Загадочная история произошла с известным российским гей-активистом Николаем Алексеевым. 15 сентября он был задержан в аэропорту Домодедово перед рейсом в Женеву, а затем исчез.
Друзья Алексеева не могли связаться с ним, но с его телефона агентство "Интерфакс" получило смс-сообщения о том, что он якобы находится в Минске и намерен просить в Белоруссии политическое убежище. А также решил отозвать иски из Страсбургского суда на запрет московскими властями гей-парадов. 18 сентября Николай Алексеев вернулся в Москву. Радио Свобода он рассказал, что его удерживали в отделении милиции в Кашире и требовали подписать бумаги с отказом от страсбургского иска:
– Я прошел таможенный и паспортный контроль, дальше был контроль безопасности, который я тоже прошел. Затем подошел начальник смены авиационной безопасности, сказал: хотим проверить дополнительно ваш багаж, у нас есть некоторые подозрения. Хочу обратить внимание, что в этот момент я находился в международном отделе аэропорта, и никакие российские власти не могут заставить покинуть эту зону, потому что она находится не под российским законодательством, а под международным. У меня в паспорте стоит штамп о том, что я покинул территорию России,он не аннулирован, штампа о моем въезде обратно в Россию нет. Кроме того, на моем посадочном талоне видны четкие печати о прохождении досмотра авиационной безопасности. То есть все действия были абсолютно незаконны, с нарушением международного законодательства. Меня проводили в какую-то комнату, где в течение двух часов пытались допросить, проверяли сумки, включали мой компьютер. А потом пригласили совершенно непонятных новых людей, которые меня вывели из терминала, посадили в машину и отвезли в то место, где я находился первые сутки.
Как потом выяснилось, это было в городе Кашира. Я об этом узнал только благодаря тому, что в мой iPad они войти не смогли: он был запаролен. И в тот момент, когда у меня появилась возможность, я нажатием двух кнопок определил свое месторасположение, что было сделать очень просто на iPad. Там меня держали около суток в каком-то местном отделении милиции. Но люди, которые находились рядом со мной, были не сотрудниками правоохранительных органов. Они были без формы и не представлялись, кем являются. Речь у нас шла, в основном, о московских гей-парадах, о том деле, которое находится в Европейском суде. И мне сказали: у тебя еще дел много, что тебе стоит это отозвать, чтобы не нагнетать обстановку? Предложили готовую бумагу для того, чтобы я ее подписал. Но я этого не стал делать. Я никогда не откажусь от дела в Европейском суде. Есть один неправильный момент – я являюсь единственным заявителем по этим делам. Может быть, они рассчитывали на то, что будет проще заставить одного человека дело отозвать? А в связи с шумихой, которая поднялась в СМИ и на уровне зарубежных представительств, активистов, правозащитников, они поняли, что нужно каким-то образом разруливать ситуацию. Это значит – меня отпустить, потому что другого варианта не было в тот момент. Мне сказали, что я могу идти. Я вышел, и только тогда смог сориентироваться, где нахожусь. В Москву приехал на обычном рейсовом автобусе.
– Многие СМИ писали, что они от вас получили sms. Вы их отправляли?
– Я сделал несколько звонков еще в аэропорту, а потом еще sms отправлял, когда у меня появлялась такая возможность, по поводу давления, которое оказывается в связи с делом с судом. Никаких sms, касающихся Минска и того, что отказываюсь от дела в Евросуде, я не отправлял. Этого телефона у меня с собой нет, его у меня отобрали и больше я его не видел.
– Вы два дня жили в милицейском отделении. Это не был дом или квартира?
– Это было отделение милиции, никаких сомнений нет. Но люди, которые были со мной, далеко не милиционеры. Физического воздействия не было, но психологическое давление и оскорбления присутствовали в огромном количестве.
Друзья Алексеева не могли связаться с ним, но с его телефона агентство "Интерфакс" получило смс-сообщения о том, что он якобы находится в Минске и намерен просить в Белоруссии политическое убежище. А также решил отозвать иски из Страсбургского суда на запрет московскими властями гей-парадов. 18 сентября Николай Алексеев вернулся в Москву. Радио Свобода он рассказал, что его удерживали в отделении милиции в Кашире и требовали подписать бумаги с отказом от страсбургского иска:
– Я прошел таможенный и паспортный контроль, дальше был контроль безопасности, который я тоже прошел. Затем подошел начальник смены авиационной безопасности, сказал: хотим проверить дополнительно ваш багаж, у нас есть некоторые подозрения. Хочу обратить внимание, что в этот момент я находился в международном отделе аэропорта, и никакие российские власти не могут заставить покинуть эту зону, потому что она находится не под российским законодательством, а под международным. У меня в паспорте стоит штамп о том, что я покинул территорию России,он не аннулирован, штампа о моем въезде обратно в Россию нет. Кроме того, на моем посадочном талоне видны четкие печати о прохождении досмотра авиационной безопасности. То есть все действия были абсолютно незаконны, с нарушением международного законодательства. Меня проводили в какую-то комнату, где в течение двух часов пытались допросить, проверяли сумки, включали мой компьютер. А потом пригласили совершенно непонятных новых людей, которые меня вывели из терминала, посадили в машину и отвезли в то место, где я находился первые сутки.
Как потом выяснилось, это было в городе Кашира. Я об этом узнал только благодаря тому, что в мой iPad они войти не смогли: он был запаролен. И в тот момент, когда у меня появилась возможность, я нажатием двух кнопок определил свое месторасположение, что было сделать очень просто на iPad. Там меня держали около суток в каком-то местном отделении милиции. Но люди, которые находились рядом со мной, были не сотрудниками правоохранительных органов. Они были без формы и не представлялись, кем являются. Речь у нас шла, в основном, о московских гей-парадах, о том деле, которое находится в Европейском суде. И мне сказали: у тебя еще дел много, что тебе стоит это отозвать, чтобы не нагнетать обстановку? Предложили готовую бумагу для того, чтобы я ее подписал. Но я этого не стал делать. Я никогда не откажусь от дела в Европейском суде. Есть один неправильный момент – я являюсь единственным заявителем по этим делам. Может быть, они рассчитывали на то, что будет проще заставить одного человека дело отозвать? А в связи с шумихой, которая поднялась в СМИ и на уровне зарубежных представительств, активистов, правозащитников, они поняли, что нужно каким-то образом разруливать ситуацию. Это значит – меня отпустить, потому что другого варианта не было в тот момент. Мне сказали, что я могу идти. Я вышел, и только тогда смог сориентироваться, где нахожусь. В Москву приехал на обычном рейсовом автобусе.
– Многие СМИ писали, что они от вас получили sms. Вы их отправляли?
– Я сделал несколько звонков еще в аэропорту, а потом еще sms отправлял, когда у меня появлялась такая возможность, по поводу давления, которое оказывается в связи с делом с судом. Никаких sms, касающихся Минска и того, что отказываюсь от дела в Евросуде, я не отправлял. Этого телефона у меня с собой нет, его у меня отобрали и больше я его не видел.
– Вы два дня жили в милицейском отделении. Это не был дом или квартира?
– Это было отделение милиции, никаких сомнений нет. Но люди, которые были со мной, далеко не милиционеры. Физического воздействия не было, но психологическое давление и оскорбления присутствовали в огромном количестве.
