Ирина Лагунина: Пятнадцать лет назад, всего за несколько дней, начиная с 12 июля 1995 года, в окрестностях городка Сребреница в восточной Боснии, были убиты тысячи человек. Расстреляны в массовом порядке. Все они - боснийские мусульмане. Мужчины. Среди них и 199 мальчиков моложе семнадцати лет.
В течение трех лет мусульманский анклав Сребреница был в полной изоляции, в сербском окружении. Он назывался "зоной безопасности ООН". Затем эту официально охраняемую Объединенными Нациями территорию заняли силы боснийских сербов. Местные жители решили покинуть город и уйти на территорию, контролируемую мусульманским правительством в Сараево.
Большинство мужчин, свыше десяти тысяч, через леса и горы двинулись в сторону линии разграничения - так именовалась линия фронта - в путь, длиной более ста километров. Женщины, дети и старики, около двадцати пяти тысяч человек, пошли в Поточары - на базу голландского миротворческого батальона вблизи Сребреницы. Они надеялись, что "голубые каски" ООН помогут им эвакуироваться на автобусах. Среди них оказались и примерно две тысячи мужчин и мальчиков постарше, те, кто был не в состоянии или не хотел отправляться в далёкий путь пешком, разлучаться с семьями. Большинство мусульманских мужчин из Сребреницы потом пропали без вести...
Официальные данные о количестве жертв на сегодня 8 372 жителя Сребреницы. Комиссия правительства Республики боснийских сербов в 2004 году опубликовала список, в котором значатся имена 7800 жертв. Европейский парламент провозгласил 11 июля днём памяти геноцида в Сребренице. В течение последних лет наш корреспондент в Белграде Айя Куге следила за судьбой одной женщины, которая после этой трагедии вернулась в бывший мусульманский анклав.
Мама, мама, ты мне снишься
Сестра, брат, вы мне снитесь каждую ночь
Нет вас, нет вас
Ищу вас, ищу вас
Где либо я пойду, вижу вас
Мама, папа, почему вас нет?
Босния моя, ты моя мать
Босния моя, матерю тебя назову
Босния мать, Сребреница сестра
Не буду я один.
Айя Куге: 11 июля на Мемориальном кладбище Поточары, рядом с тремя тысячами семьюстами пятьюдесятью ранее похороненными жертвами геноцида в Сребренице, возникнет ещё 775 новых могил. В списке опознанных в течение этого года останков я нашла имена: Альмир Мехмедович, Азмир Мехмедович, Абдуллах Мехмедович. Это двое сыновей и муж Хатиджи Мехмедович. 15 лет она разыскивала своих любимых – надеялась и боялась найти их тела. Я позвонила Хатидже в Сребреницу.
Хатиджа Мехмедович: 13 ноября 2007 года меня вызвали и сообщили, что найдены останки одного из моих сыновей и мужа. Останки были в очень плохом состоянии, на самом деле это просто небольшие части тел. А самое страшное то, что я не могла узнать, - это части моего младшего или старшего сына. Я спросила: "Разве нельзя это установить по размеру обуви"? Я ведь знаю, какой размер был у каждого из сыновей. Они отвечают: "обувь не нашли". "Можете ли сказать, как выглядят брюки?" На нём были зелёные джинсы. И брюки не нашли. Потом случилась страшная вещь – найденные кости сына отправили в Гаагский трибунал в качестве материальных доказательств совершённого преступления. А трибунал позже эти доказательства уничтожил – и не только останки моего сына, но и тысячу других костей и предметов, извлеченных их массовых могил. Так в Боснии у нас отобрали наших детей, а в Гааге - наши воспоминания. Этого мы никогда не простим.
Айя Куге: Религия требует, чтобы тело покоилось в целости. Но для многих матерей Сребреницы захоронить так своих родственников – недостижимая мечта. И Гаагский трибунал, конечно, причинил этим людям нестерпимую боль. И Хатиджа смирилась.
Хатиджа Мехмедович: Похороню всех троих 11 июля 2010 года. 10 мая меня вызвали и сказали, что найдены ещё какие-то останки старшего сына Азмира. Найдены куски тех зелёных брюк – часть возле пояса и его маленький талисман, который висел у него на шее. И вот, я могла подтвердить, что это мой старший сын. Но его нашли в массовом захоронении, которое до того, похоже, уже несколько раз перемещали с место на место. Поэтому нашли лишь нижнюю часть туловища, а грудной клетки, головы и рук нет. Я родила его не такого, но такого придётся хоронить. Мне сказали, что возможности что-либо ещё найти нет. Всё это страшно тяжело, но тяжелее всего, когда знаешь правду о том, что ребёнка у тебя больше нет. Так что я вынуждена хоронить их в этом году – и мужа и старшего сына, от которых остались лишь части тела. Но к счастью, мой младший, Лало, найден целым.
Айя Куге: Раньше вы надеялись, что если найти тела сыновей, то может быть, придёт успокоение.
Хатиджа Мехмедович: Никогда в жизни я и подумать не могла, что останусь без своей семьи, без своих детей, что не буду больше матерью и супругой, не буду сестрой и тётей. Я осталась без брата и его двоих сыновей, не стало двоих сыновей моей сестры и многих других родственников – всех тех, кто отправился в путь спасения, который оказался путем смерти. Сегодня, в 2010 году у меня уже больше нет никаких надежд. Когда нашли останки и второго сына, мои руки опустились, это для меня был концом света, меня как подкосили. А самое страшное, что хоронить буду только части их тел.
Айя Куге: И каждый раз, когда Хатиджа говорит о вот этой трагедии – хоронить какие-то обрывки, какие-то части тех, кто до сих пор стоит у нее перед глазами как самые близкие в ее жизни люди, заметно, как в ней поднимается гнев.
Хатиджа Мехмедович: Никто не имел права оборвать столько молодых жизней. Наши дети не виноваты, что у них были не подходящие для тех времен имена и фамилии. Теперь у нас отнята даже возможность вернуть их останки в Сребреницу в нормальном состоянии. Мы постоянно молимся: ну найти хотя бы ещё одну часть тела, и то радость. Есть у нас матери, которые умерли, не дождавшись весточки о том, где лежат тела их сыновей. А есть матери, которые знают, где тела их детей, но не могут их забрать потому, что эти места заминированы. А ведь первым делом нужно было разминировать путь, которым они прошли к своей гибели, и собрать кости, которые лежат на поверхности. Годы идут, всё это пропадает, кости растаскивают животные. Сегодня утром ко мне пришла Хайра Чатич. Она плачет и говорит: "Вот ты, Джиджо, нашла своих сыновей, а я сомневаюсь, что когда-либо найду своего Нино". Она знает, где это место, где её сын, но из-за мин подойти не может. Ей обещали, что в июне все разминируют, но потом отложили на август. Я сказала: "Если они это не сделают в августе, давай, мы все матери туда пойдём, пусть даже погибнем, жизнь не важна, когда нет наших детей. Всё это грустно - и стыд, и срам. Я думаю, что политика во всём этом играет очень грязную роль.
Айя Куге: С Хатиджей Мехмедович я познакомилась шесть с половиной лет назад. Гостила в её доме в центре Сребреницы. Была зима и так холодно, что моя записывающая аппаратура работала с перебоями. Хатиджа, красивая и энергичная женщина, закутанная в тёплый платок, сидела в прохладной комнате, оправдываясь, что не хватает ни времени, ни настроения, ни дров, чтобы хорошо натопить печку. Ей постоянно звонили по телефону, она решала, кому из беженцев, возвращающихся в окрестные деревни, выделить корову или овцу из гуманитарной помощи. Заходили соседки, мусульманские женщины, чуть удивляясь, что в Сребреницу приехала журналистка из Белграда. Вот что тогда, в февраля 2004 года, рассказала Хатиджа Мехмедович о трагических событиях июля 1995, когда, после занятия сербами зоны безопасности под защитой ООН, всё мусульманское населения покинуло Сребреницу – 15 тысяч мужчин и 30 тысяч женщин с детьми.
Хатиджа Мехмедович: Я покинула свой дом в деревне в половину восьмого вечера 11 июля. Пришло распоряжение уходить из Сребреницы. Двинулись мы все вместе. Нам сказали, чтобы все, кто в состоянии идти, шли пешком. Это чтобы не создавать толпы и скопления транспорта в Поточари. Лишь старики, дети и неспособные идти далеко пешком моли отправиться на базу УНПРОФОР - миротворцев ООН, в голландский батальон. Они оттуда должны были перевезти всех в город Тузлу. А мы-то думали: если уж спокойно покидаем Сребреницу, никто нас трогать не будет. Мой младший сын Альмир говорит: "Мама, тебе лучше отправиться из Поточари в Тузлу автобусом. Что будет если устанешь и не сможешь идти дальше?" И пока обнимал меня, всё говорил: "Мама, уходи". Я пошла и постоянно оборачивалась, и долго видела, как он стоит, закрыв руками лицо. Так мы и расстались в роще, которую у нас называют Вязовая равнина. Я спустилась в Поточары к двенадцати ночи. Дорога показалась мне тяжёлой, да не только мне, всем нам. Будто чувствовали, что эта наша разлука - навсегда. В какой-то момент я пожалела, что мои не пошли в Поточары со мной. Но я не знала, что сербы взяли командование в свои руки и разоружили голландцев. Девушка переводчица нам сказала, что УНПРОФОР отвечает только за тех, кто внутри круга, огорожённого лентой.
Айя Куге: Однако голландские "голубые каски", две сотни легко вооружённых молодых солдат, в окружении сербских сил не чувствовали себя в состоянии выполнить миротворческую миссию. Генерал боснийских сербов Ратко Младич как победитель прогулялся по главной улице Сребреницы и с широкой улыбкой появился на поляне у фабрики акумуляторов в Поточары, где скопились мусульманские беженцы.
Хатиджа Мехмедович: На следующее утро пришёл Ратко Младич. Встал рядом со мной, обещал: "ничего плохого с вами не случится". Пока работали телекамеры, он был таким добрым. Детям раздавал шоколадки, гладил их по головкам. "Всех вас перевезем в Тузлу в полной безопасности. Но, боюсь, вам там ваш Алия Изетбегович не будет рад". А дом, в котором я жила, был ведь не домом Алии. Мой дом. Не Изетбеговича, не Ратко Младича, не Караджича - мой! И теперь я из своего дома должна была уходить и искать новый, под открытым небом!
Счастье, что мне удалось уехать в первые же сутки. Там, в Поточарах, потом творилось разное - и рождались дети, и умирали люди, и заканчивали жизнь самоубийством. Мужчин отделили от женщин, как только перестали работать телекамеры. Говорили, что мужчины поедут в другой колонне. И сразу окружили их минометами. О своих я слышала, что их взяли в плен. Белый бронетранспортёр миротворцев, но с сербами внутри, двигался по дороге через поля. Из бронетранспортера в мегафон призывали: "Сдавайтесь, мы вас перевезём на свободую территорию". И они сдались. Собрали их как стадо. Теперь я знаю, где мои - в братских могилах.
Айя Куге: Тысячи людей в июле 1995 года вышли из Сребреницы и просто исчезли.
Почему и сейчас кто-то просто не в состоянии признаться себе в том, что произошло в Среберенице? Есть ли ответ на этот вопрос у простой женщины из Сребреницы Хатиджи, которая потеряла в Сребренице всю свою семью?
Хатиджа Мехмедович: Я вернулась в свой дом. Один дом у нас в деревне сгорел. Вокруг меня сербы. Есть и те сербы, кто пришел сюда в 1996 году из Сараева, когда их дома остались на территории федерации. Но у меня с ними нет никаких проблем.
Айя Куге: Раньше в Сребренице были два крупных рудника: свинца и цинка и руды боксита. Была промышленная зона с фабриками в Поточары, в двух километрах от города, был курорт с лечебными минеральными водами, развивался туризм.
После трагедии международное сообщество обещало Сребренице специальную гуманитарную помощь. Были организованы две международные конференции доноров. Но жители Сребреницы утверждают, что из денег от первой конференции в 2001 году до них не дошло ничего. В 2002 году ООН собрала для Сребреницы два с половиной миллиона долларов, однако боснийские журналисты подсчитали, что большая часть этих денег уходит иностранным специалистам, разрабатывающим порой ненужные и нереалистичные проекты реконструкции. Подсчитали, что лишь один такой иностранный менеджер, который даже не живет в Сребренице, в месяц получает столько же, сколько босниец со средним заработком зарабатывает за пятьдесят месяцев.
Сребреница всё ещё в руинах, в городе восстановлено лишь 140 частных домов, а большинство деревень так и стоят сожжеными.
Хатиджа Мехмедович: У нас были такие фабрики! Сегодня ничего не работает. О Сребренице много говорят, каждую международную конференцию по помощи Боснии открывают и закрывают Сребреницой. А посмотрите, как выглядит Сребреница! Не понимаю, почему. Я лично не требую ни работы, ни квартиры. Для моих близких строятся вечные дома. Я только жду, когда их туда поселят. Вот, посмотрите, какая бедность у нас. Но не только Сребреница, целая Босния в руинах.
Айя Куге: Сребреница расположена в узком ущелье, длинной в три километра, а шириной всего лишь в четыре сотни метров. Есть только один въезд в город, дальше горы и тупик. (Местные жители шутят, что из трёх улиц городка две правые - по одной правой въезжаешь, по другой правой возвращаешься, а по средней можно погулять).
На придорожном плакате при вьезде в Сребреницу, рекламирующем Йю-Эс-Эйд - программу реинтеграции и стабилизации Боснии, кто-то оставил надпись - "Проклятый двор". Так называется роман единственного югославского писателя - лауреата Нобелевской премии Иво Андрича, в котором он описывал убогое, угрюмое существование в забытых Богом деревнях Восточной Боснии. Эта бесперспективность не позволяют людям вернуться в свой город. Но Хатиджа пытается найти утешение.
Хатиджа Мехмедович: Вернулась я в пустой дом. И хорошо мне. И не хорошо. На дверях написано имя моего младшего мальчика: Альмир, "Лало", как мы его звали. Я больше люблю читать это имя, чем видеть целый свет. Это его рука написала. Которой больше нет...
Айя Куге: Когда я хожу по сребреницкой земле, порой меня начинает преследовать чувство, что хожу по костям убитых.
Хатиджа Мехмедович: Я ни одно преступление не оправдываю. Преступление не имеет национальности - преступление всегда преступление. А ребёнок для меня - ребёнок всего мира. И мать - мать всего мира. Если бы матерей спрашивали, война никогда бы не началась. Если бы я отправляла сына на войну, я бы отправляла его или убивать, или быть убитым. Ни одна мать своего ребёнка не готовит к такому. На массовые захоронения, такие, как Чёрный верх, должны прийти люди всех народов и привести своих детей. Говорят: дети бы получили травму, увидев это. Но лучше им получить травму в детстве, чем позже, когда вырастут, когда с ними может случиться то, что случилось с моими сыновьями. Это захоронение - яма длиной в 46 метров, в ней сверху лежал череп 12-летнего ребёнка. Туда надо вести детей: и сербских, и мусульманских, и хорватских. Сказать им: "Посмотрите. Не допустите, чтобы вас рассорили лживые политики, чтобы вас вновь разъединила их борьба за кресла и посты".
Айя Куге: Так Хатиджа Мехмедович, мусульманская женщина из Сребреницы, говорила шесть лет назад. А что сейчас?
Хатиджа Мехмедович: Страшно тяжело. Каждый день у меня тяжёлый, но 11 июля особенно. Надо похоронить тех, кого ты все это время ждала и продолжаешь ждать – а вдруг вот сейчас появится у дверей. А мне теперь надо похоронить своих детей. Поверьте, такую судьбу я бы не пожелала ни одному ребёнку в мире, ни одной матери. Кладбище в Поточары – место нашего паломничества, место святое. Раз побывав там, никто уже больше не может отрицать, что все это на самом деле с нами случилось. Если бы преступление тогда предотвратили, на том месте могли бы быть фабрики, где бы работали наши дети. Мы могли быть счастливы. Раньше мы умели радоваться, а теперь вся радость из Сребреницы ушла и вселилась печаль. Мы больше никогда не будем счастливыми, я никогда не буду счастливой. С нами сделали то, что никому не пожелаешь. Но если бы только мне такое выпало. А то ведь есть ещё тысячи матерей, которые всё ждут, – в Поточарах же ещё и половины жертв не похоронили. Вечно останется грусть, и останется позор этого мира. Пусть все нам посмотрят в глаза! Это можно было предотвратить.
Айя Куге: Всё чаще можно заметить глубокое разочарование матерей Сребреницы международным сообществом. Родственники жертв намерены собрать 8 тысяч 372 (триста семьдесят две) пары обуви (столько человек было убито в Сребренице) и выложить их у памятника –высокого столба позора – на котором планируется написать имена всех тех, кто молча смотрел на то, что происходило, и тем допустил самую крупную трагедию в современной Европе.
Хатиджа Мехмедович: Многие заслужили, чтобы их имя было записано на столбе позора. Первой – Организация объединённых наций. Она нас взяла под защиту, скрепила это подписью Совета Безопасности. Она гарантировала, что ничего плохого с нами не произойдёт. Мы в Сребренице молились, чтобы война в Боснии была остановлена. Однако ООН не выполнила свои обещания. Мы даже обсуждаем, не подать ли в суд на Карлу дель Понте, которая, когда была главным прокурором Гаагского трибунала, много неправды нам принесла. На столбе позора будет её имя, и имена голландского батальона и членов Совета Безопасности ООН. Там нас, боснийцев, порой называли какими-то фундаменталистами, не понимая, что одно зло производит другое. Если бы все зло, случившиеся в Боснии и Герцеговине, получило адекватную оценку международного сообщества, тогда оно было бы просто уничтожено.
Айя Куге: Вернулись ли в Сребреницу её прежние жители? Происходит ли хоть сейчас, через 15 лет, примирение между боснийскими мусульманами и сербами?
Хатиджа Мехмедович: Люди возвращаются в Сребреницу, но это не настоящее возвращение. Сребренице нужно вернуть прежнюю, довоенную атмосферу. Нужно создать рабочие места. А сейчас Сребреница выглядит как политическое гетто. Но что поделаешь, это так! До тех пор, пока все, прежде всего, Сербия и Черногория, не возьмут на себя ответственность за то, что участвовали, что вмешивались в агрессию на Боснию и Герцеговину, невозможно ни взаимное сотрудничество, ни доверие, ни примирение. Каждый должен почистить у своих дверей и искренне начинать строить общее будущее. А до того у нас нормальной жизни не будет. Я надеюсь, что это случится. В этом году 11 июля сербский президент Борис Тадич приедет на похороны, придет на мемориальном кладбище Поточары. Я надеюсь, что он искренне поклонится жертвам геноцида в Сребренице. И выдаст Ратко Младича Гаагскому трибуналу.
Айя Куге: Так сложилась жизнь Хатиджи Мехмедович из Сребреницы, останки двоих сыновей и мужа которой недавно были найдены в массовых захоронениях в Боснии.
В течение трех лет мусульманский анклав Сребреница был в полной изоляции, в сербском окружении. Он назывался "зоной безопасности ООН". Затем эту официально охраняемую Объединенными Нациями территорию заняли силы боснийских сербов. Местные жители решили покинуть город и уйти на территорию, контролируемую мусульманским правительством в Сараево.
Большинство мужчин, свыше десяти тысяч, через леса и горы двинулись в сторону линии разграничения - так именовалась линия фронта - в путь, длиной более ста километров. Женщины, дети и старики, около двадцати пяти тысяч человек, пошли в Поточары - на базу голландского миротворческого батальона вблизи Сребреницы. Они надеялись, что "голубые каски" ООН помогут им эвакуироваться на автобусах. Среди них оказались и примерно две тысячи мужчин и мальчиков постарше, те, кто был не в состоянии или не хотел отправляться в далёкий путь пешком, разлучаться с семьями. Большинство мусульманских мужчин из Сребреницы потом пропали без вести...
Официальные данные о количестве жертв на сегодня 8 372 жителя Сребреницы. Комиссия правительства Республики боснийских сербов в 2004 году опубликовала список, в котором значатся имена 7800 жертв. Европейский парламент провозгласил 11 июля днём памяти геноцида в Сребренице. В течение последних лет наш корреспондент в Белграде Айя Куге следила за судьбой одной женщины, которая после этой трагедии вернулась в бывший мусульманский анклав.
Мама, мама, ты мне снишься
Сестра, брат, вы мне снитесь каждую ночь
Нет вас, нет вас
Ищу вас, ищу вас
Где либо я пойду, вижу вас
Мама, папа, почему вас нет?
Босния моя, ты моя мать
Босния моя, матерю тебя назову
Босния мать, Сребреница сестра
Не буду я один.
Айя Куге: 11 июля на Мемориальном кладбище Поточары, рядом с тремя тысячами семьюстами пятьюдесятью ранее похороненными жертвами геноцида в Сребренице, возникнет ещё 775 новых могил. В списке опознанных в течение этого года останков я нашла имена: Альмир Мехмедович, Азмир Мехмедович, Абдуллах Мехмедович. Это двое сыновей и муж Хатиджи Мехмедович. 15 лет она разыскивала своих любимых – надеялась и боялась найти их тела. Я позвонила Хатидже в Сребреницу.
Хатиджа Мехмедович: 13 ноября 2007 года меня вызвали и сообщили, что найдены останки одного из моих сыновей и мужа. Останки были в очень плохом состоянии, на самом деле это просто небольшие части тел. А самое страшное то, что я не могла узнать, - это части моего младшего или старшего сына. Я спросила: "Разве нельзя это установить по размеру обуви"? Я ведь знаю, какой размер был у каждого из сыновей. Они отвечают: "обувь не нашли". "Можете ли сказать, как выглядят брюки?" На нём были зелёные джинсы. И брюки не нашли. Потом случилась страшная вещь – найденные кости сына отправили в Гаагский трибунал в качестве материальных доказательств совершённого преступления. А трибунал позже эти доказательства уничтожил – и не только останки моего сына, но и тысячу других костей и предметов, извлеченных их массовых могил. Так в Боснии у нас отобрали наших детей, а в Гааге - наши воспоминания. Этого мы никогда не простим.
Айя Куге: Религия требует, чтобы тело покоилось в целости. Но для многих матерей Сребреницы захоронить так своих родственников – недостижимая мечта. И Гаагский трибунал, конечно, причинил этим людям нестерпимую боль. И Хатиджа смирилась.
Хатиджа Мехмедович: Похороню всех троих 11 июля 2010 года. 10 мая меня вызвали и сказали, что найдены ещё какие-то останки старшего сына Азмира. Найдены куски тех зелёных брюк – часть возле пояса и его маленький талисман, который висел у него на шее. И вот, я могла подтвердить, что это мой старший сын. Но его нашли в массовом захоронении, которое до того, похоже, уже несколько раз перемещали с место на место. Поэтому нашли лишь нижнюю часть туловища, а грудной клетки, головы и рук нет. Я родила его не такого, но такого придётся хоронить. Мне сказали, что возможности что-либо ещё найти нет. Всё это страшно тяжело, но тяжелее всего, когда знаешь правду о том, что ребёнка у тебя больше нет. Так что я вынуждена хоронить их в этом году – и мужа и старшего сына, от которых остались лишь части тела. Но к счастью, мой младший, Лало, найден целым.
Айя Куге: Раньше вы надеялись, что если найти тела сыновей, то может быть, придёт успокоение.
Хатиджа Мехмедович: Никогда в жизни я и подумать не могла, что останусь без своей семьи, без своих детей, что не буду больше матерью и супругой, не буду сестрой и тётей. Я осталась без брата и его двоих сыновей, не стало двоих сыновей моей сестры и многих других родственников – всех тех, кто отправился в путь спасения, который оказался путем смерти. Сегодня, в 2010 году у меня уже больше нет никаких надежд. Когда нашли останки и второго сына, мои руки опустились, это для меня был концом света, меня как подкосили. А самое страшное, что хоронить буду только части их тел.
Айя Куге: И каждый раз, когда Хатиджа говорит о вот этой трагедии – хоронить какие-то обрывки, какие-то части тех, кто до сих пор стоит у нее перед глазами как самые близкие в ее жизни люди, заметно, как в ней поднимается гнев.
Хатиджа Мехмедович: Никто не имел права оборвать столько молодых жизней. Наши дети не виноваты, что у них были не подходящие для тех времен имена и фамилии. Теперь у нас отнята даже возможность вернуть их останки в Сребреницу в нормальном состоянии. Мы постоянно молимся: ну найти хотя бы ещё одну часть тела, и то радость. Есть у нас матери, которые умерли, не дождавшись весточки о том, где лежат тела их сыновей. А есть матери, которые знают, где тела их детей, но не могут их забрать потому, что эти места заминированы. А ведь первым делом нужно было разминировать путь, которым они прошли к своей гибели, и собрать кости, которые лежат на поверхности. Годы идут, всё это пропадает, кости растаскивают животные. Сегодня утром ко мне пришла Хайра Чатич. Она плачет и говорит: "Вот ты, Джиджо, нашла своих сыновей, а я сомневаюсь, что когда-либо найду своего Нино". Она знает, где это место, где её сын, но из-за мин подойти не может. Ей обещали, что в июне все разминируют, но потом отложили на август. Я сказала: "Если они это не сделают в августе, давай, мы все матери туда пойдём, пусть даже погибнем, жизнь не важна, когда нет наших детей. Всё это грустно - и стыд, и срам. Я думаю, что политика во всём этом играет очень грязную роль.
Айя Куге: С Хатиджей Мехмедович я познакомилась шесть с половиной лет назад. Гостила в её доме в центре Сребреницы. Была зима и так холодно, что моя записывающая аппаратура работала с перебоями. Хатиджа, красивая и энергичная женщина, закутанная в тёплый платок, сидела в прохладной комнате, оправдываясь, что не хватает ни времени, ни настроения, ни дров, чтобы хорошо натопить печку. Ей постоянно звонили по телефону, она решала, кому из беженцев, возвращающихся в окрестные деревни, выделить корову или овцу из гуманитарной помощи. Заходили соседки, мусульманские женщины, чуть удивляясь, что в Сребреницу приехала журналистка из Белграда. Вот что тогда, в февраля 2004 года, рассказала Хатиджа Мехмедович о трагических событиях июля 1995, когда, после занятия сербами зоны безопасности под защитой ООН, всё мусульманское населения покинуло Сребреницу – 15 тысяч мужчин и 30 тысяч женщин с детьми.
Хатиджа Мехмедович: Я покинула свой дом в деревне в половину восьмого вечера 11 июля. Пришло распоряжение уходить из Сребреницы. Двинулись мы все вместе. Нам сказали, чтобы все, кто в состоянии идти, шли пешком. Это чтобы не создавать толпы и скопления транспорта в Поточари. Лишь старики, дети и неспособные идти далеко пешком моли отправиться на базу УНПРОФОР - миротворцев ООН, в голландский батальон. Они оттуда должны были перевезти всех в город Тузлу. А мы-то думали: если уж спокойно покидаем Сребреницу, никто нас трогать не будет. Мой младший сын Альмир говорит: "Мама, тебе лучше отправиться из Поточари в Тузлу автобусом. Что будет если устанешь и не сможешь идти дальше?" И пока обнимал меня, всё говорил: "Мама, уходи". Я пошла и постоянно оборачивалась, и долго видела, как он стоит, закрыв руками лицо. Так мы и расстались в роще, которую у нас называют Вязовая равнина. Я спустилась в Поточары к двенадцати ночи. Дорога показалась мне тяжёлой, да не только мне, всем нам. Будто чувствовали, что эта наша разлука - навсегда. В какой-то момент я пожалела, что мои не пошли в Поточары со мной. Но я не знала, что сербы взяли командование в свои руки и разоружили голландцев. Девушка переводчица нам сказала, что УНПРОФОР отвечает только за тех, кто внутри круга, огорожённого лентой.
Айя Куге: Однако голландские "голубые каски", две сотни легко вооружённых молодых солдат, в окружении сербских сил не чувствовали себя в состоянии выполнить миротворческую миссию. Генерал боснийских сербов Ратко Младич как победитель прогулялся по главной улице Сребреницы и с широкой улыбкой появился на поляне у фабрики акумуляторов в Поточары, где скопились мусульманские беженцы.
Хатиджа Мехмедович: На следующее утро пришёл Ратко Младич. Встал рядом со мной, обещал: "ничего плохого с вами не случится". Пока работали телекамеры, он был таким добрым. Детям раздавал шоколадки, гладил их по головкам. "Всех вас перевезем в Тузлу в полной безопасности. Но, боюсь, вам там ваш Алия Изетбегович не будет рад". А дом, в котором я жила, был ведь не домом Алии. Мой дом. Не Изетбеговича, не Ратко Младича, не Караджича - мой! И теперь я из своего дома должна была уходить и искать новый, под открытым небом!
Счастье, что мне удалось уехать в первые же сутки. Там, в Поточарах, потом творилось разное - и рождались дети, и умирали люди, и заканчивали жизнь самоубийством. Мужчин отделили от женщин, как только перестали работать телекамеры. Говорили, что мужчины поедут в другой колонне. И сразу окружили их минометами. О своих я слышала, что их взяли в плен. Белый бронетранспортёр миротворцев, но с сербами внутри, двигался по дороге через поля. Из бронетранспортера в мегафон призывали: "Сдавайтесь, мы вас перевезём на свободую территорию". И они сдались. Собрали их как стадо. Теперь я знаю, где мои - в братских могилах.
Айя Куге: Тысячи людей в июле 1995 года вышли из Сребреницы и просто исчезли.
Почему и сейчас кто-то просто не в состоянии признаться себе в том, что произошло в Среберенице? Есть ли ответ на этот вопрос у простой женщины из Сребреницы Хатиджи, которая потеряла в Сребренице всю свою семью?
Хатиджа Мехмедович: Я вернулась в свой дом. Один дом у нас в деревне сгорел. Вокруг меня сербы. Есть и те сербы, кто пришел сюда в 1996 году из Сараева, когда их дома остались на территории федерации. Но у меня с ними нет никаких проблем.
Айя Куге: Раньше в Сребренице были два крупных рудника: свинца и цинка и руды боксита. Была промышленная зона с фабриками в Поточары, в двух километрах от города, был курорт с лечебными минеральными водами, развивался туризм.
После трагедии международное сообщество обещало Сребренице специальную гуманитарную помощь. Были организованы две международные конференции доноров. Но жители Сребреницы утверждают, что из денег от первой конференции в 2001 году до них не дошло ничего. В 2002 году ООН собрала для Сребреницы два с половиной миллиона долларов, однако боснийские журналисты подсчитали, что большая часть этих денег уходит иностранным специалистам, разрабатывающим порой ненужные и нереалистичные проекты реконструкции. Подсчитали, что лишь один такой иностранный менеджер, который даже не живет в Сребренице, в месяц получает столько же, сколько босниец со средним заработком зарабатывает за пятьдесят месяцев.
Сребреница всё ещё в руинах, в городе восстановлено лишь 140 частных домов, а большинство деревень так и стоят сожжеными.
Хатиджа Мехмедович: У нас были такие фабрики! Сегодня ничего не работает. О Сребренице много говорят, каждую международную конференцию по помощи Боснии открывают и закрывают Сребреницой. А посмотрите, как выглядит Сребреница! Не понимаю, почему. Я лично не требую ни работы, ни квартиры. Для моих близких строятся вечные дома. Я только жду, когда их туда поселят. Вот, посмотрите, какая бедность у нас. Но не только Сребреница, целая Босния в руинах.
Айя Куге: Сребреница расположена в узком ущелье, длинной в три километра, а шириной всего лишь в четыре сотни метров. Есть только один въезд в город, дальше горы и тупик. (Местные жители шутят, что из трёх улиц городка две правые - по одной правой въезжаешь, по другой правой возвращаешься, а по средней можно погулять).
На придорожном плакате при вьезде в Сребреницу, рекламирующем Йю-Эс-Эйд - программу реинтеграции и стабилизации Боснии, кто-то оставил надпись - "Проклятый двор". Так называется роман единственного югославского писателя - лауреата Нобелевской премии Иво Андрича, в котором он описывал убогое, угрюмое существование в забытых Богом деревнях Восточной Боснии. Эта бесперспективность не позволяют людям вернуться в свой город. Но Хатиджа пытается найти утешение.
Хатиджа Мехмедович: Вернулась я в пустой дом. И хорошо мне. И не хорошо. На дверях написано имя моего младшего мальчика: Альмир, "Лало", как мы его звали. Я больше люблю читать это имя, чем видеть целый свет. Это его рука написала. Которой больше нет...
Айя Куге: Когда я хожу по сребреницкой земле, порой меня начинает преследовать чувство, что хожу по костям убитых.
Хатиджа Мехмедович: Я ни одно преступление не оправдываю. Преступление не имеет национальности - преступление всегда преступление. А ребёнок для меня - ребёнок всего мира. И мать - мать всего мира. Если бы матерей спрашивали, война никогда бы не началась. Если бы я отправляла сына на войну, я бы отправляла его или убивать, или быть убитым. Ни одна мать своего ребёнка не готовит к такому. На массовые захоронения, такие, как Чёрный верх, должны прийти люди всех народов и привести своих детей. Говорят: дети бы получили травму, увидев это. Но лучше им получить травму в детстве, чем позже, когда вырастут, когда с ними может случиться то, что случилось с моими сыновьями. Это захоронение - яма длиной в 46 метров, в ней сверху лежал череп 12-летнего ребёнка. Туда надо вести детей: и сербских, и мусульманских, и хорватских. Сказать им: "Посмотрите. Не допустите, чтобы вас рассорили лживые политики, чтобы вас вновь разъединила их борьба за кресла и посты".
Айя Куге: Так Хатиджа Мехмедович, мусульманская женщина из Сребреницы, говорила шесть лет назад. А что сейчас?
Хатиджа Мехмедович: Страшно тяжело. Каждый день у меня тяжёлый, но 11 июля особенно. Надо похоронить тех, кого ты все это время ждала и продолжаешь ждать – а вдруг вот сейчас появится у дверей. А мне теперь надо похоронить своих детей. Поверьте, такую судьбу я бы не пожелала ни одному ребёнку в мире, ни одной матери. Кладбище в Поточары – место нашего паломничества, место святое. Раз побывав там, никто уже больше не может отрицать, что все это на самом деле с нами случилось. Если бы преступление тогда предотвратили, на том месте могли бы быть фабрики, где бы работали наши дети. Мы могли быть счастливы. Раньше мы умели радоваться, а теперь вся радость из Сребреницы ушла и вселилась печаль. Мы больше никогда не будем счастливыми, я никогда не буду счастливой. С нами сделали то, что никому не пожелаешь. Но если бы только мне такое выпало. А то ведь есть ещё тысячи матерей, которые всё ждут, – в Поточарах же ещё и половины жертв не похоронили. Вечно останется грусть, и останется позор этого мира. Пусть все нам посмотрят в глаза! Это можно было предотвратить.
Айя Куге: Всё чаще можно заметить глубокое разочарование матерей Сребреницы международным сообществом. Родственники жертв намерены собрать 8 тысяч 372 (триста семьдесят две) пары обуви (столько человек было убито в Сребренице) и выложить их у памятника –высокого столба позора – на котором планируется написать имена всех тех, кто молча смотрел на то, что происходило, и тем допустил самую крупную трагедию в современной Европе.
Хатиджа Мехмедович: Многие заслужили, чтобы их имя было записано на столбе позора. Первой – Организация объединённых наций. Она нас взяла под защиту, скрепила это подписью Совета Безопасности. Она гарантировала, что ничего плохого с нами не произойдёт. Мы в Сребренице молились, чтобы война в Боснии была остановлена. Однако ООН не выполнила свои обещания. Мы даже обсуждаем, не подать ли в суд на Карлу дель Понте, которая, когда была главным прокурором Гаагского трибунала, много неправды нам принесла. На столбе позора будет её имя, и имена голландского батальона и членов Совета Безопасности ООН. Там нас, боснийцев, порой называли какими-то фундаменталистами, не понимая, что одно зло производит другое. Если бы все зло, случившиеся в Боснии и Герцеговине, получило адекватную оценку международного сообщества, тогда оно было бы просто уничтожено.
Айя Куге: Вернулись ли в Сребреницу её прежние жители? Происходит ли хоть сейчас, через 15 лет, примирение между боснийскими мусульманами и сербами?
Хатиджа Мехмедович: Люди возвращаются в Сребреницу, но это не настоящее возвращение. Сребренице нужно вернуть прежнюю, довоенную атмосферу. Нужно создать рабочие места. А сейчас Сребреница выглядит как политическое гетто. Но что поделаешь, это так! До тех пор, пока все, прежде всего, Сербия и Черногория, не возьмут на себя ответственность за то, что участвовали, что вмешивались в агрессию на Боснию и Герцеговину, невозможно ни взаимное сотрудничество, ни доверие, ни примирение. Каждый должен почистить у своих дверей и искренне начинать строить общее будущее. А до того у нас нормальной жизни не будет. Я надеюсь, что это случится. В этом году 11 июля сербский президент Борис Тадич приедет на похороны, придет на мемориальном кладбище Поточары. Я надеюсь, что он искренне поклонится жертвам геноцида в Сребренице. И выдаст Ратко Младича Гаагскому трибуналу.
Айя Куге: Так сложилась жизнь Хатиджи Мехмедович из Сребреницы, останки двоих сыновей и мужа которой недавно были найдены в массовых захоронениях в Боснии.
