Ирина Лагунина: Канва событий вокруг иранского соглашения с Турцией о хранении 1200 килограммов на турецкой территории до тех пор, пока Россия и Франция не предоставят топливо для иранского медицинского реактора, на сегодняшний день выглядит так:
Сразу после подписания сделки президент Ирана Махмуд Ахмадинежад призвал группу 5+1 (Постоянные члены Совета Безопасности плюс Германия) вернуться за стол переговоров. Параллельно министерство иностранных дел Ирана выступило с заявлением, что сделка не предполагает, что Иран немедленно остановит процесс обогащения урана до 20 процентов. Отнюдь нет, обогащение продолжится.
Детали соглашения с Турцией должны быть представлены в Международное агентство по атомной энергии в течение недели. Сам же Иран берется выполнить условия соглашения с Турцией в течение месяца. Турция дала гарантии, что, если Иран не получит топливо для медицинского реактора в Тегеране от России и Франции, Турция вернет все 1200 килограммов в целости и сохранности.
Вашингтонский институт исследования ближневосточной прессы в связи с этим выпустил блиц-анализ настроений в Тегеране. Основной вывод – режим в Тегеране тем самым подтвердил для себя, что ему удается установить новый мировой порядок, определяет который сам Иран. Сделка подтверждает заявления Махмуда Ахмадинежада, что Тегеран должен участвовать в управлении миром и даже представить политическую, культурную и нравственную альтернативу силам старого миропорядка, то есть США и Западу в целом. Привлечение на свою сторону Бразилии, крупной страны и члена Совета Безопасности ООН, вынесло иранскую проблему за рамки Ближнего Востока и даже за рамки собственно ядерной проблемы. Это – шаг на пути построения глобального фронта, который Иран представляет как альтернативу Западу. Включение в этот фронт исламской Турции, с этой точки зрения, особенно важно. Иранское министерство иностранных дел даже заявило, что Венская группа – МАГАТЭ, США, Россия и Франция будут отвечать перед международным сообществом, если соглашение к Турцией окажется сорванным.
Ответ последовал уже во вторник вечером, когда госсекретарь США Хиллари Клинтон объявила, что текст резолюции о новых санкциях против Ирана согласован между постоянными членами Совета Безопасности ООН, а следовательно, выносится на рассмотрение этого органа.
О деталях иранского плана мы беседуем с экспертом из Федерации американских ученых Айваном Олричем. Почему так прохладно отнеслись в мире к идее обмена иранского низкообогащенного урана через Турцию?
Айван Олрич: Думаю, что люди чувствуют – на бумаге это может выглядеть хорошо, но реальность от этого далека. Мы уже все это проходили. И всегда сталкивались с препятствиями. На самом деле нынешнее положение вещей очень похоже на то, что было в октябре прошлого года. Сейчас иранская сторона в принципе согласилась на обмен, но предстоит еще обговорить детали. Ну, знаете, иранская сторона согласилась на урановый обмен в принципе и в октябре прошлого года. Так что естественно, что люди проявляют некоторую сдержанность в оценке ирано-турецкого соглашения. Никто не хочет выглядеть наивным и торжественно заявлять: да, вот это тот самый прорыв, которого мы все ждали. Кстати, я не исключаю, что, может быть, через полгода мы обернемся назад и скажем: да, это на самом деле был поворотный момент. Мне хочет оставаться хоть немного оптимистичным. В этом соглашении есть один положительный момент в любом случае. Я имею в виду то, что это соглашение, как и многие другие такого рода сделки все больше и больше оказывают на Иран давление. Руководству страны все сложнее будет доказать коммерческую или энергетическую выгоду от программы обогащения урана. Она будет иметь смысл только в том случае, если ее конечной целью будет производство оружия. Если мы через международную торговлю обеспечим потребности Ирана в атомном топливе, а иранское руководство продолжит вливать огромные средства в программу обогащения, которая, кстати, пока развивается не очень успешно, то это само по себе будет доказательством истинных намерений – как для международного сообщества, так и для собственно иранского общества. Это докажет, что у иранской программы обогащения просто нет оправдания.
Ирина Лагунина: Почему именно Турция? Ведь у Турции нет возможности дообогатить эти 1200 килограммов урана, который сейчас обогащен на 3,5 процента. Уран, обогащенный на 20 процентов для медицинского реактора, все равно придет из Франции и из России.
Айван Олрич: Причина, по которой Иран согласился складировать свой уран на территории Турции, состоит в том, что Турция выглядит честным брокером в этой сделке. Иран заявляет, что не может доверять гарантиям в поставке топлива, которые дали Россия и Франция. И у них есть плохой исторический опыт с французскими компаниями, заключившими соглашение еще с шахом, но не выполнившими свои обязательства из-за политических перемен в Иране. Иран не расценивает западных поставщиков атомного топлива как надежных. Они полагают, что если они отправят свой низкообогащенный уран на Запад, то взамен никогда ничего не получат – уран исчезнет, а топливные стержни взамен поставлены не будут. В этом как раз и заключается причина спора в прошлом октябре – как произойдет обмен: одновременно или же Иран сначала поставит свой уран и только через год получит взамен атомные стержни для медицинского реактора. И, кстати, я хочу подчеркнуть, что речь идет именно об этом небольшом медицинском реакторе в Тегеране, который производит медицинские изотопы, а не о реакторе атомной электростанции. Так что в данном случае Иран просто в достаточной мере доверяет турецкому правительству, чтобы согласиться на сделку: иранский уран будет перевезен через границу на турецкую сторону. Турки будут его охранять – они будут выполнять роль своего рода банка. А после того, как атомные стержни будут доставлены в Иран из Франции, Турция сможет продать эти 1200 килограммов низкобогащенного урана на международном рынке, и все будут счастливы. А если сделка не состоится, то Турция должна будет вернуть уран обратно Тегерану. Так что получается, что Турция в данном случае выступает в роли посредника, которому доверяют все стороны.
Ирина Лагунина: А что касается иранских общих запасов и его намерения продолжать процесс обогащения, несмотря на возможную сделку?
Айван Олрич: Когда это предложение впервые прозвучало в октябре прошлого года, 1200 килограммов составляли две трети всего иранского урана, обогащенного на 3,5 процента. Но Иран, как вы заметили, все это время не прекращал процесс обогащения урана, так что с каждым днем 1200 килограммов становится все меньшей величиной, это все меньшая и меньшая доля от всех иранских запасов. И на настоящий момент 1200 килограммов составляют половину от всего, что есть у Ирана. А если мы подождем еще 8-12 месяцев до того, как Франция поставит стержни для реактора, то 1200 килограммов вообще будут составлять всего 30 или 40 процентов от иранских запасов низкообогащенного урана, поскольку они эти запасы постоянно пополняют.
Ирина Лагунина: Напомню, мы беседуем с экспертом из Федерации американских ученых Айваном Олричем. Я встретила в одном из обзоров иранской ядерной программы такие цифры – иранскому медицинскому реактору на все его жизнь необходимо всего 30 килограммов урана, обогащенного до 20 процентов. Почему тогда Франция обязана поставить 120 килограммов урана, обогащенного на 20 процентов?
Айван Олрич: Я подозреваю, что цифры, на которые вы ссылаетесь, касаются урана-235. У урана есть два изотопа, то есть атома, которые химически идентичны, но имеют разную массу – уран-235 и уран-238. И возможность использовать их в ядерных целях кардинальным образом различается. В обычной урановой руде, которую выкапывают из земли, содержатся и тот, и другой изотоп. Но уран-235 – это именно то вещество, которое заставляет работать атомные электростанции и на основании которого создают ядерное оружие. Но в природе он составляет меньше одного процента урановой руды. Что сделать его пригодным для использования в реакторе, надо увеличить процент его содержания. Весь этот процесс обогащения урана и есть – увеличение его концентрации. Для атомных электростанций его должно быть около 5 процентов, для медицинского реактора, о котором мы говорим, - около 20 процентов, а для ядерного оружия – около 90 процентов. Но процесс обогащения одинаков для всех. И именно это и вызывает беспокойство международного сообщества – те же самые центрифуги и тот же самый процесс, в результате которого создается топливо для атомных электростанций, используется при желании и для создания ядерного оружия. Так что цифра, которую вы упомянули – 30 килограммов, это объем урана-235. Но не забывайте – это только 20 процентов, так что объем массы надо увеличить на 5. Так что для 30 килограммов урана-235 20-процентного обогащения нужна масса в 150 килограммов. Почти то, что поставит Франция.
Ирина Лагунина: И на сколько в среднем хватает этого топлива?
Айван Олрич: Жизненный цикл топлива составляет от 10 до 20 лет. Последний раз в тегеранском реакторе топливо менялось в 1992 году. Тогда топливо поставили аргентинцы. А до этого в него закладывали топливо в тот момент, когда строили в 1967 году. И сделали это Соединенные Штаты. Так что в такого рода медицинских реакторах топливо работает исключительно долго. Это в реакторах атомных электростанций его надо менять каждые полтора года.
Ирина Лагунина: Первой реакцией на заявленное соглашение было – это сделано для того, чтобы расколоть Совет Безопасности ООН, чтобы избежать новых санкций против Ирана. Вот первоначальная реакция российского президента на известие о сделке.
Дмитрий Медведев: Возникает вопрос о том, достаточный ли это уровень обменных операций, все ли участники международного сообщества будут этим удовлетворены. Не знаю. Видимо, потребуются отдельные консультации с участием всех, кто, что называется, в теме, кто в процессе.
Ирина Лагунина: Судя по всему, отколоть от группы лидеров Китай и Россию Ирану на этот раз не удалось.
Айван Олрич: Вопрос даже не в том, расколет это соглашение с Турцией Совет Безопасности или нет, и не в том, сколько времени потребуется для того, чтобы вновь получить консенсус. По-моему, режим в Тегеране был сильно удивлен тем, как быстро Соединенным Штатам удалось убедить Россию и Китай поддержать предложения по санкциям. И именно для того, чтобы разрушить это единство, они и пошли на соглашение с Турцией. Конечно, это лишь предположение, но оно естественно вытекает из логики развития событий. И конечно, это соглашение на какое-то время замедлит процесс обсуждения санкций в Совете Безопасности ООН – наверняка найдутся страны, которые заявят о том, что им нужно время для изучения деталей иранской договоренности с Турцией перед тем, как они придут к какому-то заключению о санкциях. Но самый большой вопрос состоит в следующем: допустим, что сделка с посредничеством Турции пройдет гладко – но будет ли этого достаточно для того, чтобы убедить основных членов Совета Безопасности в том, что Иран согласился на все правила честной игры, как этого требует от него международное сообщество. Ведь не стоит забывать, что это – только один случай, одна часть проблемы. Это предложение с самого начала ставило две цели. Первая – вывезти из Ирана значительную часть его низкообогащенного урана. Да, это так. Но вторая цель – создать механизм для сотрудничества. Это – зерно, из которого может прорасти сотрудничество между Западом и Ираном. Это не финал, не разрешение проблемы. Есть еще очень много вопросов относительно иранской ядерной программы, которые остаются без ответа. Иран просто отказывается о них говорить. У МАГАТЭ есть очень длинный список очень серьезных подозрений. Мы не знаем, оправданно ли хоть одно из них. Но если даже половина из них окажется оправданными, то это очень серьезный сигнал того, что у Ирана на самом деле есть военная ядерная программа. Но Иран отказывается говорить на эту тему, он даже заявляет, что у международного сообщества нет права задавать подобные вопросы.
Ирина Лагунина: Мы беседовали с экспертом из Федерации американских ученых Айваном Олричем. Кстати, именно это во вторник и заявила Госсекретарь США Хиллари Клинтон:
Хиллари Клинтон: Хотя вывоз значительной части низкообогащенного урана с территории Ирана и положительный шаг, мы по-прежнему серьезно обеспокоены целым рядом проблем, которые не упоминались в заявленной декларации.
Сразу после подписания сделки президент Ирана Махмуд Ахмадинежад призвал группу 5+1 (Постоянные члены Совета Безопасности плюс Германия) вернуться за стол переговоров. Параллельно министерство иностранных дел Ирана выступило с заявлением, что сделка не предполагает, что Иран немедленно остановит процесс обогащения урана до 20 процентов. Отнюдь нет, обогащение продолжится.
Детали соглашения с Турцией должны быть представлены в Международное агентство по атомной энергии в течение недели. Сам же Иран берется выполнить условия соглашения с Турцией в течение месяца. Турция дала гарантии, что, если Иран не получит топливо для медицинского реактора в Тегеране от России и Франции, Турция вернет все 1200 килограммов в целости и сохранности.
Вашингтонский институт исследования ближневосточной прессы в связи с этим выпустил блиц-анализ настроений в Тегеране. Основной вывод – режим в Тегеране тем самым подтвердил для себя, что ему удается установить новый мировой порядок, определяет который сам Иран. Сделка подтверждает заявления Махмуда Ахмадинежада, что Тегеран должен участвовать в управлении миром и даже представить политическую, культурную и нравственную альтернативу силам старого миропорядка, то есть США и Западу в целом. Привлечение на свою сторону Бразилии, крупной страны и члена Совета Безопасности ООН, вынесло иранскую проблему за рамки Ближнего Востока и даже за рамки собственно ядерной проблемы. Это – шаг на пути построения глобального фронта, который Иран представляет как альтернативу Западу. Включение в этот фронт исламской Турции, с этой точки зрения, особенно важно. Иранское министерство иностранных дел даже заявило, что Венская группа – МАГАТЭ, США, Россия и Франция будут отвечать перед международным сообществом, если соглашение к Турцией окажется сорванным.
Ответ последовал уже во вторник вечером, когда госсекретарь США Хиллари Клинтон объявила, что текст резолюции о новых санкциях против Ирана согласован между постоянными членами Совета Безопасности ООН, а следовательно, выносится на рассмотрение этого органа.
О деталях иранского плана мы беседуем с экспертом из Федерации американских ученых Айваном Олричем. Почему так прохладно отнеслись в мире к идее обмена иранского низкообогащенного урана через Турцию?
Айван Олрич: Думаю, что люди чувствуют – на бумаге это может выглядеть хорошо, но реальность от этого далека. Мы уже все это проходили. И всегда сталкивались с препятствиями. На самом деле нынешнее положение вещей очень похоже на то, что было в октябре прошлого года. Сейчас иранская сторона в принципе согласилась на обмен, но предстоит еще обговорить детали. Ну, знаете, иранская сторона согласилась на урановый обмен в принципе и в октябре прошлого года. Так что естественно, что люди проявляют некоторую сдержанность в оценке ирано-турецкого соглашения. Никто не хочет выглядеть наивным и торжественно заявлять: да, вот это тот самый прорыв, которого мы все ждали. Кстати, я не исключаю, что, может быть, через полгода мы обернемся назад и скажем: да, это на самом деле был поворотный момент. Мне хочет оставаться хоть немного оптимистичным. В этом соглашении есть один положительный момент в любом случае. Я имею в виду то, что это соглашение, как и многие другие такого рода сделки все больше и больше оказывают на Иран давление. Руководству страны все сложнее будет доказать коммерческую или энергетическую выгоду от программы обогащения урана. Она будет иметь смысл только в том случае, если ее конечной целью будет производство оружия. Если мы через международную торговлю обеспечим потребности Ирана в атомном топливе, а иранское руководство продолжит вливать огромные средства в программу обогащения, которая, кстати, пока развивается не очень успешно, то это само по себе будет доказательством истинных намерений – как для международного сообщества, так и для собственно иранского общества. Это докажет, что у иранской программы обогащения просто нет оправдания.
Ирина Лагунина: Почему именно Турция? Ведь у Турции нет возможности дообогатить эти 1200 килограммов урана, который сейчас обогащен на 3,5 процента. Уран, обогащенный на 20 процентов для медицинского реактора, все равно придет из Франции и из России.
Айван Олрич: Причина, по которой Иран согласился складировать свой уран на территории Турции, состоит в том, что Турция выглядит честным брокером в этой сделке. Иран заявляет, что не может доверять гарантиям в поставке топлива, которые дали Россия и Франция. И у них есть плохой исторический опыт с французскими компаниями, заключившими соглашение еще с шахом, но не выполнившими свои обязательства из-за политических перемен в Иране. Иран не расценивает западных поставщиков атомного топлива как надежных. Они полагают, что если они отправят свой низкообогащенный уран на Запад, то взамен никогда ничего не получат – уран исчезнет, а топливные стержни взамен поставлены не будут. В этом как раз и заключается причина спора в прошлом октябре – как произойдет обмен: одновременно или же Иран сначала поставит свой уран и только через год получит взамен атомные стержни для медицинского реактора. И, кстати, я хочу подчеркнуть, что речь идет именно об этом небольшом медицинском реакторе в Тегеране, который производит медицинские изотопы, а не о реакторе атомной электростанции. Так что в данном случае Иран просто в достаточной мере доверяет турецкому правительству, чтобы согласиться на сделку: иранский уран будет перевезен через границу на турецкую сторону. Турки будут его охранять – они будут выполнять роль своего рода банка. А после того, как атомные стержни будут доставлены в Иран из Франции, Турция сможет продать эти 1200 килограммов низкобогащенного урана на международном рынке, и все будут счастливы. А если сделка не состоится, то Турция должна будет вернуть уран обратно Тегерану. Так что получается, что Турция в данном случае выступает в роли посредника, которому доверяют все стороны.
Ирина Лагунина: А что касается иранских общих запасов и его намерения продолжать процесс обогащения, несмотря на возможную сделку?
Айван Олрич: Когда это предложение впервые прозвучало в октябре прошлого года, 1200 килограммов составляли две трети всего иранского урана, обогащенного на 3,5 процента. Но Иран, как вы заметили, все это время не прекращал процесс обогащения урана, так что с каждым днем 1200 килограммов становится все меньшей величиной, это все меньшая и меньшая доля от всех иранских запасов. И на настоящий момент 1200 килограммов составляют половину от всего, что есть у Ирана. А если мы подождем еще 8-12 месяцев до того, как Франция поставит стержни для реактора, то 1200 килограммов вообще будут составлять всего 30 или 40 процентов от иранских запасов низкообогащенного урана, поскольку они эти запасы постоянно пополняют.
Ирина Лагунина: Напомню, мы беседуем с экспертом из Федерации американских ученых Айваном Олричем. Я встретила в одном из обзоров иранской ядерной программы такие цифры – иранскому медицинскому реактору на все его жизнь необходимо всего 30 килограммов урана, обогащенного до 20 процентов. Почему тогда Франция обязана поставить 120 килограммов урана, обогащенного на 20 процентов?
Айван Олрич: Я подозреваю, что цифры, на которые вы ссылаетесь, касаются урана-235. У урана есть два изотопа, то есть атома, которые химически идентичны, но имеют разную массу – уран-235 и уран-238. И возможность использовать их в ядерных целях кардинальным образом различается. В обычной урановой руде, которую выкапывают из земли, содержатся и тот, и другой изотоп. Но уран-235 – это именно то вещество, которое заставляет работать атомные электростанции и на основании которого создают ядерное оружие. Но в природе он составляет меньше одного процента урановой руды. Что сделать его пригодным для использования в реакторе, надо увеличить процент его содержания. Весь этот процесс обогащения урана и есть – увеличение его концентрации. Для атомных электростанций его должно быть около 5 процентов, для медицинского реактора, о котором мы говорим, - около 20 процентов, а для ядерного оружия – около 90 процентов. Но процесс обогащения одинаков для всех. И именно это и вызывает беспокойство международного сообщества – те же самые центрифуги и тот же самый процесс, в результате которого создается топливо для атомных электростанций, используется при желании и для создания ядерного оружия. Так что цифра, которую вы упомянули – 30 килограммов, это объем урана-235. Но не забывайте – это только 20 процентов, так что объем массы надо увеличить на 5. Так что для 30 килограммов урана-235 20-процентного обогащения нужна масса в 150 килограммов. Почти то, что поставит Франция.
Ирина Лагунина: И на сколько в среднем хватает этого топлива?
Айван Олрич: Жизненный цикл топлива составляет от 10 до 20 лет. Последний раз в тегеранском реакторе топливо менялось в 1992 году. Тогда топливо поставили аргентинцы. А до этого в него закладывали топливо в тот момент, когда строили в 1967 году. И сделали это Соединенные Штаты. Так что в такого рода медицинских реакторах топливо работает исключительно долго. Это в реакторах атомных электростанций его надо менять каждые полтора года.
Ирина Лагунина: Первой реакцией на заявленное соглашение было – это сделано для того, чтобы расколоть Совет Безопасности ООН, чтобы избежать новых санкций против Ирана. Вот первоначальная реакция российского президента на известие о сделке.
Дмитрий Медведев: Возникает вопрос о том, достаточный ли это уровень обменных операций, все ли участники международного сообщества будут этим удовлетворены. Не знаю. Видимо, потребуются отдельные консультации с участием всех, кто, что называется, в теме, кто в процессе.
Ирина Лагунина: Судя по всему, отколоть от группы лидеров Китай и Россию Ирану на этот раз не удалось.
Айван Олрич: Вопрос даже не в том, расколет это соглашение с Турцией Совет Безопасности или нет, и не в том, сколько времени потребуется для того, чтобы вновь получить консенсус. По-моему, режим в Тегеране был сильно удивлен тем, как быстро Соединенным Штатам удалось убедить Россию и Китай поддержать предложения по санкциям. И именно для того, чтобы разрушить это единство, они и пошли на соглашение с Турцией. Конечно, это лишь предположение, но оно естественно вытекает из логики развития событий. И конечно, это соглашение на какое-то время замедлит процесс обсуждения санкций в Совете Безопасности ООН – наверняка найдутся страны, которые заявят о том, что им нужно время для изучения деталей иранской договоренности с Турцией перед тем, как они придут к какому-то заключению о санкциях. Но самый большой вопрос состоит в следующем: допустим, что сделка с посредничеством Турции пройдет гладко – но будет ли этого достаточно для того, чтобы убедить основных членов Совета Безопасности в том, что Иран согласился на все правила честной игры, как этого требует от него международное сообщество. Ведь не стоит забывать, что это – только один случай, одна часть проблемы. Это предложение с самого начала ставило две цели. Первая – вывезти из Ирана значительную часть его низкообогащенного урана. Да, это так. Но вторая цель – создать механизм для сотрудничества. Это – зерно, из которого может прорасти сотрудничество между Западом и Ираном. Это не финал, не разрешение проблемы. Есть еще очень много вопросов относительно иранской ядерной программы, которые остаются без ответа. Иран просто отказывается о них говорить. У МАГАТЭ есть очень длинный список очень серьезных подозрений. Мы не знаем, оправданно ли хоть одно из них. Но если даже половина из них окажется оправданными, то это очень серьезный сигнал того, что у Ирана на самом деле есть военная ядерная программа. Но Иран отказывается говорить на эту тему, он даже заявляет, что у международного сообщества нет права задавать подобные вопросы.
Ирина Лагунина: Мы беседовали с экспертом из Федерации американских ученых Айваном Олричем. Кстати, именно это во вторник и заявила Госсекретарь США Хиллари Клинтон:
Хиллари Клинтон: Хотя вывоз значительной части низкообогащенного урана с территории Ирана и положительный шаг, мы по-прежнему серьезно обеспокоены целым рядом проблем, которые не упоминались в заявленной декларации.
