Один из немногих независимых политологов и социологов Северного Кавказа Абдулла Истамулов поделился с Радио Свобода впечатлениями от поездки по региону:
- Есть какой-то общий знаменатель для республик Северного Кавказа – что-то, что делает их похожими друг на друга?
- Страх перед будущим и недовольство настоящим. Формы протеста разнятся: в Ингушетии люди выходят на улицы, в Чечне молчат, в Дагестане находят иные методы. И все это следствие одной главной северокавказской проблемы – беззакония, деградации государства, неспособности властных институтов соблюдать ими же установленные правила.
- Когда эта проблема начала проявляться?
- Тенденция начала складываться в середине 90-х, в период первой чеченской войны. Сейчас она стала обыденностью, нет только ответа на вопрос о ее обратимости.
- Почему именно Дагестан наиболее агрессивно реагирует на беззаконие?
- Многочисленность этносов в Дагестане способствовала появлению множества кланов. С одной стороны, как ни странно, это позволяет существовать независимым СМИ. С другой – увеличивает количество тех, кто готов прибегнуть к насилию в борьбе за ресурсы. На этом фоне появились ваххабиты, которые предложили выход из этой ситуации – и тоже радикальный. Это форма социального протеста, даже не религиозного.
- А почему молчит Чечня?
- То, что происходит в Чечне, часто сравнивают с фильмом "Молчание ягнят", преподносят республику как территорию беззакония. А на самом деле там живут и работают нормальные люди. Люди, пережившие две самые страшные войны последнего времени, готовы многое отдать за стабильность. Им нужна передышка. Другое дело, что эта ситуация не может длиться вечно. Это молчание того сорта, которое может прерваться самым громким криком.
- Люди, выходящие на улицу в Ингушетии – это признак ожесточения или, наоборот, разумности властей, которые позволяют им это делать?
- Я не преувеличиваю роль личности в истории, но то, что Юнус-Бек Евкуров начал разговаривать с людьми – и со сторонниками, и с противниками – очень важно. В Ингушетии, где со времен первой чеченской войны было сильно вооруженное подполье, впервые появилось нечто, похожее не легальную политическую оппозицию.
- Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия образуют третью группу?
- Да, эти республики объединяет то, что там одна национальность доминирует над другой. И это порождает такие сильные чувства, что в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии экстремисты управляют криминалом, а не наоборот.
- Северная Осетия?
- Это территория победившей коррупции, и остальные проблемы на этом фоне кажутся несущественными.
- Означает ли это, что мысль Александра Хлопонина о том, что на Северном Кавказе нет борьбы с ваххабизмом, а есть борьба кланов, прикрывающаяся борьбой с ваххабизмом – эта мысль не универсальна применительно ко всем республикам?
- Эта мысль имеет право на существование: у нас не только управляемая демократия, но и управляемый ваххабизм. Но недооценивать ваххабизм как самостоятельную силу не стоит.
- Есть какие-то проблемы Северного Кавказа, которые могут быть целиком решены в этом регионе, на местах?
- Чечня. Эта республика и этот народ оказались в особом положении и требуют особого отношения. Что было сделано правильно, что неправильно – отдельный разговор. Сейчас стоит задача подготовки Чечни к решению задач общественного строительства. И это все – остальные проблемы Северного Кавказа решаются только в Москве. Или не решаются.
- Есть какие-то административные способы решения этих проблем. Например, создание Северокавказского федерального округа – шаг в правильном направлении?
- На первый взгляд – да, объединяются регионы со схожими проблемами. Следующий вопрос – есть ли у вас ресурсы и политическая воля для их решения. Это не проблема Северного Кавказа, а федеральной власти.
- Надо ли пытаться вступить в диалог с ваххабитами, которые представляют собой реальную силу?
- В Дагестане десять лет пытались говорить – чем дело кончилось? У них другие цели, они с вами говорить и договариваться не собираются, и вам не надо. Обращаться надо к людям, но не с разговорами, а с делами.
- Есть какой-то общий знаменатель для республик Северного Кавказа – что-то, что делает их похожими друг на друга?
- Страх перед будущим и недовольство настоящим. Формы протеста разнятся: в Ингушетии люди выходят на улицы, в Чечне молчат, в Дагестане находят иные методы. И все это следствие одной главной северокавказской проблемы – беззакония, деградации государства, неспособности властных институтов соблюдать ими же установленные правила.
- Когда эта проблема начала проявляться?
- Тенденция начала складываться в середине 90-х, в период первой чеченской войны. Сейчас она стала обыденностью, нет только ответа на вопрос о ее обратимости.
- Почему именно Дагестан наиболее агрессивно реагирует на беззаконие?
- Многочисленность этносов в Дагестане способствовала появлению множества кланов. С одной стороны, как ни странно, это позволяет существовать независимым СМИ. С другой – увеличивает количество тех, кто готов прибегнуть к насилию в борьбе за ресурсы. На этом фоне появились ваххабиты, которые предложили выход из этой ситуации – и тоже радикальный. Это форма социального протеста, даже не религиозного.
- А почему молчит Чечня?
- То, что происходит в Чечне, часто сравнивают с фильмом "Молчание ягнят", преподносят республику как территорию беззакония. А на самом деле там живут и работают нормальные люди. Люди, пережившие две самые страшные войны последнего времени, готовы многое отдать за стабильность. Им нужна передышка. Другое дело, что эта ситуация не может длиться вечно. Это молчание того сорта, которое может прерваться самым громким криком.
- Люди, выходящие на улицу в Ингушетии – это признак ожесточения или, наоборот, разумности властей, которые позволяют им это делать?
- Я не преувеличиваю роль личности в истории, но то, что Юнус-Бек Евкуров начал разговаривать с людьми – и со сторонниками, и с противниками – очень важно. В Ингушетии, где со времен первой чеченской войны было сильно вооруженное подполье, впервые появилось нечто, похожее не легальную политическую оппозицию.
- Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия образуют третью группу?
- Да, эти республики объединяет то, что там одна национальность доминирует над другой. И это порождает такие сильные чувства, что в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии экстремисты управляют криминалом, а не наоборот.
- Северная Осетия?
- Это территория победившей коррупции, и остальные проблемы на этом фоне кажутся несущественными.
- Означает ли это, что мысль Александра Хлопонина о том, что на Северном Кавказе нет борьбы с ваххабизмом, а есть борьба кланов, прикрывающаяся борьбой с ваххабизмом – эта мысль не универсальна применительно ко всем республикам?
- Эта мысль имеет право на существование: у нас не только управляемая демократия, но и управляемый ваххабизм. Но недооценивать ваххабизм как самостоятельную силу не стоит.
- Есть какие-то проблемы Северного Кавказа, которые могут быть целиком решены в этом регионе, на местах?
- Чечня. Эта республика и этот народ оказались в особом положении и требуют особого отношения. Что было сделано правильно, что неправильно – отдельный разговор. Сейчас стоит задача подготовки Чечни к решению задач общественного строительства. И это все – остальные проблемы Северного Кавказа решаются только в Москве. Или не решаются.
- Есть какие-то административные способы решения этих проблем. Например, создание Северокавказского федерального округа – шаг в правильном направлении?
- На первый взгляд – да, объединяются регионы со схожими проблемами. Следующий вопрос – есть ли у вас ресурсы и политическая воля для их решения. Это не проблема Северного Кавказа, а федеральной власти.
- Надо ли пытаться вступить в диалог с ваххабитами, которые представляют собой реальную силу?
- В Дагестане десять лет пытались говорить – чем дело кончилось? У них другие цели, они с вами говорить и договариваться не собираются, и вам не надо. Обращаться надо к людям, но не с разговорами, а с делами.
