Валерия Гай Германика: ТЭФИ дали, блин, Кравчуку. Вы чего, не понимаете?! Вы смотрели фильм "Адмирал"? Ну, вот и все. Идите у него и спрашивайте вопросы. Почему Кравчук лучший режиссер года? Не понимаю я. Да для меня уже эта премия не существует. Этот набор пенсионеров, б…, которые понятия не имеет о профессии! Да, у меня вообще работ никаких не будет. Если я в нашей стране не считаюсь режиссером! Почему какой-то очкастый х…, который снял "Адмирала", считается режиссером, а я – нет? Нормально, б…, вообще?! П…ц! Раз так, я пойду мыть полы в "Макдоналдсе"! А вы лучше Кравчуку звоните. Спросите, ему не стыдно было получать премию?
Надежда Шульга: Мне кажется, не стоит так огорчаться из-за одной работы, люди годами выдвигаются, а вы хотите с первым фильмом сразу же получить…
Валерия Гай Германика: Вы что, издеваетесь?! Я с первым фильмом, вообще…
Надежда Шульга: Ну, не с первым. Но на ТЭФИ же вы впервые.
Валерия Гай Германика: Вы знаете, что я сняла 69 серий, и каждая серия как фильм может считаться!
Надежда Шульга: Но на ТЭФИ вы впервые выдвигаетесь.
Валерия Гай Германика: А Кравчук, мне интересно! Почему про него-то так не говорят? То есть он с первого раза может получать, а я нет. Я что, должна, б…, быть 50-летней теткой, чтобы мне что-нибудь дали?!
Елена Рыковцева: Валерия Гай Германика давно оповестила общественность, что свои фильмы она снимает про себя. И с этой точки зрения вроде бы все честно: она и вправду, как мы только что убедились, недалеко ушла от своих героев. И как окружающим следует относиться к эскападам такого рода? Терпеть по принципу "чем бы дитя не тешилось, лишь бы радовало своим творчеством"? В современной школе дети ругаются чудовищно. И как обучать их культурной речи, когда мат – повсюду? Это для телевизионных академиков Гай Германика – инфант террибль. А для школьников – известный режиссер, пример для подражания. Если она так круто выражается, значит, нам тоже можно?
У нас в гостях писатель Ирина Лукьянова, заместитель главного редактора "Комсомольской правды" Андрей Дятлов, президент международной Академии телевидения и радио Анатолий Лысенко и заслуженный учитель России Евгения Абелюк.
И вам вопрос, уважаемые слушатели: можно ли отучить детей ругаться в современных условиях, когда они слышат мат повсюду, когда видят, что «звезды», их любимые герои, ругаются даже в интервью для известных тиражных изданий?
Андрей, когда вы выкладывали этот текст целиком без купюр, а только с «запикиванием», вы чего добивались? Вы что хотели показать, доказать? .
Андрей Дятлов: Мы хотели показать очень простую вещь. Вот какой режиссер, такой и фильм. Поэтому с Гай Германикой бессмысленно говорить о том, что просто отражать действительность в школе – это большой подвиг. Она привнесла, к сожалению моему глубочайшему, на телевидение в этом сериале не просто отражение того, как живут школьники, но и все похабство, которое существует в школах. Я, честно говоря, не могу назвать режиссером человека, который на миллионную аудиторию дает фильм, где дети как живут, так живут, но при этом еще и с ненормативной лексикой. Мы дали Гай Германику послушать людям для того, чтобы они поняли, что ничего особенного в этом нет. Просто такой режиссер.
Елена Рыковцева: Просто про себя – как сказала, так и сняла. Про себя и сняла.
Андрей Дятлов: Вот она так живет. Этот человек называет себя режиссером. Этот человек называет себя законодателем современного телевидения, великим человеком, который снял десятки серий и каждую как отдельный фильм. Такой новоявленный Тарковский. Я очень уважаю память Тарковского, я просто для примера привел. Вот она себя на этот уровень поднимает. Если мат способен поднять чего-то на такой уровень, то я не понимаю, зачем в принципе нужно телевидение, которое должно воспитывать, так же, как и газеты, на мой взгляд.
Елена Рыковцева: Правда, мне кажется, совершенно необязательно человек, режиссер фильма, в котором ругаются, должен по жизни ругаться сам. Это необязательно связанные вещи.
Андрей, что бы вы сказали учителю, который так ответил на мой вопрос – почему у вас в школе дети так ругаются? -"Потому что Интернет". Вы бы что сказали по этому поводу?
Андрей Дятлов: Я бы сказал, что Интернет гораздо умнее Гай Германики. Сейчас в Интернете происходят очень интересные процессы. Вот есть Живой Журнал, в котором изначально было принято писать матерно. Это был такой кайф, такой стиль. Потом появился Facebook, например, в котором человек не просто может зарегистрироваться под каким-то ником, под псевдонимом, а обязан поставить свою фотографию, назвать себя по имени, оставить свой электронный адрес. И вдруг выяснилось, что в Facebook неприлично ругаться матом. И тех людей, которые пишут посты, вот эти записи, поясняю для тех, кто не в Facebook, свое мнение, где вдруг начинают проскакивать матерные слова, их остальные люди выключают из своих друзей, то есть убирают со своей странички Facebook. Это, на мой взгляд, очень любопытная тенденция. И мне кажется, что как большое сообщество сорганизовывается в Интернете для того, чтобы матом не ругаться, людей не оскорблять, не опускать их до уровня плинтуса, так постепенно должно и другое сообщество организовываться, в частности, телевидение, где очень очень этого много.
Елена Рыковцева: Анатолий Григорьевич, а ваши впечатления от этого интервью?
Анатолий Лысенко: Может быть, я не соглашусь с теми, кто сидит в студии, но ничего страшного я в этом не увидели. Девочка, которой не дали игрушку. Девочка в бешенстве. Одни бьются головой о стенку, стучат ножками, кричат "дай", обзывают родителей нехорошими всякими словами, которые, по-моему, все знают с детства. Ну, ребенок сорвался. Когда я ее увидел на церемонии ТЭФИ с собачкой на цепочке, она пришла уже в надежде эпатировать собравшуюся публику. Вы понимаете, то, что девчонка способная и талантливая – да. То, что она умеет прекрасно говорить – это показала передача, где она встречалась с Берманом и Жандаревым. Я, как вы понимаете, по своему возрасту не отношусь к числу поклонников таких молодежных фильмов. Хотя этот фильм, на мой взгляд, явление. Потому что, знаете, чем он явление? Тем, что он заставил общество испугаться, испугаться того, что происходит в школе. Потому что мы очень красивые картинки рисуем.
Елена Рыковцева: Анатолий Григорьевич, вот смотрите. Когда вы сейчас говорите – ну, девочка, ну, ребенок, ну, не дали игрушку, ну, пусть себе. Но ведь опять же вы не то, что поощряете, но вы ее оправдываете. Ну, и ругайся. Ну, обиделась - и ругайся!
Анатолий Лысенко: Тут есть одно "но" чисто такого морального плана. Ей позвонила журналистка.
Елена Рыковцева: Представилась.
Анатолий Лысенко: Представилась. Девочка в состоянии, конечно, шоковом. Ну, что бы ни говорили, обидно, тем более что ее очень активно, я бы сказал, подогревали, что она получит премию. А этого не произошло. Девочка сорвалась. Бывает такое. Вы знаете, я знаю очень многих звезд и сегодняшних, и великих звезд… Кстати говоря, я не хочу сравнивать Гай Германику, но в свое время такой же скандал был с нашим выдающимся кинорежиссером Пырьевым, который, не выдержав, а он-то умел это делать… Мало того, что он это сделал, он сделал по громкой связи во время съемок в Горьком. Грандиозный скандал! Девочка сорвалась, и говорила она, конечно, с журналистской. Говорила… Такой мат-то у нее, честно скажу, любительский.
Елена Рыковцева: Можно было бы и покруче сказать журналистке.
Анатолий Лысенко: Можно было бы и покруче сказать. Другое дело, что у нее еще нет опыта. Ей просто нужно было сказать: "Я не хочу сейчас с вами разговаривать". Вот и все. Из этого делать такую кошмарную трагедию, что мир содрогнулся от выступления Гай Германики… Важнее то, что вы другое говорите.
Елена Рыковцева: Я-то думаю, что мир не удивился ни на одну минуту, какое там содрогнулся!
Анатолий Лысенко: Абсолютно так.
Елена Рыковцева: Мы всего лишь еще раз зафиксировали это явление.
Анатолий Лысенко: Да. Вот сидят люди в студии, кто-нибудь из них что, услышал новые слова? У нас мат стал общей нормой. Мы перестали говорить на русском языке. Вот о чем надо говорить. У меня лежит книжка "Пособие по фене", изданная для работников угрозыска в 1926 году, чтобы они понимали, о чем бандюги говорят. Так вот, если взять этот словарь - сегодня это словарь Ожегова. Мы говорим-то уже не на русском языке. Человек, говорящий на русском языке на правильном, это или эмигрант или из бывших эмигрантов, из тех еще, чьи предки в Сент-Женевьев-де -Буа лежат. Или это какой-то недобитый интеллигент, который встает, как Ленин сказал, ну, что ты хочешь от него, он встает, когда женщина входит в комнату.
Елена Рыковцева: Вот мы и говорим о том, как к этому относиться. Протестовать или нет?
Анатолий Лысенко: Учить.
Елена Рыковцева: Учить все-таки не ругаться. Вот что пишет Роза нам: "Благодарим вам за то, что вы дали в эфир интервью Гай Германики. Это полностью совпадает с нашим мнением о ее творении. (Автоматически переносят люди этот ее текст на тексты ее героев – Е.Р). Хотелось бы, чтобы это интервью прокомментировал Эрнст. Он же продюсер, и наверняка с ней разговаривает на этом же языке. Так вот это лицо Первого канала – Гай Германика. Ее понять может только Путин". Бог с ним, пока что с Путиным.
Вы знаете, Анатолий Григорьевич, я ведь тоже подумала о том, что если девушка так легко и свободно с этой лексикой обращается в интервью, так ведь и на съемочной площадке, и в беседах с продюсерами она же наверняка такая же. И вряд ли кто-то ей делает замечание, может быть, говорят так, как вы – ну, это такой ребенок талантливый, сложный, ему все можно, пусть ругается.
Анатолий Лысенко: Если вы хотите мне сказать, что на телевидении не ругаются… Ругаются. И еще как ругаются. К сожалению, ругаются, начиная от Академии наук и везде.
Елена Рыковцева: Анатолий Григорьевич, я прихожу к себе в редакцию, у нас никто не ругается матом. Вот я сижу на работе, масса людей здесь. Ну, не ругаются у нас.
Анатолий Лысенко: Я приведу такой пример. Когда я окончил институт, так сложилось в моей интеллигентской судьбе, что я никогда не ругался – ни в семье не было принято, ни в школе, кстати, не было принято. Пришел на завод. Через энное время меня вызывает начальник цеха и говорит: "Слушай, что ты мне людей портишь. Что ты все время с людьми – «извините», да «пожалуйста». Ты что мне людей портишь?! Ать, тебя туды – и тебя люди поймут, и к тебе люди потянутся". Ну, что делать-то? Если вспомните, у Катаева был чудесный рассказ о том, что пришел новый директор на завод и запретил мат, как унижающий человеческое достоинство. Прошло энное время, рабочие перестали понимать инженеров, инженеры рабочих. Решили установить мат как средство технической информации. Грустно, что мы просто потеряли русский язык.
Елена Рыковцева: Конечно. Зато человек, который использует выражение "мочить в сортире", получает дополнительные 15% на выборах за это.
Анатолий Лысенко: Да, да, да. Вот о чем надо говорить.
Елена Рыковцева: Ирина, что вы скажете об этом? Писатель, детский писатель в том числе, знаток детских душ. Ваши дети ругаются, кстати сказать?
Ирина Лукьянова: Мои дети все слова знают, но не ругаются.
Елена Рыковцева: Не употребляют в жизни.
Ирина Лукьянова: Я не могу гарантировать, что они не употребляют их тогда, когда я их не слышу, в той среде, в которой принято так разговаривать. Но, по крайней мере, при мне дети не ругаются. В ситуациях, в которых ругаться не положено, они не ругаются. Какую-то табуированную роль матерной лексики они понимают. По-моему, этого вполне достаточно для того, чтобы прожить в этом обществе и не попасть в глупую ситуацию, как в нее сейчас попала Валерия Гай Германика.
Елена Рыковцева: Вот я и хотела сказать, что как минимум тот ребенок, о котором мы сегодня говорим, или ребенок-школьник, должен понимать, где можно, а где нельзя. Он должен освоить это двуязычие, по выражению одного преподавателя.
Ирина Лукьянова: Кроме того, мне кажется, мы недооцениваем еще вот какую вещь, что ребенка распирают эмоции. А слов для выражения этих эмоций у ребенка нет. Он не может сказать – "я глубоко ранен", или "мне очень обидно", или "ты нехороший человек". У них очень сильные эмоции, которые взрывают его изнутри. И у него нет адекватных слов для того, чтобы их выразить. Если мы научим детей нормальной, выразительной речи, если мы сами с ними будем разговаривать не односложно, двусложно, не на уровне "сделал уроки или не сделал", "что получил по алгебре", "почему не убрал в комнате". Собственно говоря, дети от типовых родителей, в общем, кроме этих трех-четырех фраз слышат очень мало нормальной, грамотной, экспрессивной речи. У детей нет речевых образцов и речевых моделей поведения, в особенности, в ситуациях, которые требуют выражения чувств.
Сейчас вспомнили Катаева. У Катаева, если помните, в "Зимнем ветре" есть совершенно очаровательная сцена, где Петя Бачей приходит домой с фронта, навоевавшись, и попадает в приличное общество. Генеральская семья, великосветское общество, барышни кругом, а он только что с фронта, в шинели, с солдатами два года бок о бок воевал. И он сидит и все время давится, чтобы, не дай Бог, при барышнях не брякнуть какое-нибудь словцо. Ситуация я бы не сказала, что абсолютно уникальная для нынешнего времени. Единственное, что сейчас уже не давятся, чтобы не брякнуть, а прямо брякают.
Елена Рыковцева: Нет, вы знаете, все-таки что-то изменилось с годами. Я сейчас начну читать отклики читателей нашего сайта, которые пришли на анонс нашей программы. Очень умные, глубокие.
Вот Елена пишет, например, нам такой e-mail: "Мат - отвратителен. Конечно, я согласна с тем, что это реалии нашей современной жизни. Но почему тогда, даже ещё лет 10-15 назад молодые люди, да что там, дети не разговаривали ТАКИМИ непотребными словами? Моё мнение, что это потому, что всё-таки нецензурная речь не выводилась на уровень культурной речи (т.е. её нельзя было услышать в театральных постановках, в фильмах и др.), а являлась продуктом субкультуры, подразумевающей соответствующий уровень воспитания и образования (а точнее полное отсутствие и того, и другого). А теперь с экранов, с театральных подмостков на нас выливаются ушаты подзаборной брани, т.е. мат выведен со своего плебейского места на уровень "культурного" развития. Вот и говорят все только матом. Ну, и что, что жизнь такая. Тяжёлая. Несправедливая. Оставаться культурным человеком можно всегда. Но над собой работать всегда сложнее. Проще свалить всё на обстоятельства и скатиться в помойку нецензурщины, заявляя, что это "отражение действительности и мой протест всем и всему". Кому всем? Нам, окружающим, которые слышат эту речь хама? Да, мы, собственно, в таком же положении находимся. НЕ надо засорять речь матерными выражениями. Будьте культурными людьми в царстве хамства и беззакония. Вот это и будет ВАШИМ достойным ответом на происходящее". Очень хорошее письмо.
Анатолий Григорьевич, согласны ли вы с тем, что все-таки лет 10-15 назад люди аккуратнее с этим обращались, по крайней мере, в школах. Я все-таки считаю, что в наших школах, в советских, не так ругались.
Ирина Лукьянова: А вы знаете, в моей школе ругались именно так. Вот если посмотреть на сериал "Школа", я одну-две серии посмотрела.
Елена Рыковцева: Это в какой школе?
Ирина Лукьянова: В той, в которой училась я. Я училась в школе на рабочей окраине города Новосибирска. В общем, для меня сериал "Школа" никаким шоком не был, потому что то, что происходило в моей школе, было, может быть, еще и посложнее по некоторым параметрам, со скидкой на то, что это все-таки было четверть века назад. Но ничего принципиально нового по сравнению с тем, что было в мои школьные годы, я там не увидела.
Елена Рыковцева: Я, видимо, с вами в одну и ту же эпоху училась в том же Новосибирске в другой школе – сначала в простой, а потом в более сложной. Но и в простой школе никто не ругался, тем не менее. Вы, может быть, жили совсем на окраине, я жила не совсем на окраине. Ну, не ругались тогда у нас дети. Мне все-таки кажется, что права читательница, что тогда было этого меньше.
Анатолий Григорьевич, если вы согласны, что этого было поменьше в школах, то правда ли, что увеличение количества этого безобразия связано с тем, что увеличилось число мата и нецензурщины на телевидении, в театре, что ведущие спокойно себе позволяют в некоторых шоу это?
Анатолий Лысенко: Во-первых, честно говоря, мат на телевидении достаточно редкое явление. Жестко ограничивают. Телевидение все-таки такой последний оплот. Я, честно скажу, что радио в этом смысле меня даже больше пугает. Там такой поток бессознания иногда, что диву даешься. Но нельзя все сваливать на них. Жизнь стала такой, что мат стал, если хотите даже значком народности. Это обозначение – я свой. И мальчишки… Вот меня больше всего бесит… Во-первых, очень не люблю, когда женщины ругаются. Почему-то это в творческих коллективах принято очень. А, во-вторых, что бесит, вот сопляки по 8-9 лет слова знают, а толком не понимают, что это такое. И он, честно говоря, даже давясь, но он произносит. Потому что не произнеся, он будет считать себя второсортным – блин, как говорит Гай Германика.
Елена Рыковцева: Она "блин" не говорит. "Блин" это мы с вами говорим. А она говорит совсем другое слово.
Анатолий Лысенко: "Блин" стал литературным явлением. Правильно?
Елена Рыковцева: Да, правда.
Анатолий Лысенко: А что такое "блин"? Что мы будем прикидываться? Никто из нас не знает, что это такое? Это стало трагедией. Должна быть какая-то государственная программа пропаганды языка, который мы потеряли. Потому что мы его уже потеряли.
Елена Рыковцева: Евгения Семеновна, для меня больная тема то, что дети ругаются в школах в массовом порядке, что есть учителя, которые это не терпят и останавливают, но уже есть учителя, которые и не тормозят процесс, то есть уже спокойны, уже привыкли, уже устали делать замечания. Дети свободно начали ругаться на уроках. Есть школы, где ругаются, но есть и школы, где не ругаются. К какому типу школы относится та, где вы преподаете? Если у вас не ругаются, как это у вас получилось?
Евгения Абелюк: Мне кажется, что не ругаются.
Елена Рыковцева: При вас, по крайней мере.
Евгения Абелюк: Вчера спросила об этом своих учеников, я болею, они приехали ко мне домой. У нас была совершенно неформальная обстановка. Я спросила – а как? Где-то еще? Нет, не ругаются. Кто-то с возмущением стал рассказывать, что младшая сестра ругается, которая на два года моложе, и она представляется ему человеком другого поколения. Вот наше поколение не ругается, а следующее уже ругается.
У меня есть совершенно поразительный, меня саму удививший опыт, когда 5 лет назад мне в руки попала толстая тетрадь со стихами мальчика из Нальчика. Его отец, работающий в Москве, просто зарабатывающий в Москве деньги, принес эти стихи. А поскольку я много лет проработала руководителем студии литературного творчества в Московском дворце творчества (бывший Дворец пионеров), меня попросили эти стихи посмотреть. Когда я стала читать их, я была потрясена. Потому что такой квинтэссенции мата я никогда не видела. Эти тексты просто мат переполнял. С одной стороны, я была очень удивлена. Ну как это так?! Неужели ребенок не понимает, что он посылает?! Неужели отец не понимает, что он передает?! А, с другой стороны, мне что-то за этими текстами почудилось, что я решила к этому отнестись без эмоций, а серьезно. Я попросила у отца электронный адрес мальчика и написала ему письмо о том, что что-то есть, но у него нет языка.
Елена Рыковцева: Неужели он оказался Орлушей, этот мальчик?
Евгения Абелюк: Я могу вам прочитать стихи, которые были в прошлом году напечатаны в журнале "Литературная Кабардино-Балкария". "Коррида": "Несется бык на красный плащ//И слышен рев, и свист, и крики.//Сейчас он здесь, сейчас он ваш//И ваши взгляды, словно пики.//И все летит и в пух, и в прах//Ни справа выхода, ни слева.//В глазах и ненависть, и страх//И обезумел он от гнева.//В нем слово пара мощных крыл//Бушует дикая стихия.//Песок кровавый он изрыл//(по-испански)//Рывок. Удар.//И слышно вам//Стон сотрясает бедолагу.//Взлетают в воздух шляпки дам//В честь мясника, что держит шпагу.//Поклон. Неистовство трибун,//Толпа в жестокости ослепла.//И превращается в табун,//А человечность в горстку пепла". Вот, пожалуйста. Года два он молчал после того, как я написала ему большое письмо с какими-то такими советами, что стоит почитать. А потом написал, приехал в Москву, был у меня. Два года назад поступал в Литературный институт. Прошел творческий конкурс, но потом в Москву не приехал. Здоровье не позволило и другие обстоятельства.
Елена Рыковцева: У вас он перерос.
Евгения Абелюк: Но он обрел язык. У него не было языка.
Елена Рыковцева: Другой язык. Но можно и в рамках ненормативной лексики стать хорошим, смешным поэтом, как когда-то стал Орлуша. И никого не коробит этот мат (может быть, кого-то и коробит, меня не коробит мат в его стихах), потому что это смешно и это кстати. Ну, так получилось у него. Человек вот так себя нашел в этом. Мы говорили о том, что заменяем нехорошее слово словом "блин" и не считаем, что мы ругаемся. Но мы все-таки заменяем. Мы себя сдерживаем как-то.
Евгения Абелюк: Кстати, "блин" мои ученики очень часто произносят, но я их всегда останавливаю.
Елена Рыковцева: И тут останавливаете?
Евгения Абелюк: Да. Я считаю, что этот эвфемизм вульгарен. Почему бы не дать им тот язык, на котором…
Елена Рыковцева: Евгения Семеновна, но хотя бы так. Хоть что-то, хоть какое-то усилие человек над собой проделал.
Ирина Лукьянова: Разумеется, их надо ловить и останавливать. Я прекрасно помню нашу дискуссию с сыном по поводу слова "блин", которое он произнес не где-нибудь, а в церковной ограде. Я считаю, что на территории храма слово "блин" произноситься не должно. Тогда он подумал и сказал – да, ты права.
Елена Рыковцева: К сожалению, не "блин" мы сегодня обсуждаем, а гораздо более неприятные вещи.
Евгения Абелюк: Я бы не стала, продолжая этот разговор, выносить приговор Валерии Гай Германике. Это, безусловно, талантливая девочка.
Елена Рыковцева: А какой приговор, вы считаете, мы ей вынесли?
Евгения Абелюк: Тут разные были суждения. Нельзя, конечно, осуждать ее как режиссера и оценивать ее как режиссера по ее языку. Вместе с тем, конечно, возникают вопросы. Сразу возникает вопрос о ее авторской позиции по отношению к героям. Это же чрезвычайно важно в искусстве. Возникает ощущение, что дистанции нет.
Елена Рыковцева: Это полное слияние.
Евгения Абелюк: Да. Конечно, это непростительно. Почему Пушкин мог сказать, "не смею вам стихи Баркова благопристойно перевесть"? Почему, когда Солженицын писал "Один день Ивана Денисовича", он передавал матерные слова, переделав их. "Смефуечки" он там говорил. Вполне получались печатные словечки. Или Шукшин писал "чудак на букву М", но не использовал это слово. Потому что существует такая важная преграда, и надо об этом помнить.
Елена Рыковцева: Вот сегодня один радиоведущий очень громко и не один раз кричал "твою мать" в эфире. Тем не менее, не целиком же фразу, хотя лучше бы, конечно, может быть, и "твою мать" тоже не кричать. Яков из Москвы, здравствуйте!
Слушатель: Я уже достаточно взрослый, мне 50 лет, поэтому опыт тоже есть. Учился я в двух обычных московских школах, самых обычных и непривилегированных. Году в 1973 или в 1974 ругался единственный одноклассник. Он был явной шпаной. И я ему как-то сказал: "А ты знаешь, дорогой мой, как говорит моя мама – человек, ругающийся матом, унижает не того, кого он ругает, а прежде всего себя". И ему это так не понравилось. Он за мной гонялся чуть ли не все перемену и хотел как-то отомстить. А так никогда, никто не ругался. Потом, уже будучи взрослым человеком, мне пришлось два раза бывать в школах по личным делам. Ходил сначала в одну школу – это была привилегированная школа, гимназические классы. Там я ничего не слышал. Там было все нормально, благопристойно. А потом пошел в обычную школу. Там было что-то ужасное. Там был такой мат, что можно было вешать топор. Когда я пришел к завучу и сказал ей об этом, она сказала – а мы ничего сделать не можем. Это было что-то ужасное. Я вышел оттуда в шоке.
Елена Рыковцева: Спасибо вам. Михаил из Москвы, здравствуйте!
Слушатель: Здравствуйте! Я согласен с тем, что вы хорошо и правильно говорите. У меня твердое мнение, что мата ни в искусстве, ни в СМИ не должно быть в принципе. «Пиканья» тоже не должно быть, потому что оно все равно говорит о допустимости этих всех выражений для людей, которые в студии находятся.
Елена Рыковцева: Вы считаете, правильно "Комсомольская правда" опубликовала интервью с этим пиканьем?
Слушатель: Пиканья тоже не должно быть. Должен быть нормальный литературный язык.
Елена Рыковцева: Тогда мы бы не узнали о том, что она вообще говорила.
Слушатель: Это – да. На то ты и режиссер или писатель, чтобы обходиться без всякого мата, без всякой нецензурщины. И это все можно делать. "Калина красная" очень суровые вещи показывает, и понятно, что люди говорят не всегда цензурно, но как это показано художником! И вот так должно быть.
Елена Рыковцева: Прочитаю сообщение от Корейши из Санкт-Петербурга: "Поражает ситуация, когда общенациональный телевизионный канал становиться ареной экспериментов представителей так называемого артхауза, т.е. людей, мягко говоря, своеобразных. Я не против фильмов, исследующих проблемы неких маргинальных групп, эстетствующих представителей сексуальных меньшинств, детей, совращенных собственными родителями и девочек, изнасилованных еще в первом классе начальной школы. Об этом тоже нужно говорить. У всех перечисленных категорий граждан должна быть своя трибуна, их голос должен быть услышан. Пусть это будут ток-шоу, тематические передачи. Но не канализация души неких молодых и смелых художников на первом общероссийском телевизионном канале в прайм-тайм".
Анатолий Григорьевич, вот так оценивается творчество Гай Германики – канализация души. Вот ей дали трибуну для того, чтобы она самовыразилась. И она это сделала.
Анатолий Лысенко: Если ей дали на экране… Почему этот фильм вызвал такой шок в обществе? Что, только матом? Он ведь испугал взрослых тем, что они не очень понимают, что творится в школе. Вот, чем он испугал.
Елена Рыковцева: Школа тоже испугалась, что все подумают, что именно это творится в школе, потому что совсем не в каждой школе это творится.
Анатолий Лысенко: Хотя все прекрасно знают, что все это творится. Зачем мы будем прятать голову в песок? Все мы знаем, что творится в школе, как ругаются в школе. Давайте говорить в открытую. Сегодня это стало явлением. А с явлением надо бороться. А бороться с ним можно только одним – сначала сказать, что оно есть, а не прятать голову в песок.
Елена Рыковцева: Евгения Семеновна, все-таки как школа борется с этими явлениями? Вы рассказали о себе и своем мальчике.
Евгения Абелюк: Я не могу говорить за всю школу.
Елена Рыковцева: А почему? Скажите.
Евгения Абелюк: Потому что я работаю в определенной школе. Потому что у меня свой стиль общения с учениками. Потому что как раз у нас в школе существует какая-то совершенно определенная среда и свой стиль отношений у всех коллег с учениками. И это все вместе, наверное, и помогает обрести тот язык, о котором я говорю. Конечно, в школе есть разное. И в этом надо отдавать себе отчет. Конечно, нельзя судить о школе только по фильмам Валерии Гай Германики. Потому что понятно, что она намеренно… Это же не документальные съемки. Понятно, что есть совершенно определенный целенаправленный набор показанных каких-то фактов. Но то, что нужно об этом говорить, и нужно критиковать ее, например, за такие высказывания, и сомневаться в правоте художников, которые так широко используют мат, я думаю, что это так. Скажем, когда я читаю очень яркий роман Василия Аксенова "Новый сладостный стиль", где, в общем, большой художник пытается построить этот новый стиль на мате, у меня возникает чувство протеста. Потому что все-таки я воспитана на другой языковой культуре и хотела, чтобы, скажем, мои ученики тоже читали другие вещи и другой «сладостный стиль» воспринимали тоже. Я думаю, что здесь должны быть очень существенные преграды. Многого надо требовать со школы.
Елена Рыковцева: Хотя главное закладывается в семье.
Евгения Абелюк: Да, в семье, но и в школе тоже! Можно противостоять семье.
Елена Рыковцева: Может школа переломить семейные безобразия?
Евгения Абелюк: Да. Но учитель должен быть тогда каким? Образованным, с такой яркой языковой культурой, и общество, конечно.
Елена Рыковцева: Очень много нам пишут.
Борис: "Наверное, телевидение несет свою долю вины так же, как и семья. Но это реальности современного мира, а может быть, и культура наций, так называемый менталитет, который очень тяжело изменить".
Светлана Ивановна пишет: "Во-первых, искусство не должно воспитывать и нельзя произведения искусства оценивать с точки зрения морали его создателя. Мы все ценим Вольтера как великого философа, но ведь он сожительствовал со своей воспитанницей, значит он уже не великий философ. Произведения отдельно, а человек, его создавший, отдельно".
Татьяна пишет: "Трудно отучить детей разговаривать, когда национальный лидер России говорит на криминальном жаргоне, типа я вас порву; замочитесь пыль глотать; жевать сопли; повешу за яйца; кто нас обидит, то три дня проживет. И это говорит юрист". Два юриста говорят.
Евгения Абелюк: Главное – что они говорят.
Елена Рыковцева: Священник, протоирей Александр Борисов: "С точки зрения священника, мат несет в себе дух самого отвратительного сексуального насилия, и не может быть здоровым общество, где мат становится общепотребительным. Что посеем, то и пожнем".
"Я после первых серий сказала – барышня изживает свои комплексы, но кажется у нее это плохо получается. Видимо, она долго будет нас держать за личного психолога", - пишет Татьяна.
"У Гай Германики как и у Путина приступ шизофрении. Путин тоже считает себя самым, поэтому дает советы деятелям культуры и ученым", - пишет Влад.
"Оскорбленной Гай Германике нужно срочно уехать за границу. Там переводчик ее мат перевести не сможет, и она будет респектабельной, как наш Горбачев, которого любят за границей, потому что его речи звучат через переводчика. И нам будет лучше – отмоемся от ее грязи". Вот так Марина отправляет ее подальше.
"Человек имеет право ругаться матом за несправедливое присуждение премии, решения или приговора суда и т. д., так как это справедливо". Несправедливо дали премию – имеет право обругать академиков, которые лишили. Хотя что считать справедливым в присуждении премии? Я, например, довольна, что не дали премию сериалу "Школа". Мне не понравился этот сериал активно. Я честно пыталась с первой серии смотреть. Три выдержала, и больше просто категорически не хотела. Так что, не знаю, как насчет справедливости.
"За сквернословие Бог напускает на человека беды, напасти и многие болезни. Святой Иоанн Златоуст", - вот что нам цитируют.
"В 2000 во Франции смотрел трансляцию Кубка Кремля. Путин вручал приз Кафельникову. Телевизионщики нажали не на ту кнопку, и 20 минут был один мат по телевизору их разговора", - Дмитрий из Москвы. Дмитрий, чей – телевизионщиков или Путина с Кафельниковым? Тут нужно уточнить, я не знаю эту историю.
"Валерия Гай Германика снимает фильмы, почти на 100% отображающие реальность. Все умрут, а я останусь – вообще реальность 100-процентная. Умница. А те, кто имеет что-то против – пусть снимут свои розовые очки и протрут глаза".
"Других людей, награждающих подонков, обливающих грязью политиков, служащих народу, а режиссеру гениального фильма, открывшего глаза на антинародную власть, которая обрекает молодое поколение, беспросветное будущее взяли и плюнули в душу". Пошли защитные уже записки в адрес Гай Германики.
"В РАН нет мата. Даже молодежь не ругается", - пишут нам из Академии наук.
Послушаем Виктора из Москвы, здравствуйте!
Слушатель: Здравствуйте! Неужели вы не слышите, не чувствуете, что слово "блин" гораздо омерзительней, хуже, чудовищнее того, что оно заменяет. Русский язык – честная вещь. Там это слово означает то, что оно означает. Погубили хорошее слово. Блин – это образ солнца. Как когда-то этот общественный строй погубил слово "березка".
Елена Рыковцева: Виктор, но общество договорилось. По умолчанию договорились, что "блин" можно, а вот не "блин" нельзя. Давайте не будем дальше эту тему развивать. Есть же какие-то формальности. Хоть о чем-то договорились.
Наталья, здравствуйте!
Слушатель: Здравствуйте! Я хотела сказать, что я в 1976 году закончила школу в Уфе. У нас не было такой практики. Единственный раз один мальчик при мне выругался случайно. Было столько извинений. Абсолютно была запретная практика. Мы нормально существовали. И сын у меня сейчас вырос. Ему 23 года. Отучился в школе. И не было у них такого сообщества. Он нормально выучился не ругаться. Поэтому не нужно утверждать, что практика, которая показана в этом сериале, это абсолютно повсеместное явление. Это, наверное, кому-то так удобно, может быть, думать для того, чтобы позволять себе эти вещи. Ведь мат – это фактически поношение. И если повсеместно все себе позволяют эти вещи, это значит мы уже вошли в такую стадию, что мы постоянно поносим кого-то и не даем себе труда задуматься над тем, что нужно остановиться когда-то. Так проще.
Елена Рыковцева: Все время звучит этот мотив в сообщениях – власть. Евгения Семеновна, власть ругается и использует всю эту лексику. Так лучшего примера для подражания не найдешь. Может быть, им сначала это запретить, а потом уже ко всем остальным?
Евгения Абелюк: Я думаю, что надо обращаться ко всем сразу. Власть… Тут надо называть конкретные имена. Слово "власть" слишком обобщенное.
Елена Рыковцева: Путин, Медведев ему как всегда подражает.
Евгения Абелюк: Власть, позволяющая себе так разговаривать, уважения не вызывает. Об этом надо говорить.
Елена Рыковцева: Люди и говорят.
Евгения Абелюк: Понимаете, когда в какой-то момент я читала стихотворение Бродского, где появлялось матерное слово... В стихотворение КПЗ. Оно было на месте. Я не переношу мата. Но вот в каком-то контексте это было понятно и оправдано. У меня не возникало чувства протеста. Но когда это становится языком, я опять это слово использую, это страшно. Надо же помнить, что использование мата – это не только демонстрация раскованности. Почему его так широко используют, этот мат? Потому что воспринимают как проявление некоторой свободы. Но это средство оскорбления. Всегда так было в языке.
Елена Рыковцева: Ирина, ведь это действительно не способ взять и сказать – на телевидении нельзя мат использовать ни в каком виде, потому что где-то это все-таки прием. Должен просто сидеть человек со вкусом на телевидении, умный и определять – где прием, а где не прием. Так?
Ирина Лукьянова: К сожалению, все упирается в конечном итоге действительно в личный вкус и личную воспитанность людей, которые принимают решение, и людей, которые имеют дело как с воспитанием детей, так и с воспитанием масс. У нас как-то очень принято уповать на то, что можно что-то запретить в смысле языка, или что-то предписать в смысле языка. Язык такой живой организм, который очень живо отражает то, что происходит в обществе. И законодательно регулировать какие-то вещи в нем не всегда удается. Какие-то вещи можно только зафиксировать. Например, когда весь народ вдруг дружно стал говорить "горячее кофе", это, в конечном итоге, просто зафиксировали в словарях. И то был страшный шум, что словари теперь это так предписали. Здесь все непросто. И я не думаю, что если учителя будут запрещать в школе детям ругаться матом, дети от этого перестанут ругаться матом.
Евгения Абелюк: Я, конечно, говорю не о запрещении.
Ирина Лукьянова: Я не про вас, конечно.
Елена Рыковцева: Хорошо бы, чтобы еще и запрещали все-таки. Я была бы им очень благодарна.
Ирина Лукьянова: Хорошо бы, чтобы запрещали. Хорошо бы, чтобы была атмосфера, которая этого не допускает. А атмосфера – это, в конечном итоге, все мы.
Евгения Абелюк: И которая поднимает над этим, на самом деле.
Ирина Лукьянова: И которая поднимает. Потому что переломить влияние дома и среды, в которой ругаются, можно, но для этого действительно должен быть педагог, к которому дети летят, как мотыльки на огонь. Педагог, который настолько для них по-человечески привлекателен, и настолько много им дает, что это восполняет колоссальный дефицит языка, воспитания, культуры, выразительных средств – всего того, что не додала им среда и дом. Мы можем бороться с сорняками очень долго. Мы можем их выпалывать, выпалывать, но мы с ними не справимся, пока на этом месте не посадим культурные растения.
Елена Рыковцева: Если уж доводить ситуацию то ли до абсурда, то ли до какой-то юридической вершины, то "Комсомольская правда" должна была взять это интервью Гай Геманики, отнести в милицию и сказать – сажайте ее на 15 суток. Потому что это оскорбление общественного мнения, которое карается хозработами.
Ирина Лукьянова: Не знаю. На мой взгляд, то, что сделала "Комсомольская правда", это просто воспитательная акция в отношении Гай Германики, Такая небольшая публичная порка. Мне кажется, было бы милосерднее такие публичные истерики все-таки оставлять где-то за кадром.
Елена Рыковцева: Анатолий Григорьевич, как вы считаете, эту девушку воспитает вот эта небольшая порочка?
Анатолий Лысенко: Я думаю, что в ней это воспитает ненависть к журналистам. Вы знаете, есть еще одна штука. Здесь есть и ответственность журналиста. Я помню грустный свой опыт. Ко мне пришел один очень хороший журналист, с которым у меня были прекрасные отношения. Он взял у меня интервью. Тема была – культура и телевидение. Разговор шел такой между собой. Мы сидели, разговаривали друг с другом, имея в виду, что это будет в будущем интервью. И естественно, как любой человек, я ожидал, что будет сделано интервью. Я никогда не прошу, чтобы мне давали читать. Я считал, что он мне покажет и, естественно, почистит…
Елена Рыковцева: Он не почистил интервью.
Анатолий Лысенко: Да, он взял и напечатал это сплошным потоком. Потом Татьяна Толстая по мне танцевала.
Елена Рыковцева: Поэтому Ирина и назвала опубликованный текст не интервью, а воспитательной акцией "Комсомольской правды".
