Среди откликов на передачи «Свободы» я наткнулся на один, очень характерный. Пишет человек, подписавшийся одним словом: чеченец. «Испытанием российской демократии послужила Чечня. Все эти товарищи показали себя в этом вопросе людьми имперского мышления - единая, неделимая. Единственно, один Явлинский однозначно высказался за политическое решение этой проблемы. Путин в своей последовательности и открытости на этом поле переиграл их и выкинул на обочину российской политики. Помню, как-то на какой-то передаче Сатаров совал ведушему конверт, что эта власть не проживет пяти лет. Возможно, это так и было бы, если бы не цены на энергоносители. Не получается у этих товарищей, - автор имеет в виду российскую демократическую оппозицию, - по одной единственной причине: страшно далеки они от народа. Ментальность народа - наших бьют. Используя этот низменный инстинкт, Путин и держится. Этим товарищам нечего противопоставить этому джокеру. Согласен, что эти люди на голову выше Путина, Медведева по интеллекту. Но их интеллект на сегодня не востребован. Если товарищи хотят чего-то добиться, то надо перехватит оселок «наших бьют»
Ну, перехватят, скажу я автору этого совета. И что? Чем перехватчики будут отличаться от тех, у кого они перехватят жульническую методу работы с населением? Тайными благородными мыслями, планами, целями? Да грош им цена!.. С Чечнёй достигнута мировая. Сегодня ясно, что политического решения перед первой войной, наверное, всё-таки не было. Свобода, демократия - мы видели, как пользовались ими Шамиль Басаев и его ребята. Они обязательно попытались бы создать Великую Чечню. Две чеченские войны – это кровавая проба сил. Чечня уяснила, что до моря ей не дойти, не пустят, никаких кусков за её пределами не дадут – на этом успокоилась. Россия, в свою очередь, уяснила, что превратить Чечню в Астраханскую область не удастся – пусть живёт по-своему, не по-российски, но – в границах России. Пусть для неё не существует российская конституция. Российская конституция не существует и для России, но – по-другому. Вот и решили: пусть она для чеченцев не существует по-чеченски, а для России – по-российски. Зададимся, кстати, вопросом: если бы в России была демократия, стала бы она терпеть кадыровский режим? Да ни одного дня! Конституция России заставила бы отправить в тюрьму всех чеченских бандитов (как, впрочем, и российских). А это всё то же: война. Итогом могла бы быть полная независимость Чечни и санитарный кордон вокруг неё, чтобы пресечь таки создание Великой Чечни. Вожди-то чеченцев, скажем ещё раз, хотели превратить свой народ в маленький имперский. Маленький, но имперский!
«Похоже, что Путин прочитал трактат «О введении единомыслия в России», - говорится в следующем письме, - и воспринял его не как памфлет, а как инструкцию. Сказалась примитивность этого читателя. Штыки – сильная штука, но сидеть на них неудобно. КПСС не усидела. Демонстрантов «31» приходит всё больше, менты могут сробеть. Вот в Приморье был уже первый партизанский отряд, открылся сезон охоты, отстрел ментов. На очереди судьи, чиновники… Беззаконие, бессовестность, безнаказанность, беспредел властей порождают ответную реакцию в обществе. Страх перерастает в гнев. Зреют гроздья гнева. Сказанное когда-то о Бурбонах целиком подходит к чекистам: «Они ничего не забыли и ничему не научились». Это письмо отсылает нас к предыдущему. Повторяя сказанное о Бурбонах, мы невольно проводим мысль, что люди неправой власти, будь они умнее и грамотнее, могли бы достигать своих целей более тонкими и человечными мерами. Орудуй, тово, потише… Упор делается на «потише», а суть-то в слове «орудуй», и она остаётся! Если ты орудуешь, то ты орудуешь и в том случае, когда орудуешь так тихо, как серая мышка, - ты всё равно сволочь. Получается, что мы, так сказать, учим правителей творить злые дела в белых перчатках. Да, запугивание – их метод. Когда мы их за это осуждаем, увещевая их, то подразумеваем, что они могли бы не кнутом, а пряником добиваться своих целей – властвования, личного и коллективного хапка. Я знаю точно: они над такими нашими поучениями и пожеланиями смеются, и не зря. Что же, они не чувствуют своими задницами, что на штыках неудобно сидеть? Но на чём прикажете им сидеть? Ни на чём ином они не удержатся, вот же в чём дело. Или они будут сидеть на штыках столько, сколько получится, или не будут сидеть вообще, будут лежать – лежать возле параши, а ходить только на прогулки под конвоем.
Лиза из Минска: «Никогда не была батькиной сторонницей, на всех митингах и голосованиях была в первых рядах непримиримых противников, и вот только последние два года (видимо, возрастное!), отключив эмоции, понимаю, как много он делает для этой страны, как филигранно балансирует по самой грани возможного, как потихоньку, за уши, оттягивает и спасает нас от российского поглощения, и я представляю, насколько же трудно ему это дается !!, - два восклицательных знака, - так что, как бы ни истерлись по теперешним временам понятия, но - вынуждена признать - Лука таки действительно настоящий патриот Беларуси, как это ни странно - именно он, а не вся наша, ноющая, бессмысленная, жалкая «оппозиция»... Как-то так».
Не думаю, Лиза, что это справедливый отзыв Не думаю. Быть самым жалким, но всё-таки заметным, не совсем кухонным, оппозиционером в Беларуси опасно, очень опасно. Самый безобидный критик белорусской власти, если только он не держит фигу в кармане, а хоть чуточку её высовывает, - такой человек там рискует иногда всем, что у него есть, вплоть до здоровья и жизни. А чтобы грубить России, никакого труда, никакой смелости от вашего президента не требуется. Пока он «Лука», России он может не опасаться, что бы ни вытворял. Для России он останется своим. Бузит он для отвода глаз – ваших глаз, Лиза, для отвода ваших глаз от своих художеств. Почему-то мне кажется, Лиза, что, чуток подумав, вы со мной согласитесь. Это у вас временное увлечение. Вам так не хочется, чтобы Россия поглотила вашу страну, что вы решили, что только Батька этого не позволяет. По-настоящему опасным для России он стал бы только в том случае, если бы вдруг заделался демократом, без дураков - демократом. Вот это была бы головная боль для Москвы.
В одной из предыдущих передач то ли я, то ли кто-то из слушателей, говоря о беспределе ментов, назвал не только Россию и Украину, но и Белоруссию. С этим не согласился живущий в Белоруссии слушатель, чьё письмо читаю: «Не знаю про Украину, а в Белоруссии беспредела ментов в российском понимании нет. Что же до России, которую знаю не хуже Белоруссии по работе, то и тут всё сложно. Какой народ в Исландии, такая там и полиция. Какой народ в России, такая там и охрана правопорядка. Качество сметаны определяется качеством надоенного молока. Допустим, в России сейчас раскрывается восемьдесят процентов преступлений, из них шестьдесят процентов раскрывается по-настоящему, с поИмкой истинного преступника. Если в России ввести западную систему с известной ролью адвокатуры, то будет караться, дай Бог, десять процентов реальных преступлений. С российским населением та же финская полицейская методика не даст никакого положительного эффекта. Неужели вы и с этим будете спорить, Анатолий Иванович?», - спрашивает этот слушатель. Не буду. Он знает, хотя и не говорит прямо, что мент в России работает не столько головой, сколько кулаками. Выбитыми зубами можно вымостить подход к любому месту, где проводится работа с подозреваемыми и подследственными. Так было и при советской власти, так было и до советской власти. Новое сегодня вот что. В России и Украине милиция, следствие, прокуратура, суд – всё это сообщество уже почти вышло из-под контроля так называемой гражданской власти. В значительной мере оно живёт своей жизнью. Это преступное сообщество, если называть вещи своими именами. Впрочем, нет особой новизны и тут. Один русский писатель ещё в двадцатые годы прошлого века высказал мысль, что историю России можно рассматривать, «как своеобразную эволюцию полиции (странно безличной и как бы даже отвлечённой силы, иногда работающей в пустоте, иногда беспомощной, а иногда превосходящей правительство в зверствах – и ныне достигшей такого расцвета)», - это была цитата. Имелась в виду милиция первых советских лет. Это замечание высказано вскользь писателем, который несколько даже кичился своим равнодушием к политической злободневности, который больше – и намного больше! – интересовался бабочками. Одновременно он заметил, что историю России можно рассматривать и с другой точки зрения – «как развитие изумительной, вольнолюбивой культуры» (тоже цитата). Хорошо, очень хорошо думали творцы этой культуры – не все, но многие, и в их числе Владимир Набоков. Это его слова вы сейчас слышали.
«Весь прошлый год, - пишет господин Галко, - некоторые ваши слушатели ожидали, что из-за кризиса путинско-медведеская система непременно рухнет, и на Олимпе в Первопрестольной воссядут касьяновы и Немцовы. Не следует никак удивляться тому, что эти вожделения не сбылись. Россия решает во многом иные проблемы, чем лидеры ЕС, США, даже Украины. Лет семьдесят Россия устаканивала авантюру Семнадцатого года. Примерно столько же она будет облогичивать, - это слово в письме, написанном от руки – «Свобода» всё ещё получает и такие, выведено очень разборчиво, чтобы, значит, подчеркнуть, что это авторский неологизм; превратил в небывалый глагол существительное «логика», вместо того, чтобы сказать просто: «придавать логику» или «упорядочивать»; но так и быть, облогичивать так облогичивать, - облогичивать ельцинские новации, - пишет он. - Да, Анатолий Иванович, согласен с вами, критиковать российскую госмашину нужно, но при этом нужно понимать, что долго ещё Россия будет искать своё «я».Была ступень ельцинская, есть – путинская, а сколько таких этапных ступеней будет в двадцать первом веке, трудно сказать. То, что Россия в период кризиса не согнала с престола Путина с Медведевым, говорит о национальном инстинкте самосохранения, о настрое на долгие этапные перемены. С двенадцатого года в России будет некий новый вид путинизма, и продлится он все двенадцать лет. Это не хорошо и не плохо – это нужно всем. Народ в России ещё не может постоянно трясти власть за отвороты пиджака, как в Польше. Низы ещё диковаты у нас, отсюда - особая роль Москвы. Она вынуждены вести хитрую игру – игру мелких шагов вперёд. Да, нужно провозглашать модернизацию, говорить о демократии, самоуправлении, правах граждан, отдавая себе отчёт, что это дело не очень близкого будущего. И тут ещё вопрос: а достоин ли русский обыватель-азиоп, чтобы его уже сегодня осчастливили хотя бы литовской формой уютной еврожизни? Ясно, что ни российский, ни белорусский, ни на пятьдесят процентов украинский азиоп просто не заслуживает такой жизни, раз он не трясёт за грудки своих диктаторов и воров. Хотя разговоры типа «долой гнусный путинизм!» в целом полезны. Цензура есть плохо, но ведь на неё не ропщет девяносто процентов населения. Модернизация без свободы, может быть, и невозможна, но возможна ли она по-другому?! Вот русский вопрос», - пишет господин Галко. Это вот он и есть, вопрос русской судьбы. Осовременить страну без демократии невозможно, но можно ли её осовременить при демократии?
Илья Запорожец, дьяк из Миргорода, написал на радио «Свобода» в виде «Письма» некоему однокласснику, который не был в родном городе двадцать лет. Читаю: «Центр, значит. Универмаг уже не универмаг, а супермаркет под названием «Сельпо». Магазинов много разных вокруг, офисов. Гастроном переименовали в «Астрон». Как видишь, экономят даже на буквах. Арка курортная стоит, белая, вся в гирляндах, и фонтан напротив, вернее, вопреки. Елочная площадь вся выложена плиткой тротуарной и фонтанами обустроена, а деревьев почти нет. В самый солнцепек деваться некуда - или уходи, или в воды фонтана прыгай. Калюжу тоже облагородили. Окружили статуями гоголевских персонажей, и большой памятник Николаю Васильевичу соорудили, больше, чем на станции. Теперь, если подходишь к луже, окаменевший классик будто говорит: «Что ж ты, братец, не весел? Ведь такие люди в этом городе живут!». Вот и о людях пришла пора сказать. Какие люди были двадцать лет назад, такими они и остались. Только молодежи больше. И вот еще, мелочь одна, пустяк совсем, а не упомянуть грех. Лица у горожан стали более округлы, украиновидные такие лица. Вот. Это да. Это изменение. В лицах этих исчезло напряжение, мышцы разгладились ровно, благородно, подернулись легким жирком. И лица эти... с носами. У всех носы будто увеличились. Оттого, верно, и выражение есть. У каждого свое… Хорош наш город в утренние солнечные часы, в базарные дни, когда по сияющим и еще наполненным прохладой тротуарам не спеша прохаживается народ. Кто на рынок, кто с рынка. Первые идут всегда чуть быстрее, им нужно успеть скупиться. Вторые медленно размахивают полными сумками, удовлетворенно переговариваются и с прищуром оглядывают встречных. Часто происходят встречи знакомых, и сцены раскланивания могут растрогать до слез. В эти часы проспект Гоголя неповторим. Что Крещатик, что Тверская, что сам Невский? Нет, не сравнится им с нашей главной улицей!», - это писал дьяк Илья Запорожец из Миргорода – по-моему, прекрасно писал, как всегда. Нужно быть не только талантливым человеком, но и добрым, непредвзятым, спокойным, чтобы дать себе заметить, что лица миргородцев, несмотря на все послесоветские трудности и уродства, разгладились. А то, что увеличились носы, дабы придать каждому лицу неповторимое выражение, - это, доложу я вам, истинно гоголевское наблюдение.
Письмо от нашего слушателя из Америки: «Знаете, о чем я задумался? О том, что нам дано было сызмальства, но теперь не помещается и мешает. В США арестовали троих работников банков - они использовали приватную и часто секретную информацию о грядущих сделках для того, чтобы делать на этом деньги. Все трое выходцы из СССР. И вот коммуна выходцев из СССР разделилась. Одна часть говорит, что своим нужно помогать. Речь о семьях этих пострадавших. Другая часть считает, что вор должен сидеть в тюрьме и что помогать его семье – Бог подаст. Мы с женой относимся к этой части. Наши бывшие соотечественники из первой части говорят, что всякая система для того и существует, чтобы ее преодолевать. Беда в том, что именно по ним американцы судят и о нас. Это затрудняет нашу жизнь, тем более, что мы работаем в банке. И вот, Анатолий, самый большой вопрос: как избавиться от принадлежности к группе выходцев из СССР? Как сделаться неузнаваемым? Невозможно. Сколько ни переставай говорить по-русски, даже с детьми, сколько ни вытаптывай свой акцент, сколько ни учись американской вежливости, от совка на своём челе не избавишься. Фактор наведенной тени. Что-то, над чем ты власти не имеешь - как цвет кожи. Ваш Григорий". Вы не обижайтесь, Григорий, но мне подумалось не о вас и вашей супруге, вы там как-нибудь устроитесь, не пропадёте, хоть и работаете в банке, а о миллионах жителей России: как быть им? Куда им деваться от наведённой тени? От тени, наведённой всей историей страны...
Следующее письмо тоже из Америки, прочитаю несколько строк, в которых нет политики: «Живу в деревне на усадьбе (здесь это называется ранчо). Правда, не в четырехстах, как вы, а в сорока километрах от другой столицы. Кругом фермерские поля с кукурузой и пастбища с коровами. В трех милях начинаются горы Аппалачи. По вечерам пахнет навозом. Кругом полно животных. Оленей, сурков, кроликов, скунсов, лис, много птиц. Гляжу каждое утро на задний двор из окна кухни и могу насчитать до десяти-пятнадцати видов птицы одновременно. Свои огурцы, помидоры, кабачки, перец, зелень, ягоды. До работы пятнадцать минут пёхом. А работаю я в том месте, о котором так загадочно вещал один эксперт в самом начале фильма "Мертвый сезон". Если судьба занесет вас в наши края, то буду рад приютить и показать окрестности. Михаил».
Спасибо за письмо, Михаил. Среди моих воспоминаний об Америке запах навоза – не на последнем месте. Особенно – свиного. Подъезжаешь к усадьбе фермера, любуешься красотой: бескрайние поля кругом, прекрасный дом, роскошные хозяйственные постройки, ярко зеленеет или желтеет башня для зерна - и всё гуще запах навоза, который днём и ночью производят две-три тыщи свиней. Думаешь о семье, которая живёт в этом запахе. Человек въезжает в этот запах из роддома и уезжает на кладбище, если выбрал родительское поприще, а не убежал в Нью-Йорк или Чикаго, где другие запахи.
Следующее письмо касается недавней судебной баталии в Москве вокруг художников, задевших, как было решено, своими произведениями религиозные чувства православных. Читаю: «Вот тебе, Анатолий Иванович, сентенция по поводу дела русских богохульников. Спор о том, должно ли быть уголовно наказуемо богохульство, неразрешим. Это вопрос власти. В православном государстве богохульники, безусловно, получили бы очень серьезное наказание, возможно - вплоть до смертной казни. Мягкий приговор богохульникам в нынешней России - свидетельство половинчатости ее режима. И нашим, и вашим. Стоит, однако, обратить внимание на иное. Либералы упорно разглагольствуют о праве на свободу творчества. Однако, продукция участников московских богохульных выставок искусством не является. Изобразительное искусство развивалось до конца девятнадцатого века. Потом пришел декаданс. Ренуар, Моне, Гоген, Ван Гог - это еще, безусловно, художники. Но вот дадаисты и тем более их всевозможные последователи художниками не являются. Так называемое "концептуальное искусство", то есть, коллажи мусора и попкорна – это не искусство. Почему это непотребство поразило особенно сильно именно живопись и скульптуру? Дело в том, что даже самая плохая книга должна быть читабельна. Читать три сотни страниц бессмысленного набора слов или букв никого не заставишь. Смотреть целый час бессмысленный набор кадров тоже никто не будет. А на картину, скульптуру глянул - и, так сказать, насладился. Хватит мгновения или минуты. В узком кругу глубокомысленно анализируют эту чушь, а сказать, что король голый, никто не решается, да и незачем, потому что массе все эти художники по барабану».
«На волнах «Свободы», - ещё одно письмо на ту же тему, - жаркий спор о приговоре за выставку. То власть карала за мракобесие, а теперь - за кощунство. А есть ли такое преступление в УК? Вот и вспоминается сельский житель, посаженный по 58-й статье за контрреволюцию –колхозную корову обозвал блядью. Но он выражался во всеуслышание, оскорблял общественный слух, вот и срок. А эти развесили молчащие картинки даже не на общедоступном заборе, а в зале, куда надо идти специальною. Потому и отделались штрафом. А ещё академик Крылов вспоминал байку о маляре, который шёл в Нижнем по Кунавинской, где в каждом доме – публичный дом, а то и два. В окошке сидит обитательница, неглиже и раздвинув коленки. Маляр и мазнул кистью, куда надо или не надо. Крик, шум, городовой. Мировой затрудняется подобрать статью, секретарь подсказывает: «Загрязнение мест общественного удовольствия». Ну, что спрашивать с судей, когда в УК появляется статья не за действие, а за умонастроение – за экстремизм? А тут ещё живой пример – охота радикалов-исламистов всего мира на датского карикатуриста, оскорбившего, по их мнению, Пророка. Вот и наши православные радикалы нагрянули на выставку, навели шороха. Но их у нас даже не судили за хулиганство, за самосуд – они же оскорблённые, обиженные. Радикалы всех религий, соединяйтесь!».
И ты, Абрам, прав, и ты, Мойша, - сама истина. Так мне хочется сказать об этих двух письмах. Нельзя отрицать, что большинство «абстракцистов», как их называли на колхозных партсобраниях при Хрущёве, валяют дурака, чего отдельные из них и не скрывают. О Кремле, а речь, разумеется, о нём, - о Кремле, который вмешивается в эти дела, тоже ничего не скажешь, кроме того, что Кремль, он и есть Кремль. Если бы, кстати, он намекнул своим православным, что на выставке представлено в аккурат то, что угодно ему, а значит и Христу, они бы пришли туда не блажить, а молиться… Как я понимаю, человек, для которого слово Христа не пустой звук, занят не тем, кто задел его религиозное чувство, кто оскорбил его Бога, писание, пророков или святых, а – как бы самому не обидеть кого-нибудь. Хотя бы невзначай…
Ну, перехватят, скажу я автору этого совета. И что? Чем перехватчики будут отличаться от тех, у кого они перехватят жульническую методу работы с населением? Тайными благородными мыслями, планами, целями? Да грош им цена!.. С Чечнёй достигнута мировая. Сегодня ясно, что политического решения перед первой войной, наверное, всё-таки не было. Свобода, демократия - мы видели, как пользовались ими Шамиль Басаев и его ребята. Они обязательно попытались бы создать Великую Чечню. Две чеченские войны – это кровавая проба сил. Чечня уяснила, что до моря ей не дойти, не пустят, никаких кусков за её пределами не дадут – на этом успокоилась. Россия, в свою очередь, уяснила, что превратить Чечню в Астраханскую область не удастся – пусть живёт по-своему, не по-российски, но – в границах России. Пусть для неё не существует российская конституция. Российская конституция не существует и для России, но – по-другому. Вот и решили: пусть она для чеченцев не существует по-чеченски, а для России – по-российски. Зададимся, кстати, вопросом: если бы в России была демократия, стала бы она терпеть кадыровский режим? Да ни одного дня! Конституция России заставила бы отправить в тюрьму всех чеченских бандитов (как, впрочем, и российских). А это всё то же: война. Итогом могла бы быть полная независимость Чечни и санитарный кордон вокруг неё, чтобы пресечь таки создание Великой Чечни. Вожди-то чеченцев, скажем ещё раз, хотели превратить свой народ в маленький имперский. Маленький, но имперский!
«Похоже, что Путин прочитал трактат «О введении единомыслия в России», - говорится в следующем письме, - и воспринял его не как памфлет, а как инструкцию. Сказалась примитивность этого читателя. Штыки – сильная штука, но сидеть на них неудобно. КПСС не усидела. Демонстрантов «31» приходит всё больше, менты могут сробеть. Вот в Приморье был уже первый партизанский отряд, открылся сезон охоты, отстрел ментов. На очереди судьи, чиновники… Беззаконие, бессовестность, безнаказанность, беспредел властей порождают ответную реакцию в обществе. Страх перерастает в гнев. Зреют гроздья гнева. Сказанное когда-то о Бурбонах целиком подходит к чекистам: «Они ничего не забыли и ничему не научились». Это письмо отсылает нас к предыдущему. Повторяя сказанное о Бурбонах, мы невольно проводим мысль, что люди неправой власти, будь они умнее и грамотнее, могли бы достигать своих целей более тонкими и человечными мерами. Орудуй, тово, потише… Упор делается на «потише», а суть-то в слове «орудуй», и она остаётся! Если ты орудуешь, то ты орудуешь и в том случае, когда орудуешь так тихо, как серая мышка, - ты всё равно сволочь. Получается, что мы, так сказать, учим правителей творить злые дела в белых перчатках. Да, запугивание – их метод. Когда мы их за это осуждаем, увещевая их, то подразумеваем, что они могли бы не кнутом, а пряником добиваться своих целей – властвования, личного и коллективного хапка. Я знаю точно: они над такими нашими поучениями и пожеланиями смеются, и не зря. Что же, они не чувствуют своими задницами, что на штыках неудобно сидеть? Но на чём прикажете им сидеть? Ни на чём ином они не удержатся, вот же в чём дело. Или они будут сидеть на штыках столько, сколько получится, или не будут сидеть вообще, будут лежать – лежать возле параши, а ходить только на прогулки под конвоем.
Лиза из Минска: «Никогда не была батькиной сторонницей, на всех митингах и голосованиях была в первых рядах непримиримых противников, и вот только последние два года (видимо, возрастное!), отключив эмоции, понимаю, как много он делает для этой страны, как филигранно балансирует по самой грани возможного, как потихоньку, за уши, оттягивает и спасает нас от российского поглощения, и я представляю, насколько же трудно ему это дается !!, - два восклицательных знака, - так что, как бы ни истерлись по теперешним временам понятия, но - вынуждена признать - Лука таки действительно настоящий патриот Беларуси, как это ни странно - именно он, а не вся наша, ноющая, бессмысленная, жалкая «оппозиция»... Как-то так».
Не думаю, Лиза, что это справедливый отзыв Не думаю. Быть самым жалким, но всё-таки заметным, не совсем кухонным, оппозиционером в Беларуси опасно, очень опасно. Самый безобидный критик белорусской власти, если только он не держит фигу в кармане, а хоть чуточку её высовывает, - такой человек там рискует иногда всем, что у него есть, вплоть до здоровья и жизни. А чтобы грубить России, никакого труда, никакой смелости от вашего президента не требуется. Пока он «Лука», России он может не опасаться, что бы ни вытворял. Для России он останется своим. Бузит он для отвода глаз – ваших глаз, Лиза, для отвода ваших глаз от своих художеств. Почему-то мне кажется, Лиза, что, чуток подумав, вы со мной согласитесь. Это у вас временное увлечение. Вам так не хочется, чтобы Россия поглотила вашу страну, что вы решили, что только Батька этого не позволяет. По-настоящему опасным для России он стал бы только в том случае, если бы вдруг заделался демократом, без дураков - демократом. Вот это была бы головная боль для Москвы.
В одной из предыдущих передач то ли я, то ли кто-то из слушателей, говоря о беспределе ментов, назвал не только Россию и Украину, но и Белоруссию. С этим не согласился живущий в Белоруссии слушатель, чьё письмо читаю: «Не знаю про Украину, а в Белоруссии беспредела ментов в российском понимании нет. Что же до России, которую знаю не хуже Белоруссии по работе, то и тут всё сложно. Какой народ в Исландии, такая там и полиция. Какой народ в России, такая там и охрана правопорядка. Качество сметаны определяется качеством надоенного молока. Допустим, в России сейчас раскрывается восемьдесят процентов преступлений, из них шестьдесят процентов раскрывается по-настоящему, с поИмкой истинного преступника. Если в России ввести западную систему с известной ролью адвокатуры, то будет караться, дай Бог, десять процентов реальных преступлений. С российским населением та же финская полицейская методика не даст никакого положительного эффекта. Неужели вы и с этим будете спорить, Анатолий Иванович?», - спрашивает этот слушатель. Не буду. Он знает, хотя и не говорит прямо, что мент в России работает не столько головой, сколько кулаками. Выбитыми зубами можно вымостить подход к любому месту, где проводится работа с подозреваемыми и подследственными. Так было и при советской власти, так было и до советской власти. Новое сегодня вот что. В России и Украине милиция, следствие, прокуратура, суд – всё это сообщество уже почти вышло из-под контроля так называемой гражданской власти. В значительной мере оно живёт своей жизнью. Это преступное сообщество, если называть вещи своими именами. Впрочем, нет особой новизны и тут. Один русский писатель ещё в двадцатые годы прошлого века высказал мысль, что историю России можно рассматривать, «как своеобразную эволюцию полиции (странно безличной и как бы даже отвлечённой силы, иногда работающей в пустоте, иногда беспомощной, а иногда превосходящей правительство в зверствах – и ныне достигшей такого расцвета)», - это была цитата. Имелась в виду милиция первых советских лет. Это замечание высказано вскользь писателем, который несколько даже кичился своим равнодушием к политической злободневности, который больше – и намного больше! – интересовался бабочками. Одновременно он заметил, что историю России можно рассматривать и с другой точки зрения – «как развитие изумительной, вольнолюбивой культуры» (тоже цитата). Хорошо, очень хорошо думали творцы этой культуры – не все, но многие, и в их числе Владимир Набоков. Это его слова вы сейчас слышали.
«Весь прошлый год, - пишет господин Галко, - некоторые ваши слушатели ожидали, что из-за кризиса путинско-медведеская система непременно рухнет, и на Олимпе в Первопрестольной воссядут касьяновы и Немцовы. Не следует никак удивляться тому, что эти вожделения не сбылись. Россия решает во многом иные проблемы, чем лидеры ЕС, США, даже Украины. Лет семьдесят Россия устаканивала авантюру Семнадцатого года. Примерно столько же она будет облогичивать, - это слово в письме, написанном от руки – «Свобода» всё ещё получает и такие, выведено очень разборчиво, чтобы, значит, подчеркнуть, что это авторский неологизм; превратил в небывалый глагол существительное «логика», вместо того, чтобы сказать просто: «придавать логику» или «упорядочивать»; но так и быть, облогичивать так облогичивать, - облогичивать ельцинские новации, - пишет он. - Да, Анатолий Иванович, согласен с вами, критиковать российскую госмашину нужно, но при этом нужно понимать, что долго ещё Россия будет искать своё «я».Была ступень ельцинская, есть – путинская, а сколько таких этапных ступеней будет в двадцать первом веке, трудно сказать. То, что Россия в период кризиса не согнала с престола Путина с Медведевым, говорит о национальном инстинкте самосохранения, о настрое на долгие этапные перемены. С двенадцатого года в России будет некий новый вид путинизма, и продлится он все двенадцать лет. Это не хорошо и не плохо – это нужно всем. Народ в России ещё не может постоянно трясти власть за отвороты пиджака, как в Польше. Низы ещё диковаты у нас, отсюда - особая роль Москвы. Она вынуждены вести хитрую игру – игру мелких шагов вперёд. Да, нужно провозглашать модернизацию, говорить о демократии, самоуправлении, правах граждан, отдавая себе отчёт, что это дело не очень близкого будущего. И тут ещё вопрос: а достоин ли русский обыватель-азиоп, чтобы его уже сегодня осчастливили хотя бы литовской формой уютной еврожизни? Ясно, что ни российский, ни белорусский, ни на пятьдесят процентов украинский азиоп просто не заслуживает такой жизни, раз он не трясёт за грудки своих диктаторов и воров. Хотя разговоры типа «долой гнусный путинизм!» в целом полезны. Цензура есть плохо, но ведь на неё не ропщет девяносто процентов населения. Модернизация без свободы, может быть, и невозможна, но возможна ли она по-другому?! Вот русский вопрос», - пишет господин Галко. Это вот он и есть, вопрос русской судьбы. Осовременить страну без демократии невозможно, но можно ли её осовременить при демократии?
Илья Запорожец, дьяк из Миргорода, написал на радио «Свобода» в виде «Письма» некоему однокласснику, который не был в родном городе двадцать лет. Читаю: «Центр, значит. Универмаг уже не универмаг, а супермаркет под названием «Сельпо». Магазинов много разных вокруг, офисов. Гастроном переименовали в «Астрон». Как видишь, экономят даже на буквах. Арка курортная стоит, белая, вся в гирляндах, и фонтан напротив, вернее, вопреки. Елочная площадь вся выложена плиткой тротуарной и фонтанами обустроена, а деревьев почти нет. В самый солнцепек деваться некуда - или уходи, или в воды фонтана прыгай. Калюжу тоже облагородили. Окружили статуями гоголевских персонажей, и большой памятник Николаю Васильевичу соорудили, больше, чем на станции. Теперь, если подходишь к луже, окаменевший классик будто говорит: «Что ж ты, братец, не весел? Ведь такие люди в этом городе живут!». Вот и о людях пришла пора сказать. Какие люди были двадцать лет назад, такими они и остались. Только молодежи больше. И вот еще, мелочь одна, пустяк совсем, а не упомянуть грех. Лица у горожан стали более округлы, украиновидные такие лица. Вот. Это да. Это изменение. В лицах этих исчезло напряжение, мышцы разгладились ровно, благородно, подернулись легким жирком. И лица эти... с носами. У всех носы будто увеличились. Оттого, верно, и выражение есть. У каждого свое… Хорош наш город в утренние солнечные часы, в базарные дни, когда по сияющим и еще наполненным прохладой тротуарам не спеша прохаживается народ. Кто на рынок, кто с рынка. Первые идут всегда чуть быстрее, им нужно успеть скупиться. Вторые медленно размахивают полными сумками, удовлетворенно переговариваются и с прищуром оглядывают встречных. Часто происходят встречи знакомых, и сцены раскланивания могут растрогать до слез. В эти часы проспект Гоголя неповторим. Что Крещатик, что Тверская, что сам Невский? Нет, не сравнится им с нашей главной улицей!», - это писал дьяк Илья Запорожец из Миргорода – по-моему, прекрасно писал, как всегда. Нужно быть не только талантливым человеком, но и добрым, непредвзятым, спокойным, чтобы дать себе заметить, что лица миргородцев, несмотря на все послесоветские трудности и уродства, разгладились. А то, что увеличились носы, дабы придать каждому лицу неповторимое выражение, - это, доложу я вам, истинно гоголевское наблюдение.
Письмо от нашего слушателя из Америки: «Знаете, о чем я задумался? О том, что нам дано было сызмальства, но теперь не помещается и мешает. В США арестовали троих работников банков - они использовали приватную и часто секретную информацию о грядущих сделках для того, чтобы делать на этом деньги. Все трое выходцы из СССР. И вот коммуна выходцев из СССР разделилась. Одна часть говорит, что своим нужно помогать. Речь о семьях этих пострадавших. Другая часть считает, что вор должен сидеть в тюрьме и что помогать его семье – Бог подаст. Мы с женой относимся к этой части. Наши бывшие соотечественники из первой части говорят, что всякая система для того и существует, чтобы ее преодолевать. Беда в том, что именно по ним американцы судят и о нас. Это затрудняет нашу жизнь, тем более, что мы работаем в банке. И вот, Анатолий, самый большой вопрос: как избавиться от принадлежности к группе выходцев из СССР? Как сделаться неузнаваемым? Невозможно. Сколько ни переставай говорить по-русски, даже с детьми, сколько ни вытаптывай свой акцент, сколько ни учись американской вежливости, от совка на своём челе не избавишься. Фактор наведенной тени. Что-то, над чем ты власти не имеешь - как цвет кожи. Ваш Григорий". Вы не обижайтесь, Григорий, но мне подумалось не о вас и вашей супруге, вы там как-нибудь устроитесь, не пропадёте, хоть и работаете в банке, а о миллионах жителей России: как быть им? Куда им деваться от наведённой тени? От тени, наведённой всей историей страны...
Следующее письмо тоже из Америки, прочитаю несколько строк, в которых нет политики: «Живу в деревне на усадьбе (здесь это называется ранчо). Правда, не в четырехстах, как вы, а в сорока километрах от другой столицы. Кругом фермерские поля с кукурузой и пастбища с коровами. В трех милях начинаются горы Аппалачи. По вечерам пахнет навозом. Кругом полно животных. Оленей, сурков, кроликов, скунсов, лис, много птиц. Гляжу каждое утро на задний двор из окна кухни и могу насчитать до десяти-пятнадцати видов птицы одновременно. Свои огурцы, помидоры, кабачки, перец, зелень, ягоды. До работы пятнадцать минут пёхом. А работаю я в том месте, о котором так загадочно вещал один эксперт в самом начале фильма "Мертвый сезон". Если судьба занесет вас в наши края, то буду рад приютить и показать окрестности. Михаил».
Спасибо за письмо, Михаил. Среди моих воспоминаний об Америке запах навоза – не на последнем месте. Особенно – свиного. Подъезжаешь к усадьбе фермера, любуешься красотой: бескрайние поля кругом, прекрасный дом, роскошные хозяйственные постройки, ярко зеленеет или желтеет башня для зерна - и всё гуще запах навоза, который днём и ночью производят две-три тыщи свиней. Думаешь о семье, которая живёт в этом запахе. Человек въезжает в этот запах из роддома и уезжает на кладбище, если выбрал родительское поприще, а не убежал в Нью-Йорк или Чикаго, где другие запахи.
Следующее письмо касается недавней судебной баталии в Москве вокруг художников, задевших, как было решено, своими произведениями религиозные чувства православных. Читаю: «Вот тебе, Анатолий Иванович, сентенция по поводу дела русских богохульников. Спор о том, должно ли быть уголовно наказуемо богохульство, неразрешим. Это вопрос власти. В православном государстве богохульники, безусловно, получили бы очень серьезное наказание, возможно - вплоть до смертной казни. Мягкий приговор богохульникам в нынешней России - свидетельство половинчатости ее режима. И нашим, и вашим. Стоит, однако, обратить внимание на иное. Либералы упорно разглагольствуют о праве на свободу творчества. Однако, продукция участников московских богохульных выставок искусством не является. Изобразительное искусство развивалось до конца девятнадцатого века. Потом пришел декаданс. Ренуар, Моне, Гоген, Ван Гог - это еще, безусловно, художники. Но вот дадаисты и тем более их всевозможные последователи художниками не являются. Так называемое "концептуальное искусство", то есть, коллажи мусора и попкорна – это не искусство. Почему это непотребство поразило особенно сильно именно живопись и скульптуру? Дело в том, что даже самая плохая книга должна быть читабельна. Читать три сотни страниц бессмысленного набора слов или букв никого не заставишь. Смотреть целый час бессмысленный набор кадров тоже никто не будет. А на картину, скульптуру глянул - и, так сказать, насладился. Хватит мгновения или минуты. В узком кругу глубокомысленно анализируют эту чушь, а сказать, что король голый, никто не решается, да и незачем, потому что массе все эти художники по барабану».
«На волнах «Свободы», - ещё одно письмо на ту же тему, - жаркий спор о приговоре за выставку. То власть карала за мракобесие, а теперь - за кощунство. А есть ли такое преступление в УК? Вот и вспоминается сельский житель, посаженный по 58-й статье за контрреволюцию –колхозную корову обозвал блядью. Но он выражался во всеуслышание, оскорблял общественный слух, вот и срок. А эти развесили молчащие картинки даже не на общедоступном заборе, а в зале, куда надо идти специальною. Потому и отделались штрафом. А ещё академик Крылов вспоминал байку о маляре, который шёл в Нижнем по Кунавинской, где в каждом доме – публичный дом, а то и два. В окошке сидит обитательница, неглиже и раздвинув коленки. Маляр и мазнул кистью, куда надо или не надо. Крик, шум, городовой. Мировой затрудняется подобрать статью, секретарь подсказывает: «Загрязнение мест общественного удовольствия». Ну, что спрашивать с судей, когда в УК появляется статья не за действие, а за умонастроение – за экстремизм? А тут ещё живой пример – охота радикалов-исламистов всего мира на датского карикатуриста, оскорбившего, по их мнению, Пророка. Вот и наши православные радикалы нагрянули на выставку, навели шороха. Но их у нас даже не судили за хулиганство, за самосуд – они же оскорблённые, обиженные. Радикалы всех религий, соединяйтесь!».
И ты, Абрам, прав, и ты, Мойша, - сама истина. Так мне хочется сказать об этих двух письмах. Нельзя отрицать, что большинство «абстракцистов», как их называли на колхозных партсобраниях при Хрущёве, валяют дурака, чего отдельные из них и не скрывают. О Кремле, а речь, разумеется, о нём, - о Кремле, который вмешивается в эти дела, тоже ничего не скажешь, кроме того, что Кремль, он и есть Кремль. Если бы, кстати, он намекнул своим православным, что на выставке представлено в аккурат то, что угодно ему, а значит и Христу, они бы пришли туда не блажить, а молиться… Как я понимаю, человек, для которого слово Христа не пустой звук, занят не тем, кто задел его религиозное чувство, кто оскорбил его Бога, писание, пророков или святых, а – как бы самому не обидеть кого-нибудь. Хотя бы невзначай…
