Марина Тимашева: Герои книги “Государства и народы Евразийских степей: от древности к Новому времени” - скифы и гунны, половцы и казахи. Ну, и конечно, Чингиз-хан, чей образ, исторический и кинематографический, мы неоднократно обсуждали. Так что же, спрашиваю я у Ильи Смирнова, перед нами общий курс истории кочевников?
Илья Смирнов: Жанр книги, вышедшей в издательстве “Петербургское востоковедение”, мы определим чуть позже, а начнем с хронологических рамок, как их обозначили сами авторы, Сергей Григорьевич Кляшторный и Турсун Икрамович Султанов. “…События, происходившие на территориях формирования тюркских народов в течение более чем трех тысячелетий” (13). Место действия – Великая Степь. “Древняя история Великой Степи – это, прежде всего, история коневодческих племен, освоивших степи в III–II тысячелетиях до нашей эры. Этнический состав населения степей менялся…”, но “созданный здесь тип… хозяйства, как и тип сопутствующей такому хозяйству культуры , никогда не знал полного разрыва с традицией предшествующих эпох” (14).
Мы с Вами, дети городской цивилизации, привыкли смотреть на кочевников свысока. Сами знаете стереотип научно-популярной и даже учебной литературы: “Налетела дикая орда”. По умолчанию предполагается, что раз первобытные охотники и собиратели не имели постоянных жилищ, то “кочевнические государства” (247), видимо, продолжают эту палеолитическую линию развития. Напрямую, минуя стадию нормальной оседлости. Но всё было намного сложнее. Освоение степей в эпоху бронзы отражено в памятниках андроновской археологической культуры. Ее носители изначально жили в поселках “с прилегающими пахотными землями, пастбищами и кладбищем”, но поскольку “главным источником средств к существованию” было всё-таки скотоводство, а пастбища вокруг поселка “сравнительно быстро истощались”, экономика эволюционировала, сначала к скотоводству отгонному, а потом к еще “более продуктивному способу освоения степных и полупустынных пастбищ – кочевому хозяйству”. Соответственно они разводили всё меньше крупного рогатого скота, но больше лошадей и верблюдов (23).
Таким образом, в книге показано, что кочевые племена произошли от оседлых, а мотивы для перемены образа жизни были вполне рациональные: повысить продуктивность хозяйства в специфических природных условиях.
Но, слава Богу, то есть Тенгри, авторы не склонны к идеализации своих героев. Например, глава о гуннах:
Марина Тимашева: “Гунны имели достаточно развитую материальную культуру… Но несомненно, что пришедшие в Европу племена утратили многие из достижений экономического, социального и культурного развития, которые были характерны для их предков в Центральной Азии. Собственные производительные силы европейских гуннов были ничтожны. Нападения на оседлые народы, захват продуктов их труда, пленение и обращение в рабство ремесленников сделались для них основным источником жизненных благ, а гуннское общество стало полностью паразитическим” (87).
Илья Смирнов: В книге прослеживается этот феномен обратной эволюции: как в кочевом хозяйстве снова и снова возникает и укрепляется паразитический сектор. А способствует этому, с одной стороны, постоянный дефицит продуктов и изделий, которые можно взять только у земледельцев, с другой стороны – то, что кочевники могли поставить “под ружье” (то есть под лук и колчан со стрелами) намного больший процент мужчин, чем их оседлые соседи.
Марина Тимашева: “Хотя личное хозяйство в тюркских государствах Центральной Азии не выходило в основном за пределы домашнего рабства, вся жизнедеятельность древнетюркской общины, а в какой-то мере и ее боевая сила были связаны с эксплуатацией невольников или, в еще большей степени, невольниц” (193).
Илья Смирнов: Поворот сюжета, который мог бы заинтересовать феминистское движение:
Марина Тимашева: “У кочевников доля участия женщин в повседневной трудовой деятельности превышает трудовой вклад мужчин… В многоженстве кочевников древней Центральной Азии, и в стойком сохранении у них левирата, и в захвате во время набегов преимущественно женщин очевидна экономическая обусловленность… Чем богаче скотом было… хозяйство, тем в большем количестве женских рук оно нуждалось… При этом не имело решающего значения, оказалась ли она (женщина- И.С.) в положении одной из жён своего владельца или в положении рабыни – служанки” (191 – 192).
Илья Смирнов: Вот так. Замужество как форма эксплуатации через запятую с рабством. Дальше нам будут объяснять, что подобные традиции не унижают достоинство женщины и не противоречат нормам современного цивилизованного общества.
Впрочем, и в худших своих проявлениях государства кочевников не составляют никакой исторической аномалии. Вспомним, что высочайшая античная культура Средиземноморья тоже создавалась за чужой счет, и современные миражи “постиндустриального общества” существуют только до тех пор, пока их обслуживает привлечённая извне дешевая, подчас очень дешевая, на грани выживания, рабочая сила.
Так что будем справедливы к Аттиле и Чингисхану. Они жили очень давно, университетов не заканчивали, а с нас ученых и спрос другой.
Теперь отвечаю на вопрос, поставленный Вами в начале. К сожалению, столь занимательная и поучительная книга всё же не составляет цельного курса. Фактически перед нами сборник очерков. Некоторые сюжеты изложены очень основательно. Например, история Золотой Орды и наследовавших ей государственных образований с подробнейшей, доведённой до Х1Х века, генеалогией чингизидов, за что отдельное спасибо от студентов и школьников, которым до сих пор приходится гадать, по какому принципу передавалась власть степных “царей”. Но Хазарское государство появляется на страницах книги как бы между делом. Представлены древние болгары - но обижены предки венгров, вышедшие в поход на запад из тех же бескрайних степей.
В книге можно найти полезные сведения по истории языка, точнее, языков. Например, откуда взялось само слово “кочевник”, и какие русские слова ему однокоренные (303). Или - наверное, интересно будет знать, что “казак” и “казах” - это одно и то же слово (261, 296). Но, к сожалению, в решении проблем этногенеза лингвистические данные используются очень слабо. Будь я редактором, обязательно дал бы подробную схему: классификация языков, время их расхождения, и еще продублировал бы эту информацию в каждой главе, посвященной конкретному народу. Но, хотя книга выходит не первым изданием и в солидном издательстве, никто почему-то об этом не задумался, так же, как и по поводу карт. Лично я не очень точно представляю себе, где, например, в Гобийском Алтае располагается ущелье Цаган-Гол и предпочел бы, читая, сразу же свериться с картой (69). Может быть, виной моя личная необразованность, но боюсь, и у других читателей могут возникнуть проблемы на местности. Также некоторое удивление вызвал самый последний абзац, которым исследование заканчивается: “Подлинно суверенной страной Казахстан стал вновь лишь в октябре 1991 г. Есть все основания надеяться на то, что взаимоотношения обновленного Казахстана и обновленной России, двух ближайших соседних евразийских стран будут основаны впредь только на принципах взаимного уважения государственного суверенитета и соблюдения прав и свобод каждого отдельного человека” (403). Если нас таким образом отсылают к Казахскому ханству ХУ – ХУ11 веков (341), то в самой книге показано, что оно представляло собой объединение родов и племен кочевников (336). А Казахская ССР в составе Советского Союза, от которой юридически берет начало современный Казахстан – это большие города, развитая промышленность и полиэтничное население, в котором уже не было какой-то одной доминирующей национальности http://demoscope.ru/weekly/ssp/sng_nac_70.php?reg=5
Что касается прав и свобод каждого человека – тут никаких возражений быть не может, действительно, очень хочется, чтобы мы в этом отношении действительно двигались вперед (а не назад, к племенным распрям и рабскому труду “гастарбайтеров”).
