Марина Тимашева: Илья Смирнов предлагает нашему вниманию книгу Всеволода Вихновича “Царь Ирод Великий”, издательство “Академия исследования культуры”. Это тот самый царь, за которого нельзя молиться?
Илья Смирнов: Вы же знаете, Марина, что вероучение так называемого “постмодернизма” разрешает молиться за кого угодно и кому угодно. Примерно так же было и в Римской империи, которой верой и правдою служил герой книги. Поклонись статуе императора, засвидетельствуй общественную лояльность, а потом у себя, в отведенном тебе павильоне этнографической выставки почитай хоть тополиную моль. Ирод вполне проникся этой специфической религиозностью: в книге он предстает правоверным иудеем, восстановителем того самого Храма в Иерусалиме, который принес ему “заслуженную славу нового Соломона” (290), но одновременно им же “в честь Августа … были воздвигнуты три храма…” В Иерусалиме он ввел в честь того же живого бога “общественные игры”, как и в Кесарии, в “ходе их по римскому обычаю, кроме музыкальных и гимнастических состязаний, были предусмотрены гладиаторские бои” (313). Как это соотносится с Торой – судите сами. В самом начале книги Ирод назван “первым Европейцем” (2) – Европеец с большой буквы. Что ж, в этом есть логика, если учесть, что сейчас в объединенной Европе тоже можно придерживаться самых разных убеждений, поскольку они не противоречат официальным установкам. То есть в той мере, в какой ты сам не принимаешь свои взгляды всерьёз. И нынешняя антихристианская кампания объясняется, на мой взгляд, именно тем, что некоторые христиане, прежде всего католики, возмутительно серьёзны и не торопятся приводить свою религию в соответствие с последним постановлением Европарламента.
Марина Тимашева: Я хотела бы уточнить. Вы хотите сказать, что кампания по разоблачению “священников – педофилов” не имеет под собой никаких оснований?
Илья Смирнов: Почему же. Есть среди священников люди с отклонениями. Но нет оснований считать, что их в процентном отношении больше, чем среди чиновников, депутатов или, например, музыкантов. http://www.procatholic.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=621:2008-04-22-14-40-07&catid=91:2008-02-17-1 А когда пенсионеры выстраиваются в очередь к прокурору с заявлениями, что их при королеве Виктории якобы домогался священник http://www.newsru.com/religy/23jul2003/england.html
– извините, но у нас в России слишком большой опыт такого рода кампаний под вывеской “правосудия”.
“- Вы хотите
Бля-ман-же?
- Извините,
Я уже!”
http://www.bards.ru/archives/part.php?id=17857
Но вернемся в 1 век до нашей эры. Главное злодеяние, из-за которого имя Ирод стало нарицательным – избиение младенцев – вряд ли имеет под собой какую-то реальную почву (404), по мнению автора книги, это “местное предание” в ряду многочисленных легенд, созданных политическими противниками царя. Вообще Всеволод Львович Вихнович http://www.ozon.ru/context/detail/id/2492548/, как и положено биографу, выступает в роли адвоката. Он по мере сил оправдывает и романтизирует своего героя, достаточно сказать, что книга имеет подзаголовок: “Воплощение невозможного”. Но то, что он пытается оправдать, всё равно выстраивается для внимательного читателя в определенный образ, особой симпатии он не вызывает, и становится понятно, что легенды про царя – душегуба возникли не на пустом месте. Во-первых, Ирод был сыном римского прокуратора (136), и его эфемерная династия пришли к власти буквально на костях легитимного царского дома Хасмонеев – как? – по постановлению Сената (187). И на протяжении всего своего правления он оставался представителем иноземных завоевателей и проводником их политики. Можно согласиться с В.Л. Вихновичем в том, что Ирод , угождая римлянам, искренне стремился обеспечить благосостояние и автономию своей страны, Иудеи в рамках империи (326). В книге это называется “иродианство”, “иродианская” политика (275). И она даже была успешной за счет, конечно, потрясающей изворотливости самого Ирода: он в нужный момент оказывался “другом” Кассия, Антония, Октавиана, и так же безошибочно определял момент, когда перестать “дружить” с неудачником. Но понятно, что в политархии никакая автономия долго не живет. Бюрократия плохо понимает, что такое “друг” или даже “вассал”. Есть начальники и подчинённые. И после смерти старого царя вся его хитроумная конструкция из личных связей и коммерческих интересов рухнула. На головы подданным. А с этими последними Ирод никогда не церемонился. Его жертвами стали пусть не чужие дети в Вифлееме, но трое собственных детей, “любимая” жена (246), тёща (249), двое первосвященников (223, 237), ну и дальше списком: “военные заговорщики”, раввины, которые как раз принимали заповеди ВСЕРЬЕЗ, и прочие, в результате “воцарилась атмосфера паники и доносов… Как пишет Иосиф Флавий, “в конце концов его приближенные, потеряв всякую уверенность в себе, стали доносить друг на друга, торопясь предупредить своих товарищей, думая лишь оградить себя; таким образом, поступали все, кто имел с кем-либо личные счеты, но месть их падала на их же собственные головы…” (360) Всё хорошо знакомо по биографиям Ивана Грозного, Сталина и других подобных деятелей, тоже ведь одарённых от природы, но вконец развращённых властью и потерявших под конец “даже образ человеческий, не только высокий лик царский”. В книге приводятся слова императора Августа, которому доложили, что сделал Ирод с собственными детьми: “Вот человек, свиньёй которого быть лучше, чем его сыном” (308).
Но из этого эпизода автор делает неожиданный вывод: подтверждение из высшей инстанции, что Ирод всё-таки был правоверным иудаистом, и свинину не ел.
Вот теперь можно поговорить о самой книге, как она написана. С одной стороны, автор старается подвести под политическую и семейную историю объективный фундамент. Например, о расколе иудейского общества на саддукеев, фарисеев и ессеев он пишет: “каждое из этих движений отражало, хотя иногда в непрямой и часто весьма противоречивой форме, интересы различных… социальных групп и классов” (73). Или по другому поводу ремарка: “армия во все времена была отражением экономики общества” (32). Параллели между античной глобализацией и современной тоже представляют интерес. Вот, например, население Рима: при огромном разрыве в уровне жизни между правящей олигархией и паразитическим плебсом между ними не было “коренного различия… по нравам и миросозерцанию” (35). Далее он отмечает: “удивительно тесные взаимоотношения иудейской знати и высших кругов римской аристократии. Подобное содружество элит стало возможно в современном европейском обществе только через Х1Х – ХХ веков” (322). Видимо, опечатка, имелось в виду: в Х1Х – ХХ веке, но по сути трудно возразить: современная финансово-бюрократическая элита всё меньше и меньше связана со странами своего происхождения. Они патриоты оффшорных прачечных.
К сожалению, всё то объективное, внятное и увлекательное, что есть в книге, вязнет в так называемом “цивилизационном подходе”. Мы уже не раз говорили о разрушительном воздействии этой неолысенковщины на историческую литературу. “По определению Тойнби, “универсальные государства навязывают цивилизациям отношения более тесные и более индивидуальные, чем отношения, позволяющие отнести ту или иную цивилизацию, к тому или иному виду” (252). Если вы понимаете смысл этой фразы, подскажите. Или вот еще. Из политического публициста Н.Я. Данилевского, произведенного почему-то в “учёные”: “в основе категории “цивилизация”… лежит обобщенно вся духовная жизнь определенной общности людей, охватывающая все стороны проявления исторической народной деятельности” (407). Следуя за этими авторитетами, автор книги постоянно противопоставляет “две цивилизации – земную в лучшем и полном смысле этого слова, эллинистическую, и сугубо духовную – еврейскую, основывающуюся на принципах иудаизма” (66). “Иудеи как народ признавали в качестве главной сущности бытия только преданность Книге Книг” (21). Очень красиво сказано, но ведь здесь же на многих страницах живописуется, как не только Ирод, но и его “духовные” предшественники из Хасмонейской династии нарушали все мыслимые заповеди (249), как иудеи приглашали иноверцев поучаствовать в своих междоусобиях, как помогали римлянам штурмовать свой собственный Храм, после чего “некоторые… были перерезаны римлянами, другие же своими земляками”(106). То есть теоретическая составляющая книги вступает в противоречие с фактами, которые в ней же изложены. Но цивилизационный подход на этом не останавливается. “Поразительно то, что с фактическим превращением римской державы из республики в монархию создались особо благоприятные условия для капиталистического рыночного хозяйства” (253) И впрямь, поразительно. Если в 1 веке до нашей эры - капитализм, то в битве при Акции, наверное, сражались авианосцы. Правда, через несколько страниц, как ни в чем не бывало, сообщается, что в Римской империи был всё-таки “рабовладельческий строй” (265).
И в который раз с прискорбием отмечаю, что отличия между литературой научной и… как бы помягче выразиться? - всей остальной, они постепенно сводятся на нет. Биография Ирода, вроде бы, относится к первой категории: на второй странице даже указаны рецензенты, два профессора, доктора исторических наук. Может быть, они даже читали книгу. Но при этом их ничего не насторожило. Не возникло сомнений: а какой всё-таки строй был в Древнем Риме? И что вообще означают разные ученые слова? У них есть какой-то конкретный смысл?
А потом молодежь, воспитанную на такой литературе, заставят сдавать Единое Гэ в виде формализованных тестов.
