В честь репетиции парада Дня Победы перекрыли Ленинградское шоссе. С сотней других, застигнутых врасплох автомобилистов, я маялась в пробке. Машина рядом левее, машина впереди моей, машина рядом правее – все они успели стать мне знакомы, вплоть до номерных знаков. А потом правый ряд убыстрился, мимо медленно проехала темно-серая "лада" и мой усталый взгляд остановился на заднем стекле машины. На том месте, где обычно пишут: "продаю", год выпуска и номер телефона, тем же белым маркером выведена была надпись: "Спасибо деду за победу! 1943-1945".
Мне стало любопытно: когда наши транспортные средства поравнялись, я беззастенчиво уставилась на водителя. Вроде ровесник – годом младше, годом старше.
Я задумалась про своего деда. Я знала, что он прошел не всю войну. Воевал только два года, в 45-м вместе с целым миром праздновал победу. Значит, спасибо деду за победу, 1943-1945?
Мой дед никогда не рассказывал мне войне. Может, я была мала? Но был мой брат, на три целых года старше. Ему он тоже почему-то не рассказывал о войне. У моего деда был смешной большой палец на правой руке. Он был больше обычного в два раза и совсем не гнулся. Удивительно, это было единственное, что я знала про деда и его войну. Вот это комичное ранение – единственная пуля, которая метила в него, угодила в большой палец правой руки.
Мой дед мастерил из конфетных фантиков шапочки, шляпки, маски, колпачки, надевал их на свой увечный палец и показывал мне спектакли – говорил на разные голоса, отбивался от кого-то, убегал. Под занавес несгибаемый артист кланялся, я хохотала до слез.
У бабушки хранятся фотографии моего деда – 1943-1945. Я смотрю на человека в гимнастерке: все его лицо состоит из тонких, красивых линий, и даже очень короткая стрижка не может скрыть, как сильно вьются у него волосы. Этот человек младше меня нынешней, на целый десяток лет, и он мне совсем не нравится. Я не знаю его, этого человека, которому должна говорить "спасибо" за победу. Я знаю своего деда – у него круглое лицо и совсем лысая голова, он чуть не плачет от горя, когда я в кровь расшибаю себе затылок, и совсем не говорит про войну.
1943-1945 не подарили ему чинов – только несколько медалей. После войны он женился на враче, которая дослужилась до чина капитана. Он вырастил дочь-врача, в чине старшего лейтенанта, вырастил сына-врача, в чине младшего лейтенанта. Но верховным главнокомандующим в доме был этот рядовой – мой нежнейший из всех дедов, на старом сером пиджаке которого я лишь однажды в жизни видела орденскую планку. Пиджак был не на нем – висел себе в гардеробе. Я спрашиваю маму: он рассказывал тебе о войне? Мама хохочет: да, все его рассказы напоминают похождения Швейка. Он очень смешно рассказывал про войну.
О чем он говорил?
Он был везунчиком – вот о чем. 3 января 1943 года ему исполнилось 18 лет, и его забрали на фронт. Он оказался под Сталинградом. И вышел оттуда с ранением, единственным за войну – таким смешным большим пальцем.
Рассказывал, как в него целился сидящий на дереве снайпер. Сам он стоял под деревом, но снайпер промахнулся. Не смешно ли? Почти дуэль, но, не пошевельнув и пальцем, он ее выигрывает?
Рассказывал, как спрятался в подполе от бандеровцев, приставив к виску пистолет, на случай, если будет найден. Обошли весь дом, а в подпол не заглянули.
Рассказывал, как ехал автоколонной во второй по счету машине. Первая в колонне машина на его глазах взрывается на бомбе, которую называли "бабочкой". Машина, на которой едет мой дед, спокойно проезжает мимо, третий в колонне автомобиль взлетает на воздух. Он был везунчик мой дед – это точно. Не храбрец и не герой этот ветеран войны, а везунчик. Он настаивал лишь на этом и, следуя какой-то своей, внутренней логике, никогда в жизни не покупал лотерейных билетов. Он знал, что выиграет.
Он дошел до Берлина. В немцах, тогда уже 20-летний солдат советской армии, увидел не врагов, а людей, поразивших его воображение тем, как педантично они умеют выстраивать пространство вокруг себя. Уж ты мне поверь, говорит мама, дедушка, который всегда снимал тапочки так, чтобы потом, не глядя, найти их в том же месте, знал толк в педантизме.
Что он делал после войны? Ему нравились парады победы?
Всем советским людям нравились парады победы.
А сейчас ему бы понравилось?
Ему не понравилось бы то, что бабушке пришлось обивать чиновничьи пороги, чтобы получить свои 5000 рублей в канун победы. Но ведь он бы над этим посмеялся?
Я чувствую, что готова посмеяться вместе с ним.
Я долго думала, что в моих воспоминаниях о деде самое важное? То, как он относился к войне? То, что не настаивал на своем праве быть человеком, которому надо говорить "спасибо" за победу? То, что и слово-то это, "ветеран", совсем с ним не вяжется?
Спасибо деду.
Мне стало любопытно: когда наши транспортные средства поравнялись, я беззастенчиво уставилась на водителя. Вроде ровесник – годом младше, годом старше.
Я задумалась про своего деда. Я знала, что он прошел не всю войну. Воевал только два года, в 45-м вместе с целым миром праздновал победу. Значит, спасибо деду за победу, 1943-1945?
Мой дед никогда не рассказывал мне войне. Может, я была мала? Но был мой брат, на три целых года старше. Ему он тоже почему-то не рассказывал о войне. У моего деда был смешной большой палец на правой руке. Он был больше обычного в два раза и совсем не гнулся. Удивительно, это было единственное, что я знала про деда и его войну. Вот это комичное ранение – единственная пуля, которая метила в него, угодила в большой палец правой руки.
Мой дед мастерил из конфетных фантиков шапочки, шляпки, маски, колпачки, надевал их на свой увечный палец и показывал мне спектакли – говорил на разные голоса, отбивался от кого-то, убегал. Под занавес несгибаемый артист кланялся, я хохотала до слез.
У бабушки хранятся фотографии моего деда – 1943-1945. Я смотрю на человека в гимнастерке: все его лицо состоит из тонких, красивых линий, и даже очень короткая стрижка не может скрыть, как сильно вьются у него волосы. Этот человек младше меня нынешней, на целый десяток лет, и он мне совсем не нравится. Я не знаю его, этого человека, которому должна говорить "спасибо" за победу. Я знаю своего деда – у него круглое лицо и совсем лысая голова, он чуть не плачет от горя, когда я в кровь расшибаю себе затылок, и совсем не говорит про войну.
1943-1945 не подарили ему чинов – только несколько медалей. После войны он женился на враче, которая дослужилась до чина капитана. Он вырастил дочь-врача, в чине старшего лейтенанта, вырастил сына-врача, в чине младшего лейтенанта. Но верховным главнокомандующим в доме был этот рядовой – мой нежнейший из всех дедов, на старом сером пиджаке которого я лишь однажды в жизни видела орденскую планку. Пиджак был не на нем – висел себе в гардеробе. Я спрашиваю маму: он рассказывал тебе о войне? Мама хохочет: да, все его рассказы напоминают похождения Швейка. Он очень смешно рассказывал про войну.
О чем он говорил?
Он был везунчиком – вот о чем. 3 января 1943 года ему исполнилось 18 лет, и его забрали на фронт. Он оказался под Сталинградом. И вышел оттуда с ранением, единственным за войну – таким смешным большим пальцем.
Рассказывал, как в него целился сидящий на дереве снайпер. Сам он стоял под деревом, но снайпер промахнулся. Не смешно ли? Почти дуэль, но, не пошевельнув и пальцем, он ее выигрывает?
Рассказывал, как спрятался в подполе от бандеровцев, приставив к виску пистолет, на случай, если будет найден. Обошли весь дом, а в подпол не заглянули.
Рассказывал, как ехал автоколонной во второй по счету машине. Первая в колонне машина на его глазах взрывается на бомбе, которую называли "бабочкой". Машина, на которой едет мой дед, спокойно проезжает мимо, третий в колонне автомобиль взлетает на воздух. Он был везунчик мой дед – это точно. Не храбрец и не герой этот ветеран войны, а везунчик. Он настаивал лишь на этом и, следуя какой-то своей, внутренней логике, никогда в жизни не покупал лотерейных билетов. Он знал, что выиграет.
Он дошел до Берлина. В немцах, тогда уже 20-летний солдат советской армии, увидел не врагов, а людей, поразивших его воображение тем, как педантично они умеют выстраивать пространство вокруг себя. Уж ты мне поверь, говорит мама, дедушка, который всегда снимал тапочки так, чтобы потом, не глядя, найти их в том же месте, знал толк в педантизме.
Что он делал после войны? Ему нравились парады победы?
Всем советским людям нравились парады победы.
А сейчас ему бы понравилось?
Ему не понравилось бы то, что бабушке пришлось обивать чиновничьи пороги, чтобы получить свои 5000 рублей в канун победы. Но ведь он бы над этим посмеялся?
Я чувствую, что готова посмеяться вместе с ним.
Я долго думала, что в моих воспоминаниях о деде самое важное? То, как он относился к войне? То, что не настаивал на своем праве быть человеком, которому надо говорить "спасибо" за победу? То, что и слово-то это, "ветеран", совсем с ним не вяжется?
Спасибо деду.
