Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии — Андрей Гаврилов. О культуре — на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Латинские надписи Петербурга - рассказ Михаила Талалая
Есть ли секс в Америке – эссе Бориса Парамонова
Переслушивая Свободу: воспоминания писателя и уголовника Михаила Демина
Культурная панорама и новые музыкальные записи. Представите их, пожалуйста, Андрей.

Андрей Гаврилов: Сегодня мы будем слушать новый, самый свежий компакт-диск замечательного московского саксофониста Алексея Круглова.

Иван Толстой: Культурная панорама. Можно ли отнимать то, что вы нашли на помойке? - такой вопрос сейчас решается в Нью-Йорке, где городские власти требуют от аукционного дома “Кристис” старые рисунки. Причем для того, чтобы соблюсти все законные процедуры, город Нью-Йорк подал на “Кристис” в суд. Это не должно никого пугать: в правовом государстве так и поступают. Городские власти требуют вернуть в собственность города архитектурные наброски, выполненные акварелью британским зодчим Джейкобом Молдом. Наброски датируются 1860-и годами и изображают достопримечательности Нью-Йорка, например, Центральный Парк, которые сам Молд и проектировал. 86 акварельных работ из нескольких сотен были каким-то образом утрачены, вероятно, по ошибке выброшены. В 50-х какой-то человек нашел эти акварели на помойке, завещал их своему сыну, а тот отнес изображения в “Кристис” на оценку. И вот тогда администрация города и узнала об обнаружении пропавших работ. Владелец рисунков Молда уже выразил готовность пойти городу навстречу и, если Нью-Йорк вернет себе изображения, они попадут в архивы, а затем их будут использовать при реставрации исторических зданий. Андрей, культурная панорама ваша.

Андрей Гаврилов: Да какая уж тут панорама! Я, честно говоря, не очень понимаю логику всего этого процесса. Я тоже следил за всей этой историей. Я вот не знаю, если завтра вы, Иван, что-либо найдете на помойке, а я буду говорить, что я случайно сто лет назад выбросил, а вещь ценная и я хочу это обратно. Где в этом логика?

Иван Толстой: Дело в том, что если бы я утверждал, что я приобрел это (не важно, у кого), и хоть какие-то свидетели у меня бы были, право обладания - мое, и теперь я могу распоряжаться этим, по крайней мере, я могу вернуть затраченные на эту вещь, на это произведение искусства средства. А если я нашел то, что оказалось на помойке выброшенным кем-то по случайности и имело своего владельца, который не собирался с этим расставаться, то тогда вы или тот, кто был этим владельцем, может претендовать на отъем у меня. Это совершенно законно. Для этого нужен суд.

Андрей Гаврилов: Для начала мне нужно представить себе, как можно доказать, что это было выброшено не потому, что я распорядился “ну-ка, выбрось этот бумажный хлам”, а потому, что в обход меня, по ошибке… Странная история!

Иван Толстой: Знаете, сколько получают адвокаты в Нью-Йорке?

Андрей Гаврилов: Нет, но завидую заранее.

Иван Толстой: Это их работа, они докажут все, что хотите.

Андрей Гаврилов: Могу вам маленькое алаверды. У меня двое моих знакомых в свое время отличились на помойках. Один из них был связан со звукозаписью, и однажды, когда он шел домой с работы, его путь пролегал через несколько мусорных баков. И поскольку он имел отношение к звукозаписи, то когда он увидел торчащий угол картонной коробки, в которой обычно хранится пленка, он ничего не мог с собой поделать, пошел и вытащил эту штуку. Представьте себе его изумление, когда он увидел надписи на немецком языке, он немецкий знал не очень хорошо, но он разобрал, что, судя по всему, это один из рулонов трофейных записей, которые в свое время были вывезены из Германии. И там был кусок, не помню, какой симфонии Бетховена, в исполнении оркестра под исполнением Фуртвенглера - то, возврата чего так долго добивалась от нас Германия, и то, что ей было торжественно, вроде бы, возвращено. Что он нашел, он до сих пор не знает, это стоит где-то у него на даче в чулане.

Иван Толстой: Это, конечно, стоит рядом с той записью концерта “Битлз” в Москве - просто не добраться.

Андрей Гаврилов: Он попытался это дело вернуть, ему сказали, что нечего лезть, все, что было, мы уже отдали немцам, что вообще это какая-то ерунда. Ну, ерунда, так ерунда - он поставил это у себя дома и хранит.
Помойки - это золотое дно. Я обожаю помойки, и я стал еще с большим уважением к ним относиться, когда прочел точку зрения некоторых археологов, что все то, что до нас доходит из глубин веков, это, в общем, то, что было выброшено на помойки. Потому что все остальное, естественно, постепенно сходило на нет, уничтожалось, разбивалось и так далее.

Иван Толстой: Попадало в музеи.

Андрей Гаврилов: Да, и только многослойные помойки верно хранили то, что им было доверено.

Иван Толстой: Vive la poubelle! - сказал бы кто-нибудь из французских императоров, доживи он до вашей новости.

Андрей Гаврилов: “Дожевю” он до нашей новости.

Итак, какие вы хотите новости? Я, как человек добрый, пользуясь тем, что в Москве погода теплая и хорошая, несмотря на смог, даю вам право выбирать. Есть музеи, есть выставки, есть музыка, есть кино, есть все, что угодно, и есть какая-то фантасмагорическая новость о создании копии города. Что вам интереснее?

Иван Толстой: Давайте с копии города, потому что музыка нас ждет впереди, я надеюсь.

Андрей Гаврилов: В Китае будет воссоздан испанский город Кадакес, известный, в частности, тем, что там любил бывать Сальвадор Дали. Как пишет британская газета “The Guardian”, начало строительства копии города запланировано на сентябрь-октябрь 2010 года, то есть совсем уже скоро. Китайская версия Кадакеса появится в портовом городе Сямынь. В Кадакесе уже побывали представители китайской строительной компании, которая будет заниматься возведением копии любимого курорта Дали. Перед началом строительных работ китайские специалисты сделали в Кадакесе все необходимые замеры, а также сфотографировали наиболее типичные архитектурные объекты, чтобы потом их воссоздать на территории Сямыня. По задумке авторов проекта, китайский Кадакес будет простроен для тех китайцев, которые хотели бы побывать в испанском городе на побережье Коста Брава, но не могут себе этого позволить. Всего в городе смогут разместиться около 15 тысяч туристов. При возведении копии Кадакеса строительная кампания собирается сосредоточиться на теме искусства. Так в городе будут открыты несколько художественных галерей, где будут выставляться картины испанских художников. В Испании решение воссоздать Кадакес в Китае было воспринято положительно. Мэр настоящего города Хоан Боррель-и-Бассольс заявил, что считает идею весьма удачной и выразил надежду, что многие туристы, которые побывают в копии Кадакеса, потом захотят приехать в Испанию, чтобы увидеть “оригинал”.

Иван Толстой: Интересно, чем отвечает Испания? Воссозданием тайного пекинского города в центре Мадрида?

Андрей Гаврилов: Нет, я думаю, они просто Великую Китайскую Стену они у себя построят для тех испанцев, которые хотели бы ее посетить в Китае, но не могут себе этого позволить.

Иван Толстой: А интересно, копии городов могут стать побратимами?

Андрей Гаврилов: Это хороший вопрос, но, наверное, вряд ли - все-таки нельзя сделать братьями человека и его клона, у них другие отношения.

Иван Толстой: Теперь, пожалуйста, о музыке.

Андрей Гаврилов: Музыка на этот раз очень тесно связана с политикой. Я думаю, и вы, Иван, и наши слушатели, если не внимательно следили, то уж, по крайней мере, точно слышали про скандальную историю с московским рэпером, который известен в сети и любителям музыки под псевдонимом Noize MC. Вы, наверное, помните историю о том, что он был задержан милицией в Волгограде, в защиту его выступили музыканты из Петербурга, в том числе, Михаил Борзыкин, Борис Гребенщиков, Евгений Федоров, Олег Гаркуша и многие другие. Они требовали немедленного освобождения репера, а также проведения служебного расследования обстоятельств его ареста. Кстати, после освобождения (он отсидел 10 суток), он представил клип на песню “Сталинград”, в которой текст его, якобы, “извинений” перед волгоградской милицией использован как припев, а сама милиция подвергается жесткой критике. Ну, так вот, его приключения не прекращаются. Организаторы музыкального фестиваля “Кофемолка” в Чебоксарах отменили его выступление. Кстати, настоящее имя Noize MC - Иван Алексеев. По словам организаторов фестиваля и представителей музыканта, в последний момент оргкомитетом фестиваля было получено указание сверху: никакого Noize MC на фестивале быть не должно. Откуда “сверху” - промоутеры отвечать отказались, сказав, что им “голову открутят”. Последние два слова это дословная цитата. Опять-таки, напомню, что Noize MC ворвался на пик популярности, он был хорошим музыкантом и до этого, но всероссийскую популярность он приобрел в феврале этого года, после клипа и песни “Мерседес S666. Дорогу колеснице”, посвященной аварии на Ленинском проспекте с участием президента ЛУКОЙЛа Анатолия Баркова. Я некоторое время назад с вами обсуждал или, вернее мы обсуждали, а я сетовал, что у нас наступает то, что я называю церковной или православной цензурой. Я имею в виду события вокруг выставки “Запретное искусство”. Теперь я вижу, что у нас возникает еще цензура силовых органов, причем не какая-нибудь там романтическая, как в 1920-80 годы, то есть КГБ гнобит писателей, поэтов, расстреливает, убивает – нет, просто милиционеры, менты, извините за грубое слово, если оно грубое, хотя, по-моему, к нему уже все привыкли, так вот эти менты могут позволить себе угрожать человеку, который написал песню, которая им, ментам, не понравилась.
Я в этой связи вспоминаю, когда прошел, наверное, самый массовый рок-фестиваль в истории СССР, это был фестиваль в Ленинграде еще, и организовала его редакция журнала “Аврора”. В общем-то, скорее, на самом деле его организовал сам автор журнала, лично Александр Житинский. Это был самый массовый фестиваль, он продолжался много дней, там была куча музыкантов из разных городов, и был музыкант по имени, если не ошибаюсь, Красный Перец, после выступления которого милиционер, стоявший в ограждении, повернулся к зрителям и посоветовал им идти куда подальше, а он больше охранять никого ни от кого не согласен, поскольку вот так музыканты посмели смеяться над доблестной советской милицией. Времена повторяются.

Иван Толстой: “Еще стихами говорит Нева”. Продолжая эти стихи Самуила Маршака, давно ставшие клише, можно сказать, что Нева говорит стихами не только по-русски, но и на латыни. Чему подтверждение – свежая книга Ольги Бударагиной “Латинские надписи в Петербурге”, выпущенной издательством “Коло”. Ее представит историк Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Если же воспользоваться другим образом, на сей раз не поэтического, а академического характера, введенным Владимиром Топоровым, - я имею в виду “петербургский текст”, - то можно утверждать, что текст этот написан не только кириллицей, но и латиницей.
Автору новой книги пришла в голову удачная идея – собрать эту петербургскую латынь и прокомментировать.
Следует сказать, что Петербург стимулирует, как никакой другой город в мире, систематические поиски и сборы тех или иных его знаков и проявлений. Самое умышленное, как известно, селение – оно с одной стороны формирует и дисциплинирует систематический склад ума у его обитателей, а с другой – предоставляет им прекрасное поле для упражнений, некий плацдарм, пользуясь словом пусть и французским, но с римскими корнями. Вот и появляются одна за другой книги, пользующиеся устойчивой читательской благосклонностью, авторы которых, систематизируют, к примеру, изображения всех петербургских зверей, в первую очередь, конечно, львов, или же все породы облицовочного камня, или же мосты, или топонимы, или маскароны. Дошла очередь до латинских надписей – и вне всякой традиционной петербурго-московской полемики – скажу, что подобное исследование появиться могло только на брегах Невы. И по многим причинам.
В первую очередь – это главный источник городской латыни: геральдика, введенная в России лишь в петровское время. Именно родовой герб, точнее его девиз, и стал главным поставщиком таких надписей. Водружать его на стене собственного дома мог, по закону, только человек благородного сословия. Геральдика сама по себе наука увлекательная, а ее настенное выражение, после отмены в нашей стране сословий, понятное дело пострадало: все мы, приглядываясь к фасадам, порою там и сям видим пустые щиты – кстати, утраченные девизы, могли составить особый раздел книги.
Некоторые латинские девизы множились и углублялись в петербургском тексте. В первую очередь это девиз “Deus conservat omnia” – “Бог сохраняет все”, который выбрал для своего герба Борис Шереметев, первый граф на Руси и который попал на его Фонтанный Дом, прославленный пребыванием в нем двух особых дам – Параши Жемчуговой и Анны Ахматовой. Анна Андреевна, жившая во флигеле Дома – кстати, сами Шереметевы называли его Домом, а не дворцом – понятно, ежедневно читала эту надпись, и в итоге эта латынь “Deus conservat omnia” – “Бог сохраняет все” - стала эпиграфом ее “Поэмы без героя”.
Геральдика в России творилась в новейшее время, и новые владельцы новых гербов сами придумывали девизы: то, что теряется в потёмках западного Средневековья, происходило на глазах наших непосредственных предков. К примеру – латынь на памятнике мореплавателя Крузенштерна: она попала на постамент его памятника на Васильевском острове. Звучит это “Spe Fretus”, то есть “Положись на надежду”, и мы могли бы представить это абстрактным пожеланием, если бы сам Крузенштерн не описал обстоятельства появления его родового девиза. Он писал: “Когда Император, желая наградить в память кругосветного путешествия, соизволил дополнить герб девизом, … я предложил “Spe Fretus”, на своем корабле “Надежда” я отплыл и Надежда не затонула..”. Речь идет о первом – для русских – кругосветном плавании, именно на “Надежде”.
Писали на латыни, однако, не только благородные петербуржцы, но люди и попроще. Для герба нужно было ждать сенатского указа, а девиз можно и без оного. Так на фасаде аптеки Пеля, тоже на Васильевском острове, возникает “Ora et labora” – “Молись и трудись”. Это - знаменитый лозунг преподобного Венедикта Нурсийского, основателя ордена бенедиктинцев, его имя взял себе и нынешний папа. В монастыре Монтекассино, им основанном, лозунг этот настолько вездесущ, что его сократили до начальных букв “O” и “L”. С Венедиктом спорит Эпикур и его призыв “Capre diem” – “Лови день”, то есть наслаждайся текущим днем. Императив обращен к жителям Песков, проходящим по 8-ой Советской, она же 8-я Рождественская и исходит он от домовладельца Станового, поставившего этот доходный дом ровно сто лет назад. Этот инвестор, как сейчас говорят, почему-то особо любил латынь и рядом с эпикурейским призывом поместил еще один – непонятно почему –“Audiatur et altera pars”, то есть “Пусть будет выслушана и другая сторона”. То ли Становой пострадал от царского произвола, то ли что еще случилось подсудного в его судьбе, пока выяснить не удалось.
Урбанистическую латынь экспортировал из Италии архитектор Александр Брюллов, много рисовавший откопанные Помпеи. На своем доме он поместил лаконичное популярное “Salve” – “Здравствуй”. Добавлю, что “Salve” – это и современное итальянское приветствие, дошедшее неизменным из Древнего Рима до наших дней.
Конечно, множество латинских надписей сохранилось в петербургском некрополе, а когда-то их там было еще больше. Мертвый язык в царстве мертвых… Медь латыни и ее меланхолия тут особенно уместны. Много латыни и на храмах, тем более – инославных, католических. Она и приумножается – стараниями здравствующего петербургского ксёндза Кшиштофа Пожарского.
А какая же латинская надпись в Петербурге наиболее известна? Конечно, это “Petro Primo Catharina Secunda” – “Петру Первому – Екатерина Вторая” – на пьедестале Медного Всадника. С ней полемизирует надпись, по понятным причинам не попавшая в книгу. Она стоит на другом памятнике Петру – у Михайловского замка, и составлена императором Павлом в пику матери Екатерине Второй: “Прадеду – правнук”, не по-латински, зато по прямой, кровной линии.
Да, конечно, Petro Primo… – это из его головы, окаймленной лавровым венком, растекся по невской дельте латинский текст. Это он захотел увидеть новую столицу не только Новым Амстердамом, но и Новым Римом.

Иван Толстой: “Есть ли секс в Америке?” – так назвал свое эссе наш нью-йоркский автор Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Недавно американский административный орган, ведающий испытанием и лицензированием медикаментов вынес решение не пускать на рынок новое лекарство “Флибансерин”, стимулирующее сексуальную активность женщин. Причина запрета – нежелательные побочные эффекты, вызываемые этим лекарством. В то же время администрация одобрила само направление таких исследований и высказалась за продолжение их финансирования.
На эту новость откликнулась знаменитая Камилла Палья, автор монументального труда “Сексуальные маски: западное искусство и декаданс от Нефертити до Эмили Дикинсон”, переведенного на многие языки, в том числе на русский. Ее статья, появившаяся в “Нью-Йорк Таймс”, носит название, напоминающее о знаменитых словах советской женщины, сказавшей, что у нас, в СССР, секса нет. Думаю, что Палья держала в уме этот случай, назвав свою статью “Не надо секса, мы средний класс”.
Вот как поставила вопрос Камилла Палья:

Диктор: “В какой степени жалобы на сексуальную апатичность отражают медицинскую проблему и в какой степени они коренятся в образе жизни американского белого среднего класса, с его социальной озабоченностью, с его установкой на успех, с его добровольной перегруженностью работой?”.

Борис Парамонов: Камилла Палья – отнюдь не сексолог, но и не только историк искусств, она культурфилософ, и склонна ставить и решать вопросы в предельно широком социально-культурном и историческом контексте. И сейчас она напомнила, что репрессия сексуальности – черта буржуазной культуры и созданного ею образа жизни. Этот образ жизни, эта психологическая установка начали преодолеваться с двадцатых годов прошлого века с появлением учения Фрейда и таких технических новаций, как автомобиль, позволивший юношам и девушкам ускользать от ежечасного родительского контроля – известный феномен “века джаза”. В шестидесятые годы началась настоящая сексуальная революция, захватившая не только нравы, но и само искусство. В этом отношении Камилла Палья очень выделяет революционирующее влияние рок-музыки. Но одновременно шла и реакция.
Эту реакцию Камилла Палья связывает с одуряющим влиянием новых идеологий феминизма и политической корректности. Эти идеологии сумели внушить, что представление о женщине в буржуазном обществе с его мужской доминацией создалось не в природном порядке, а являет собой социальную конструкцию, призванную закрепить господство мужчины и подчиненную роль женщины. Но Палья утверждает, что как раз нынешний культурный образ женщины как равноправного мужчине делового партнера, пресловутой “карьир-вумен” и есть наиболее искажающий социальный, то есть искусственный, конструкт. В современном мире, говорит Палья, и не только в этой статье, а во всех своих сочинениях, - женщина насильственно вырвана из природного миропорядка. То, что веками казалось – и было! – нормой, то есть сексуальное внимание мужчины к женщине, теперь представляется поводом к судебному преследованию под рубрикой сексуальных домогательств. Секс убит в офисах; а в этих офисах нынешняя женщина проводит не меньше времени, чем мужчина. Возвращаясь после напряженного рабочего дня в свои сверхкомфортабельные дома, такие пары думают больше всего о том, как бы завалиться спать, причем вне каких-либо прелиминарий.
Как написал в одном из многочисленнейших откликов на статью Камиллы Палья один читатель “Нью-Йорк Таймс” (причем, мужчина – Дэниел Дикинсон) в номере от 6 июля:

Диктор: “Мы тратим слишком много времени и усилий на всякого рода социальную активность – собственную и наших детей, - и слишком устаем, чтобы наслаждаться простыми радостями семейной жизни. Мисс Палья права в том, что медикаментами эту проблему не решить. Счастье всегда дается тем, кто больше думает о самом счастье, а не о преуспеянии”.

Борис Парамонов: В статье Камиллы Палья масса других подробностей и трактовок. Например, она пишет, что в современном Голливуде реабилитация секса вплоть до демонстрации обнаженной натуры отнюдь не способствует правильной его, секса, презентации: потеряно старое искусство создания сексуально насыщенной атмосферы изображением флирта, пикантного диалога мужчины и женщины, самим подбором актеров. Действительно, Кэри Гранту и Кэтрин Хепберн совсем не нужно кувыркаться в сексуальной гимнастике, чтобы создать требуемое ощущение сексуальной насыщенности происходящего. А сейчас парень с девкой, едва войдя в комнату, начинают срывать друг с друга одежду и валятся на пол или, того пуще, прижимаются к стенке, тогда как вот она, койка, тут же в кадре.
Это реакция всякого грамотного кинозрителя, каким я считаю себя. У Пальи особенное раздражение вызывает ныне культивируемый в кино образ женщины-воительницы, шутя расшвыривающей злодеев-слабаков мужского пола, всякого рода телесериальные бионик-вимен. Примеры Палья можно дополнять и продолжать: хоть вспомнить Тарантино с его “Убей Билла”.
Но то же Камилла Палья говорит и о своей любимой рок-музыке: из нее тоже испарилась сексуальная энергия. Рок-стар, пишет Палья, переместилась из “оно”, из подсознания, в сверх-я, то есть в область социально одобряемых идеалов. Мадонна полна бытийной энергии, а леди Гага – социальный фабрикат.
Об этом я судить не берусь по абсолютной бесчувственности к этим шумным забавам. Это не для меня. Как сказал Томас Манн, человек, носящий в душе хаос, должен быть корректно одет.
Мне бы хотелось сделать только одно замечание на тему, не затронутую ни в статье Камиллы Палья, ни в многочисленных откликах на нее. Нужно помнить, что современный человек – и мужчина, и женщина – так перерабатывает еще и потому, что рынок товаров и услуг, предлагаемых нынешним обществом, необычайно расширился и постоянно обновляется, всё расширяя и расширяя список предметов престижного потребления. Одному отцу семейства на всё это уже не заработать, вот поэтому работать должна и женщина – помимо всех других определяющих факторов (а их много). Женщина должна держаться за природу, и мужчина в этом ей способствовать, говорит уже не в первый раз Камилла Палья. Но что делать с тем, что природа всё более и более подменяется техногенными реальностями? Ведь сегодня подавляется не только природа в женщине, но уничтожается сама природа, страдает Мать-Земля.

Иван Толстой: Андрей, продолжим культурную панораму? Вы хвастались, что у вас есть все, в вашем коробе.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, нет, не все, я вдруг посмотрел, что у меня нет театра, но зато у меня есть кино, зато у меня есть музеи, и зато у меня есть главная новость года, а, может быть, и десятилетия, а, может быть, и столетия.

Иван Толстой: Андрей вы так раззадорили мое воображение угрозой рассказать главную новость чуть ли не тысячелетия. Давайте!

Андрей Гаврилов: Нет, нет, не тысячелетия. Можно, конечно, точно выяснить, главная новость скольких лет это будет, но - смотрите сами. После продолжительных исследований французские ученые установили, каким образом следует правильно наливать в бокал шампанское. А именно - как пиво. Об их открытии сообщает лондонская газета “Дейли телеграф”. Традиционно шампанское наливают в стоящий бокал прямым потоком, когда вино ударяется о дно. Однако специалисты Университета города Реймс установили, что при таком способе шампанское теряет значительную часть своих вкусовых качеств, а последние, вкусовые качества, определяются наличием и распространением в напитке особых пузырьков, которые представляют из себя двуокись углерода. Для того, чтобы сохранить весь неповторимый вкус и свежесть шампанского его следует наливать по стенке наклоненного бокала. Аналогичным образом в кружку добавляют пиво, чтобы не допустить излишнего образования пены. “Наливая шампанское под наклоном, вы, тем самым, предотвращаете “растрату” его подлинного богатства - особых пузырьков, в которых заключается очарование напитка”, - заявил руководитель работ профессор Лиже-Белэр. Одновременно французские ученые установили и оптимальную температуру, при которой следует подавать шампанское — 4 градуса по Цельсию. Именно в этом случае обеспечивается наилучшее сохранение и распространение в бокале пузырьков.

Иван Толстой: Хорошо. А мы переходим к нашей рубрике “Переслушивая Свободу”. Сегодня - воспоминания уголовника Михаила Демина. Михаил Демин - это двоюродный брат знаменитого советского писателя Юрия Трифонова. Действительно, в молодые, подростковые годы он угодил в лагерь по уголовке, не как политический, а именно за уголовное преступление. И это сказалось на всем его облике, на его манере, на манере чтения, которую мы сейчас услышим, и, конечно, на тематике его книг. Он автор нескольких толстых томов, самый известный его роман вышел в Нью-Йорке в 80-е годы под названием “Блатной”. Я поискал в интернете и выяснил, что эта книга переиздавалась в перестроечные в 90-е годы в России, но, насколько я понимаю, имя Михаила Демина практически неизвестно широкому читателю. И зря. Потому что он писатель очень и очень интересный и очень выразительный. Вообще надо сказать, что среди уголовников, известно, это психологи отмечали, много людей артистически одаренных. Вы сейчас услышите, как Михаил Демин читает свое собственное произведение. В 1969 году он поехал по частному приглашению в Париж и, как человек хитрый и находчивый, конечно же, не вернулся. Он работал на Радио Свобода и диктором, и писал публицистические очерки. А издавался в Нью-Йорке. И сегодня мы представляем фрагмент из его романа “Блатной” в чтении самого Михаила Демина. Запись 1975 года.

Михаил Демин: То, что блатная жизнь нелегка и в ней всякое бывает, я знал отлично. И все-таки сказал:
— Ерунда, ты же знаешь, я не из пугливых. Помнишь ту ночь — в лагере на Красной Пресне?
Мгновенная судорога передернула лицо Гундосого. Глаза ушли в тень, черты заострились, верхняя рассеченная губа дрогнула и приподнялась, придавая ему сходство с каким-то мелким зверьком.
— Слушай, — сказал он глухо, — к чему ворошить старое? То, что было, быльем поросло. Потолкуем лучше о нынешних делах. Он подался ко мне, придвинулся вплотную:
— Ты вот что... Хочешь со мной дружить? Хочешь, чтоб я тебе помог?
— Что-о-о? — я даже попятился, удивленный. — Дружить?
Я ожидал всего что угодно, но только не этого! И колеблясь, томясь, опасаясь подвоха, спросил Гундосого:
— Это... серьезно?
— Конечно, — ответил он, — тут, милок, не до шуток. Если желаешь — помогу! Замолвлю за тебя слово. Блатные пока ничего про тебя не знают. Но могут ведь и узнать! А тогда — сам понимаешь...
И, выдержав паузу, померцав глазами:
— Так как? — повторил. — Хочешь?
— Ну, ясно, — сказал я, — еще бы! Только ты не тяни, говори прямо, на чистоту, чего ты сам-то хочешь?
— Дело простое, — с натугой выговорил он. — Про тот случай — на Пресне — забудь! Не поминай ни единым словом нигде, ни с кем. Понял?
— Понял, — сказал я, не в силах скрыть торжествующей улыбки.
Вот, значит, как все обернулось! Любопытные сюрпризы иногда устраивает судьба. Гундосый утаил от ребят давнюю ту историю с надзирателем и оказался теперь в моих руках. Наши шансы, таким образом, уравнялись. И неизвестно еще, кто кого должен отныне бояться по-настоящему!
Что-то в моем лице не понравилось ему, вероятно, улыбка. Очень уж она была откровенной! И он сказал, угрожающе понизив голос:
— Имей в виду, Чума! Начнешь трепаться — будет плохо. Наживешь беду.
— И ты тоже, — ответил я мгновенно и добавил с острым, мстительным удовольствием: — Имей в виду, Гундосый! Блатные ничего пока не знают. Но могут ведь и узнать! А тогда — сам понимаешь...
— Н-ну, что ж, — он насупился, сильно потянул воздух сквозь сцепленные зубы. — В конце концов, погорим оба... Какой с этого прок? Что ты здесь выгадаешь?
— Да в общем-то ничего, — признался я.
— Тогда порешим по-доброму?
— Ладно, — сказал я, — порешим...
— Ну вот и порядок!
Гундосый выплюнул изжеванный окурок, утер рот ладонью, затем сказал с обычной своей ухмылкой:
— Теперь и в самом деле пора выпить! Только не здесь. Жара, пылища... Вот что, — он хлопнул меня по плечу, — пошли на “малину”! Кстати, познакомлю тебя кое с кем... На всякий случай, давай договоримся заранее: ты из воровской семьи, вырос в притоне. Мать — бандорша, шлюха, отец — крупный налетчик босяк, из старорежимных, из тех, кого раньше называли “серыми”. Согласен?
— Господи, — сказал я, — ты прямо как в воду смотрел; почти все совпадает! Отец когда-то и в самом деле босяковал здесь.
— Тем лучше, — подмигнул Гундосый, — так и дыши Сын налетчика — это красиво! Это звучит! Тут тебе никто поперек дороги не встанет.
Воровская малина помещалась на одной из глухих окраинных улиц — в подвале углового двухэтажного здания.
В полутемном этом подвале было прохладно и душно. Синими полосами стлался над головами густой табачный дым. Прерывисто тенькала гитара, и женский голос пел с хрипотцой:

Ты не стой на льду — лед провалится,
Не люби вора — вор завалится.
Вор завалится, будет чалиться.
Передачу носить не понравится.

Хихикая и потирая ладони, Гундосый сказал:
— Гужуются урки!
И потащил меня к столу. Там сидело двое: грузный немолодой уже мужчина с усами в пестрой ковбойке и другой — долговязый, сутулый, с длинным лицом, с уныло поджатыми губами.
— Привет, Казак, — сказал Гундосый. — Когда приехал?
— Утром, — отозвался человек в ковбойке, — с бакинским, десятичасовым.
— Сделали дело?
— Да не совсем, — поморщился он и тут же спросил, коротко кивнув в мою сторону: — Кто?
— Залетный, — поспешил объяснить Гундосый. — москвич. Я его знаю — всю его породу... Честная семья, истинно воровская!
Склонившись к Казаку, он что-то сказал негромко. Слов я не уловил; гитарист в этот момент взял новый аккорд, тронул басы:

Миленький, не надо, родненький, не надо.
Ой, как неудобно — в первый раз!
Прямо на диване, с грязными ногами,
Маменька узнает — трепки даст.

Иван Толстой: А теперь, Андрей, пора переходить к вашей постоянной рубрике. Расскажите, пожалуйста, об Алексее Круглове во всех деталях.

Андрей Гаврилов: Алексея Круглова мы представляли в наших программах, но я с удовольствием напомню его биографию и его творческий путь. Он родился в 1979 году в городе Павлово-Посад Московской области, в 1984 году он переехал в город Железнодорожный, где получил среднее образование. В 7 лет Алексей поступил в музыкальную школу по классу фортепьяно, а в 13 лет начал заниматься на саксофоне в одном из самых престижных областных детских духовых оркестров под управлением заслуженного педагога России Александра Васильева. В 1993 году Алексей попал в “Класс-Центр” музыкально-драматического искусства под руководством Сергея Казановского. Первые уроки Круглову давал известный в прошлом саксофонист, солист оркестра Леонида Утесова Эрнест Барашвили. Импровизацию преподавал Аркадий Шилклопер. При Центре существовал оркестр, руководителем которого был Юрий Чугунов. Дальше биография Алексея Круглова на редкость многотонна - успех за успехом. Я не буду долго об этом говорить, скажу только, что многочисленные критики считают его одним из наиболее ярких представителей московской новой джазовой сцены. Редко какой фестиваль обходится без участия самого Круглова или его круглого Бэнда, или различных составов, в которых он играет. В этом году английская фирма “Leo Records” выпустила его альбом “Печать времени”, где ему помогают такие прославленные музыканты как Олег Юданов, Дмитрий Братухин, Игорь Иванушкин. Соответственно – ударные, фортепьяно и бас. По крайней мере, именно эти музыканты играют на тех треках, фрагменты которых мы слушали сегодня, и на заключительном треке, который мы сейчас послушаем и который называется “Любовь”. Кстати, автор всех композиций - сам Алексей Круглов.