Ирина Лагунина: "Забытый форпост" - это продолжение серии репортажей под общим названием "Зачем России Кавказ? Зачем Кавказу Россия"?
В поисках ответов на эти вопросы корреспонденты Радио Свобода Вадим Дубнов и Юрий Тимофеев проехали весь Северный Кавказ, от азербайджанской границы до Ессентуков. Спецпроект Радио Свобода – семь репортажей, которые публикуются на сайте РС и звучат в программе "Время и мир". В пятой главе рассказа корреспонденты РС исследовали Северную Осетию. Я передаю микрофон Вадиму Дубнову.
Вадим Дубнов: Вице-спикер североосетинского парламента Станислав Кесаев, смеясь, вспомнил "Путешествие в Арзрум": "Осетинцы - самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе":
Станислав Кесаев: Пушкин, кстати, удивлялся, что мы не боремся за свободу. Все вот кругом воюют, а мы нет. Можно было бы сказать, что осетины к покорению отнеслись с пониманием, хотя с пониманием к покорению никогда не относятся. Просто есть такое понятие - историческая необходимость. Это когда, будучи малочисленным народом, понимаешь, что не надо объявлять войну Китаю.
Вадим Дубнов: А я всего-то и спросил, где в Северной Осетии традиционные северокавказские проблемы. "А кто вообще сказал, что они существуют?" – ответил спикер вопросом на вопрос.
С формальной точки зрения Черменский круг, обычный кольцевой разворот, является территорией Северной Осетии, но после осетино-ингушского конфликта 92-го года он стал неофициальной линией размежевания, которую все уже привыкли считать административной границей между Северной Осетией и Ингушетией.
На самом же деле Черменский круг – рубеж почти метафизический.
Все, что по эту его сторону – империя. Ее форпост. Уютный город Владикавказ, в котором всегда любили селиться отставные военные, со старейшим русским театром и бульварами, по которым ходят трамваи. По ту сторону Черменского круга не ходят трамваи, потому что там, где живут будто бы временно, трамваи не нужны. За Черменским кругом нет городов, потому что их там никто не строил, кроме разве что древних персов. Но первый город России Дербент словно рассыпался под тяжестью собственной истории, а Махачкала, памятник революционной урбанизации Дикого Поля, городом стать так и не успела. В ту сторону Черменского круга будто бы и незачем было вкладывать деньги, нервы и державную душу, когда по эту его сторону есть форпост, гарнизон и русский Баден-Баден.
А теперь про то, что случилось после империи, в Северной Осетии рассказывают так же, как рассказывают об этом в Воронеже или Сибири. Да, был ВПК. Ничего не осталось. Конечно, разрыв производственных цепочек. Еще здесь была горная металлургия. Дорога через поселки-рудники – словно экскурсия по памятникам былому благоденствию, которыми довольно часто служат руины, и не только в моногородах.
Но то, что за Черменским кругом – озлобленная безнадежность, на некогда благополучных окраинах империи – депрессия, такая же тихая и безропотная, как сама вчерашняя провинциальность. Министр экономики Заур Кучиев печально рисует картину происходящего, и картина привычна, из местной экзотики только одно: остановилось водочное производство, и это как нокаут. Умер даже знаменитый "Исток", и Заур Кучиев с готовностью поддерживает версию о том, что завод просто "заказали" конкуренты из других водочных краев державы. Но он оживляется и рассказывает мне про фотоэлектронные пластинки, которые республика делает лучше всех в стране и, может быть, даже во всем мире, и будто бы это настоящий инновационный шанс и вообще Сколково, а не занятие для сотни счастливчиков.
Вице-спикеру Кесаеву уже приходилось выслушивать это подозрение – мол, какие-то вы, осетины, совсем не северокавказские. "И я, когда мне это говорят, стучу по дереву… Да, мы – часть большой страны, и из-за этого у нас имеются маленькие, но большие проблемы".
Во Владикавказе, как и повсюду на Северном Кавказе, все друг друга, кажется, знают. И мой старый знакомый, обнявшись с очередным прохожим, нас друг другу представил: "Ты хотел посмотреть на нашу оппозицию?" Прохожий улыбнулся, как мне показалось, не без того же легкого ехидства. Молодой человек оказался организатором местных флэшмобов, которые здесь, на центральной площади, иногда случаются – по поводу какой-нибудь неправильной застройки или отравляющих выбросов агонизирующего "Электроцинка". Власть выслушивает протестующих с пониманием, но уютную ткань былого Владикавказа продолжают протыкать невообразимого цвета многоэтажки, как продолжают пропитывать атмосферу трупные газы "Электроцинка". Еще по части оппозиции здесь, конечно, есть коммунисты, но запоминаются либерал-демократы, которые бомбардируют полпредство идеями вроде социального такси: партии – ее логотипы на машинах, пассажирам – смешные цены, вопрос только в том, кто будет оплачивать разницу, и жириновцы никак не могут понять, почему не бюджет.
Оппозиции нет. Вообще. Как в Чечне. Только в отличие от Чечни здесь никто не врывается в дома по ночам. И отсутствием оппозиции власть сама, кажется, удивлена. "У вас что, все хорошо?" - "Ничего хорошего, как везде". - "Может быть, у вас дотаций в бюджет намного меньше, чем у соседей?" - "Да нет, ненамного, около 75 процентов." - "Может быть, у вас выросло поколение честных чиновников, которые не дают украсть ни копейки?" Собеседники расслабляются и только спорят между собой, когда я рассказываю, что в Дагестане цена справки об инвалидности – ее годовая доходность. "У нас подешевле…" - "Ничего не дешевле, примерно столько же…"
Отличие от всех остальных северокавказских пространств одно, но принципиальное. Здесь за близость к бюджетным потокам никто друг с другом не бьется. Просто потому, что в борьбе за право черпать из него североосетинские чиновники достигли невиданного консенсуса.
Наезд на водочную промышленность здесь воспринимают как общенациональную беду. Над идеей энергетического кластера здесь посмеиваются одинаково и вне всяких различий в политических пристрастиях: никакой сетью малых ГЭС Северная Осетия не покроется по той простой причине, что гораздо выгоднее, с точки зрения чиновного счастья, вечно строить Зарамагскую ГЭС. И никому в Северной Осетии от этого хуже жить не становится. Здесь, конечно, тоже иногда убивают, как недавно убили мэра Владикавказа, но здесь к этому относятся, как к недоразумению, потому что элита едина, потому что биться особо не за что, а то, что есть, войны не стоит.
И вся формула про маленькие, но большие проблемы. Раньше на бонусы от паленой водки, которую разливали в каждом подвале, здесь строились дворцы - и тогда постреливали. Теперь дворцов стало меньше, нет даже "Истока", скромнее стал бюджет. Пугать Москву Владикавказу нечем и незачем – ни тебе готовой перейти в перестрелку борьбы кланов, ни ваххабитов, ни идей независимости, ни захудалого межнационального конфликта. Все друг друга знают, во главе республики тот, кто для каждой мало-мальски значимой чиновной команды – свой. Что, конечно, хорошо. Только вот чего-нибудь этакого, что можно было бы продать на рынке природных политических ресурсов, нет. Даже намека хоть на каких-нибудь ваххабитов. В форпосте все спокойно, особенно когда всем ясно, что никакой необходимости в форпосте нет, а имперская инерция продолжает работать. В отличие от "Истока".
И тут, казалось бы, такая невиданная удача: война в Южной Осетии. Северная Осетия, конечно, никакая не передовая, но чем не повод обозначить свою стратегическую значимость. "Почему восстановлением Южной Осетии занимается кто угодно, только не осетинские строители?" - не боясь текстуальных совпадений с творчеством президента братской Южной Осетии, говорят североосетинские чиновники.В попытке найти хоть какую-нибудь тему для счета, который можно было предъявить Москве, Владикавказ позволяет себе быть в меру запальчивым, и Теймураз Мамсуров говорит о неминуемом объединении двух Осетий. И если Северная Осетия не становится тыловой базой, то пусть ей достанется хотя бы часть функций штаба по восстановлению Южной Осетии. А поскольку любая политическая позиция во Владикавказе практически сразу становится единой, Южная Осетия оказывается ловушкой и способом раздвоения сознания – вполне, кстати, северокавказского. С одной стороны, северные осетины по-прежнему отнюдь не в восторге от массового переселения энергичных южан на север, которое началось еще после первых конфликтов Цхинвали и Тбилиси, и уж тем более не испытывают восторга от лидера этих южан. Не говоря о том, что среди северян не так уж мало тех, кто и вовсе полагает осетинское родство формальным, считая, что за века жизни в Грузии южные осетины стали куда ближе к соседям, чем к братьям.
С другой стороны, солидарность, в том числе и внутриэлитная - фирменный осетинский знак, даже вполне либерально настроенные люди вынуждены комментировать боевые югоосетинские сюжеты так, будто их история и на самом деле началась только в начале августа 2008-го. И Эдуард Кокойты обречен быть "нашим" просто потому, что быть в оппозиции здесь как-то вообще не принято.
В общем, так и выглядит гармония по-северокавказски. Переназначение на новый срок Теймураза Мамсурова в Москве сомнений не вызвало. То, что делает Северный Кавказ Северным Кавказом – большой и бурный распил бюджетного потока, здесь проходит тихо, без полемики и дорогостоящих сюрпризов. Чтобы быть у Москвы на самом хорошем счету, больше ничего не требуется. "Забытый форпост" – это второй вариант идеальной вертикали. Первый, напомним, в Чечне – там, куда этот форпост переехал.
В поисках ответов на эти вопросы корреспонденты Радио Свобода Вадим Дубнов и Юрий Тимофеев проехали весь Северный Кавказ, от азербайджанской границы до Ессентуков. Спецпроект Радио Свобода – семь репортажей, которые публикуются на сайте РС и звучат в программе "Время и мир". В пятой главе рассказа корреспонденты РС исследовали Северную Осетию. Я передаю микрофон Вадиму Дубнову.
Вадим Дубнов: Вице-спикер североосетинского парламента Станислав Кесаев, смеясь, вспомнил "Путешествие в Арзрум": "Осетинцы - самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе":
Станислав Кесаев: Пушкин, кстати, удивлялся, что мы не боремся за свободу. Все вот кругом воюют, а мы нет. Можно было бы сказать, что осетины к покорению отнеслись с пониманием, хотя с пониманием к покорению никогда не относятся. Просто есть такое понятие - историческая необходимость. Это когда, будучи малочисленным народом, понимаешь, что не надо объявлять войну Китаю.
Вадим Дубнов: А я всего-то и спросил, где в Северной Осетии традиционные северокавказские проблемы. "А кто вообще сказал, что они существуют?" – ответил спикер вопросом на вопрос.
С формальной точки зрения Черменский круг, обычный кольцевой разворот, является территорией Северной Осетии, но после осетино-ингушского конфликта 92-го года он стал неофициальной линией размежевания, которую все уже привыкли считать административной границей между Северной Осетией и Ингушетией.
На самом же деле Черменский круг – рубеж почти метафизический.
Все, что по эту его сторону – империя. Ее форпост. Уютный город Владикавказ, в котором всегда любили селиться отставные военные, со старейшим русским театром и бульварами, по которым ходят трамваи. По ту сторону Черменского круга не ходят трамваи, потому что там, где живут будто бы временно, трамваи не нужны. За Черменским кругом нет городов, потому что их там никто не строил, кроме разве что древних персов. Но первый город России Дербент словно рассыпался под тяжестью собственной истории, а Махачкала, памятник революционной урбанизации Дикого Поля, городом стать так и не успела. В ту сторону Черменского круга будто бы и незачем было вкладывать деньги, нервы и державную душу, когда по эту его сторону есть форпост, гарнизон и русский Баден-Баден.
А теперь про то, что случилось после империи, в Северной Осетии рассказывают так же, как рассказывают об этом в Воронеже или Сибири. Да, был ВПК. Ничего не осталось. Конечно, разрыв производственных цепочек. Еще здесь была горная металлургия. Дорога через поселки-рудники – словно экскурсия по памятникам былому благоденствию, которыми довольно часто служат руины, и не только в моногородах.
Но то, что за Черменским кругом – озлобленная безнадежность, на некогда благополучных окраинах империи – депрессия, такая же тихая и безропотная, как сама вчерашняя провинциальность. Министр экономики Заур Кучиев печально рисует картину происходящего, и картина привычна, из местной экзотики только одно: остановилось водочное производство, и это как нокаут. Умер даже знаменитый "Исток", и Заур Кучиев с готовностью поддерживает версию о том, что завод просто "заказали" конкуренты из других водочных краев державы. Но он оживляется и рассказывает мне про фотоэлектронные пластинки, которые республика делает лучше всех в стране и, может быть, даже во всем мире, и будто бы это настоящий инновационный шанс и вообще Сколково, а не занятие для сотни счастливчиков.
Вице-спикеру Кесаеву уже приходилось выслушивать это подозрение – мол, какие-то вы, осетины, совсем не северокавказские. "И я, когда мне это говорят, стучу по дереву… Да, мы – часть большой страны, и из-за этого у нас имеются маленькие, но большие проблемы".
Во Владикавказе, как и повсюду на Северном Кавказе, все друг друга, кажется, знают. И мой старый знакомый, обнявшись с очередным прохожим, нас друг другу представил: "Ты хотел посмотреть на нашу оппозицию?" Прохожий улыбнулся, как мне показалось, не без того же легкого ехидства. Молодой человек оказался организатором местных флэшмобов, которые здесь, на центральной площади, иногда случаются – по поводу какой-нибудь неправильной застройки или отравляющих выбросов агонизирующего "Электроцинка". Власть выслушивает протестующих с пониманием, но уютную ткань былого Владикавказа продолжают протыкать невообразимого цвета многоэтажки, как продолжают пропитывать атмосферу трупные газы "Электроцинка". Еще по части оппозиции здесь, конечно, есть коммунисты, но запоминаются либерал-демократы, которые бомбардируют полпредство идеями вроде социального такси: партии – ее логотипы на машинах, пассажирам – смешные цены, вопрос только в том, кто будет оплачивать разницу, и жириновцы никак не могут понять, почему не бюджет.
Оппозиции нет. Вообще. Как в Чечне. Только в отличие от Чечни здесь никто не врывается в дома по ночам. И отсутствием оппозиции власть сама, кажется, удивлена. "У вас что, все хорошо?" - "Ничего хорошего, как везде". - "Может быть, у вас дотаций в бюджет намного меньше, чем у соседей?" - "Да нет, ненамного, около 75 процентов." - "Может быть, у вас выросло поколение честных чиновников, которые не дают украсть ни копейки?" Собеседники расслабляются и только спорят между собой, когда я рассказываю, что в Дагестане цена справки об инвалидности – ее годовая доходность. "У нас подешевле…" - "Ничего не дешевле, примерно столько же…"
Отличие от всех остальных северокавказских пространств одно, но принципиальное. Здесь за близость к бюджетным потокам никто друг с другом не бьется. Просто потому, что в борьбе за право черпать из него североосетинские чиновники достигли невиданного консенсуса.
Наезд на водочную промышленность здесь воспринимают как общенациональную беду. Над идеей энергетического кластера здесь посмеиваются одинаково и вне всяких различий в политических пристрастиях: никакой сетью малых ГЭС Северная Осетия не покроется по той простой причине, что гораздо выгоднее, с точки зрения чиновного счастья, вечно строить Зарамагскую ГЭС. И никому в Северной Осетии от этого хуже жить не становится. Здесь, конечно, тоже иногда убивают, как недавно убили мэра Владикавказа, но здесь к этому относятся, как к недоразумению, потому что элита едина, потому что биться особо не за что, а то, что есть, войны не стоит.
И вся формула про маленькие, но большие проблемы. Раньше на бонусы от паленой водки, которую разливали в каждом подвале, здесь строились дворцы - и тогда постреливали. Теперь дворцов стало меньше, нет даже "Истока", скромнее стал бюджет. Пугать Москву Владикавказу нечем и незачем – ни тебе готовой перейти в перестрелку борьбы кланов, ни ваххабитов, ни идей независимости, ни захудалого межнационального конфликта. Все друг друга знают, во главе республики тот, кто для каждой мало-мальски значимой чиновной команды – свой. Что, конечно, хорошо. Только вот чего-нибудь этакого, что можно было бы продать на рынке природных политических ресурсов, нет. Даже намека хоть на каких-нибудь ваххабитов. В форпосте все спокойно, особенно когда всем ясно, что никакой необходимости в форпосте нет, а имперская инерция продолжает работать. В отличие от "Истока".
И тут, казалось бы, такая невиданная удача: война в Южной Осетии. Северная Осетия, конечно, никакая не передовая, но чем не повод обозначить свою стратегическую значимость. "Почему восстановлением Южной Осетии занимается кто угодно, только не осетинские строители?" - не боясь текстуальных совпадений с творчеством президента братской Южной Осетии, говорят североосетинские чиновники.В попытке найти хоть какую-нибудь тему для счета, который можно было предъявить Москве, Владикавказ позволяет себе быть в меру запальчивым, и Теймураз Мамсуров говорит о неминуемом объединении двух Осетий. И если Северная Осетия не становится тыловой базой, то пусть ей достанется хотя бы часть функций штаба по восстановлению Южной Осетии. А поскольку любая политическая позиция во Владикавказе практически сразу становится единой, Южная Осетия оказывается ловушкой и способом раздвоения сознания – вполне, кстати, северокавказского. С одной стороны, северные осетины по-прежнему отнюдь не в восторге от массового переселения энергичных южан на север, которое началось еще после первых конфликтов Цхинвали и Тбилиси, и уж тем более не испытывают восторга от лидера этих южан. Не говоря о том, что среди северян не так уж мало тех, кто и вовсе полагает осетинское родство формальным, считая, что за века жизни в Грузии южные осетины стали куда ближе к соседям, чем к братьям.
С другой стороны, солидарность, в том числе и внутриэлитная - фирменный осетинский знак, даже вполне либерально настроенные люди вынуждены комментировать боевые югоосетинские сюжеты так, будто их история и на самом деле началась только в начале августа 2008-го. И Эдуард Кокойты обречен быть "нашим" просто потому, что быть в оппозиции здесь как-то вообще не принято.
В общем, так и выглядит гармония по-северокавказски. Переназначение на новый срок Теймураза Мамсурова в Москве сомнений не вызвало. То, что делает Северный Кавказ Северным Кавказом – большой и бурный распил бюджетного потока, здесь проходит тихо, без полемики и дорогостоящих сюрпризов. Чтобы быть у Москвы на самом хорошем счету, больше ничего не требуется. "Забытый форпост" – это второй вариант идеальной вертикали. Первый, напомним, в Чечне – там, куда этот форпост переехал.
