исполнитель Фела Кути в 1970-е пытался баллотироваться в президенты, но его заявление не приняли...
Шаг в политику требует от музыкантов небывалого для многих из них прагматизма, а далеко не все готовы заняться работой тяжелой или нудной, бумажной, искать компромисс, пытаться влиять на нужных людей. Отчасти поэтому солист группы U2 Боно – своего рода активист-фрилансер. Говорят, он всерьез намерен заняться политикой. Думаю, это вызовет мало одобрения.
– Приходит на память одно из недавних интервью Боба Дилана: он с недовольством вспоминает свою знаменитую пресс-конференцию 1965 года в Сан-Франциско, где его, в частности, спрашивали о способах спасти планету и решить все социальные проблемы. Недовольство объясняет так: о проблемах пел, но понятия не имел, как их решать. Такой подход – задавать вопросы, не давать ответы на них – общий для всех авторов песен протеста, на ваш взгляд?
– Так себя ведут большинство музыкантов. Давать ответы затруднительно даже тем, у кого это входит в рабочие обязанности – посмотрите на правительства и политиков. Каких тогда решений ждать от музыкантов? Боб Дилан появился в тот исторический момент, когда общество испытывало сильнейшую потребность в такой фигуре, как он: в нем бушевал рок-н-ролл, возрождался фолк, и люди загорелись идеей в политических целях использовать его энергию, молодость и способность волновать. Иными словами, в нем видели подходящего революционного лидера. Это застало его врасплох и очень встревожило. В своих мемуарах он признается в страхе: в нем видели лидера, которым он стать не стремился. Пример Дилана на всех музыкантов повлиял и для многих до сих пор служит предостережением: если пишешь о политике, некоторые люди ждут от тебя большего, чем ты готов по своей воле совершить.
– Едва ли кого-то можно сравнивать с Бобом Диланом, но синдром видеть в музыканте лидера, которым он не очень-то стремится быть, возможно, наблюдается и в России. Блогеры выдвигают музыканта Юрия Шевчука в президенты на виртуальных выборах, а коллеги критикуют за то, что он не может эти кампании остановить и якобы превращается в политика. Где по-вашему лежит грань между музыкантом-гражданином, исполнителем песен протеста и музыкантом-политиком?
– Наглядный пример – U2. В течение двадцати лет они говорят, что задают вопросы, а ответов не дают. Году примерно в 2000-м Боно решает уделять больше внимания гражданской активности, общается с политиками, участвует в кампаниях против СПИДа в Африке. С тех пор его нещадно критикуют, и даже музыканты из его группы не выглядят счастливыми. Пойти на это – большая жертва со стороны Боно. Люди зачастую думают, что это погоня за властью и вообще голос эго... Может быть, отчасти. Но главным образом это – большая жертва: он сознательно шел на риск подвергнуться серьезной критике.
Юрий Шевчук точно так же идет на риск, ведь намного проще сказать "я просто певец". Так сказали Боб Дилан, вокалист американской группы "REM" Майкл Стайп и многие другие музыканты. Сначала им показалось, что их переполненные восторгом поклонники слишком много от них хотят: например, желают видеть в них экспертов по публичной политике. Музыканты сказали "нет" и вовсе перестали писать песни на политические темы. Любопытно, что Дилан, с тех пор как столкнулся с такой мощной реакцией своих поклонников, написал всего две-три "политические" песни. Коллектив REM, обеспокоенный своим протестным статусом начала 1990-х, не писал песни протеста в течение 10-12 лет. Необходимо мужество и требовательность к себе, чтобы не сказать "я просто певец".
– Есть тенденция жанровая? В России, например, самые громкие песни протеста в последнее время звучали от исполнителей рэпа, а не рока, от которого традиционно ждут протест. Что случилось с рок-музыкой?
– История песен протеста позволяет судить о том, что песни с политическим посылом тогда вызывают максимальный отклик, когда исполнены в новых или "воскресших" жанрах. В 1960-е возродился фолк, в 1970-е песни протеста звучали в стиле рэгги, затем – в стиле соул, затем – в жанре хип-хопа. Хип-хоп и вовсе завязан на словах: представьте, что вам надо наполнить смыслом двенадцать строф – да вы просто вынуждены написать что-то интересное. Кроме того, хип-хоп обладает силой и притягательностью неофициальности, подполья.
Рок – старше. Его время – 1960-е годы и, из-за панк-рока с его противопоставлением официальной политике, – конец 1970-х и 1980-е годы. Сейчас очень мало рок-коллективов можно условно назвать политическими: это "Rage against the machine", "Greenday", в какой-то мере – "Radiohead". Причина немногочисленности – в старении жанра. Именно старением объясняется и то, что хип-хоп в Америке становится все более аполитичным. Поэтому и вызывает российский Noize MC столько эмоций. Два обстоятельства – молодость русского хип-хопа и необходимость высказать неудовлетворенность российским правительством – стали почвой для таких песен протеста. Я не удивлен, что их исполнили не звезды русского рока, а исполнитель более андерграундный.
– Может ли песня протеста на что-то повлиять, если исполнитель одинок, если большинство музыкантов предпочитают не посвящать песни актуальным проблемам?
– Даже одна единственная песня может обладать протестной силой – она выделяется.
В истории периодически случается всплеск, когда песни протеста становятся модными. Музыканты, которым они удаются, считают должным продолжить их писать. В итоге излишек песен протеста приводит к пресыщению: они становятся в тягость слушателю. Лично я люблю их, но не стал бы слушать постоянно. Когда люди сыты по горло серьезными политическими посылами, им хочется чего-то забавного. Поэтому главный закон поп-музыки – постоянное балансирование смешного и серьезного. Этот баланс в музыке Великобритании, Америки, России свидетельствует о том, что музыка не предназначена для того, чтобы нести много политических посылов. Такова тенденция, и тем ярче выглядит исключение из нее – музыкант Noize MC. Почему? В его песне о Мерседесе не говорится о том, как вообще хороши мир и свобода, речь идет о конкретном событии. Такой прием восходит к англо-американским песням протеста 1930-х годов и, шире, – к традициям многовековой давности, когда не было газет, и новость можно было передать лишь через песню. Если бы все были, как Noize MC, песни протеста и не вызывали бы такой реакции.
– Вам удалось выявить некие закономерности в появлении песен протеста: связь между появлением таких песен и событиями, происходящими в стране?
– Связь эта вполне может быть, если существует общественное движение, которое в песне протеста нуждается. Музыка служит очень эффективным инструментом информирования, привлечения сторонников, поддержания боевого духа и формирования нравственных ценностей. Именно так ее использовали, например, члены правозащитного движения в Америке в 1950-60-х годах: самый известный пример – песня "Все преодолеем" ("We shall overcome"). Когда в 1980-е была запущена кампания по освобождению Нельсона Манделы, песню ему посвятила британская группа Special AKA. Ее легко было напевать, и напевающий становился участником кампании. То же можно было видеть и в 1970-е на Ямайке: политические партии использовали песни регги, чтобы больше людей узнали об их оппозиционных взглядах и выразили свою поддержку.
Песня протеста может стать общественным гимном, если в обществе есть желание перемен, но сама она не может породить такое желание и тем более его исполнение.
– Часто ли авторы песен протеста становятся правозащитниками или политиками?
– Таких примеров немного – все-таки политика и развлечение вещи очень разные. Многие музыканты выражают свое мнение, но не готовы сделать следующий шаг – в политику. Питер Гэррет был вокалистом австралийской группы Midnight Oil, которая немало песен протеста посвятила правам австралийских аборигенов. В конце 1980-х одна из них – "Better Burning" – стала хитом. Сейчас Питер Гэррет политик. Бразильский исполнитель Жильберту Жил хоть и не самый яркий протестный певец, но в 1960-е годы был однозначно на стороне левых и за свою музыку даже был арестован. А в 2003–2008 годах он был министром культуры Бразилии (Жильберту Жил также состоит в Зеленой партии Бразилии – РС). Нигерийский композитор и исполнитель Фела Кути в 1970-е пытался баллотироваться в президенты, но его заявление не приняли...
Шаг в политику требует от музыкантов небывалого для многих из них прагматизма, а далеко не все готовы заняться работой тяжелой или нудной, бумажной, искать компромисс, пытаться влиять на нужных людей. Отчасти поэтому солист группы U2 Боно – своего рода активист-фрилансер. Говорят, он всерьез намерен заняться политикой. Думаю, это вызовет мало одобрения.
– Приходит на память одно из недавних интервью Боба Дилана: он с недовольством вспоминает свою знаменитую пресс-конференцию 1965 года в Сан-Франциско, где его, в частности, спрашивали о способах спасти планету и решить все социальные проблемы. Недовольство объясняет так: о проблемах пел, но понятия не имел, как их решать. Такой подход – задавать вопросы, не давать ответы на них – общий для всех авторов песен протеста, на ваш взгляд?
– Так себя ведут большинство музыкантов. Давать ответы затруднительно даже тем, у кого это входит в рабочие обязанности – посмотрите на правительства и политиков. Каких тогда решений ждать от музыкантов? Боб Дилан появился в тот исторический момент, когда общество испытывало сильнейшую потребность в такой фигуре, как он: в нем бушевал рок-н-ролл, возрождался фолк, и люди загорелись идеей в политических целях использовать его энергию, молодость и способность волновать. Иными словами, в нем видели подходящего революционного лидера. Это застало его врасплох и очень встревожило. В своих мемуарах он признается в страхе: в нем видели лидера, которым он стать не стремился. Пример Дилана на всех музыкантов повлиял и для многих до сих пор служит предостережением: если пишешь о политике, некоторые люди ждут от тебя большего, чем ты готов по своей воле совершить.
– Едва ли кого-то можно сравнивать с Бобом Диланом, но синдром видеть в музыканте лидера, которым он не очень-то стремится быть, возможно, наблюдается и в России. Блогеры выдвигают музыканта Юрия Шевчука в президенты на виртуальных выборах, а коллеги критикуют за то, что он не может эти кампании остановить и якобы превращается в политика. Где по-вашему лежит грань между музыкантом-гражданином, исполнителем песен протеста и музыкантом-политиком?
– Наглядный пример – U2. В течение двадцати лет они говорят, что задают вопросы, а ответов не дают. Году примерно в 2000-м Боно решает уделять больше внимания гражданской активности, общается с политиками, участвует в кампаниях против СПИДа в Африке. С тех пор его нещадно критикуют, и даже музыканты из его группы не выглядят счастливыми. Пойти на это – большая жертва со стороны Боно. Люди зачастую думают, что это погоня за властью и вообще голос эго... Может быть, отчасти. Но главным образом это – большая жертва: он сознательно шел на риск подвергнуться серьезной критике.
Юрий Шевчук точно так же идет на риск, ведь намного проще сказать "я просто певец". Так сказали Боб Дилан, вокалист американской группы "REM" Майкл Стайп и многие другие музыканты. Сначала им показалось, что их переполненные восторгом поклонники слишком много от них хотят: например, желают видеть в них экспертов по публичной политике. Музыканты сказали "нет" и вовсе перестали писать песни на политические темы. Любопытно, что Дилан, с тех пор как столкнулся с такой мощной реакцией своих поклонников, написал всего две-три "политические" песни. Коллектив REM, обеспокоенный своим протестным статусом начала 1990-х, не писал песни протеста в течение 10-12 лет. Необходимо мужество и требовательность к себе, чтобы не сказать "я просто певец".
– Есть тенденция жанровая? В России, например, самые громкие песни протеста в последнее время звучали от исполнителей рэпа, а не рока, от которого традиционно ждут протест. Что случилось с рок-музыкой?
– История песен протеста позволяет судить о том, что песни с политическим посылом тогда вызывают максимальный отклик, когда исполнены в новых или "воскресших" жанрах. В 1960-е возродился фолк, в 1970-е песни протеста звучали в стиле рэгги, затем – в стиле соул, затем – в жанре хип-хопа. Хип-хоп и вовсе завязан на словах: представьте, что вам надо наполнить смыслом двенадцать строф – да вы просто вынуждены написать что-то интересное. Кроме того, хип-хоп обладает силой и притягательностью неофициальности, подполья.
Рок – старше. Его время – 1960-е годы и, из-за панк-рока с его противопоставлением официальной политике, – конец 1970-х и 1980-е годы. Сейчас очень мало рок-коллективов можно условно назвать политическими: это "Rage against the machine", "Greenday", в какой-то мере – "Radiohead". Причина немногочисленности – в старении жанра. Именно старением объясняется и то, что хип-хоп в Америке становится все более аполитичным. Поэтому и вызывает российский Noize MC столько эмоций. Два обстоятельства – молодость русского хип-хопа и необходимость высказать неудовлетворенность российским правительством – стали почвой для таких песен протеста. Я не удивлен, что их исполнили не звезды русского рока, а исполнитель более андерграундный.
– Может ли песня протеста на что-то повлиять, если исполнитель одинок, если большинство музыкантов предпочитают не посвящать песни актуальным проблемам?
– Даже одна единственная песня может обладать протестной силой – она выделяется.
В истории периодически случается всплеск, когда песни протеста становятся модными. Музыканты, которым они удаются, считают должным продолжить их писать. В итоге излишек песен протеста приводит к пресыщению: они становятся в тягость слушателю. Лично я люблю их, но не стал бы слушать постоянно. Когда люди сыты по горло серьезными политическими посылами, им хочется чего-то забавного. Поэтому главный закон поп-музыки – постоянное балансирование смешного и серьезного. Этот баланс в музыке Великобритании, Америки, России свидетельствует о том, что музыка не предназначена для того, чтобы нести много политических посылов. Такова тенденция, и тем ярче выглядит исключение из нее – музыкант Noize MC. Почему? В его песне о Мерседесе не говорится о том, как вообще хороши мир и свобода, речь идет о конкретном событии. Такой прием восходит к англо-американским песням протеста 1930-х годов и, шире, – к традициям многовековой давности, когда не было газет, и новость можно было передать лишь через песню. Если бы все были, как Noize MC, песни протеста и не вызывали бы такой реакции.
