Александр Генис: В последнее время литературный мир заворожен сведениями о неизвестных рукописях в архиве Кафки. За право ими распоряжаться идет сейчас борьба в израильском суде. На этом процессе, живо напоминающим тот, что описал сам Кафка, побывал корреспондент ''Нью-Йорк Таймс'' Элиф Батуман. С его пространным материалом я попросил познакомить наших слушателей Владимира Гандельсмана.
Владимир Гандельсман: Саша, сегодняшний разговор я хочу начать с цитаты из горячо любимого мною румынско-французского философа Эмиля Чорана. Цитата из дневника: ''Мой глубокий интерес к евреям и еврейскому. К отдельным случаям и ко всем в целом. Симона Вейль, Кафка. Люди иного мира. Тайна есть только в них. Не-евреи слишком уж очевидны''. Мне кажется это высказывание не столько безусловно точным, сколько остроумным. Но мы поговорим сегодня о воистину неочевидном человеке и невероятном писателе.
Александр Генис: Но давайте сперва изложим суть дела.
Владимир Гандельсман: Речь идет о литературном наследии Кафки, о том, что сохранилось, но еще не опубликовано. Франц Кафка в течение своей короткой жизни сжег около 90% написанного. После его смерти в возрасте 41 года в его столе было обнаружено письмо к Максу Броду, многолетнему и ближайшему другу, в котором Кафка просил его уничтожить все, что осталось ненапечатанным, сжечь, не читая. Брод эту просьбу не уважил, а мир узнал великого писателя и его романы ''Процесс'', ''Замок'', ''Америка'', а кроме того - бесценные дневниковые записи и письма. Затем Брод, за пять минут до закрытия границы и прихода нацистов, успел бежать из Праги и в одном из чемоданов вывезти всё, что оставалось еще не опубликованным.
Александр Генис: К счастью, Брод успел передать две трети рукописей в библиотеку Бодлейн, что в Оксфорде. К счастью, потому что оставшееся стало яблоком раздора. И вот об этом-то мы сегодня и говорим.
Владимир Гандельсман: Да, и это длится уже давно, и до сих пор неясно, чем кончится. Вот тут-то и начинается Кафка и Процесс. И, конечно, моментально вспоминается бессмертная фраза вашего друга Бахчаняна: ''Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью''... В данном случае, можно даже сказать не былью, а ''пылью'', поскольку речь идет о рукописях, которые не только горят, но и истлевают...
Дело вот в чём. Брод умер в 1968 году и оставил своей помощнице (и, как уверяют современники, любовнице) Эстер Хоффе всё, что у него оставалось от Кафки. В этом месте истории появляются разночтения и, как следствие – разногласия. Меир Хелер, адвокат Национальной библиотеки Израиля рассказал следующее: "Эстер Хоффе, согласно завещанию Макса Брода, не просто получала право собственности над рукописями, но обязана была передать их в общественный архив. За 40 лет она так и не сделала этого. Получается, она не выполнила последнее желание Макса Брода". Ури Цфат, адвокат Евы Хоффе, дочери Эстер Хоффе заявляет: "Эстер Хоффе была обязана отдать бумаги в архив только после своей смерти, а до этого она могла делать с ними все, что угодно. Вот рукописи и были проданы или подарены. И теперь все, что пытается выяснить суд, это как документы перешли дочери Эстер Еве. Мать успела подарить их, и тогда они неприкосновенны, или они перешли по наследству, и тогда, конечно, Ева обязана передать их библиотеке".
Но ведь Эстер успела-таки продать на аукционе ''Сотбис'' рукопись ''Процесса'' почти за 2 миллиона долларов, это произошло в конце 80-х. А купил рукопись знаменитый архив в Германии, в городе Марбах.
Александр Генис: Книги Кафки – достижения немецкой литературы, как проза Бабеля принадлежит русской словесности. И, быть может, рукописи должны храниться там, где самые надежные условия? А литературный архив в Марбахе - один из лучших в мире...
Владимир Гандельсман: Да, Кафка все-таки немецкоязычный писатель... Но в Израиле есть люди, которые думают по-другому. Профессор Отто Кулка оспаривает мнение одной из дочерей секретарши Брода, Евы, что в Израиле нет подобающих условий для хранения рукописей. Он называет это возмутительной чушью. Мы храним, говорит он, рукописи Эйнштейна (в частности, рукопись Теории относительности), Стефана Цвейга, Мартина Бубера и так далее.
Александр Генис: Давайте вернемся к началу дела.
Владимир Гандельсман: Журналист описывает свой визит в суд. Сначала ветхий лифт с мерцающими флюоресцентным светом, который поднимает его на верхний этаж, – и он вспоминает, что процесс у Кафки шел в чердачных помещениях, - затем он попадает в холл, где прогуливаются адвокаты, все в черном, с папками под мышкой, у некоторых файлы не помещаются в руках, - они тянут за собой чемоданы на колесиках. Затем прибывают сёстры. Именно они, особенно одна из них, Ева, судятся с израильской Библиотекой за права над рукописями. Сестрам лет по 70. Ева одета во все черное. Вообще эта сестричка особенно достойна описания – она проживает одна, но не совсем – говорят, что у нее 50 или больше кошек, а именно у нее хранятся бумаги, и специалисты-архивисты вполне обоснованно опасаются за судьбу рукописей... Кроме того, ее отношение к рукописям, как говорит один из тех, кто с ней общался, – почти биологическое. Она называет возможное вторжение в бумаги Кафки ''изнасилованием''. Да, она употребляет именно это слово. У сестёр – четыре адвоката, и это не предел. Три человека представляют в суде их покойную мать, есть представитель архива из Марбаха и так далее.
Александр Генис: Короче говоря, Ева не хочет отдавать рукописи.
Владимир Гандельсман: Похоже, что Ева хочет съесть яблоко раздора в одиночку. Пока дебатируется, каково же было волеизъявление Эстер, матери этих сестричек – подарила ли она рукописи своим дочерям? Подарил ли Брод ей эти рукописи? Или все-таки он завещал это израильской библиотеке? Всё это еще предстоит выяснить. Во всяком случае, пока идут дебаты, сестрам не разрешено пользоваться ничем из наследства их матери.
Александр Генис: А нам остается ждать решения проблемы.
Владимир Гандельсман: Но заседание, на котором был наш журналист, закончилось не в пользу сестер. Их требование на право распоряжаться наследством было отклонено, и уже сейчас ясно, что почитателей Кафки, не говоря об ученых-кафковедах, ждут какие-то замечательные находки.
В июле этого года было открыто пять сейфов – один в Тель-Авиве и четыре в Цюрихе (сёстры держат часть рукописей в Германии и, возможно, в Швейцарии)... Если верить израильской газете и ее корреспондентам, там найдено огромное количество материалов – это записные книжки и рукописи ранее опубликованных рассказов...
Александр Генис: Конечно, хочется верить. С другой стороны, трудно поверить, что такой тонкий ценитель и почитатель Кафки, как Брод, оставил неопубликованным нечто по-настоящему важное, крупное и первостепенное.
Владимир Гандельсман: Вообще странно, как могло остаться огромное количество материалов. Кафка прожил 41 год. В общем, я буду ждать публикаций с нетерпением. Я очень люблю дневниковые записи Кафки и его письма замечательные. И мне хотелось бы завершить наш разговор как раз цитатой из ''Записных книжек'': ''Вороны утверждают, что одна-единственная ворона способна уничтожить небо. Это не подлежит сомнению, но не может служить доводом против неба, ибо небо-то как раз и означает невозможность ворон''.
