Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре на два голоса. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей.

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Сегодня в программе:

Иван Толстой: Онегин был русак – чешский роман о неприятии русской классики,
Права перед обществом и бесправие перед природой: Борис Парамонов о фильме “Аватар”,
“Попофф” - детская канцона про казаков,
Культурная панорама и музыкальные записи. Если мне не изменяет память Андрей, Вы обещали рассказать о Георгии Гараняне.


Андрей Гаврилов: Да, Иван, но только рассказывать о нем я вряд ли буду много, уже за это время о нем говорили все, и мы с вами вспоминали. Мы просто будем слушать его музыку. Я хотел бы сегодня начать с самой ранней записи Гараняна, которую мне удалось обнаружить. На бобине практически стерлись буквы и цифры, но это точно 1959-60 год, то есть этой записи полвека, если не больше, и играют там совершеннейшие легенды московского джаза, фантастические музыканты Алексей Зубов, Константин Бахолдин, Борис Рычков, Александр Гореткин и, разумеется, Георгий Гаранян. “Темная ночь”. 1959 год.


Иван Толстой: Я тоже хотел начать с музыкальной темы, точнее музыкально-эссеистической. На этой неделе, 21-го января, исполнится 75 лет историку джаза, музыкальному критику и журналисту Ефиму Барбану. Слушатели нашего и не только нашего радио хорошо знают это имя. Ефим Барбан родился в 1935 году в семье московского врача. В раннем детстве вместе с родителями переехал в Ленинград, где и прожил первые полвека. Закончил английское отделение ленинградского филфака, преподавал, но основное время отдавал джазу. Играл на кларнете, но профессиональным музыкантом не стал. С 1963 года и до середины 80-х он издавал неофициальный джазовый журнал “Квадрат” - позднее это название позаимствовал ленинградский джаз-клуб. Сам Ефим основал в 70-е годы в Ленинграде “Клуб современной музыки”. С 84-го Барбан поселился в Лондоне и стал работать на Би-Би-Си. Слушатели знали его под псевдонимом Джеральд Вуд. У него было несколько программ: “Музыкальная студия” - об академических традициях в современной музыке и “Джаз-клуб”. Кроме того, Ефим Барбан вел на Би-Би-Си историко-философскую программу “Контекст”.
В последние годы Барбан выпустил несколько книг о музыке: “Джазовые опыты”, “Джазовые портреты”, “Джазовые диалоги”. Книга интервью с композиторами и исполнителями “Контакты”. Все они вышли в петербургском издательстве “Композитор”.
С удовольствием предоставил бы слово самому юбиляру, но Ефим Барбан решительно отказался говорить о самом себе. Даже накануне своего 75-летия. Бывают же еще на свете скромные люди… Это, конечно, не мешает нам поздравить Ефима со славным юбилеем и пожелать ему здоровья и новых книг. Андрей, знавали ли вы Ефима Барбана как историка джаза?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, нет, Иван, мы с ним не были знакомы, как-то все время нас жизнь разводила, ни разу не удалось мне с ним лично поговорить, но я узнал эту фамилию очень давно - все мои ленинградские знакомые, которые интересовались новой музыкой, новым джазом, взахлеб всегда говорили про Ефима Барбана и, в общем, он был таким заочным авторитетом с уже очень давних времен. Я его поздравляю вместе вами. Он - славный человек.

Иван Толстой: А теперь скажите, интеллигентный человек Андрей Гаврилов, что интересного вы отметили для себя в культурной панораме за последнюю неделю?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, может быть, самое интересное, Иван, для меня было не столько культурное, сколько культурно-политическое событие. Это то, что, судя по всему, все-таки в российский прокат выходит фильм “Россия-88”, который был долгое время полузакрыт. Я сам пришел на его просмотр только для того, чтобы быть изгнанным из зала с формулировкой: “Ну вы что, взрослые люди, не понимаете, почему фильм отменили?”. И все попытки объяснить: “нет, не понимаю” ни к чему не привели. Так вот, фильм Павла Бардина “Россия-88”, судя по всему, будет показан в России. 26 февраля 2010 года - этот день уже отдан под премьеру в московском Доме кино. Давайте держать палец, чтобы за месяц с небольшим ничего неожиданного не случилось, и фильм все-таки дошел до зрителя.
Хочу напомнить, этот фильм посвящен проблеме современного нацизма, фашизма, экстремизма, скинхедов, как угодно можно называть эту проблему, но всем понятно, о чем идет речь. А если брать чисто культурные новости, Иван, уже без примеси политики, то, честно говоря, меня больше всего поразила новость о найденном Рембрандте. Вы знаете, я не привык к тому, чтобы произведения художников такого уровня находились совершенно случайно, часто. Я был бы готов к тому, что “после долгих поисков библиотекари обнаружили…”, и так далее, но то, что нам принес интернет, меня просто поразило. Священник по имени Дэвид О’Коннел нашел в туалете Католического университета Америки гравюру, подписанную Рембрандтом. Гравюра официально пока до конца не аттрибутирована, однако все эксперты склоняются ко мнению, что ее автором действительно является Рембрандт. Неожиданную находку О’Коннелл на самом деле сделал более 10 лет назад, когда стал ректором университета. Однажды, зайдя по необходимости в туалет, он, в поисках бумажных полотенец, наткнулся на эту гравюру взглядом. Гравюра лежала под кучей хлама на одной из полок. Долгое время священник показывал это произведение только своим посетителям, и лишь в прошлом году решил проверить его на подлинность. Местный оценщик подтвердил, что гравюра является оригиналом.

Иван Толстой: Вообще говоря, оригинал гравюры - это та стальная доска, с которой делаются последующие оттиски, либо деревянная доска, в таком случае речь идет о ксилогравюре, ксилографии, но при печати оригиналом гравюры является каждый оттиск, сделанный с нее. И первые отпечатки действительно ценны, потому что сохраняется качество отпечатка. Но с металлической доски можно сделать несколько тысяч отпечатков, и они теряют свою стоимость по мере номера этого оттиска, когда чуть-чуть стирается даже металл, хотя, вроде бы, он переживает века. Так что выражение “оригинал гравюры” - несколько странная вещь. А вот то, что я слышал, что она подписана самим Рембрандтом, вот это действительно невероятно.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я вас перебью именно на этой фразе, потому что оригиналом гравюры зачастую называют именно подписные экземпляры. Понятно, что оригинал, будь то деревянный, каменный, стальной или какой угодно, это не совсем даже оригинал, потому что он существует, в общем-то, зачастую, в зеркальном изображении, особенно в том, что касается линий, прочерченных на гравюре, это да, это вещь, существующая действительно в одном, может быть, максимум в двух экземплярах, никто с этим не спорит, но, как вы справедливо сказали, подписывает художник очень небольшое количество оттисков, и я столкнулся с тем, что искусствоведы зачастую, пусть даже это неофициальное название, но называют их оригиналами.

Иван Толстой: Да, да, обычно художник подписывает от десяти первых до, скажем, ста-ста пятидесяти - так в истории гравюры, насколько я помню, считается. Это - оригинальные гравюры. Это действительно редкость. Я думаю, что просто кто-то упер из библиотеки, из архива, либо вырвал из книги, что реже, я думаю, что из какой-то папки упер гравюру, потом она кому-то случайно перешла, кто-то уже не понимал ее ценности, носил с собою, так она попала и в общественный сортир. Да, находка, конечно, исключительно интересная, но, повторяю, с искусствоведческой точки зрения здесь никакой сенсации нет, это, так сказать, бытовая сенсация, скорее. Андрей, что еще из культурных событий интересного?

Андрей Гаврилов: Мне очень понравилось сообщение о том, что впервые в России, пожалуй, Мариинской театр начинает по интернету принимать заявки от любителей классики на приобретение аудиопродукции звукозаписывающего лейбла “Мариинский” - так он официально называется. Как сказал главный режиссер Валерий Гергиев, “главная и важнейшая для нас задача, которую мы ставим перед собой, объявляя о подписке на наши записи в России, найти наилучшую форму для распространения записей лейбла “Мариинский” в России для обширной аудитории отечественных любителей классической музыки”. На самом деле здесь важно то, что впервые, очевидно, какой-то классический лейбл, какая-то фирма, выпускающая классическую музыку, по крайней мере, мне неизвестны подобные эксперименты до этого, пытается выйти напрямую на любителей этой музыки для того, чтобы они могли напрямую заказывать те компакт-диски, что им нужны, тем самым, в общем, довольно сильно экономя. Несмотря даже на стоимость пересылки, все равно это будет меньше, чем накручивают магазины. Прежде, чем попасть в руки покупателя, компакт-диск, напомню, проходит через целую серию посредников, пусть очень хороших, нужных, необходимых, но каждый из которых немножко прибавляет к стоимости компакт-диска.
Единственное, что меня удивило в этом сообщении, это то, что первыми записями недавно, как все говорят, созданного лейбла “Мариинский”, явились опера “Нос” Шостаковича, Первая и Пятнадцатая симфонии Шостаковича и, более того, они даже были номинированы на “Грэмми”. Это все очень интересно, но все дело в том, что у меня на полке стоит диск лейбла “Мариинский” уже несколько лет. Это замечательная опера, вернее, оперный эксперимент, авторами которого стали Ираида Юсупова, Владимир Николаев, Вячеслав Гайворонский и Творческо-производственное объединение “Композитор”, “Царь Демьян”. Так вот, эта опера была выпущена лейблом “Мариинский”, если не ошибаюсь, чуть ли не лет пять назад. Почему-то о ней все забыли. Это несправедливо, это очень интересно, очень хорошо и, я надеюсь, что любители музыки смогут этот диск, в частности, заказать с такой же легкостью, с какой они будут заказывать диски Шостаковича или Чайковского. А почему я говорю Чайковского, потому что это будет, по-моему, следующий релиз этого лейбла.


Иван Толстой: “Права перед обществом и бесправие перед природой”. Борис Парамонов о фильме “Аватар”.


Борис Парамонов: Вышел на экраны Америки и произвел сенсацию фильм Джеймса Камерона “Аватар”. Речь идет даже не о рекордных за всю историю Голливуда сборах, а о чем-то гораздо высшем – о философии. Американское сознание, похоже, на этом вполне искусственном рубеже – трехмерный мультфильм – столкнулось с какими-то основными предпосылками американского мировоззрения, американской жизненной философии, наконец, американского мифа.
Я на такие фильмы не хожу – стар стал глазеть на мультики, хотя бы и трехмерные. Но пишут об этом сочинении так много, под всевозможными соусами и с самых разных точек зрения, - так что природа, смысл и тема нынешних дебатов вполне обозначена и позволяет включиться в идущий разговор. Американцы в очередной раз прикоснулись к своим истокам, свершили регресс к основам, прикоснулись, так сказать, матери-земли. И вот выясняется, что никакой такой всеисцеляющей материнской почвы у них нет. Американский миф, воспроизведенный простейшими средствами мультипликационного кино, оказался если не до конца изжитым, то весьма и весьма относительным, и стопроцентного решения всех проблем отнюдь не обещает.
Напомню, о чем фильм. Белые люди в очередной раз спасают каких-то благородных, но попавших под власть злых сил туземцев. В сущности, это воспроизведение в прикрашенной форме традиционного колониалистского мифа, мотивированного на этот раз любовью белых братьев к разноцветному человечеству. Новый мотив, вовсю звучащий нынче, - экологическое беспокойство. Только совместным усилием и братским союзом белого и прочего населения земли мы сумеем спасти нашу общую мать Землю.
Росс Дафет в “Нью-Йорк Таймс” от 21 декабря увидел в философии Камерона новый вариант древнего пантеизма: Бог – это природа, и лучший способ богопоклонения – оберегание природы, идущей нынче под ножи и топоры индустриального прогресса. Но он же высказывает законное сомнение по поводу столь благостной картинки: природа отнюдь не требует и не разрешает сентиментального к себе отношения. Росс Дафет пишет:

Диктор: “Вопрос: а стОит ли Природа религиозного поклонения? Традиционный теизм всё еще борется с неразрешимой темой: если Бог всемогущ и благ, то как он допустил страдания и смерть? Но Природа тоже предполагает страдания и смерть. Ее гармония неотделима от насилия. Жизненный цикл Природы есть в то же время цикл смерти. И те человеческие сообщества, которые живут в нерасторжимой связи с Природой, отнюдь не Рай, который рисует нежное воображение Джеймса Камерона. Это мир, существование в котором тяжко, безобразно и кратко”.

Борис Парамонов: Это вопрос, который не раз уже задавали мыслители, в том числе и американские, видевшие искусственность, да и узость тех рамок, в которых формировалось мировоззрение рационалистического Просветительства – а этот тот базис, на котором и сейчас стоит Америка – базис, заложенный ее отцами-основателями – типичными просветителями в стиле рационалистического восемнадцатого века. Посылкой Просветительства было тождество норм разума и законов природы; отсюда догма о благости природы и об ориентации разума на природную норму.
Вот основное противоречие этого мировоззрения в формулировке, допустим, Льва Шестова:

Диктор: “Вместе с Декларацией прав человека перед обществом занесена была к нам, как ее дополнение и – так думали тогда – как ее необходимое предположение, и идея об естественной объяснимости мирового порядка. Трагизм объединения этих двух идей тогда никому еще не бросался прямо в глаза. Никто еще не чувствовал, что наряду с декларацией прав человека перед обществом (гуманностью), к нам занесли и декларацию его бесправия – перед природою”.

Борис Парамонов: Но есть в фильме “Аватар” еще один подтекст, позволяющий в связи с ним говорить даже и не о философских проблемах, а о вполне осязаемых политических реалиях современного мира. Этот разговор завел в той же “Нью-Йорк Таймс” ее колумнист консервативного склада Дэвид Брукс. Он пишет о скрытом мессианском комплексе Америки, всё о той же ныне замалчиваемой, но в подтексте западной культуры присутствующей догме о бремени белого человека. Да, возрожден миф о благородном туземце, но вместе с ним и другой – о белом человеке как природном вожде, спасающем мир от глобальных бед. Дэвид Брукс пишет:

Диктор: “Поскольку туземцы не испорчены такими вещами, как грамотность, селлфоны и киноблокбастеры, они обладают глубокой и мирной душой…
“Всё это основано на стереотипе, по которому белые люди рационалистичны и технически продвинуты, тогда как жертвы колониализма духовны, красивы и атлетичны. Это покоится на той предпосылке, что туземцы нуждаются в Белом Мессии, который возглавил бы их крестовый поход. На той предпосылке, что безграмотность – основа блаженства. И тут имеет место двусторонний империализм: туземцы подчиняются империалистам в любом случае – будь они жестоки или будь они доброжелательны, - но в любом случае они выступают как статисты при главных героях – белых”.

Борис Парамонов: Мне сдается, что никакого такого скрытого расизма в “Аватаре” нет. Но в этих разговорах мне слышится страх белых американцев, белых людей как таковых на всем земном шаре, где они еще обитают, со всех сторон подпираемые всякого рода революциями, да и просто хаотическими движениями нынешнего, куда как неоднородного мира. Дэвид Брукс в фантазии о добрых белых, возглавивших праведную борьбу синих (кажется) аборигенов не расизм увидел, а явил бессознательную реакцию, которую американцы называют “wishful thinking”: желаемое, принимаемое за действительное. Это глубоко амбивалентная реакция: с одной стороны, вроде бы старый колониализм, а с другой мечта – а как бы хорошо было, если б мы, белые, опять стали во главе человечества! Потому что нынешний небелый мир вызывает сейчас не только сочувствие и острый комплекс вины со стороны вчерашних колонизаторов, но и острый страх – хоть перед пиратами Сомали, хоть перед голландскими мусульманами, терроризирующими культуру стран их пребывания. Не говоря уже об Аль Кайде и мировом исламском терроризме.
Фильм “Аватар” имеет все черты невротического симптома, призванного, как известно, покрывать и в символической форме изживать подспудную душевную травму. Мы ведь живем в травмированном мире, и никакие синие сказочки этой малоприятной реальности не изменят.

Иван Толстой: “Попофф” – с двумя “эф” на конце этой русской фамилии - так называется детская канцона про казаков. Подробнее расскажет наш корреспондент в Италии - историк Михаил Талалай.


Михаил Талалай: Из разных углов детского мира в Италии доносилась до меня эта удалая песенка с курьезным названием "Попофф".
Конечно, я стал прислушиваться к ее словам, вычленив оттуда набор стереотипов про нашу отчизну и наших казаков: это бескрайняя степь, жестокий мороз, колпаки и сапоги. Но почему же итальянские бамбини вот уже в нескольких поколениях с энтузиазмом распевают песенку о царских казаках, "казаки делло Дзар"?
Начнем с того, что песенка хороша, а бамбинам не все ли равно, о чем петь - о царском ли казаке Попове, о чамбе-чамбе или крокодиле Гене?
Это начальное соображение, впрочем, не отменяет интереса к истории детской канцоны про казаков. Она оказалась следующей.
У песни "Попофф" есть место и время рождения. Это город Рим, студия центрального телевидения, 1967 год. На тогда еще голубых экранах у итальянцев появляется роща рисованных березок, перед березками - пятилетний бамбино, с необыкновенными для местного генофонда светлыми волосами, почти альбинос. Белобрысый бамбино одет в косоворотку, шаровары и сапожки, но, правда, без колпака - дабы оставить открытой белобрысость. Звучат первые слова нового детского шлягера:

Nella steppa sconfinata
a 40 sotto 0
se ne infischiano del gelo
i cosacchi dello Zar.


(В бескрайней степи
где 40 градусов ниже нуля
не страшен мороз
царским казакам).


Авторов канцоны - трое: Бенасси, Гуальди и Пагано. Архимолодого исполнителя зовут Вальтер Бруджоло. Идет заключительный этап конкурса детской песни “Zecchino d'Oro”, “Золотой цехин”, по венецианской монете. Сама по себе эта передача, существующая и по сию пору, заслуживает отдельного упоминания - это нечто вроде детского Сан-Ремо, с конкурсом, лауреатами, благодарной и верной публикой. В 1967 году победителем вышел одетый казачком Вальтер Бруджоло, с песней "Попофф".


О чем же пел Вальтер Бруджоло? О чем поют поколения бамбино? Вот перевод канцоны.

В бескрайней степи / где 40 градусов ниже нуля / не страшен мороз / царским казакам. // В колпаках и сапогах / все гуськом / по колено в снегу / шагают к Дону. // Попофф / пыхтит, пыхтит и вскоре / его сапог застревает в снегу / и там остается. // Что за казак этот Попофф? / У него только колпак и сапоги, / но их не достаточно! // Казаки высоки и горды, / с закрученными усами, / по снегу шагают, смелые, / но Попофф куда-то делся. // Он остался бездыханным, / на животе свернулся колобком – / что за несчастный казак / этот бедный Попофф. // Но Попофф не сдается / и вскоре, скользя на животе / добирается до Дона. // Эй, Попофф, так нельзя! / Не идет таким манером царский казак! // Казаки устали, Дона не видать, / с замороженными усами, / не хотят боле маршировать. // В бескрайней степи / в 40 градусов ниже нуля / как вкопанные на морозе / стоят царские казаки .// Но что делает такой кругленький Попофф? / Катясь по снегу, / он добирается до реки.

Новый виток популярности уже у нового поколения, пришелся на 2000 год, когда итальянские мультипликаторы выпустили видеоклип про Попова, сделав зримым этот сказ про казака-недотепу, толстячка Попова, который, однако, первым, катясь колобком, добрался до Дона, в то время как остальной казачий отряд из-за мороза приказа не выполнил. Канцона набирает особые обороты в рождественское и новогоднее время.
Остается поведать о дальнейшей судьбе юного певца Вальтера Бруджоло. В пять лет к нему пришла общенародная любовь, и несколько лет он пожинал ее плоды, участвуя в разного рода музыкальных шоу. Когда же бамбино повзрослел, внимание заправил шоубизнеса, вероятно, обратилось на другие молодые таланты, и Вальтер Бруджоло остался, по сути дела, исполнителем одной-единственной песни – “Попофф”. В настоящее время он живет в Болонье частной жизнью, став добрым католиком и активистом своего церковного прихода. Два года он назад даже баллотировался в Парламент от региона Эмилия-Романья в качестве кандидата католической партии Союз христианских демократов и демократов центра, но не прошел.
В сердцах итальянцев Бруджоло, однако, живет пятилетним казачком с фамилией по песне – “Попофф”.

Иван Толстой: Андрей, задержимся еще на культурной панораме?

Андрей Гаврилов: И, более того, задержимся в Италии. В Венеции завершилась, наконец-то, хочется сказать, реставрация Дворца Дожей. В ходе работ реставраторам удалось обнаружить ранее неизвестные детали отделки резиденции венецианских правителей с многовековой историей. А именно, во время восстановления церкви при дворце, обнаружились золотые пластины, куски цветного мрамора и краски, которыми изначально был отделан весь дворец. Реставрация Дворца Дожей, расположенного в самом центре Венеции, на Площади Святого Марко, началась в 2007 году, на работу было потрачено примерно два с половиной миллиона евро. Начало строительства Дворца Дожей относят к 1309-у году, во время правления дожа Себастьяна Дзиани, однако на месте дворца еще с IX века нахолодилась крепость, также выполнявшая функции резиденции правителей Венеции. Напомню, что в то время Венеция имела статус отдельного государства. Ряд архитектурных решений Дворца Дожей приписывают Филипо Календарио, получившему должность строителя дворца в 1340 году. В последствии здание неоднократно перестраивалось, реставрировалось и вот теперь мы можем видеть результаты последней его реставрации.
Еще одно интересное сообщение пришло из Барселоны. Коллекция Фонда Хуана Миро пополнилась 17 рисунками художника. Работы, выполненные на бумаге в период с 1931 по 1953 год, были переданы Фонду потомками Миро. Все картины уже добавлены к постоянной экспозиции Фонда в Барселоне, которая в связи с пополнением была полностью переделана. Основные изменения коснулись световой техники в выставочных залах. Благодаря финансовой помощи правительства Каталонии, в музее установили самый современный свет, помогающий лучше разглядеть работы и не портящий бумагу. Кроме того, в помещении Фонда появился новый зал, в котором можно посмотреть документальные фильмы о жизни и творчестве Миро. Фонд Хуана Миро в Барселоне открылся в 1975 году и является одним из важных центров современного искусства в Каталонии.


Иван Толстой: Среди популярных романов, выпущенных в последнее время в Чехии, - книга Ирены Доусковой “Онегин был русак”. Первый роман Ирены Доусковой “Гордый Буджес” получил ряд литературных премий, по нему были поставлены театральные спектакли и снят телефильм. Ее новый роман “Онегин был русак” пользуется большим успехом. Отметим, что слово “русак” в чешском языке окрашено негативно. Мужчина – мужлан, солдат – солдафон, русский – русак. О книге рассказывает Нелли Павласкова.

Нелли Павласкова: И “Гордый Буджес” и “Онегин” идут в некоторой степени по следам знаменитого романа Михала Вивега “Лучшие годы псу под хвост”, переведенного и на русский язык. И Доускова рассказывает о темной эпохе политической “нормализации”, наставшей после поражения Пражской весны, рассказывает от имени юной девушки - пражской гимназистки. Девушки с поэтическим дарованием и критическим умом, старающейся разобраться в жизненных парадоксах. Гимназия, в которой учится Гелена Соучкова (так зовут эту 18-летнюю гимназистку последнего года обучения) являла собой модель всего чехословацкого общества в ту пору. Косное руководство, педагоги, как злые собаки, сами трясущиеся от страха перед начальством, насильственное насаждение русской культуры, вызывающее у гимназистов отпор, и ….островок отдохновения – кружок поэзии и музыки, который организовали друзья Гелены – ее кумир Антоша, мальчик из смешанной семьи, мать русская, отец чех (ему-то и предстоит стать Онегиным ее жизни), Гонза, (тайно влюбленный в Гелену), ее лучшая подруга Юлия и еще четверо других .

Диктор: “С Гонзой мы были в поэтическом кабачке “Виола”, я пошла туда с удовольствием, хотя снова давали Некрасова, Тургенева и Пушкина, отрывок из “Онегина”, и потом коллаж из классиков. Не так уж плохо все это было, хотя этот Онегин абсолютно несимпатичная фигура, а о Татьяне и говорить нечего. Я постоянно думаю об Антоше, и в голове у меня не перестает звучать фраза “Я вам пишу, чего же боле”…Бедная, глупая Татьяна, разве она не знала, что как только скажешь ЭТО сама, то все полетит к черту? О чем эта русская гусыня вообще думала? Что очарует этого надменного дебила своей чистотой и искренней любовью или своим трогательно простым стилем? Никаких таких “я вам пишу”, а “веди себя так, как будто ничего и нет” - вот единственно правильный девиз. Он, правда, тоже ни к чему не приводит, но хотя бы никто не узнает, как тебе плохо. Антоша – известный Макиавелли, любит из всего извлечь выгоду, старается с каждым быть в хороших отношениях, Черт побери, как это может сочетаться: все это я о нем знаю, и это мне ни капельки не нравится, а сам Антоша мне нравится, как и раньше. И еще как!”.

Нелли Павласкова: Но не только любовными переживаниями жили гимназисты. Вот признание Гонзы после школьного скандала по поводу устроенного ими поэтического и музыкального вечера, где гимназисты читали свои “крамольные” стихи и пели подозрительные песни собственного сочинения.

Диктор: “Сегодня я все окончательно понял, что это у нас за режим. Феодализм и ничего другого, а мы – только комедианты без чести. Просто дерьмо и ничего другого из нас уже никогда не получится, хотя мы кажемся себе ужасно важными с этими нашими стишками и песенками”.

Нелли Павласкова: Героиня книги Гелена пытается перейти от слов к делу и на мгновение забывает, из какой семьи она сама. Мама, актриса, была изгнана из театра, отчим, актер, пробавляется выступлениями в провинциальных городах, а отец, оставивший мать еще до рождения дочери, эмигрировал, и в настоящее время живет в Израиле. И исправно платит алименты, на которые живет вся семья.


Диктор: “В прошлом году я ходила по вторникам в языковую школу на уроки древнееврейского, пока их не запретили. Там я познакомилась с Марией, и она нам с Юлией однажды сказала, что ходит на семинары “Хартии 77” и что там очень интересно. Она сказала, что может и нас привести. “Только, - сказала она – ради всех святых не будьте потом как некоторые, что один раз туда припрутся, потом перепугаются и - конец”. Мы сказали: не дури, ясное дело – не удерем.
Эта квартира была у одного запрещенного философа, и там собралось человек тридцать. Профессор читал длинную лекцию о Яне Гусе, мы ни минуты не скучали. Сидя на полу, слушали его как Господа Бога. Все, что он говорил, нам казалось правдой, его правдой, потому что потом выступали и другие, кое-кто умно, кто-то не очень, но все искали правду. Они, умные и глупые, говорили обо всем совершенно свободно, высказывали свои мнения, как обычные, так и ошеломляющие. Тот профессор почитал Гуса, как мученика и борца за правду, а другие, католики, были против. Прозвучали даже иронические куплеты
Ради правды позволить сжечь свои кости?
Не был ли этот человек иной народности?
Уходили мы оттуда опьяненные восторгом почище, чем с удавшейся вечеринки. Весь мир казался прекрасным, ибо обрел смысл. Только дура Юлия, придя поздно домой, выложила, где была. В пол-одиннадцатого ночи у нас раздался телефонный звонок. Звонил отец Юлии, профессор-орнитолог. Заикаясь от ужаса, он спросил маму, знает ли она, что мы встречаемся с хартистами. Меня вытащили из постели, мать, конечно, рыдала, и они оба как следует взялись за меня. Понимаю ли я, что меня только чудом и с помощью нескольких приличных коммунистов приняли в гимназию? Что они сами отказались от подобных знакомств только ради меня и брата, потому что мы оба способные и должны учиться?
“Ты думаешь, я не хотела бы подписать Хартию? – кричала мать. – Но речь уже не идет обо мне. Я уже все равно в заднице. Из-за тебя я это не сделала”.
- Ты, наверное, теперь думаешь, что мы обделались от страха, - сказал папа. – Но как тебе объяснить, ведь у тебя нет детей, но… к черту… пора спать. Подумай хорошо. Если ты сильная и хочешь пойти по этому пути, то приготовься, что всю жизнь будешь мыть сортиры. И, кроме того, не забывай, - добавил папа, - что возможно половина из этих людей – бывшие комсомольские вожаки-головорезы и бывшие коммунисты, которые без труда закончили свои большевистские университеты и куче народа заодно испортили жизнь. Я не хочу сказать, что они не изменились и не повинились, но это так”.
Я все хорошо понимаю. Родичи всегда были прямыми людьми и не были трусами, но если поддаться на эту их игру “все из-за детей”, тогда мы ничего не сумеем изменить, а это самое ужасное для самих детей.
Больше ни на какой семинар хартистов мы с Юлией не ходили. Мне очень стыдно за это, но это все, что я могу сказать об этом своем дерьмовом решении”.


Нелли Павласкова: В гимназии продолжалась тирания педагогов. Особенно старались географичка и русистка.


Диктор: ”Клепалова протерла очки, повела невидимой грудью, темпераментно заехала пятерней в перманент и в ожидании предстоящего наслаждения развалилась на стуле.
- Ну давай, Соучкова, - обратилась она ко мне. – Так где это добывают? Говоришь, Псков? Нет. Целиноград? Нет. Батуми? Нет. Нефтегорск? Нет, ни в коем случае. Нет, Соучкова, вы не знаете ничего. Получайте кол. Ну, понятно, Соучкова, вы – артистка, художник. Но вот что я вам скажу, поэтесса: даже артисту нельзя быть полным глупцом
- Я никакая не артистка
- И не будете ею.
- Вы ошибаетесь, я и не хочу быть артисткой.
- Это вы ошибаетесь и поэтому получили кол. Сядьте… А теперь перейдем к промышленность и добыче полезных ископаемых в Азиатской части СССР”.


Нелли Павласкова: Преподавательница русского языка, она же секретарь школьного парткома, была вообще неописуемой ведьмой. Она была инициатором исключения Гелены и Юлии из гимназии. Из-за того, что на первомайскую демонстрацию они явились со сшитыми холщовыми торбами через плечо, на которых было крупно написано: “Ешьте много, а то не будет”. Русистка сорвала торбу с плеча Юлии и хотела представить ее на педсовете, как вещественное доказательство контрреволюции. Каково же было удивление всего педсовета, обвиненных девочек и самой учительницы, когда вместо инкриминированной надписи, на торбе было выведено: “Ешьте много – не пожалеете”. Это учитель черчения и художественного воспитания пробрался ночью в кабинет русистики и переписал надпись. Были и такие преподаватели.
В конце книги с преподавательницей русского языка случается невыдуманная история, о которой, помнится, говорила вся Прага. Летом в Югославии ее сожрала акула.
Привить молодым людям любовь к русской культуре русистка, естественно, не умела и не могла, поэтому ребята сами по-своему расправлялись с обязательной литературой.


Диктор: “В библиотеке я взяла Франца Верфеля и Братьев Карамазовых. Уже все прочитала: блестяще, да! да! Хотелось бы украсть обе книжки. Достоевский – это иной кофе, нежели Чехов, я прочитала пару чеховских рассказов и все его знаменитые пьесы, но меня ничто не затронуло. Меня бесят его абсолютно ни на что не способные герои. “В Москву! В Москву!” Так почему же не едут, черт побери! Вместо этого бродят по комнатам туда-сюда, самое большее - идут в сад и пьют чай. А всюду написано, что это комедия. А что там смешного? “Три сестры” и “Вишневый сад” – парад беспомощности. Ну, а Пушкин тоже не очень. Еще так “Онегин”, это остроумно, но когда мама заставляла меня выступить на олимпиаде художественного чтения с письмом Татьяны, то я возмутилась и заявила, что ни за что, ведь Онегин был русак, Татьяна, естественно, тоже, и что ничего подобного я декламировать не буду”.



Нелли Павласкова: Наконец Гелена сама пишет письмо своему Онегину. Причем еще при худших обстоятельствах, чем Татьяна. После выпускных экзаменов Антоша завлек ее к себе домой и провел с ней ночь. Рано утром выпустил ее из дому, не проводил, не сказал ни слова и исчез в новых заботах. Гелена после нескольких месяцев отважилась послать ему стихи, начинавшиеся так: “Пишу письмо во тьме и стоя…”. Они остались без ответа.


Диктор: “После этой ночи Антоша вообще не отозвался, а это плохо, потому что я часто думаю о нем. Антошино лицо я вижу последним перед сном, а по утрам, как только просыпаюсь – это опять он. Я собственно, думаю о нем все время, пока не всплывают какие-то особенные сероголубые глаза Гонзы Каплана. Я хорошо знаю, что нет смысла писать Антоше, но однажды я не выдержала и послала ему стихи. Я сделала то, что хотела сделать еще осенью, когда мы разошлись. Но тогда я не пожелала быть глупой Татьяной Лариной. А теперь, когда уже все равно, – я послала .. . Так что не хватает только того, чтобы я вышла замуж за нелюбимого. Я тоже наивная гусыня.
В университет меня не взяли, и я с большим трудом устроилась в библиотеке в 20-ти километрах от Праги.
- Знаете, в кого я влюблена? - спросила я друга родителей Дориана, когда он пришел к родителям в гости. - В Иосифа Флавия, Жюля Сорреля и в Митю Карамазова.
- Хм, - сказал Дориан. – А обязательно должен там фигурировать русский?
- Ну, так сорри. Я знаю, что вы и слышать о них не в силах. А мне нравится”.
- Кто, Карамазов? А не нравятся ли вам просто те артисты, которые играют Карамазовых в театре “На забрадли”? Это я еще понял бы. А вообще… вся эта знаменитая русская литература… Например, Достоевский. “В понедельник я тебя, голубчик, убью, как бешеную собаку, во вторник поплачу немножко над тобой и сильно над собой, почему я такое нехорошее дело сделал, какой я убогий человек, великий грешник. Я поплачу, пожалею себя, и все будет опять в порядке, потому что бог очень любит грешников, которые сильно плачут над своими грехами. И в среду я убью твоего брата…”
В этом что-то есть.
- Если уж русский, то Чехов.
- Это скучно.
- Потому что ты его не понимаешь. Но у тебя есть время.
- Когда пойму?
- Когда твоя жизнь начнет крутиться по кругу
- А вы понимаете, что я очень несчастна?
- Как все женщины. Потому что выбираете сплошных самовлюбленных паршивцев, или сразу преступников.


Нелли Павласкова: Вскоре Гелена получила письмо от Гонзы, который как-то сразу запропастился после выпускных экзаменов. Письмо было из Вены.

Диктор: “Дорогая Гелена,
Вот уже хотел написать “Привет, Соучкова”, ведь наш девиз «веди себя так, как будто ничего и нет”. Но потом я сказал: теперь уже это ни к чему. Ни с кем из вас я не попрощался, так лучше. Думаю о тебе и надеюсь, что это у меня скоро пройдет.
Держитесь.
Гонза”.


Нелли Павласкова: В ответ ему Гелена послала свой новый, улучшенный, уже пятый перевод из Лермонтова, в оригинале он звучал так:

Что ищет он в стране далекой
Что бросил он в стране родной?



Иван Толстой: Андрей, а теперь наступило время для вашей персональной рубрики, и, я надеюсь, вы расскажете о Георгии Гараняне подробнее.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я по-прежнему не уверен, что можно что-то еще добавить, рассказывая о Георгии Гараняне, к тому, что за последние семь-десять дней говорилось везде и печаталось во всех органах массовой информации. К сожалению, все помнят, я думаю, что повод очень печальный - Георгий Гаранян ушел из жизни, а это человек, как сказал его коллега, джазовый музыкант Анатолий Крол, “благодаря которому профессия джазового музыканта перестала быть ругательной в Советском Союзе”. И действительно, обаятельный, элегантный, вечно веселый, живой Георгий Гаранян совершенно был не похож на того персонажа из карикатур, анекдотов или советских песен, который “сегодня играет джаз”, а завтра побежит продавать родину. Этот человек каким-то образом умудрился примирять, сколько ему это удавалось, а ему, к сожалению, это удавалось не всегда, вкусы слушателей и праведный гнев чиновников от музыки, которым, конечно, эта музыка стояла поперек горла. Это очень большая потеря и я, честно говоря, даже не знаю, что еще добавить. Давайте лучше слушать саму музыку Гараняна. Сейчас у нас есть возможность послушать, судя по всему, последнюю или предпоследнюю запись Георгия Гараняна, она была сделана 22 октября 2009 года на концерте, посвященном юбилею Игоря Бриля. Георгий Гаранян и ансамбль “Мелодия” играют “Осенний этюд” Дениса Бриля. Повторяю, на сегодня это пока самая последняя известная запись замечательного музыканта.