В одной из предыдущих передач прозвучало письмо, которое относится к разряду редких писем, получаемых «Свободой»: жизнеутверждающее, так сказать, письмо, положительное от начала до конца, без всякой «политики» и «философии». Речь шла о счастливом отце трёх взрослых сынов. Счастлив он тем, что они исключительно трудолюбивы, находчивы, изобретательны и почтительны. Женщина, приславшая это письмо, увидела их в деле на строительстве соседней дачи – увидела и умилилась до перехвата горла или в горле – не знаю, как лучше или правильнее сказать, написала об этом на «Свободу», а теперь расстроена тем, что я, во-первых, подсократил её чувства и ничего не сказал по содержанию её письма, не вывел никакой морали для слушателей из рассказа о счастливом семействе, каких не так уж много вокруг нас. Я рад, что ничто не мешает мне учесть критику этой слушательницы и сказать, что, когда читал её письмо, думал о людях, которые не могут считать себя счастливыми своими детьми, особенно же – о тех, чьи дети – их большое горе, большое и неизбывное. Особенно бывает горько, когда видишь, что и мать, и отец – хорошие люди, а дети у них… дети бывают настоящими уродами, просто чудовищами или просто, например, лодырями – тоже хорошего мало, бабка надрывается на огороде, чтобы у них была картошка на зиму, а они живут в своё удовольствие, то есть, ничего не делают всё лето, да и зиму… Американцы любят всё подсчитывать и вычислять, и когда-то, помню, мне попалось вычисление кого-то из них, что от воспитания и окружения, в котором вырастает человек, его характер, а значит во многом и судьба, зависит на тринадцать процентов. Может быть, потому и запомнилась мне эта цифра, что не пятнадцать и не десять, а именно тринадцать, остальное, как говаривала моя мать, природою діється, то есть, определяется. Она (не природа, а моя мать) считала, что и тринадцать процентов зависимости от воспитания и условий жизни – слишком много.

Пишет Павел из Соединённых Штатов Америки: «Каюсь, слушал Стреляного годков так с 15 назад, а сейчас я не могу представить, что сегодня есть люди, этого клоуна идеологического фронта всерьёз воспринимающие, да ещё письма пишущие и ответов ждущие. Программа исчерпала себя, автор-ведущий своей лубОчной поверхностности и идеологического заказа особо не скрывает под личиной знания и объективности, и так страдальцы схавают. Что воспринималось нормально 15 лет назад, набивает оскомину топорностью работы в 2010, невозможно слушать. Стреляному пора на покой, программу нужно спасать». Это письмо я прочитал специально для тех слушателей «Свободы», которые меня хвалят и хотели бы, чтобы передача «Ваши письма» звучала в моём исполнении вечно. Павел, по-моему, уловил одну важную вещь, только не нашёл для неё подходящих слов. О путинизме я, вслед за демократически настроенными слушателями, говорю в чём-то так, как когда-то - о советском социализме, догорбачёвском советском социализме. Павлу это не нравится, ему кажется, что мы занимаемся повторением сказанного много лет назад, пережёвываем жвачку. Я тоже иногда ловлю себя на этом. Думаешь: ну, сколько можно талдычить одно и то же? Дело, однако, отчасти в том, наверное, что жвачку пережёвывает сама российская действительность. Сам политический режим России повторяет многое из того, что уже было и, кажется, должно было бы сплыть безвозвратно. Более того! В нынешней российской жизни начинает, кажется, повторяться кое-что из самого страшного, что было задолго до советской власти. По стране бродит призрак народовольческого террора. По крайней мере – в умах. Слово уже произнесено… Вот слушайте.

«Простые россияне не знают, что в стране началась антиментовская революция, точнее, антиментовский террор, - пишет господин Сизов из Санкт-Петербурга. - Но вы-то, Анатолий Иванович, знаете, и должны высказаться по этому трагичному, но объективному поводу. Молодые партизаны Приморья заставили меня освежить в памяти некоторые страницы истории Русского Террора. Это такое большое и важное явление, что его надо писать с заглавной буквы. Не путать с Большевистским Террором, который тоже заслуживает таких букв, но по другим причинам. Не знаю, что читает сегодня Путин. Я читаю вот что, - продолжает автор. - Начало двадцатого века. Покушение на харьковского губернатора, убийство уфимского губернатора, убийство министра внутренних дел Плеве, убийство великого князя Сергея Александровича, покушение на санкт-петербургского генерал-губернатора Трепова, покушение на киевского генерал-губернатора Клейгельса, покушение на нижегородского губернатора, покушение на министра внутренних дел Дурново, покушение на командующего Черноморским флотом, сначала покушение, потом убийство главы правительства Столыпина и, наконец, три покушения на царя… Три покушения на царя за каких-то несколько лет! Этот перечень, Анатолий Иванович, вы можете оглашать не до окончания передачи «Ваши письма», а до утра. Убийство санкт-петербургского градоначальника, убийство главного военного прокурора… Таков был плавный переход, - слово «плавный» в письме выделено курсивом, - к революции 1905 года, а там было и до 1917-го рукой подать – до Февраля семнадцатого, не до ленинского Октября, а до демократического Февраля, когда по всему Петрограду население, а не отдельные профессиональные фанатики-революционеры, хватало ментов и топило их в прорубях на Неве, о чём вы, Анатолий Иванович, вспомнили в одной из ваших замечательных передач». Спасибо за письмо и похвальные слова, господин Сизов! Действительно, тут есть что вспомнить, и есть от чего содрогнуться. Я, например, несчётно какой раз вспоминаю любимейшее моё изречение: человек – существо не действующее, а реагирующее, или, по словам русской народной мудрости: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Не один раз мы говорили в передаче «Ваши письма», что никто не знает, сколько должны украсть путинские кадры, сколько должно быть произнесено бесстыдных судебных приговоров, сколько народу должны ограбить, покалечить, убить, унизить милиционеры, сколько вранья должно излиться с экранов, чтобы образовалась критическая масса недовольства в стране, чтобы путинизм, как некогда – социализм, а ещё ранее – молодой русский капитализм с отживавшим феодализмом, накликал на себя уже не просто гнев народа, а дубину. Русский террор второй половины девятнадцатого-начала двадцатого столетий вызвала, как ни верти, власть, царская власть, царское чиновничество, чудовищный азиопский бюрократический аппарат. Какой эта власть была тогда, лучше понимаешь, видя, что она собой представляет сегодня. Те же менты, открыто грабящие население… Русский террор вырос из унижения и отчаяния молодёжи. Вспомнить хотя бы закон о «кухаркиных детях». Детям бедняков вдруг запретили учиться в университетах… Лучше всех русскую молодёжь тогда понял, хотя, естественно, не мог приветствовать, не кто иной, как Карл Маркс. Пусть кто-нибудь найдёт и пришлёт мне цитату, а я пока перескажу её своими словами. Рассуждая о российской действительности семидесятых годов девятнадцатого века, Маркс, среди прочего, упоминает указ о «кухаркиных детях», и говорит, что не удивляется тому, что русская молодёжь всё больше впадает в бешенство, берётся за оружие. Да, русский террор тех времён возник из унижения и отчаяния молодёжи, во-первых. Во-вторых, из народного равнодушия к общим делам. Из полного отсутствия того, что сегодня называется – и тоже отсутствует – гражданским обществом. Из невозможности увидеть на горизонте ростки такого общества, чтобы набраться терпения и подождать, когда оно созреет. «Нетерпение» - так называется роман Юрия Трифонова о тогдашних террористах. Точное название. Не менее точным было бы и «Отчаяние». Занятно также, что большинство русских террористов хотели всего-навсего обыкновенной демократии, заурядных буржуазных свобод: свободы слова, свободных выборов, свободного хозяйствования, полноценного правосудия. Поэтому большевизм у них вызвал отвращение ещё до того, как пришёл к власти и принялся за строительство коммунизма. Ещё занятнее, что оный большевизм в дореволюционную пору отвергал терроризм, и был совершенно прав, считая его в лучшем случае бесполезным. В общем, над историей русской общественной мысли и освободительного движения не соскучишься.

Упомянутым чувством отчаяния продиктовано следующее письмо: «Нестабильная демократическая Россия "без Путина" - это страшный сон политиков на Западе. Население России состоит, в основном, из любителей порядка с хорошо прочищенными мозгами и со взорами, обращенными в сторону Гроба Господня. А тонкую прослойку активного населения можно запугать, посадить или уничтожить под хоровое пение рабов во славу порядка и "глубокую озабоченность" западных мастеров возможного. На мой взгляд, в такой ситуации, "философский пароход" является единственным разумным выходом. А вода в Гэбдепийском унитазе рано или поздно замёрзнет. Будьте уверены. И хорошо бы, чтоб без нас». Кого-то остановит слово «гэбдепийский» в этом письме. Нужно вспомнить два слова: «гэбэ» и «совдепия». «Гэбэ» объяснять не надо, а «совдепией» называли на первых порах советскую власть недовольные ею. Тогда на местах существовали «советы рабочих и крестьянских депутатов», советы депутатов, отсюда и «совдепия», Хозяйничали они, правда, очень недолго, поразительно недолго: всего несколько месяцев восемнадцатого года, и это был такой беспредел, что Ленин поспешил передать, пока ещё было можно, всю реальную власть аппарату своей партии, а советы превратить в то, чем сегодня является Госдума: что им скажет Кремль, то они делают, чего не скажет – не делают. Вот так, была «совдепия», стала «гэбдепия». Похоже, она сходит с ума или, по выражению слушателя «Свободы» из Твери Четверикова, приступает к самоубийству. Он имеет в виду опубликование высшими чиновниками сведений о своих и своих семейств доходах. Что ни чиновник, то супруга у него долларовый - миллионер или, как лужковская – многократный миллиардер. Сами напрашиваются на раскулачивание. Считается, что их заставил Медведев. В таком случае придётся вспомнить горбачёвскую «перестройку», когда процесс демократизации страны пошёл, да не так и не туда, как и куда планировал Михаил Сергеевич. Возможно и другое объяснение. В разговоре с одним американцем русского происхождения Путин как-то признался, что ненавидит своих чиновников. Возможно, именно из ненависти, а не по расчёту, он решил подсунуть им эту свинью. Не знаю, как слушатели «Свободы», а я словам этого американца – Николая Злобина – верю. Путин вполне может ненавидеть своё творение – раздутый и укреплённый послеельцинский управленческий аппарат, которому он (вместе со всем послесоветским народом) позволил невиданно обогатиться. Вполне может он ненавидеть это своё детище, вполне! Когда его слушаешь, даже просто смотришь на него, ловишь себя иной раз на мысли, что этот человек и самого себя не очень жалует… А упомянутый в письме «философский пароход» - это тот пароход, на котором в 1922 году по одному из самых последних приказов Ленина отправили на Запад цвет русской интеллигенции: ещё остававшихся в живых после «красного террора» учёных, литераторов, мастеров разных искусств, общественных деятелей.

Опять я дал маху, друзья. В прошлой или в позапрошлой передаче назвал ледоколом «Челюскин» - то самое сУдно, которое было раздавлено северными льдами в тридцать четвёртом году; команда высадилась на лёд и была спасена первыми самолётами советской полярной авиации. «Уважаемый Анатолий Иванович, - читаю письмо. - «Челюскин» не был ледоколом, обычный сухогруз. Это была очередная авантюра, попытка пройти Севморпуть эа одну навигацию. Большевистская лихость, вопреки вековому опыту. Уже за Беринговым проливом его затерло и отнесло обратно, в Ледовитый, где и раздавило. Я живу на станции Челюскинская, в посёлке старых большевиков». Спасибо автору этого письма. Я понял, почему допустил очередную ошибку. В голову не пришло, что в Ледовитый океан сунули не ледокол, а сухогруз, как совсем недавно не могло прийти в голову, что затеют кампанию под названием «модернизация», будто не было на нашей памяти ни химизация, ни мелиорации, ни специализации и концентрации, ни ускорения и т.п., и т.д. Но тут же надо сказать, что кампанейщина, как это называлось, жизнь в напряжении какой-нибудь кампании, когда всё внимание управленческого аппарата, общества нацеливалось на что-то одно, а всё остальное – по боку, когда страну ставили на дыбы по тому или иному поводу, когда она не жила, а сражалась за победу на очередном фронте, - это не было случайным советским изобретением. По-другому ничто не могло сдвинуться с места. Если не работает частный интерес, если он под запретом, тогда – сколько вбьёшь, столько и въедешь. Объявив такую кампанию, как «модернизация» (в сущности, более нелепую, чем в своё время «индустриализация»), российское руководство тем самым признало, что частный интерес в стране по-прежнему как следует не работает. Это не что иное, как объявление политического режима о своём банкротстве.
«Пришёл сосед и, узнав, что я пишу на радио «Свобода», сказал, что письма к вам просматриваются определёнными органами. Напугали наше поколение до смерти, - я читаю письмо старого геолога Калачёва Владимира Сергеевича. - Ну да пусть знают, - продолжает он, - как живут те, кто делал и строил эту страну! И что они за это получили!!, - два восклицательных знака. - И что получили министры-капиталисты. Как получили…». Владимир Сергеевич думает, что именно он даст знать миру, как обстоят дела в России, что до него никто об этом не говорил. Наверное, с другим настроением такие письма писать невозможно… Те, кто строил эту страну, делали это из рук вон плохо, в высшей степени расточительно, гнали туфту и халтуру, в том числе и я, что было бы ещё полбеды, но основные силы и средства тратили на подготовку войны со всем миром, для завоевания всего мира, причём, делали это всё с энтузиазмом, ради этого держали в голоде и холоде себя и всех, кого могли. Я согласен с теми из нас, кто говорит сейчас с горькой самокритикой, что за такую трудовую жизнь мы не заработали и тех копеек, что сейчас получаем под названием пенсий. Но в одном отношении старый геолог прав. Министры-капиталисты оказались не на высоте. Бескорыстие – первое, в чём усомнилась Россия, глядя на своих демократов у власти. Ожидали, что они будут не чета советским «слугам народа». Ельцин обещал покончить с привилегиями, ездил на трамвае, стоял в очереди в поликлинике… Не отказались ни от привилегий, ни от рвачества. Это был первый удар по надеждам на демократический, человечный капитализм. Жизнь стала брать своё не по дням, а по часам. Все стали богатыми – все, кто был в первом ряду демократической революции. Кто раньше, кто позже, но – практически все. Как быстро, считай – мгновенно, забылось, что в народном сознании первые демократы были, прежде всего, врагами алчности. Понятно, что это были наивные обещания, наивные ожидания, понятно, что устоять перед соблазнами было выше человеческих сил. Но тогда не надо удивляться, господин Чубайс, когда люди говорят, что никто не заставлял вас назначать дикие зарплаты себе и своим, никто, - говорят и будут говорить, какие бы заслуги ни были у вас позади и не явятся впереди. Ни одному из вашей когорты не оказалось доступным наслаждение бескорыстием, ни одному не улыбнулось счастье оправдать народные ожидания. Никому… Никто не попытался жить на зарплату, никто не отказался от дивидендов с революционных заслуг. Это называется: моральные банкроты – люди, распылившие свой моральный капитал.
Пишет господин Луков: «На протяжении долгого времени официальное отношение к разного рода евростандартам в России было как к желательной, но слишком дорогостоящей задаче. Потом государство получило в свое распоряжение большие средства. Однако, даже попытки качественных перемен не наблюдалось. Напротив, появилась даже идеология, которую вполне можно назвать "серым мракобесием". Исподволь внушалась мысль о второстепенности таких областей, как экология, правосудие. Недостатки в этих областях предполагалось возместить ускоренным экономическим ростом, валовым продуктом. Хотя Россию не назвали "великим сырьевым придатком", но и другое, благозвучное название по смыслу недалеко от этого. Средства массовой информации обозначали подобные идеи наукообразным термином "особый путь развития", а иногда сказочным словом "византизм". За последний год в России произошла заметная смена официальной фразеологии. Основной причиной этого называют экономический фактор. Видимо, это так. Обеспечение избранного способа экономического развития требовало не только высоких цен на сырье, но и постоянного их роста. Да и сам экономический рост получился слишком ядовитым. Михаил Луков. Московская область». Этот слушатель замечает такие вещи, на которые большинство не обращает внимания. Он замечает изменения в казённом языке, в языке начальства и пропаганды, исчезновение одних кремлёвских «теорий» и рождение других, новых. Большинству не очень интересно следить за тем, как появляются новые слова и выражения, как меняется описание тех или иных явлений, как пересматриваются оценки. Большинство не задумывается, как это делается и для чего, что за этим стоит. Господин Луков подметил, как работает привычка российского правления отмахиваться от трудных проблем, избегать крупных решений. Обеспечить настоящее правосудие – это такая трудная задача, что людям, случайно оказавшимся на самом верху, людям обыкновенным, маленьким – им даже думать о ней было боязно с самого начала. Вот они и ухватились за теорию, что главное – экономика, хозяйственные успехи, остальное как-нибудь приложится. Вообще-то, может быть, что-то и приложилось бы, если было бы к чему прилагаться. Оказывается, чтобы деньги облагораживали страну, она должна их зарабатывать, а не получать за вещи, которые ей достались от природы. Такой урок преподнесло России минувшее десятилетие. Чтобы деньги не получить, а заработать, надо работать, и не как-нибудь, а хотя бы не хуже других. Только в ходе такой работы нужда заставляет людей отказываться от лагерно-колхозных привычек.

Теперь прочитаю из письма Станислава, помещённого на сайте «Свободы» в порядке отклика на одну из моих последних передач. Он обращается к нашему слушателю из Казахстана, написавшему, что собирает деньги и учит английский язык, чтобы навсегда поселиться на Западе: «Найди самую захудалую деревню в России и - работы тебе до конца жизни .Забудешь и за Путина (на всякий случай: ничего не имею против путина), и за политику. Отремонтировать дом. Сделать удобства лучше, чем в городе. Окультурить землю. По собственному опыту говорю (мне 69 лет): c удобным инструментом спокойно можешь обработать 1 га вручную. При этом - учти - лучше любого фитнесклуба, свежий воздух, рыбалка рядом, и чистые продукты - при этом - польза обществу: не берешь продукты с общего котла. Кстати, рекомендую это всем. И вообще – плюньте на политику», - советует автор тоже всем, как будто и политика в этом случае плюнет на всех. Я бы назвал это письмо гласом из прошлого века, причём, советского, из века планового хозяйства, недостач всего, что нужно человеку для жизни, из века пустых прилавков и очередей за колготками и колбасой. Именно оттуда идёт представление, что если чего-то не берёшь из общего котла, если существуешь на подножном корму, то тем самым ты оказываешь услугу отечеству. Читать это особенно интересно сегодня, когда десятки стран только о том и хлопочут, чтобы население не сокращало потребление, а наоборот, потребляло всё больше, возбуждая производство и выводя тем самым экономику из кризиса. Игорь Лисов из Запорожья, во внимание к понятиям этого отшельника, советует ему слушать не радио «Свобода», чем тот занимается с пятьдесят восьмого года, а «Голос Кореи». Ни к чему я так спокойно не отношусь, как к призывам бросить всё городское и даже сельское и уйти в леса и поля. Дело в том, что желающих всегда будут единицы. В неизменно дикой природе и в неизменно диком виде человечество просто не выжило бы, а Господу до сих пор было угодно, чтобы оно всё-таки зачем-то продолжало своё существование, причём - постоянно умножаясь.